Текст книги "Это было на рассвете"

Автор книги: Николай Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

В три часа ночи Крылов медленно шел по глубокому снегу вдоль линии обороны.

– Чье отделение? – спросил комвзвода.

– Сержанта Матыева! – послышался глухой голос.

– А-а-а, Уркунчу?

– Так точно, товарищ лейтенант!

– Где же твои гвардейцы?

– В траншее.

– Успели выкопать? – удивился взводный.

– Никак нет, расчистили старые.

– Молодцы! Смотри ты у меня, не прокарауль «молодчиков»!

– Никак невозможно, товарищ лейтенант! – доложил Матыев и спрыгнул в неглубокую траншею.

Крылов только отошел метров двадцать, как перед ним разорвалась граната и просвистели пули. Окровавленный, он свалился в сугроб.

– У-у-бит «хватлей»! – с сердцем выдавил Авилов и бросился к комвзвода. За смелость и храбрость бойцы любовно прозвали своего командира взвода хватким лейтенантом, а сокращенно просто «хватлей».

– Карим, ты чего разорался? Я же не убит, только царапнуло. Беги, передай бойцам, чтобы ни с места! Я буду в дзоте.

Авилов, недовольный тем, что «хватлей» гонит от себя, короткими перебежками бросился к расположению наших бойцов.

– Гвардейцы-ы! – кричал он, оглядываясь по сторонам. – По пехоте! Бей сволочей! Они подползают к на-а-а-ам!

Крылов вначале лежал животом вниз. Голова кружилась, и на какое-то время потемнело в глазах. Показалось, будто автоматная пальба удаляется. Только было трудно разобраться, в какую сторону – в нашу или противника. На самом деле стрельба только разгоралась. На левом фланге застучали противотанковые ружья Спиридона Плотникова и Петра Рыбина.

Командир взвода, почувствовав холод, медленно повернулся на спину и, перевязав, как мог, самого себя, пополз в полуразрушенный дзот. Там беспрерывно строчили из станкового пулемета Иван Катков с Николаем Косоваровым.

– Диски! – закричал Катков.

Косоваров подал ему диск в руки. Сквозь трескотню он услышал голос раненого Крылова:

– Подпускайте ближе! Ближе! Бейте в упор!

Прибежал в дзот Урсов.

– Жив, Вася?! Что с тобой? – взволнованно спросил он Крылова.

– Поцарапало малость руку и лицо.

– Тебя на танке отправим в тыл.

– Товарищ капитан, прошу оставить здесь. До утра выдержу, а потом, может, и уладится.

– Что с тобой делать? Хорошо, только смотри ты у меня, не выползай! Пошлю к тебе бойца, – согласился Урсов.

Отбита и эта атака врага. Однако самое тяжелое оказалось впереди. Гитлеровцы, пополнив свои ряды, подтянули несколько орудий и с рассветом пошли на штурм наших позиций. Теперь бой развернулся не только на окраине деревушки, но и на флангах.

Гвардейцы держались стойко, везде было слышно:

– Не-е-ет, нас не возьмешь, вражья сила! Теперь вам не сорок первый!

Танкисты с бронебойщиками расстреливали вражеские орудия. Метко бил фашистов командир отделения противотанковых ружей П. В. Рыбин. Он несколькими точными выстрелами вывел из строя пушку и уничтожил около двадцати гитлеровцев.

Вражеская пуля оборвала жизнь мужественного ленинградца, коммуниста с тридцатого года Петра Васильевича Рыбина. Из его ружья тут же открыл огонь лейтенант Валентин Ильин.

– Не пожалею себя за твою жизнь, Петя! – воскликнул неразлучный друг Рыбина, тоже коммунист с тридцатого года, командир отделения ПТР Спиридон Плотников.

Вскоре геройски погибли наводчики ПТР А. А. Савин и С. И. Полетаев. Перед траншеями отделений И. И. Яблонского и Уркунчу Матыева стояли сплошные разрывы гранат и снарядов.

– Молодцы, гвардейцы! Рубите с плеча! Громите фашистов, чтобы другим неповадно было. Помните слова Александра Невского: «Кто с мечом к нам войдет – от меча и погибнет!» – продвигаясь, где бегом, где ползком по цепи, подбадривал бойцов капитан Урсов.

