Текст книги "Таёжные рассказы"
Автор книги: Николай Устинович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
– Как же это я так сплоховал?.. Голова чего-то кружится… Где мы находимся?
Михаил рассказал обо всем и с уверенностью закончил:
– Завтра придет самолет. Я написал, чтобы врач прилетел. Здорово ты, видно, головой обо что-то трахнулся. Ну да это пройдет, никаких повреждений не видно… Одного только не пойму: откуда у тебя кровь шла? Ты воротник измазал…
Мария, нанизывавшая на нитку бисер, подняла голову.
– Это не худой кровь… – тихо сказала она. – Из моей рука кровь.
– Из твоей руки? – удивился Михаил. – Как же ты ее поранила?
– Немножко резала ножом. Оленчик не был.
– Что-то не пойму, – пожал плечами летчик.
– Ой, какой непонятливый голова! – засмеялась женщина. – Оленчик надо было резать, теплой кровь товарища поить. У меня оленчик не был. Своя кровь поила…
Только теперь летчики поняли то, что сказала Мария. Переглянувшись друг с другом, они, не в силах выразить свои чувства словами, молчали.
– Маша, кровная ты моя сестричка!.. – прошептал наконец бортмеханик.
Расслышала Мария шепот Романа или нет, трудно было понять. Она по-прежнему проворно нанизывала на нитку бисер.
Черная смородина
1
Денис Коробов рубил тальник. Большой, неуклюжий и медлительный в движениях, рыбак, словно медведь, ворочался в кустах, громко треща сушняком.
– Тоже… тальник называется!.. – глухо ворчал Денис, легко взмахивая топором. – Ни гибкости в ём, ни длины. Сплети из такого хорошую вершу!
Прутья и в самом деле были плохи. Кривые и узловатые, они почти не годились для поделки рыболовной снасти. Лучшие кусты давно уже были здесь вырублены соседним рыбацким звеном.
Бросив охапку прутьев у тропинки, Денис засунул топор за опояску и двинулся вверх по ручью на поиски нетронутых зарослей тальника.
Узкая, еле приметная тропка вела в глубь тайги. На пути то и дело вырастали сваленные бурями столетние деревья, груды обомшелых камней, кучи хвороста. Пахло прелью, увядающими травами, прихваченной утренниками лиственничной хвоей. В притихшем осеннем лесу четко раздавался каждый, даже слабый звук. Вот просвистел в ельнике рябчик, прошуршал в листьях бурундук, тенькнула синица…
Вдруг Денис насторожился. Где-то за сплошной стеной вековых пихт послышался новый, необычный звук. Похоже было, что кто-то неторопливо брел между деревьев, изредка постукивая по камням и валежнику палкой.
Выдернув на всякий случай из-за опояски топор, Коробов стал за толстую лиственницу. Глядя на тропинку из-за корявого ствола, он замер в ожидании.
Странный звук приближался очень медленно. Там, где тропинка сбегала в лощину, он надолго затих, потом послышался снова, на этот раз не дальше, как в тридцати – сорока шагах от лиственницы.
Скоро Денис увидел среди деревьев человека. Одетый в длинный брезентовый плащ, он нес за спиной объемистый рюкзак и ружье, при каждом шаге тяжело наваливаясь всем телом на толстую палку. Палка и стучала по камням, когда пешеход переставлял ее на новое место. Коробову вначале показалось, что путник смертельно устал и ему невмоготу нести свою ношу. Но через минуту Денис заметил, как тяжело волочит незнакомец правую ногу, совершенно не ступая на нее. И рыбаку стало ясно, что дело тут не в усталости.
Выйдя из-за лиственницы, Коробов размашисто зашагал навстречу незнакомцу. Тот, увидев человека, радостно заулыбался и, поправив на носу большие очки в роговой оправе, сел на корягу.
Обветренное лицо путника заросло густой щетиной бороды, и это делало его похожим на старика. Но, подойдя ближе, Денис увидел, что перед ним еще совсем молодой человек.
– Здорово! – прогудел Коробов, останавливаясь возле незнакомца. – Что с ногой?
– Ушиб, – ответил парень. – Сорвался с обрыва и – коленом о камень.
– Экой ты неловкий! – недовольно промолвил Денис. – В тайге, браток, надо держать ухо востро… Идешь-то откуда?
