Текст книги "Это было на рассвете"

Автор книги: Николай Семенов

Прибежал политрук Кузьмин.

– Товарищ старший политрук, танкисты-огнеметчики лейтенанта Олейника выпустили «Боевой листок». Каждый экипаж пишет куплет или эпиграмму, – доложил политрук и передал картонную обложку, где находились два исписанных листа бумаги, несколько чистых и привязанный нитками химический карандаш.

– Ну-ка, почитаем, почитаем, – проговорил комиссар и забрался в бронемашину. – Молодцы, огнеметчики! Куплеты хлесткие. Передайте, Михаил Кузьмич, другим экипажам, пусть читают и пишут сами. Предупредите еще раз, чтобы не спали. Мороз не пожалеет никого.

Вот некоторые запомнившиеся куплеты этого «Боевого листка»:

 
Пес Гитлер гавкал в микрофон:
«Возьму Москву стремительным ударом!»
Но видят все, что хвастал косой даром,
Лишь в грязь лицом ударил он!
 
 
Скоро атака, близка атака!
Силу, танкист, утрой!
Будь беспощаден к фашистским собакам!
В бой! Не робей, мой друг боевой!
 
 
Фриц: Я испытываю собачий голод.
Ганс: Голод что! Вот холод – действительно собачий!
Курт: Хоть волком вой от этой собачьей жизни!
 
 
Запомни, фюрер:
Русские прусских бивали,
Русские в Берлине бывали!
А пруссаки Москву во сне видали!
 

11 ноября 1941 года. Только забрезжил рассвет, как в хуторе стали появляться небольшие огоньки.

– Проснулись, гады. Наверное, скоро тронутся, – спокойно проговорил Свешников, поправляя свою шатеновую шевелюру.

Вскоре орудийные залпы танков и минометов прорезали морозное утро. Впереди местность покрылась сплошными разрывами. Загорелись дома, машины, все заволокло дымом. Стали доноситься крики. Заметавшиеся фашисты, многие в нижнем белье, бросились к своим машинам, огневым точкам.

Теперь раздалась команда:

– Вперед! В атаку-у-у!

Тридцатьчетверки, вырываясь из сугробов, разбрасывая маскировку и сверкая огнем, ринулись на врага. Танкисты хорошо видели, как фашисты кидались в объятые огнем дома, наверное, за обмундированием.

– Часть колонны противника с танками следует на Плавун к Погребову, – докладывал вырвавшийся вперед лейтенант Василий Ежаков капитану Свешникову.

Не успел ответить капитан, как в его наушниках раздался сильный треск.

– Ежаков! Ежаков! – вызывал он. Но в микрофоне слышались лишь тяжелые хриплые вздохи.

В этот момент загремели выстрелы на левом фланге. Это вступил в бой взвод тяжелых танков лейтенанта Юрия Погребова.

Сначала Свешникову хотелось проехать к Ежакову, чтобы уточнить, что с ним. Но, подумав, что в той группе находится командир полка и комиссар, радировал Погребову:

– Еду к вам, не прихватите.

Стремительно продвигающийся вперед Т-34 Василия Ежакова от сильного взрыва потерял ход.

– Мина? Должно быть, разбита гусеница? – спокойно, словно ничего не случилось, спросил лейтенант.

– Полетела левая, – гладя ушибленную от удара голову, ответил механик-водитель Денисенко.

– Ничего не поделаешь. Пока не пройдут вперед остальные танки, постреляем с места, – сказал Ежаков и тут же скомандовал: – Осколочным!

Пяти средним танкам фашистов не удалось устоять против двух наших КВ и пробиться дальше. Когда с фланга к дороге вышел танк капитана Свешникова, он с ходу остановил замыкающего. А два вражеских танка уже пылали словно гигантские костры. Это был результат работы экипажей Погребова и Волкова. Первым ринулся на вражескую машину танк политрука Михаила Кузьмина. Его механик-водитель расчетливо ударил лобовой броней – и фашистская машина почти развалилась; потом обрушился на тягач с орудием.