Не удержался и раненый лейтенант Крылов, пополз к траншеям. В этот момент несколько фашистов под огнем автоматов бросились вперед. Лейтенант выстрелил в одного – удачно. Вражеский солдат, схватившись за грудь, кособоко шагнул несколько метров и растянулся на снегу.

Сержант Матыев, чтобы бросить подальше гранату, поднялся на бруствер траншеи. Его глаза налились густой, как смола, чернотой. От ожесточения он потерял голос. Даже не мог крикнуть, только злобно кусал дрожащие губы.

Несколько гитлеровцев незаметно пробрались с правого фланга и неожиданно оказались перед Матыевым.

– Уркунчу-у-у! – крикнул Крылов и бросил гранату. Двоих уложил. Третьего разорвала граната Матыева. Но раненый фашист успел ударить по нашему сержанту…

Оборвалась жизнь командира отделения омича Иосифа Иосифовича Яблонского. Он за ночь истребил сорок пять фашистов. Погибли автоматчики комсомольцы А. П. Соловьев, Н. С. Косоваров, И. Н. Барич, коммунист Б. В. Холухин. Имели потери и танкисты – убиты командир башни В. А. Мотов и пулеметчик М. Г. Кузнецов.

Сутки вели неравный бой разведчики. Не было времени даже перекусить. Лежа на снегу, продрогли до костей. Однако устояли до подхода наших главных сил. На рассвете в бой вступил второй танковый батальон майора Цешковского.

– За вторым пойдете вы, товарищ Платицын. Езжайте с Юренковым и со своими «легендарными» и понаблюдайте за боем, местностью, – приказал комбриг генерал Б. И. Шнейдер командиру первого танкового батальона.

Танк комбата только выехал на опушку леса, что восточнее Суток, как резанули вражеские зенитные орудия. Над башней просвистело несколько болванок.

– Николай Николаевич, гады напрашиваются. Зарядите осколочным, – попросил комбат начальника штаба.

Двумя выстрелами зенитка была разбита. Но открыли огонь другие орудия. Танкистам пришлось выйти из вражеского поля зрения.

– Переправиться тут Цешковскому вряд ли удастся, – проговорил Платицын, просматривая по карте местность.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Юренков.

Действительно, через три часа боя командир второго батальона доложил:

– Переправиться через Веронду пока не удается. Враг режет противотанковым огнем.

Противник на подступах к Кшентицам остановил продвижение наших передовых частей. Чтобы ударить по ним, комбриг решил ввести в бой первый танковый батальон.

– Товарищ генерал, дайте мне новый участок. Тут фашисты пристреляли за сутки каждый кустик. В этом мы с Николаем Николаевичем убедились только что, – сказал комбат Платицын.

Комбриг всегда считался с мнениями своих подчиненных. Однако как бы недовольно передернул плечами, снял меховые краги, бросил их на правый борт танка, достал карту.

– А сумеешь переправиться? – водя глазами по карте, сухо спросил комбриг.

– Сумею, товарищ генерал. Только для прикрытия во время переправы дайте мне две батареи самоходных установок.

– Артиллерия – не проблема. Вот она, – и комбриг показал на командира полка самоходно-артиллерийских установок Буряченко. – Мы находимся здесь, – сказал он и ткнул пальцем левее Суток. – Лучшего места для переправы вряд ли найдешь.

Платицын посмотрел на свою карту, показал это место замполиту Бровко и молча сложил карту.

– Время наступления, товарищ генерал?

Правее, в нескольких десятках метрах от танка, почти одновременно грохнули два тяжелых снаряда, подняв седые столбы снега и земли. Все окружающие комбрига попадали в рыхлый снег. Благо что это было на той стороне танка.

– Выступить немедленно. Вон дьяволы подтянули тяжелую артиллерию, – переведя дыхание, почти крикнул комбриг и устремился в башню. – С артиллеристами согласуйте в танке, – добавил он, высунув голову из люка.

Второй батальон продолжал теснить врага на участке Сутоки – Богданово. В это время первый батальон под прикрытием артиллерии и взвода противотанковых ружей лейтенанта Ильина километра на три южнее Суток начал переправу через Веронду.

