Текст книги "Таёжные рассказы"

Автор книги: Николай Устинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

У ручья

В поисках рыбного места я долго бродил по извилистым берегам лесного озера. Но мне не везло: попадались только мелкие караси.

Наконец я остановился близ устья маленького ручейка. Здесь высокий лес, склонясь над водой, закрывал небо, и у берега стояли полумрак и прохлада. Журчал ручей, звенели комары.

Я осмотрелся вокруг и тут заметил на берегу ручья, у толстого пня, рябчика. Он сидел неподвижно возле самой воды и, казалось, дремал.

В это время поплавок моей удочки нырнул, и я выбросил на песок большого окуня. И не успел еще снять его с крючка, как начала стремительно разматываться жерлица.

Клев был на редкость хороший, и я, войдя в азарт, забыл обо всем на свете…

Закончив ловлю, я вспомнил о рябчике и посмотрел на берег ручья. Теперь там были две птицы. Обе они казались спящими.

Я не стал их пугать и ушел домой.

На другой день пришлось мне быть на этом месте с Максимычем. И как я удивился, когда опять увидел у ручья, возле того же пня, рябчиков!

– Почему они прилетают на одно и то же место? – обратился я к старому охотнику.

– А где бы ты хотел видеть их завтра? – вместо ответа спросил Максимыч.

Я решил, что он хочет отделаться шуткой, и, тоже шутя, указал пальцем:

– Вон у той кривой елки. – Затем, усмехаясь, добавил: – Видно, и тебе, Максимыч, не все лесные тайны известны!

Охотник улыбнулся и молча пошел дальше.

На другой день он спросил меня:

– Не был у ручья?

– Нет.

– Сходи…

Я отправился. Тихо прошел по берегу озера, выглянул из-за кустов… Рябчики сидели у кривой елки!

– Ну как? – встретил меня дома Максимыч, отрываясь от чистки ружья.

– У елки… – ответил я смущенно.

Охотник кивнул головой и снова взялся за ружье.

Мне хорошо была известна манера Максимыча: выкладывать свои «секреты» только после того, как неопытный охотник вдоволь поломает над ними голову. И я не стал приставать к нему с расспросами.

Но он, видимо, заметил на моем лице такое недоумение, что на этот раз изменил своему правилу. Протирая тряпочкой стволы, охотник заговорил:

– Любят рябчики слушать, как журчит вода. Иной полдня просидит у ручья. А тот ручеек, что у озера, – тихий, еле течет. Он и не журчал бы, если б его не запрудило валежником.

– Правильно! – вспомнил я. – Вчера валежник в ручье был как раз против толстого пня.

– А сегодня?

– Сегодня… возле елки. Как он туда попал?

– Над этим уж я потрудился, – ответил Максимыч. – Вчера вечерком перетащил. А вслед за плотиной перекочевали и рябчики.

«Бронированные» птицы

Было морозное утро. Звонко скрипел под лыжами снег, с треском ломались сучья кустарника. То и дело приходилось растирать рукавицей щеки.

Продрогший возвращался я с охоты, торопясь в теплую избу, к кипящему самовару.

Вдруг над лесом пронесся тетерев, круто свернул на опушке и сел на вершину березы, совсем близко от меня.

Я просунул ружье сквозь куст, за которым стоял, и выстрелил. Тетерев удивленно вытянул шею и остался на месте. Я взвел другой курок, тщательно прицелился и снова выстрелил. Косач только беспокойно пошевелился.

«Что это значит?..» – изумился я и выстрелил в третий раз. Тетерев поднялся и как ни в чем не бывало улетел.

Я вышел из-за куста, измерил расстояние: до березы было только сорок шагов…

Дома я рассказал про этот случай Максимычу.

– В грудь стрелял? – спросил он.

– В грудь.

– Так… Мог бы еще раз пять бухнуть!

– Как – раз пять?..

– Обыкновенно.