– Из Ольховки. Седьмой день, как вышел. А это… вчера случилось. Сперва не больно было, а теперь ступить не могу.
– Ты что же, геолог? Камни, поди, собираешь?
– Нет, – покачал головой путник, – другими делами я занимаюсь. Слышал, может, в Усть-Елани плодово-ягодный пункт есть? Фрукты выращиваются на вечной мерзлоте, ягоды всякие… Я там научным сотрудником работаю. Владимиром Климовым меня звать.
– Та-ак… – протянул Коробов. – Ученый, значит, по яблочной части?
– Вроде того.
– Что же ты бросил свой сад и по тайге бродишь? Не порядок это…
– По делу брожу.
– Хорошо, коль по делу, – недоверчиво покачал головой Денис. – А то у нас продавец есть: ему надо торговать, а он бегает с ружьишком за рябчиками. Магазин вечно на замке.
– Я тоже охочусь, только не за рябчиками…
– За глухарями? – усмехнулся Коробов. – Вот и добегался… Ну ничего, теперь скоро будешь дома. Лодку попроси у председателя нашей артели. Он даст. Спустим тебя до Усть-Елани. А сейчас поднимайся. Палку брось, обнимай меня правой рукой… Вот так. Пошли!
2
Лодка быстро мчалась вниз по бурной реке. Бесконечной вереницей уплывали назад крутые, густо заросшие лесом утесы, исчезая за поворотами. Впереди, в голубой дали, один за другим возникали живописные островки.
Денис, работая веслами, упорно молчал. Он был явно не в духе. Еще бы! В такую золотую погоду, когда на рыбалке дорог каждый час, у него должно было пропасть три дня. Не мог будто председатель артели послать в Усть-Елань кого-либо другого… И при одной мысли о зря потерянном времени Коробов так налегал на весла, что начинали жалобно скрипеть уключины и за кормой вспенивались белые барашки.
По правде говоря, Денису было чуточку лестно, что председатель послал именно его. Как-никак, это кое-что значило. Сейчас, когда после засушливого лета порожистая река обмелела и плавание по ней даже в лодке стало опасным, в пути приходилось глядеть в оба. Чуть зазеваешься – на первом же перекате можно пойти ко дну… И если председатель из всей артели выбрал именно его, Коробова, значит, правление полагалось на него больше, чем на других.
Да и Климова становилось жалко. Бедняга совсем раскис. После ночи, проведенной им на рыбацком стане, ушибленная нога распухла еще сильнее. Напрасно учительница мазала ее йодом и ставила какие-то компрессы, это нисколько не помогало. Без врача, как видно, обойтись было нельзя.
Поразмыслив над этими обстоятельствами, рыбак успокоился. Впервые за всю дорогу он поднял весла на борта и, обращаясь к спутнику, коротко спросил:
– Ну как? Болит?
– Сейчас ничего, – ответил Климов. – Легче стало.
– К вечеру в Усть-Елань приплывем, – заверил Денис. – Там Петр Иванович тебя враз вылечит. Знаменитый доктор!
Коробов поплевал на ладони и, снова налегая на весла, произнес:
– За мысом Бешеный порог будет. Самое трудное место. Как проскочим его – считай, что домой добрался.
– А не слишком это опасно? – тревожно спросил Климов. – Слышал я про Бешеный…
Денис не ответил. Кому другому, а уж ему-то хорошо был известен этот порог. Сколько там погибло людей – трудно сосчитать! Но стоило ли сейчас заводить об этом разговор?
– Давай-ка меняться местами, – сказал Коробов, вынимая весла из уключин. – Грести теперь не к чему. Ишь, как прет!
Рыбак сел к рулю. Климов, заняв среднюю скамейку, посмотрел на сузившиеся берега. Только теперь он заметил, насколько усилилось течение и без того быстрой реки. Отвесные утесы мчались мимо со скоростью курьерского поезда. Мелькали голые, отшлифованные водой камни, склонившиеся над водой елки, прибитые к берегу коряги. Казалось, что угрюмая тайга вдруг тронулась с места и понеслась в неведомую даль.