Следующие за своими танками автомашины захватчиков быстро повернули обратно. Однако поехали не через Вехтуй, а повернули немного левее. Они приближались к нашим танкистам-огнеметчикам.

Когда шел бой, лейтенант Иван Олейник со своими огнеметчиками кричал:

– Оставьте нам трошки! Чем нам заняться? Ведь перемерзли!

Ему Свешников отвечал:

– Ты вперед батьки не лезь…

Теперь наступал черед Олейника. Кроме автомашин с прицепами к «спасательной» опушке стекались бежавшие из Вехтуя полураздетые вражеские вояки.

– Хлопцы, фашисты замерзли, надо погреть их трошки, – подшучивал комроты.

Наличие тут танков для врага было совершенно неожиданным. Сначала танкисты пулеметными очередями остановили головную и замыкающую машины. Затем, приблизившись на поражаемое огнем расстояние, лейтенант Олейник скомандовал:

– Первый выстрел без зажигания (не открывая крана «пито»), второй – с зажиганием, огонь!

Сначала горючая смесь без огня разлилась на снег. Затем, через несколько секунд, огненная струя ударила далеко вперед, воспламеняя горючую смесь. Возникло ужасное зрелище: горит снег, пылают автомашины, бегают горящие люди. Белоснежное поле моментально почернело, местами образовались лужи.

– Не знал, що хфашисты такые дурни. Прут прямо на ладонь, – обрадованно заговорил всегда молчаливый механик-водитель Немировский.

– Да, поколошматили мы их тут с самого утра, – добавил Гарин.

Особенно приводили в ужас фашистов удачно расположившиеся на левом фланге экипажи сержантов А. И. Дирябина и Г. Д. Миланича. Они, пропустив колонну, ударили по хвостовым машинам. Тем самым закрыли путь к отступлению и начали уничтожать оказавшихся в западне гитлеровцев.

В это время танки Василия Зайцева, Николая Рублева, Константина Ласмана вместе с танкодесантной ротой лейтенанта А. Д. Санкова расстреливали, давили гусеницами, выбивали фашистов из блиндажей уже в хуторе. Вскоре, устранив повреждение, подошел и Василий Ежаков.

Оборона противника была смята, его колонна уничтожена. Снег потемнел от крови и пороховой гари, покрылся обломками машин и трупами фашистов. Траншеи были набиты замерзшими гитлеровцами. Поэтому пленных оказалось лишь 27 человек.

– Товарищ генерал, по лесу бегают фрицы. Разрешите, мы их переловим, – обратился Санков к командиру бригады.

– Не следует тратить время. Дрались вы тут, лейтенант, на славу. Обещаю награды. А фашистские «цырики» и так долго не продержатся. Быстро покончит с ними трескучий мороз. Вон сколько валяется мерзлых! – показал комбриг на траншеи.

– Товарищ генерал, зато они не имеют право на нас обижаться. Мы всю ночь, не сомкнув глаз, «охраняли» фашистам сон, – вставил комиссар мотострелкового батальона старший политрук Н. А. Борисов.

– Это верно. Полюбуйтесь, на кого они похожи, чучела огородные, – махнул рукой генерал на стоящих в стороне дрожащих и передергивающихся от мороза пленных.

– Вот вам хваленые гитлеровские завоеватели, – вступил в разговор комиссар бригады Литвяк. – Вид у каждого настолько захудалый, что хуже некуда. Мороз-то – не более десяти дней, а они уже страдают от него. Напялили на себя не только мужскую, но и женскую одежду. Вон тот, крайний справа, под свою тоненькую шинель одел старенькую бабью дубленую шубенку, а стоящий рядом – шерстяную портянку намотал на шею.

На следующий день танкистам капитана Олиферко предстояло атаковать населенный пункт Кайвакса. Командовать танками непосредственно в боевых порядках было приказано старшему адъютанту батальона М. Е. Пятикопу. Вызвав к себе командиров рот, он обратился к Олейнику:

– Ты, Иван, из Полтавщины, як я. Давай зробымо нимецьким бисам що зробив Петро Перший пид Полтавой, – и хитро улыбнулся другому командиру роты.