Охотник помолчал, пряча в бороде улыбку; затем, видимо вдоволь натешась моим неведением в таком понятном для него деле, начал:

– Как-то приходит ко мне один парень и говорит: «Помоги моему горю: ружье живит. Стрелял, стрелял по косачам, ни одного не убил. Что случилось – понять не могу…»

– В чем же было дело?

– Косачи зимой бронированные! – рассмеялся Максимыч. – У тетерева-глухаря перья в мороз крепкие, ровно стальные. Сбоку стрелять надо, сзади. А в грудь – дробь рикошетит. Пустая трата зарядов.

Загадочный зверь

Поздней осенью, когда на озере появились забереги и в воздухе завихрилась снежная крупа, колхозные рыбаки закончили свою работу. Засолили последний улов, бочки вкатили в сарай, на дверь повесили замок и ключ отдали сторожу Макару.

– Карауль! – сказал бригадир. – До первопутка. Вывалит снег – приедем.

Оставили деду старое шомпольное ружье и ушли в деревню.

Тихо стало на берегу. Даже звери и птицы и те, казалось, попрятались от наступающей стужи. Только изредка трещали от волн забереги да глухо шумел лес.

Заскучал Макар: заняться нечем, словом перемолвиться не с кем. На много-много километров кругом – ни души. Даже собака сорвалась с привязи и убежала за рыбаками.

Пробовал дед заняться охотой, да ничего не получилось. Далеко отойти от склада нельзя, охранять надо – неровен час, забредет какой-нибудь медведь-шатун, да и начнет разбивать бочки… А у самой избушки – какая уж там охота!..

Но один раз повезло старику. Выглянул он в окно, а возле сарая зайчишка прыгает. Приоткрыл дед раму, просунул в щель ствол да как трахнет! Наповал уложил.

Обрадовался Макар добыче. Ведь, как-никак, мясо! Очень уж надоела одна рыба.

Нажарил дед зайчатины, поужинал, а остатки поставил на подоконник. «Пусть застынет, – решил он. – Утром подогрею и позавтракаю». Обошел склад, покурил и лег спать.

Среди ночи в окне вдруг зазвенело стекло. Макар вскочил и, ничего не соображая, долго не мог нашарить в темноте ружье. А когда наконец нашел, вокруг уже было тихо. Только ветер с легким шорохом перекатывал через крышу сухой снег.

На полу, меж осколков стекла валялась миска. Жареная зайчатина исчезла.

«Не иначе – медведь!» – решил Макар и, кое-как починив окно, до утра не спал. Сидел с ружьем и ждал, что зверь вот-вот вернется. Но он не пришел.

Когда рассвело, стал дед искать следы зверя, но за ночь их засыпало снегом.

Следующей ночью Макар часто просыпался, прислушивался. Несколько раз выходил к складу. Все было спокойно. И только когда дед стал готовить завтрак, то обнаружил, что из сеней исчезло сало. Значит, опять зверь! Но как он туда пробрался?.. Долго думал Макар и наконец догадался. Ночью, когда он обходил вокруг склада, дверь сеней оставалась открытой. Этим моментом и воспользовался зверь.

Искал, искал дед след, да так и не нашел: опять замело. И, уже возвращаясь назад, в мелком ельнике случайно наткнулся на сало. Мерзлые куски его валялись на снегу грязные, обмусоленные.

«Чудно! – покачал головой старик. – Что это за зверь, коли мерзлого, сала не мог разгрызть?..»

Дня два после этого прошли спокойно. По ночам никто не появлялся.

«Знать, ушел», – думал Макар.

Как-то поздно вечером дед вдруг услышал: кто-то царапает когтями крышу.

«Зверь!» – догадался старик.

Взял ружье, тихо вышел из избы. Осторожно высунулся из-за угла, поднял вверх голову. Зверь беспокойно метался по крыше, стараясь попасть на чердак, где висела копченая рыба.