Впереди, за поворотом, возник шум. Сперва он напоминал отдаленный шелест колеблемых ветром деревьев, но стоило обогнуть крутой мыс, как шум этот заглушил все остальные звуки. Перекатываясь через каменистую гряду, река сердито бушевала среди валунов, наполняя воздух непрерывным гулом.
Крепко сжимая могучими руками рулевое весло, Денис не мигая смотрел вперед. Его черное от загара, с редкой растительностью лицо словно окаменело. Лишь глубоко спрятанные острые глаза блеском выдавали напряжение рыбака.
Вот Коробов скупым движением повернул весло – и невидимая сила швырнула лодку в стремительный поток. На миг у борта мелькнул круглый черный камень и тотчас же исчез за тучей пенистых брызг.
Потом лодка вильнула куда-то вбок, стрелой пронеслась мимо большой воронки, в которой кружились измочаленные древесные ветки, и опять с обеих сторон сверкнули гладкие плешины камней.
Внезапно суденышко нырнуло в кипящий провал. А когда его, словно скорлупку, снова взмыло на гребень, Климов увидел прямо перед собой еще один валун – он притаился среди пенистых бурунов, словно ожидая очередную жертву.
Коробов резко повернул руль. И тут случилось то, чего нельзя было ожидать. Весло сломалось. Широкая лопасть его, блеснув белизной излома, исчезла среди ревущих волн…
Рыбак мгновенно схватил гребное весло. Но драгоценная секунда была потеряна. Лодка стукнулась днищем о камень, доска еле слышно хрустнула, и в пролом хлынула вода.
– Греби к берегу! – пересиливая шум порога, крикнул Денис.
Климов не смог бы вспомнить, как в руках у него оказалось весло. Не глядя вперед, он понял, что порог уже пройден и что теперь надо как можно скорее грести к берегу, пока вода не затопила лодку. Однако пробоина была слишком велика, и лодка наполнялась очень быстро. Вот вода уже поднялась до половины бортов, стала заливать скамейки.
Тогда Денис как-то боком перевалился через борт и, придерживаясь рукой за корму, поплыл вслед за лодкой.
Облегченное суденышко немного поднялось вверх, но ненадолго – не прошло и минуты, как оно начало черпать воду через борта.
– Прыгай! – скомандовал Коробов.
Климов схватил рюкзак и прыгнул в воду.
– Брось мешок! – рявкнул Денис.
Владимир, не отвечая, еще крепче вцепился в брезентовые ремни. Он чувствовал, как тяжелый рюкзак, словно камень, тянет вниз, но бросить его не мог решиться.
И вдруг сзади послышался спокойный голос Коробова:
– Становись!
Климов перестал грести и опустил вниз ногу. Под сапогом скрипнула галька.
Через несколько минут путники вышли на пологий песчаный берег.
3
Дрожа от холода, раздевшиеся донага Денис и Владимир выжимали одежду. Они свивали брюки и рубашки в жгуты и крутили их до тех пор, пока не переставала капать вода. Потом Коробов развешал одежду на кустах и, развязав рюкзак Климова, бесцеремонно вытряхнул содержимое. На песок посыпались мокрые сухари, патроны, войлочные пыжи…
– Осторожнее! Осторожнее! – испуганно бросился к Денису Владимир. Прыгая на одной ноге, он поспешно поднял с земли большую жестяную коробку и, осмотрев ее кругом, отложил в сторону.
– Золото у тебя там, что ли? – проворчал рыбак. – Эк ты за него в воде цеплялся!.. Счастье твое, что мелко здесь, а то пошел бы ко дну вместе с мешком. Двустволку надо было спасать, а не мешок! Будь у нас ружье, сейчас бы огонь добыли. А так… не знаю, получится ли.
Разрядив несколько патронов, он нашел в одном из них сухой порох. Рыбак принес из леса пучок древесного моха и горсть тончайших берестяных листочков. Положив щепоть пороха в мох, Коробов приблизил к нему разряженный патрон и ударил концом большого ножа по капсюлю.
Взрывом кучку моха разметало во все стороны. Один клочок сухого лишайника начал тлеть.
– Раздувай! Раздувай!.. – затаив дыхание, торопливо прошептал Климов.
Денис, склонясь над тлеющим лишайником, заработал легкими, словно кузнечными мехами. Из-под кучки повалил дым, а минуту спустя вспыхнул язычок пламени.