Когда первая рота была на том берегу, комбат подошел к головной машине, закрутил «козью ножку» и позвал к себе комроты Литвинова.

– Вот что, «легендарный». Время подпирает. Не будем ждать, когда переправится рота Телегина. Продвигайся на Кшентицы по этой просеке, – показал комбат по карте. – А я – за тобой. Имей в виду: огонь открывать через секунду после обнаружения противника, ясно?

– Ясно, товарищ майор!

Ночью было морозно. Дул ветер. А к утру потеплело. Снег стал почти липким. Над головой низко плыли серые облака.

– Жаль, что нам сегодня не могут подмогнуть «Илюши», – вздыхая, проговорил один из автоматчиков.

Проехали не более двух километров, как впереди застучали танковые пулеметы, затрещали автоматы.

– «Легендарный-1», доложи обстановку! – запросил комбат.

– Догнал бежавших гуляк из казино, – послышался в микрофоне спокойный голос Литвинова.

Теперь по сторонам от танковых следов стали попадаться распластавшиеся на снегу, в одних кителях, уцелевшие солдаты и офицеры разгромленной авиационно-полевой дивизии гитлеровцев.

– Смотри, товарищ лейтенант! Кто-то к елкам бежал, а обратно не бежал! – показывая на идущий от танковой колеи след, усмехнулся сидевший на танке комбата вездесущий сержант Юсупов.

– А ну, проверь палкой, что там за елками?

Лейтенант передал березовую палку, в конце которой был привязан ржавый штык. Ею проверяли толщину льда на реке. Сержант осторожно по следам зашагал к заваленным пушистым снегом трем маленьким елкам. Сначала хотел прострочить из автомата. «А вдруг там лежит наш раненый?» – подумал он. И два раза ткнул палкой. Кто-то страшно заорал, и перед Юсуповым, славно из-под земли, вырос с поднятыми вверх руками огромного роста мордастый фельдфебель.

– Хитлер капут! Хитлер капут! – завопил тот.

От такой неожиданности самого Юсупова вначале бросило в дрожь. Он чудом не нажал на спусковой крючок автомата.

– Не Гитлер, а Адольф Гитлер. Уважать должна, балбес, свой фюрер, ферштейн? – вырвалось у Юсупова. Он знал два немецких слова – «капут» и «ферштейн». Фельдфебель, видимо, понял.

– Я, я, Адольф капут, нох Хебельс капут.

– А-а-а, когда тебе дали по мягкому месту, сразу заговорил «капут». Твой оружий тоже капут? – шлепнул сержант ладонью о свой автомат.

Видя, что Юсупов учиняет полный допрос и, разозленный, может застрелить пленного, командир роты автоматчиков Шевченко крикнул ему:

– «Михаил Гаврилович», веди сюда пленного!

Гитлеровец рассказал, что вечером он пьянствовал в казино. Вдруг ворвались советские танки в расположение Мясокомбината. Он бежал, не успев захватить ни оружия, ни шинели. Притворился убитым.

– Видишь, Шевченко, как хитрят гитлеровские вояки. Вели своим гвардейцам проверять на снегу их останки, предложил комбат лейтенанту.

Действительно, среди десятков валяющихся трупов вражеских солдат нашли притворившихся убитыми.

От переправы с боями пройдено десять километров. Посмотрел Платицын на часы – был полдень. Стало быть, прошло полтора часа. До цели оставалось менее трех километров. Вот показалось и село Кшентицы. Танки к селу подошли с юго-восточной стороны. Уже отчетливо виднелась тянувшаяся двухкилометровая лента из ста двадцати дворов. На восток шла дорога Вашково – Новгород, на запад – Видогощь – Менюши. Вдоль противоположной стороны села протекала речка Веронда. На подступах к селу находилась поросшая кустарниками низина. Однако танки шли легко, оставляя ровно вырезанные глубокие колеи.

– Надо попортить обед фашистам, – сказал комбат сидевшему на танке лейтенанту Шевченко.

До села – не более километра. Внешне было все спокойно. Дымились три кухни, около некоторых построек медленно разгуливались коровы, лошади. Пальба шла где-то в районе Суток. Вскоре забегали меж домами, в руках у них мелькали автоматы.