Макар вскинул ружье и выстрелил. Зверь упал с крыши на снег. Это была лиса.

«Вот те раз! – удивился старик. – Говорят, что нет зверя осторожней лисы. А эта сама на рожон лезла!»

Макар затащил добычу в избушку и начал снимать шкуру. И только тогда понял, почему лиса вела себя так необычно: у старой не оказалось ни одного зуба.

Сигнал

Наша экспедиция забралась в непроходимую глушь. На сотни километров вокруг раскинулась безлюдная тайга, изредка прорезаемая извилистыми речками или цепью заболоченных озер. На каждом шагу встречались непуганые звери и птицы: они неторопливо сторонились с дороги, долго удивленно смотрели нам вслед. Над громадным краем стояла первобытная, никем не нарушаемая тишь.

Отряд, в котором я состоял, занимался добычей пернатых хищников для научных исследований. С утра разбредались мы поодиночке, собираясь лишь на обед и ночевку к палатке, раскинутой на берегу тихой речки.

Мы никак не могли сойтись на обед к условленному часу: не у всех были часы, и, кроме того, мы часто путались и блуждали в незнакомой местности. Обед переваривался, выкипал, остывал.

Сергей Иванович, наш повар, однажды объявил:

– На обед буду давать сигнал. Прошу прислушиваться.

– Какой же будет сигнал? – спросили мы.

Сергей Иванович ударил несколько раз обухом по высокой сухой ели, стоявшей рядом с палаткой. Высокие звенящие звуки всколыхнули сонную тишь.

– Хорошо придумано! – одобрили все.

С утра я бродил по гарям. Здесь несколько лет назад был пожар. Теперь обгорелые стволы лиственниц обрастали мохом, вверх буйно лезла высокая трава. Кое-где торчали сухие деревья, на них неподвижно сидели коршуны. Обширная площадь напоминала глухое, заброшенное кладбище.

Я далеко ушел от палатки и по берегу речки стал возвращаться обратно. В одном месте, соблазненный густой тенью берез, присел на траву.

Внезапно невдалеке раздались дребезжащие звуки. Посмотрев на часы, я решил, что это Сергей Иванович дает сигнал на обед. В то же время я удивился, что палатка оказалась так близко. А звуки, прерываемые равномерными паузами, по-прежнему неслись над тайгой.

Забросив за плечо ружье, я тихо пошел на сигнал. За густой порослью мелколесья открылась полянка. Здесь, мне казалось, должна была находиться наша палатка. Но… полянка была пуста.

– Сергей Иванович! – хотел крикнуть я и… замер с открытым ртом.

В двух – трех десятках шагов от меня стоял пень с высоким отщепом. У пня сидел медведь. Он лапой тянул к себе отщеп, затем выпускал.

Раздавался высокий дребезжащий звук, к которому медведь прислушивался с видимым удовольствием. Когда звук замирал, мохнатый «музыкант» снова сгибал отщеп… На эту-то «музыку» я и шел.

У меня не было ни малейшего желания ближе знакомиться с «музыкантом», и, поспешно пятясь, я скрылся за деревьями.

В ледяной ванне

После удачной охоты на зайцев мы расположились на привал. Ясный осенний день кончался. Солнце закатывалось за оголенный лес, по жнивью протянулись длинные тени. В воздухе разлилась бодрящая свежесть.

У костра было тепло и уютно. Приятно ныло усталое тело. Весело трещали сухие сучья, позванивал крышкой чайник. Собаки, получив свою порцию хлеба и мяса, дремали, чутко вздрагивая при каждом шорохе.