– Живем! – радостно воскликнул Владимир. – Теперь и ночь не страшна.
– Ночевать нам нельзя! – прогудел Коробов. – За ночь твоя нога разболится – с места не двинешься. Уж я эти дела знаю. Приходилось самому так-то…
Владимир невольно посмотрел на свое обнаженное колено. Синяя опухоль расползлась еще дальше. В суставе все усиливалась тупая, дергающая боль.
– А ты не смотри, – посоветовал Денис, – и не думай, что больно… Давай-ка лучше одёжу сушить.
И Коробов, воткнув в песок колышки, начал развешивать белье вокруг костра. Потом он, собрав сухари, протянул горсть Владимиру.
– Не хочу! – отказался Климов.
– А ты через «не хочу». Подкрепиться надо. Путь у нас будет трудный.
Владимир без аппетита пожевал размокшую корку и, не доев, бросил в реку. Коробов посмотрел на него неодобрительно, однако ничего не сказал. И по тому, как рыбак бережно стал складывать сухари в рюкзак, Климов понял, что им теперь следует дорожить каждой коркой. До Усть-Елани оставалось недалеко, но… мало ли что еще может случиться.
Костер приятно потрескивал сухими сучьями, и возле него было тепло и уютно. Владимира потянуло в сон. Он уже прилег было на своем высохшем плаще, но тут Денис, потрогав дымящиеся паром телогрейки, заторопился:
– Давай-ка трогаться. Мало-мальски обсохли – и ладно. Одевайся.
С трудом натянув влажный ватник, Владимир поднялся. Опять, как и в первый день их встречи, он обнял Коробова правой рукой и, морщась от боли, заковылял по береговой отмели…
Ниже порога река широко разливалась по низменной равнине. Берега тут были пологие, песчаные. Густо усеянные мелкой галькой, они могли с успехом выполнять роль дороги в этом необжитом месте.
Но даже здесь, по ровной песчаной полоске, путники еле двигались вперед. Владимир чувствовал, как слабеет он с каждым шагом, как начинает выматывать его силы все возрастающая боль в колене. При каждом шаге он еле сдерживал себя, чтобы не стонать. Хотелось упасть на песок и лежать бесконечно долго, не шевеля ни одним пальцем.
Солнце уже опустилось над лесом, а сзади все еще доносился шум порога. Горбатый мыс, все время маячивший впереди, казался недосягаемым.
– Нет, парень, этак мы с тобой тут зазимуем, – нарушил наконец молчание Коробов. – Посиди-ка малость, я сейчас…
Климов бессильно опустился на землю, закрыл глаза. Он слышал, как трещал сушняк под сапогами уходящего в лес Дениса, как с шумом взлетел вспугнутый рябчик. Потом все смолкло. «Что он хочет делать? – подумал Владимир. – Что ему понадобилось в лесу?»
Вернулся Коробов с двумя длинными жердями и несколькими короткими палками. Бросив их на песок, он сказал:
– Придется твой плащ израсходовать.
И, вытащив нож, стал резать брезент на длинные ленты.
– Для чего это? – удивился Климов.
Денис молчал. Изрезав одну полу плаща, он положил на земле жерди параллельно друг другу, потом начал привязывать к ним брезентовыми лентами поперечные палки. Покончив с этим делом, Коробов прикрепил к передней части волокуши лямку и, обращаясь к спутнику, коротко сказал:
– Ложись.
– Я еще могу идти, – возразил Климов.
– Ложись! – твердо повторил Денис. – Некогда антимонии разводить – скоро стемнеет.
Владимир покорно лег на волокушу. Впрягшись в лямку, Коробов тронулся с места.
Тонкие жерди пружинили, и Владимира покачивало, как в зыбке. От беспрерывных толчков опять заболела успокоившаяся было нога. Зато двигались теперь раза в три быстрее.
– Денис Маркович! – окликнул Коробова Владимир. – Ведь ты так из сил выбьешься! Тяжело…
Денис приостановился и, повернув назад потное лицо с редкой бородкой, усмехнулся:
– Чудак-человек! Тяжеловато, конечно, да что делать? Не сидеть же нам тут… – Поправив на груди лямку, он добавил – К волокуше я привычен. Охотничаю. Убьешь в тайге сохатого – мясо вывозишь этаким вот способом. Да наваливаешь побольше. И ничего…
Денис тряхнул головой и снова потянул волокушу. Опять зашуршал песок, заскрипела галька. Две узкие бороздки, оставляемые на берегу концами жердей, поползли вперед.