– Мать пресвятая, фашисты! – крикнул лейтенант Шевченко. А было их в селе немало.

Майор Платицын, вступив в связь с командирами рот, открытым текстом радировал:

– Развернуться в линию. Роте Литвинова отрезать дорогу на Вашково и с северо-восточной стороны ворваться в село. Телегину – атаковать село с юго-запада, оседлать дорогу на Видогощь.

Танки, развернувшись в линию, стремительно ринулись на село.

– Автоматчики и бронебойщики, к бою-ю-ю! – крикнул командир роты Шевченко.

Начался кровопролитный бой. Командир батальона, следуя за ротой Литвинова, доложил комбригу:

– Атакую Кшентицы! – и сам вступил в бой.

Появление наших танков было для противника неожиданным: из опорных пунктов Сутоки и Богданово ничего не успели сообщить. Причем судя по тому, что большинство противотанковых орудий было направлено в сторону Вашково, наших танков со стороны он не ожидал. К тому же было время обеда, поэтому около некоторых орудий находилась лишь охрана.

Рота Владимира Литвинова, ворвавшись в село, огнем и гусеницами начала крушить врага. По пути ротный на своем правом фланге заметал замаскированную батарею противотанковых орудий. Расчета около них не было, вражеские артиллеристы сломя голову бежали на огневые позиции. Радист Басов и автоматчики скосили их без особого труда.

– Тратить снаряды не будем, проезжай по лафетам! – приказал командир механику-водителю Тонанову.

Через несколько минут послышался душераздирающий скрежет, все орудия были изуродованы и вдавлены в болотный грунт. Сначала было трудно понять, кто и куда стреляет. Гитлеровцы расположились везде: в избах, сараях, на чердаках, деревьях возле построек.

Вот из крайней избы выбежали несколько солдат с ручными пулеметами в руках и залегли около бани.

– Я им, сволочам, устрою баню! – выругался командир отделения ПТР Спиридон Плотников и застучал из ружья.

– Молодец, Спиридон Степанович! Сбил угол бани и накрыл пулемет, – похвалил его комвзвода Иван Сюткин.

Такие же ружья лейтенанта Александра Грамалина осаждали орудия, которые вели огонь по нашим танкам. Рядом с бронебойщиками из танковой колеи били автоматчики Николай Давыдкин и Иван Заварзаев. Они никогда не унывали. И теперь подшучивали.

– Тут тебе, Николай Егорович, не коров лечить да поросят кастрировать, – улыбаясь и продолжая стрелять по фашистам, бросил своему земляку Заварзаев. Ему было сорок один, а Давыдкин – на несколько лет моложе.

– Думаю, Иван Иванович, печь булки в пекарне намного легче, – засмеялся Давыдкин. – Я четверых фашистов уже поклал, а ты?

– Трепаться-то брось ты, Николай, – взглянул на земляка Заварзаев.

– Ей-богу, не лгу нисколечко, – внимательно следя за двумя крайними сараями, ответил Давыдкин.

Два земляка из Мордовии – ветфельдшер Давыдкин и пекарь Заварзаев – были неразлучными друзьями.

Снова застучали противотанковые ружья, левый сарай почти развалился. Тут же два фашиста выбежали из него и, преследуемые огнем автоматчиков, бросились в колодец, что находился в огороде.

– А-а-а, гадюки! Как пули – в колодец, должно быть, засохший. Не выпущу их теперь оттуда, – засмеялся подползший командир отделения Мусурман Муратов.

Выскочил другой солдат. Одним прыжком он хотел перепрыгнуть изгородь, но Заварзаев ушел дать короткую очередь – и вражеский вояка повис на штакетнике.

– Ай да молодец, земляк! – подбадривал Давыдкин.

Бой за село становился ожесточеннее с каждой минутой. Комбату Платицыну хотелось самому вырваться вперед и сражаться вместе с другими, но он прекрасно понимал, что успех батальона заключается не в том, сколько уничтожил противника лично он, а, прежде всего, в разумном использовании огневой мощи всех танков батальона. Поэтому, ведя огонь по противнику, он строго следил за действиями каждого экипажа. Непрерывно держа с ними связь, как бы дирижировал всем ходом боя. В необходимых случаях, показывая пример, сам вступал в бой с противником. На этот раз он заметил, что вся четырехкилометровая дорога на Видогощь забита колоннами в панике отступающего противника.