Иван Васильевич, бывалый охотник, прихлебывая из жестяной кружки крепкий чай, рассказывал о своих многочисленных охотничьих приключениях:

– Каждый зверь спасает жизнь по-разному. Мы, охотники, знаем все их хитрости. Но иной раз приходится встретить такое, что только диву даешься…

Охотился я по чернотропу на зайцев. Было уже холодно, речка у берегов покрылась льдом, со дня на день ждали первой пороши. Заливай (знатный был пес!) поднял зайца, Трубач с Докукой подвалили – и пошло!.. Стою я как вкопанный, слушаю: музыка, да и только! Так бы вот и слушал, слушал без конца…

Однако, думаю, куда же их ведет косой? По гону соображаю: к мостику, что через речку, – знакомый мне был лаз. Бросился я туда. Ветки бьют в лицо, рвут одежду… Ничего не замечаю, мчусь: лишь бы вовремя поспеть. Бежал, бежал – споткнулся, упал на кучу хвороста. Встал, прислушался… что за оказия? Гона не слышно! Изредка тявкает собачка, этак досадливо – и опять тихо.

Вышел к мостику – собаки там. Бегают по берегу, скулят: след потеряли. Перетащил я их на другой берег – и тут та же история.

Долго мы кругом шарили, в каждый кустик заглянули: нет, да и только. Как сквозь землю провалился косой!

Стал я на мостике, закурил. Вдруг вижу: в полынье, у бурых камней, что-то шевельнулось. Через минуту – опять… Присмотрелся – заячьи уши! Русак, оказывается, спрятался в воду, только мордочку высунул меж камышей. А вода-то ледяная! Да делать нечего – сидит, терпит…

Рассмеялся тут я.

– Ну, – говорю, – молодец! Люблю умниц. Живи на здоровье!

Отозвал собак, и мы пошли дальше…

Иван Васильевич допил чай и, укладывая кружку в сумку, заключил:

– Всяк по-своему спасается от опасности!

Терпеливые утята

С удочками на плече я подходил к речному заливу. Узкая тропинка поросла мохом, в нем мягко тонули сапоги. Звука шагов не было слышно.

В бесшумной ходьбе есть особенный, непередаваемый интерес. Словно в шапке-невидимке двигался я по извилистой тропинке, и передо мной открывались всё новые и новые картины лесной жизни. В мелкой поросли прыгали молодые зайчата. Дальше, между кустами, спокойно разгуливал рябчик…

Я обошел последний куст черемухи и остановился. С берега из-под самых ног с шумом бултыхнулись в воду утята. Нырнули и… пропали.

Я постоял несколько минут – ни один утенок не вынырнул.

«Где же они?» – заинтересовался я и внимательно осмотрелся кругом. Берег был песчаный, совершенно чистый, только кое-где из воды торчало по две – три тоненьких камышинки.

Не видя нигде утят, я забросил в воду удочки. Клев был плохой. Попался один окунь, второй оборвал леску.

Просидев больше часа, я решил переменить место. И тут, поднявшись на ноги, вдруг заметил, что в двух шагах от меня, между камышинками, из воды торчит утиный клюв!

Все объяснилось очень просто. Застигнутые врасплох, утята не успели спрятаться в осоку. Нырнув в воду, они затем осторожно высунули на поверхность клювы и терпеливо ждали, пока я уйду.

Рябчик-невидимка

Я сидел в шалаше на берегу лесного озера. В порыжелых камышах слышался шелест, плеск – там лазил утиный выводок. Потряхивая длинным хвостом, на покрытом тиной обрубке дерева суетилась трясогузка. Среди зарослей кувшинок медленно проплыл карась.

Озеро плотно обступил смешанный лес. Роняя желтые листья, к воде свисали ветви берез, голубое небо прокололи остроконечные ели; ниже, у прибрежных камышей, чернели спелые гроздья смородины.

Совсем близко по опавшим листьям прошелестели чьи-то легкие шажки. Я выглянул из шалаша: между кустиков жухлой травы, опутанной паутинками, пробирался рябчик. Он останавливался, клевал красневшую вокруг бруснику и двигался дальше. Вдруг над лесом мелькнул силуэт ястреба. Рябчик встрепенулся и… исчез. Хищник молнией промчался над шалашом, бестолково метнулся между кустами и улетел ни с чем.