4
Близ полуночи кто-то сильно постучал в окно к заведующему плодово-ягодным пунктом. Лев Филиппович Столяров, собиравшийся уже спать, торопливо открыл дверь. На крыльце стоял, тяжело дыша, великан без шапки, в расстегнутой телогрейке.
– Принимайте своего работника! – глухо, словно в пустую бочку, сказал он.
Лев Филиппович бросился к волокуше. А Денис, войдя в комнату, залпом выпил две большие кружки воды и устало опустился на стул.
В доме поднялся переполох. На кухне кто-то споткнулся о самоварную трубу, и она с грохотом покатилась к порогу. «Осторожнее, осторожнее! – доносился с крыльца сердитый голос Столярова. – У него нога сломана!» Потом жена заведующего убежала за доктором, и все смолкло. Только уложенный на кушетку Климов изредка глубоко вздыхал.
В суете Лев Филиппович совсем забыл про Дениса. А он молча сидел в углу и, устало свесив голову на грудь, казалось, дремал.
Коробов и в самом деле хотел спать. Но он старался пересилить себя. Глядя на лежащего неподвижно Владимира, Денис тревожно думал: не слишком ли поздно доставил он его в Усть-Елань? Не скажет ли доктор, что положение больного теперь непоправимо?
И рыбак сидел в своем углу неподвижно, с нетерпением ожидая врача.
Петр Иванович не замедлил явиться. Торопливо надев халат, он тотчас же приступил к осмотру больного.
В комнате стало совсем тихо. Слышно было, как на кухне тикали ходики, как лениво прожужжала где-то муха…
– Ничего страшного, – поднял наконец голову врач. – Обыкновенный ушиб. Нужен покой.
И Петр Иванович, задумчиво потеребив седую бородку, стал что-то писать на узком листке бумаги.
Царившее в комнате напряжение исчезло. Все разом заговорили. Денис тоже поднял голову и сказал:
– Ушиб – ничего. Пройдет!
И он встал со стула, намереваясь выйти из дома.
– Куда же вы? – остановил его Лев Филиппович. – Вам отдыхать надо. Раздевайтесь, мы сейчас постелем.
– Спасибо, – ответил Коробов. – У меня тут шурин живет, пойду к нему.
В это время Владимир, приподнявшись на локте, смущенно произнес:
– Ты меня извини, Денис Маркович… То, что тобой сделано для меня, не оценивается на рубли. Но я очень прошу не обижаться, если мы предложим тебе некоторую сумму за потерянное время…
– Чего ж тут обижаться, – просто ответил рыбак. – Меня артель послала. Я должен сдать в кассу свой заработок. За три поденщины.
Денис помолчал, переступил с ноги на ногу и добавил:
– А вот как быть с лодкой – не придумаю. Ведь она колхозная… С одной стороны – нашей вины тут не было, что она разбилась, а с другой…
– Заплатим и за лодку, – успокоил Коробова Столяров.
– Вот и хорошо! – обрадовался Денис. – Теперь все в порядке. Сами понимаете – не моя лодка-то. Общественная…
Заведующий, присев к столу, стал что-то писать. Рыбак снова опустился на стул.
Тут Климов, не в силах больше сдержать своей радости, воскликнул:
– А ведь я нашел, Лев Филиппович! Нашел черную смородину, устойчивую против антрокноза!
– Неужели? – быстро обернулся к нему Столяров.
– Вот! – открыл Владимир жестяную коробку.
Он бережно развернул сырой мох и, вытащив из него несколько черенков смородины, торжественно поднял их над головой.
Денис, ожидавший увидеть что-то необычное, разочарованно протянул:
– Значит… рисковал ты жизнью из-за этих веточек?
– Эти веточки, Маркович, дороже золота! – ответил Климов. – Я уверен, что мы получим от них новый сорт нашей, северной смородины, которая не будет бояться страшной болезни – антрокноза.
– А что это за болезнь?