– Догнать, разгромить вражескую колонну и занять Видогощь немедленно! – приказал он по рации «легендарному-2» – Телегину.

Телегин, громивший в это время вместе с автоматчиками и бронебойщиками гитлеровцев на юго-западной окраине села, ответил:

– Понял, повернул на Видогощь.

Когда танки роты Литвинова уже разбили с десяток противотанковых и зенитных орудий (а их было там немало – батарея от батареи стояли в двухстах – трехстах метрах друг от друга), уничтожили пулеметным огнем много вражеской пехоты, комбат Платицын неожиданно заметил, что гитлеровцы открыли огонь с тыла.

Выяснилось, что по сторонам дороги на Новгород стояли три противотанковые батареи. Одну, самую ближнюю, раздавил своим танком Литвинов, а две, тщательно замаскированные в густых кустарниках (поскольку огня они по нам не открывали, так как орудия были направлены в сторону Новгорода и расчеты были на обеде), остались нами незамеченными. Теперь, повернув орудия в сторону села, они открыли огонь по нашим танкам с тыла.

– Литвинов, Литвинов! Сзади тебя появились две батареи, накрой левую, а правой займусь я, – радировал комбат ротному.

Литвинов передал комбату:

– Понял, атакую!

Майор Платицын с дистанции не более шестисот метров начал расстреливать батарею. Орудия друг от друга стояли близко. Гитлеровцам вести огонь по танку комбата было неудобно – требовалось разворачивать орудия.

Приняв радиограмму, Литвинов не стал посылать для уничтожения батареи фашистов другой танк, так как сам был ближе всех к ней и вражеские орудия сильно палили по нему. Он вырвался на окраину села и, несколько продвинувшись вперед, повернул в сторону Веронды, затем открыл огонь по вражеским орудиям. Так началась дуэль одного нашего танка с четырьмя орудиями противника. На танк посыпались снаряды. Один из них, выдрав кусок брони, срикошетил. Ротный бил снайперски, разворотил подряд два орудия. Взял на прицел третье. Только успел произвести два выстрела, как сильный удар потряс машину. Едва удержался на сиденье. Одновременно два попадания – в мотор и башню. Башня моментально наполнилась дымом, осветительный плафон погас. Застонали раненые.

– Тонанов! Продвинь к правому кустарнику, – скомандовал Литвинов механику-водителю, не отрываясь от налобника прицела.

Но парторг роты Тонанов, опустив пробитую осколком голову, молча сидел на своем месте. Тупая боль растеклась по его телу. Команду ротного он слышал, но не соображал, кому она и к чему…

– Мы с механиком ранены, – доложил старший лейтенант Иван Пугач.

– Выйти из танка и вытащить Тонанова сумеешь?

– Постараюсь, – еле слышным голосом ответил Пугач.

Выбравшись из машины, старший лейтенант вытащил Тонанова и положил его на снег. Безуспешно пытался погасить огонь, поняв, что одному с огнем не справиться. Теперь, помогая друг другу, по колее танка оба танкиста поползли в сторону села.

– Вам помочь? – спросил, когда они были уже недалеко от сарая, лейтенант Лавренов.

– Постараемся сами, – ответил Пугач.

Башня наполнилась едким дымом. Сидеть в машине становилось невыносимо. Однако капитан Владимир Григорьевич Литвинов и не думал покинуть ее.

– Провалиться мне на месте, если не сотру этих негодяев с лица земли, – выругался комроты.

– Басов! Осколочным! – послышался злобный голос ротного. Еще два снаряда полетели в сторону врага. После того, как снова последовал удар по башне, Литвинов все-таки чудом успел нажать ногой на педаль пушки. И этот выстрел, последний, решающий, уничтожил четвертое вражеское орудие. Сам, с распоротым животом, согнувшись от невыносимой боли, почерневший, облокотился о казенник пушки.

– Теперь, кажется, в расчете. Сделал, что мог. Гранаты… пулемет… – сквозь зубы процедил командир роты.