«Где же рябчик?» – подумал я.

А рябчик был на том же месте: завидев ястреба, он съежился, прижался к земле и слился с общим серым фоном. Нужно было долго всматриваться, чтобы заметить его среди кустиков сухой травы.

Между тем ястреб снова выплыл из-за леса, сел на верхушку сухой ели: он все-таки решил выследить рябчика.

У озера воцарилась тишина. Исчезла трясогузка, затихли в камышах утки, даже синички с вершин спустились вниз, к земле. Ястреб не выдержал мертвой тишины и улетел. И сразу же все ожило, зашумело: замелькала над водой трясогузка, с писком вспорхнули вверх синицы, выплыли из камышей утки. Вскочил и поспешно скрылся в кустах рябчик.

«Рыболов»

Стоял знойный день. Не шелестели на деревьях листья, неподвижен был горячий воздух. На безоблачном небе, казалось, остановилось раскаленное солнце.

Усталый, потный, спустился я с крутого берега к таежной речке.

Тут было прохладнее, от густых елей на землю падали короткие черные тени.

Я решил искупаться. С трудом стащил ссохшиеся сапоги, снял рубашку.

В это время с другого берега в воду посыпались камешки. Я оглянулся: к речке спускался огромный бурый медведь.

«Попьет и уйдет», – подумал я, прячась за куст.

Медведь напился, но уходить не собирался. Он сел на песок, опустил в воду лапу и замер. Я испуганно прижался к земле. Мелькнула мысль: «А вдруг он бросится на меня?» Речка в этом месте была узкая и мелкая, а у меня имелись патроны только с утиной дробью.

Но зверь меня, по-видимому, не заметил.

Время тянулось. Медведь не шевелился. Снова запрыгали по кустам примолкшие было птички. К берегам, в теплое мелководье, выплывала рыба.

Вдруг медведь проворно выдернул из воды растопыренную лапу. «Рыбу ловит!» – догадался я, успокаиваясь.

А зверь снова опустил в воду лапу и терпеливо начал ждать. Сосредоточенно глядя вниз, он, казалось, забыл обо всем окружающем.

Несколько раз медведь пытался выбросить на берег неосторожных окуней – и неизменно в воздухе мелькала пустая лапа. Он потерял терпение и, едва заметив рыбу, бросался в воду, не давая ей подплыть к берегу.

В конце концов зверь рассвирепел. Рыча, вскарабкался он на обрывистый берег и, раскачав большой камень, столкнул его в воду. Взвились каскады брызг, далеко по реке побежали пенистые волны.

Незадачливый «рыболов», треща сучьями, скрылся в тайге.

А у речки снова разлилась тишина. Из мутной глубины на солнцепек спокойно выплывала рыба.

Затейница

Речка надвое разорвала лес. Густой, непролазный, тянулся он по обеим берегам, к самой воде опуская покрытые седым мохом ветви. Из размытой почвы торчали сухие корни, на отмелях громоздились заломы, со дна на поверхность высовывались коряги.

Изредка направляя лодку рулевым веслом, я тихо плыл по течению. С деревьев осыпались листья; они медленно падали на воду и, кружась, плыли рядом с лодкой.

С неба на землю лились протяжные трубные звуки улетающих на юг журавлей. В темной еловой чаще слышался свист рябчика. Проворные дрозды-рябинники бесшумно суетились на ветках рябины, гнущихся от ярко-красных кистей.

В воздухе стоял запах хвои и увядающей зелени.

Я стал огибать большой залом. Тут струйки воды, пробиваясь между плотно нагроможденным древесным хламом, журчали неуемным звоном.

Но сегодня в этот звон изредка вплеталось что-то новое. Время от времени слышались глухие всплески, словно кто-то прыгал в воду.