– «Ржавчиной» называют ее в здешних местах. Листья желтеют, осыпаются. Смородина плохо растет, ягоды бывают щуплыми… И знаешь, что самое скверное? Нет здесь от антрокноза никакого спасения, поражены им все ягодники. Я прошел по тайге много километров и разыскал только несколько здоровых кустов. Вокруг все в «ржавчине», а они целехоньки!
Владимир улыбнулся и заключил:
– Поэтому-то я так цепко держался за свой рюкзак, хоть он и тянул меня ко дну.
– А я ведь тогда не совсем хорошо о тебе подумал, – откровенно признался Денис. – Терпеть не могу жадных людей…
Коробов хотел сказать еще что-то, но в это время заведующий позвал его к столу.
– Вот, пожалуйста, – протянул он Денису записку. – Утром зайдете в бухгалтерию, получите деньги за лодку.
Рыбак взял бумажку, повертел ее в сильных, узловатых пальцах и медленно положил возле чернильного прибора.
– Погодим! – сказал он решительно.
– Почему же? – удивился Лев Филиппович. – Ведь вы говорите, что лодка была не ваша собственная.
– Лодка-то колхозная, – согласился Денис, – а только и товарищ Климов, оказывается, не для своего удовольствия по тайге прогуливался… Одним словом, доложу я обо всем правлению. Пусть решают…
– Нет, деньги вы все-таки получите! – вмешался Владимир.
– До свиданьица! – вместо ответа проговорил Коробов. – Будущим летом как-нибудь заверну посмотреть на вашу смородину…
Он пожал всем руки и, сутулясь от усталости, вышел за дверь.
Первопечатник
1
Катер приткнулся носом к берегу, и матрос, ловко спрыгнув на гальку, набросил чалку на камень.
– Дошли! – громко сказал старшина и хлопнул ладонью по штурвалу. – Дальше нам пути нет.
Ефим Осипович Егоров вышел вслед за старшиной из рубки. С верховьев дул холодный, пахнущий снегом ветер. Река морщилась беспокойной серой рябью. Дальше бились пенистые буруны, и одинокие льдины, наплывая на них, метались из стороны в сторону.
Льдины эти не давали покоя Ефиму Осиповичу. Шуга шла все гуще: того и гляди, ударит ледостав! А до конца пути было еще далеко. От этой мелководной шиверы[5]5
Шивера – мелкое каменистое место на реке.
[Закрыть], через которую не мог перевалить катер, до фактории оставалось не менее двух суток хода. Где-то здесь их должны были встретить посланные с фактории лодки. На них следовало перегрузить шрифты и оборудование для типографии, открывающейся в отдаленном таежном районе. Егоров, назначенный заведующим этой типографии, ехал вместе со всем своим штатом: двумя наборщиками и печатником. Им предстояло дойти на веслах до фактории, дождаться там зимы и по первопутку двинуться на оленях к затерянному в тайге поселку.
Рассчитано все это было обстоятельно и правильно. Однако неожиданное похолодание грозило спутать расчеты Егорова. Приближалась необычно ранняя зима, на реке появилась шуга, и приходилось здорово поторапливаться, чтобы добраться до фактории до ледостава. Вот почему льдины, все чаще плывущие навстречу, не на шутку тревожили Ефима Осиповича.
Стоя у спущенного трапа, Егоров, насупясь, смотрел на неприветливый берег. Темная тайга подступала к самой реке, беспорядочными складками сбегая с пологих сопок. Нигде не было видно ни жилья, ни следа человека.
Ефим Осипович сердито пошевелил коротенькими колючими усами, до самых очков нахлобучил шапку-ушанку. Шагнув на трап, пробормотал:
– Лодок-то… не видно!..
– У мыска должны быть, в том вон заливчике, – махнул рукой старшина.
Он быстро вскарабкался на крутой обрыв и, оборачиваясь, крикнул:
– Люди!
Действительно, на берег из тайги вышли трое эвенков. Они гуськом, неторопливо шли к катеру, попыхивая трубками и негромко переговариваясь.
Встретили они прибывших так, словно знакомы были с ними всю жизнь и расстались только вчера.
– Драстуй! Драстуй! – протягивали они поочередно руки Егорову, старшине и вышедшим на берег матросам. – Долго, однако, плыли. Вторые сутки ждем…
– Так вы за нами? – повеселел Ефим Осипович, и под его колючими усиками неожиданно сверкнули ровные белые зубы. – А где же лодки?