От ранения в голову Басов на несколько секунд потерял сознание. Когда огненные языки из моторного отделения дотянулись до него и лизнули лицо, он соскочил с боеукладки и закричал:

– Товарищ капитан! Горим, горим!

– Зачем гореть, кто за нас будет воевать? – закашлявшись от дыма, с трудом проговорил ротный, пытаясь выбраться из пылающей машины.

Савелию Басову все же удалось вырвать своего командира из пасти пылающего огня. Ползти или идти самостоятельно Литвинов не мог. Кругом по полю, как ошпаренные, убегали из села гитлеровцы.

Услышав по рации последние слова Литвинова и крик Басова, Платицын поспешил на помощь к ротному. Но, сражаясь с противотанковыми орудиями, задержался. Поскольку Литвинов не отвечал, комбат решил вызвать Томашевича.

– Где ты? Какого дьявола молчишь? – спросил он.

– Сижу по башню в воде! – послышался в микрофоне голос командира танка.

– Эх, ситуация! Час от часу не легче! Да ты что! Никак решил порыбачить?! Кто тебя просил проваливаться? Отвечай! – шумел по рации расстроенный и вышедший из терпения комбат. Однако тут же, несколько успокоившись, передал: – Николай, гренадеры отступают в вашу сторону. Угостите их огоньком. А вас вытащим.

Первым своего комроты разыскал зампотех Алексей Сергеев. Вскоре подъехал на танке Платицына начальник политотдела бригады подполковник Жибрик. Обнаружили Литвинова в двадцати метрах от догорающего танка. Он, сжавшись в комок, вытянул руку с пистолетом, с простреленной головой, лежал в глубокой колее. Около него валялись две гранаты. В пяти метрах от него находился с простреленной грудью пулеметчик старшина Басов. Недалеко от них валялись трупы трех разорванных гранатами немецких автоматчиков.

Жибрик, Платицын, Бровко и Сергеев понесли на руках к танку Литвинова и Басова.

– Потяжелел ты, Володя, – проговорил Платицын, и глаза его увлажнились.

Начальник политотдела Жибрик, который в боевой обстановке не имел привычки сидеть в штабе и постоянно находился в боевых порядках танков, неся воинам страстное большевистское слово, подавая пример мужества и стойкости, доложил из танка комбата комбригу Шнейдеру обстановку и передал о героическом подвиге и гибели командира первой танковой роты капитана Владимира Григорьевича Литвинова. Потом, вступив в связь со всеми танками, передал им радиограмму:

– Товарищи гвардейцы! В боях за село Кшентицы геройски погиб командир роты Владимир Григорьевич Литвинов. Смерть его гитлеровцам обошлась дорого. Только противотанковых орудий его экипаж уничтожил восемь! Отомстим фашистам за смерть наших боевых соратников!

Бой за село продолжался. Гитлеровцы яростно сопротивлялись. Стремились любой ценой остановить продвижение наших танков и автоматчиков. Из окон домов били по триплексам, прицелам танков. Швыряли бутылки с горючей жидкостью, связки гранат, противотанковые мины.

Вести огонь одновременно по противотанковым орудиям и пехоте врага танкисты не успевали. Поэтому в уничтожении пехоты большая доля выпала на автоматчиков.

– Два пулемета не дают поднять голову, – доложил командир второго взвода автоматчиков Булыгин командиру роты Ивану Шевченко.

– Вася, ты атакуй левым флангом вон туда, где дымит, – показал рукой комроты Булыгину. – А мы разделаемся с пулеметами.

Лейтенант Сюткин по правому флангу подполз почти к изгороди. Бронебойщики из расчета Спиридона Плотникова и Григория Сальникова ударили по пулеметным точкам врага, расположенным между большими, занесенными снегом камнями. Уцелевшие расчеты были расстреляны автоматчиками. Сюткин и Плотников, сделав несколько больших прыжков, оказались на соседнем огороде. Здесь был прострочен из автомата старшина Спиридон Степанович Плотников.

Гвардейцы особо переживали эту утрату. Плотников лежал на мокром снегу около изгороди между засохшими кустами крыжовника, жил он не более минуты. Обведя помутневшими глазами своих боевых товарищей, успел сказать:

– Вот и довоевался. Не ругай меня, Прасковья Яковл… – и раздался его последний тяжелый вздох…

– Спиридон попрощался с нами, – тихо проговорил лейтенант Сюткин.