Я придержал лодку, прислушался. Загадочные звуки доносились из-за поворота. Тихо продвинулся я вперед и остановился за нависшим над водой густым кустом.

Бух! – раздалось совсем близко от лодки. Всплеснула вода, далеко вокруг разбежались круги.

Я осторожно раздвинул ветки, просунул между ними голову. Передо мной открылась речка по ту сторону залома.

Некоторое время все было спокойно. Затем из воды на крутой берег стал карабкаться темный зверек.

«Выдра!» – узнал я.

Выдра поднялась на самую вершину кручи, легла на брюхо, мордой вниз, и оттолкнулась задними лапами. Она быстро заскользила по гладкой почве, метра два пролетела по воздуху и шлепнулась в воду. С минуту ее не было видно, потом у самого берега на поверхность высунулась мордочка, и затейница снова начала взбираться на кручу.

Крайне заинтересованный, долго наблюдал я за странной выдрой. И наконец догадался: зверек, забавляясь, катался с горки. Салазки заменяла густая гладкая шерсть…

Я не стал мешать выдре развлекаться и тихо повернул обратно. И пока лодка огибала залом, сзади по-прежнему доносились глухие всплески. Они становились все слабее, пока не слились с журчаньем речных струек.

Щука и ястреб

Я сидел у плеса лесной речки. Было жарко. Солнечные лучи, словно золотые нити, пронизывали воду, сплетаясь в причудливую паутину на песчаном дне.

Из-под коряги тихо выплыла щука, поднялась к поверхности и задремала на солнцепеке.

Вокруг стояла такая безмятежная тишина, что меня невольно стало клонить в сон. И я уже собрался было прилечь на траву, в тени берез, как заметил, что над плесом бесшумно кружит ястреб. «Высматривает добычу», – подумал я.

В это время ястреб камнем упал вниз, на тихую гладь речного залива. Он когтями впился в спину щуки, на секунду приподнял ее над водой. В следующий миг щука рванулась, снова погрузилась в воду. Разбрызгивая в стороны воду, промчалась она со своим наездником до середины реки и вдруг нырнула вглубь. Или крепко засели когти ястреба в щучьей спине, или хищник совсем одурел от жадности, но только он не выпустил щуку, даже когда та потянула его вниз. В последний раз взмахнул он крыльями, силясь подняться, и… исчез под водой. К берегам, всколыхнув камыши, побежали волны, по течению проплыло перышко, и все смолкло. Над рекой снова разлилась сонная тишь.

Хитрая белка

Был ясный осенний день. Лесные жители хлопотливо готовились к встрече зимы: бурундуки шныряли среди валежника с туго набитыми защечными мешками, кедровка прятала во мху орехи, мышь тащила в норку пучок сухой травы.

В кустах работала белка: она разыскивала на земле опята и развешивала их на сучьях для сушки. Зверек был очень занят своим делом и даже не заметил, что я подошел совсем близко.

В это время над лесом появился ястреб. Белка тревожно цокнула и бросилась в сторону. Хищник, сложив крылья, комом упал вниз. Но он промахнулся: проворный зверек одним прыжком взметнулся на толстую сосну.

И тут началось состязание в ловкости. Вытянув вперед кривые когти, ястреб ринулся на белку. Зверек успел скрыться за стволом дерева, и хищник, черкнув крылом по коре, с разгону пронесся далеко вперед. А когда он повернулся, белка была уже на противоположной стороне…

Так повторялось несколько раз. Белка ловко кружилась вокруг ствола, поднимаясь по спирали, все выше и выше.

Вот она уже достигла середины дерева, на миг задержалась возле одинокого сука… Хищник снова бросился на свою жертву. Тут зверек изогнулся и юркнул в дупло. Кончик пышного хвоста мелькнул перед крючковатым ястребиным клювом и исчез.

Ястреб бесцельно повертелся вокруг сосны, затем скрылся в лесу.

И мне показалось, что, улетая, хищник в бессильной злобе щелкал клювом.