– В кустах, – ответил один из эвенков. – Три лодки. Шибко большие лодки.
– Давайте их сюда, – засуетился Ефим Осипович. – Что ж время терять… Приготовимся, хлопцы, к перегрузке!
Лодки и в самом деле оказались большими, а главное – плоскодонными. На них можно было пройти с немалым грузом по любому мелководью. По-видимому, делали их специально для перевозки грузов через шиверы.
Перегрузку начали со шрифтов, запакованных в маленькие ящички. Эвенков, тоже принявших участие в работе, удивила непомерная тяжесть этих ящиков.
– Золото, однако? – подмигнул Егорову самый шустрый из них.
– Это, брат, дороже золота! – серьезно ответил Ефим Осипович. – Мысли тут человеческие, культура мировая!
– Шибко много мыслей, – улыбнулся эвенк, не зная, в шутку или всерьез принимать слова Егорова.
В это время щупленький Миша Карасев, совсем недавно переведенный из типографских учеников в наборщики, уронил с плеча ящик. Он упал на угол и разбился. Сквозь прорвавшуюся оберточную бумагу на палубу поползли серебристые литеры. Миша покачнулся и наступил на литеры сапогом…
В первое мгновение Ефим Осипович, казалось, онемел. Взмахивая руками, он беззвучно шевелил губами и все больше краснел, словно, от непомерной натуги. Обретя наконец дар речи, Егоров разразился беспорядочным потоком возмущенных слов:
– Сапогом… на литеры!.. Да ты… в своем ли уме?! На шрифт!.. На новенький «корпус»!..
Он бросился собирать злополучные литеры и долго внушал растерявшемуся Мише, что шрифт здесь – величайшая ценность, что доставить сюда новый не так-то просто, что с тем запасом, который они привезут с собой, им придется работать не год и не два…
В конце концов все оборудование типографии и шрифты разместили в двух лодках. Оставалось самое главное – печатная машина. С нее сняли все детали, какие только можно было снять. На палубе стоял неразбирающийся чугунный остов, и его было вполне достаточно для загрузки третьей лодки.
Перенести остов машины в лодку оказалось довольно трудным делом. Вырубили в лесу длинные жерди, просунули их в машину и, едва приподняв ее, кое-как снесли на берег. Здесь пришлось снимать брюки и лезть всей толпой в ледяную воду…
Когда чугунный остов был поставлен на свое место, лодка осела чуть не до края бортов. Ефим Осипович, прыгая по гальке на одной ноге и стараясь попасть другой ногой в штанину, убежденно говорил:
– Больше одного человека не поднимет. Ни в коем разе!
И, уже натягивая сапоги, распорядился:
– Все разместитесь на тех двух лодках. На этой поплыву я!
2
Через шиверу лодки перетащили бечевой. На обрывистом мыске распрощались с командой катера, и пока плыли до поворота, силуэты глядящих им вслед речников четко рисовались на фоне бледно-голубого неба.
Хоть Егоров и был смелым, решительным человеком, но, оказавшись в лодке, почувствовал себя довольно скверно. Перегруженная плоскодонка шла медленно и плохо повиновалась управлению. Высокий чугунный остов машины лишал лодку устойчивости: при малейшем неверном движении ее кренило то в одну, то в другую сторону, и борта опускались почти вровень с водой. А навстречу, иногда царапая по бортам и мешая грести, всё плыли и плыли льдины, и черные пространства между ними казались бездонными.
Шли у самого берега, где течение было слабее. Бесконечной зубчатой стеной тянулась угрюмая тайга, один за другим чередовались изгибы реки, и с каждым новым поворотом впереди открывались всё такие же безлюдные просторы.
Грести одному, без смены, было тяжело. Егорову стало жарко, и он расстегнул ватную телогрейку. «На привале поменяемся, – решил Ефим Осипович. – Костю Бурдина сюда часочка на два посажу. Он сильный».
Один из эвенков на передней лодке затянул песню. Песня была тягуча и монотонна, как этот длинный путь. Ефим Осипович вслушивался в незнакомую однообразную мелодию и пытался понять по интонациям, о чем говорится в песне. Вероятно, о том, что до фактории еще далеко, что река скоро станет и что с последним рейсом катера приехали в тайгу люди, умеющие делать газеты и книги.