Омич Спиридон Степанович Плотников находился в бригаде с октября сорок первого. За это время был ранен семь раз. В боях под Мостками он расстрелял 37 фашистов, под Киришами – 14, а всего – 76 вражеских солдат. За это он был награжден тремя орденами и медалью. Часом позже погиб и его командир – лейтенант Иван Ефимович Сюткин.

Смело сражался на левом фланге Василий Булыгин. Находясь возле танка, он заметил, как несколько гитлеровцев выскочили из бани с гранатами в руках, чтобы швырнуть их в танк.

– Ваша не возьмет! – развернув свои широкие плечи, крикнул Булыгин и сам кинул в них гранату. Не разглядев, что произошло, бросил вторую. Два гитлеровца остались лежать на снегу, а остальные успели забежать во двор. Танк, подмяв изгородь, устремился на улицу. В это время у сарая раздался крик. Комвзвода побежал туда. Во дворе около дымящей кухни суетилось несколько гитлеровцев. Шум и ругань слышались в избе. Булыгин, заметив, что его бойцы бегут за ним, закричал:

– Гвардейцы, сюда-а-а-а!

Ни один из врагов не собирался уходить или сдаваться в плен. Наоборот, сражались с яростью. В избу забежал сержант Мусурман Муратов. Одного солдата, в длинной, с пристегнутыми за ремень полами шинели, он прострочил сразу. Но из-за печки выскочил другой, рослый, в рогатой каске, с автоматом на животе. Он нажал на спусковой крючок автомата. Пули просвистели мимо прижавшегося к печке Мусурмана и разбили оконные стекла. Муратов догадался, что фашист не заметил его, а стрелял с испуга, и тут же нажал на спуск своего автомата. Произошел лишь один выстрел – последний патрон! Однако израненный фашист, крякнув и уронив на пол автомат, упал.

– А-а-а! Попался на капкана, шайтан! – закричал Мусурман. Его глаза горели огнем. Раненый заметил, что русский солдат достает магазин. Охватив автомат, он пнул ногой сержанта. Муратов, пошатнувшись и не успев вставить новый магазин, тигром бросился на немца.

– Каюк тебе теперь, керемету!

Увидев засверкавший над головой финский нож, фашист опустил руки.

– Ты чего тянешь резину, Мусурман? – послышался за спиной голос старшины Петра Казакова.

– У барана кровь пускают в горло, а куда у фашиста, не знаю. Где у него сердце, тоже не понимаю, – вполне серьезно проговорил Муратов.

Гитлеровец, передохнув, вновь схватился за свой автомат. Но его опередили гвардейцы.

Простроченный пулеметной очередью из соседнего двора, погиб коммунист, старший лейтенант Василий Григорьевич Булыгин. Был он способным командиром, добрым, простым русским человеком, умеющим улыбаться даже в самые тяжелые минуты.

– Вася, ты всегда будешь жить в памяти твоих боевых друзей, в их благородных сердцах, – сказал на прощание старший лейтенант Михаил Мельников.

Несколько раз на каких-нибудь полчаса или час бой стихал, а затем разгорался с новой силой. Танки Николая Томашевича, Андрея Куделя, Николая Кожина, Владимира Боярчикова, Онуфрия Загоруйко и других беспощадно косили, подминали под гусеницы вражескую пехоту и огневые средства. Вышла из строя пушка у танка Боярчикова, самого его ранило в спину. Не доложив о своем ранении, истекая кровью, он продолжал громить врага.

Танк лейтенанта Михаила Шматко провалился в засыпанную снегом огромную воронку и завяз. Вскоре подъехал зампотех роты Алексей Сергеев. К тому времени гитлеровцы окружили танк и начали его обстреливать. Несмотря на это мужественные танкисты с боем вырвали машину из болотного грунта.

Командование первой ротой принял старший лейтенант Онуфрий Загоруйко. Танкисты, воодушевленные призывом начальника политотдела Жибрика, мстили сполна фашистам за смерть Литвинова и других боевых товарищей.

Часть пехоты противника, не выдержав огня танков и автоматчиков, группами бежала по глубокому снегу в направлении к лесу. Было нелегко преследовать бегущих.