Да, он, Егоров, будет делать здесь газету. Первую газету в этом районе. Его скромная типография понесет эвенкам правдивое слово, культуру, грамоту…
Ефим Осипович улыбнулся. Он вспомнил, как напутствовали его друзья из большой городской типографии, в которой он проработал всю жизнь. Они надавали ему кучу советов и пожеланий и в заключение назвали первопечатником. Что ж, так оно и было на самом деле. Именно – первопечатник. Ведь это он, Егоров, привезет в тайгу типографию, он пустит ее в действие, он напечатает первый номер местной газеты… И пусть он впоследствии уедет отсюда, пусть типография расширится и от старого оборудования не останется и следа. Пусть люди даже забудут имя его – основателя. Разве в этом главное! Важно то, что начатое им дело будет расти и развиваться, как растет посаженное чьей-то заботливой рукой дерево.
Монотонная песня на передней лодке внезапно оборвалась. Егоров оглянулся. Эвенк, стоя на носу, проворно отталкивал веслом льдины, грозившие затереть лодку. Их было очень много, и двигались они почти сплошной, грозной лавиной. С первого взгляда Ефим Осипович определил, что это – случайное скопление шуги. Дальше, за лавиной, опять виднелась чистая вода с редкими льдинками.
Но разглядывать по сторонам было некогда. Шуга неслась навстречу, и Егоров едва успел скользнуть в узкий коридорчик, оставшийся за первой лодкой. Лавина уже проносилась мимо, когда одна большая льдина вдруг налетела на другую, закружилась и сильно ткнула лодку в борт. Плоскодонку качнуло, остов машины накренился, центр тяжести был потерян. Дальнейшее произошло с невероятной быстротой: машина бултыхнулась в реку, лодка одно мгновение постояла на борту и опрокинулась. Ефим Осипович, не чувствуя обжигающего холода, поплыл к берегу. Он ухватился одной рукой за небольшую льдинку и, подгребая другой, вскоре прибился к песчаной косе.
Поднявшись на ноги, Ефим Осипович глянул на реку. Эвенк, только что певший песню, приставал к берегу. Далеко внизу маячил силуэт второй лодки. Она лавировала между льдинами, таща на буксире пойманную плоскодонку.
3
Переодетый в сухую одежду, завернутый в собачью доху, Егоров сидел у большого костра, зябко вздрагивая и передергивая плечами. Не то от пламени костра, не то от выпитого спирта лицо Ефима Осиповича было красно как кумач. Он хмурил лоб, шевелил беззвучно губами, и короткие щетинистые усы сердито топорщились во все стороны.
Наборщики и печатник подтаскивали сушняк, развешивали на колышках мокрую одежду Егорова; эвенки, сидя на корточках, невозмутимо посасывали трубки. Все молчали, словно никто не решался заговорить первым.
– Якоря у вас нет? – спросил вдруг Ефим Осипович у эвенков.
Те враз вынули трубки, переглянулись и замотали головами:
– Нет…
– Плохо! – вздохнул Егоров. – Зацепить бы можно якорем машину и на берег вытащить… Из чего бы нам какой-нибудь железный крюк согнуть?
Стали перебирать все металлические предметы, имевшиеся в распоряжении. Перечисляли долго и подробно. Ничего подходящего не было.
– На факторию ехать надо, – решил наконец старший эвенк. – Привезем якорь, длинные веревки. Вытащим!
– Что ж… – согласился после долгого раздумья Егоров. – Трогайтесь! Только побыстрей. Река вот-вот станет… Я здесь побуду – чего ж мне без толку взад-вперед прогуливаться.
Эвенк согласно кивнул и легко поднялся с земли. Вслед за ним засобирались все остальные.
– Постойте-ка, – сказал Костя Бурдин. – Непорядок это – бросать одного человека в тайге. Случись, заболеет он после своего купанья, – и помочь некому будет.
– Я останусь, – подал голос Миша Карасев.
– Ничего со мной не сделается, – вмешался в разговор Ефим Осипович. – От чего тут болеть… А только вдвоем, конечно, все-таки веселее. Пусть уж Миша останется, если хочет.