Николай Томашевич, выйдя во вражеский тыл, подавил несколько орудий и начал расстреливать барахтающихся в снегу немцев. Потом, с ходу одолев Веронду, окончательно загородил путь убегающему противнику. В разгаре боя под автоматным огнем он вытащил застрявший в болоте танк. При этом погиб механик-водитель Яков Сергеевич Сергеев, а командиру обожгло лицо. Теперь за рычаги управления сел сам Томашевич. Увлекшись боем, командир не заметил, как сам провалился в речку по башню. О быстрой эвакуации не могло быть и речи: град пуль не давал выйти наружу.

– Ну, погодите, гады! – выругался командир и, перебравшись в башню, стал косить приближающихся гитлеровцев. Те, не считаясь с потерями, хотели любой ценой поджечь танк. Напрасные хлопоты. Вот они подкатывают орудия. Фашисты стали бить из сарая. Томашевич это заметил. Несколькими выстрелами сарай был разрушен, и орудие умолкло. Танк быстро наполнялся водой.

– Что будем делать, товарищ лейтенант? – заговорил радист-пулеметчик Петр Туманов.

– Кто не надеется выдержать холодной воды, разрешаю покинуть машину, – строго проговорил командир, плотно задраив люк башни.

Покинуть танк никто не собирался. Отважный экипаж, находясь по пояс в ледяной воде, продолжал уничтожать гитлеровцев. С наступлением темноты Туманов вышел из машины и пополз к своим. А еще через два часа перед осажденным танком три раза моргнул небольшой огонек. Это ехал на помощь на тягаче зампотех Сергеев.

Комбат долго вызывал по рации командира второй роты Телегина, которому было приказано разгромить колонну противника и занять Видогощь. Ротный почему-то молчал. Чтобы выяснить обстановку, комбат решил проскочить туда. Но, выехав на южную окраину села, он обнаружил четыре вражеских орудия. Они стояли в густых зарослях недалеко друг от друга. Расчеты поспешно разворачивали их в сторону Кшентиц.

– Товарищ майор, в кустах немцы и орудия! – закричал механик-водитель Царев.

– Не кричи, вижу сам! Откуда, дьяволы, взялись? Должно, были на обеде и отсечены нашими автоматчиками. Проскочить-то, пожалуй, не успеть… – ответил комбат. Потом скомандовал башенному стрелку Глебу Кривокорытову: – Осколочным! – Одновременно застрочили из пулемета радист-пулеметчик Дмитрий Лысенко и из автомата – сидящий на танке командир роты автоматчиков Иван Шевченко.

Вначале немцы бросились бежать. Но офицер так резанул из автомата по двум своим артиллеристам, что быстро скосил их, а остальные вернулись к орудиям и открыли огонь. По танку комбата в упор засвистели снаряды. Застигнутые врасплох артиллеристы вели беспорядочный огонь. Первое попадание сильно потрясло танк. Раненый лейтенант Шевченко упал в сугроб, но продолжал стрелять. Перед глазами впившегося лбом в триплекс Царева блеснуло пламя, он стукнулся головой о броню.

– Отломился угол лобовой брони, образовалась дыра, – сообщил механик-водитель.

– Голова цела?

– Цела, только лицо горит!

Платицын, маневрируя по глубокому снегу, посылал снаряды точно в цель. Но еще не все пушки врага были уничтожены. Еще одно попадание в наш танк.

– Глеб, загляни в люк, что-то загремело?

– Полетел запасной бак, – доложил башенный стрелок, выглянув ив башни.

– Бог с ним, там горючего нет, не страшно.

Зазуммерила рация:

– «Хром»! Я – «Бульвар»! Я – «Бульвар»! Прием.

Это капитан Телегин вызывает комбата, а тому некогда отвечать. Комроты догадался об этом и радировал:

– У меня все в порядке. Колонну противника перемололи, остатки валяются в кюветах. Видогощь наша, дорога на Менюши открыта. Потерь в танках нет.

Платицын облегченно вздохнул и проговорил:

– У меня, должно быть, тоже все в порядке, – смахнул танкошлемом липкий пот с лица и продолжал палить из пушки и пулемета.