– Буде зроблено, товарищ старший лейтенант, – твердо ответили ротные.

– Извлекаемо корень з фашистов, – произнес вдобавок свое любимое выражение Олейник.

Михаил Пятикоп со своими танками занял исходные позиции на опушке леса западнее Кайваксы, а другая рота – восточнее. Легкие танки Олейника сосредоточились левее роты Ласмана.

Старший лейтенант открыл люк, поднес к глазам бинокль и стал внимательно осматривать местность. Впереди в полутора километрах у горизонта, на небольшой высоте, прижалась к земле Кайвакса. Ветра почти не было. От этого избы в деревне издали казались подвешенными к небу серыми дымными канатами. Кругом – леса, а поле покрыто глубоким снегом. Да, тут простора для маневра маловато. По дороге двигаться нельзя – она наверняка заминирована и прикрывается огнем.

Михаил Евгеньевич полной грудью вдохнул свежий морозный воздух, еще раз оглянулся и только теперь заметил: на полпути справа и слева стоят две большие скирды: «Хороший ориентир на всякий случай», – подумал он и захлопнул люк башни.

Погода меняется, метет вихрастая снежная поземка, обнажая возвышенности. Мороз пробирает до самых костей, густеет смазка в баках.

В 14 часов 30 минут наши танки с десантом пехоты на борту, оставляя за собой снежную бурю, ринулись в атаку, с ходу ведя огонь из пушек и пулеметов. Сливаясь воедино с раскатами пушечных выстрелов, пулеметных очередей и пронзительным свистом вихрастого ветра, прокатилось громкое «Ура-а-а-а!». Это устремились в атаку за танками мотострелковые роты старшего лейтенанта Георгия Чаадаева и лейтенанта Анатолия Хижняка. Впереди, воодушевляя бойцов и командиров, с возгласом «Коммунисты и комсомольцы, впере-е-д!» бежали политрук роты Георгий Зарецкий и секретарь комсомольского бюро мотострелкового батальона младший политрук Василий Шарапа.

До начала боя ни наши разведчики, ни захваченный «язык» не могли установить всю систему обороны гитлеровцев. Многие огневые точки «оживали» лишь с появлением наших танков. Теперь засверкали вспышки и поднимались клубы дыма почти из каждой избы, сарая. Автоматные и пулеметные очереди плели над головой паутину, от которой наши пехотинцы все чаще прижимались к земле.

Смело атаковало врага отделение сержанта Игоря Соколова. Душой бойцов были коммунист с 1928 года Георгий Владимирович Шикин и комсомолец Николай Швайкус.

– Почему прекратил огонь? – крикнул лежащему на снегу Швайкусу Соколов.

– Товарищ сержант, в деревне бегают в тулупах. Должно, наши партизаны!

– Ты что? Посмотри как следует на рогатые каски! Натуральные фрицы, понятно?!

– Пали по ним! – крикнул сосед слева Шикин.

Фашисты сопротивлялись как фанатики. Вначале они ударили по нашему левому флангу, где находились легкие танки Олейника.

– Гриша, осколочным! – послышалась команда Олейника.

С первого же выстрела орудие перевернулось, а оставшийся в живых расчет забежал в избу. Последовали еще выстрелы. После боя в этой избе обнаружили двух убитых и трех раненых фашистов.

На северной окраине деревни показалась тридцатьчетверка с номером «24» на башне. «Это лейтенант Василий Ежаков», – облегченно подумал Олейник.

Да, это был он. Обнаружив фашистский танк, замаскированный в крайней избе, комвзвода и ударил два раза подряд бронебойным по вражеской машине, потом послал вдобавок два осколочных. Танк моментально вспыхнул. Теперь гитлеровцы не могли ни стрелять, ни выскочить из танка. На него рухнуло перекрытие деревянного дома, которое запылало вместе с танком…

Все это наблюдал в перископ старший лейтенант Пятикоп.

– Молодец, Вася! Жми вперед! Встретимся около школы! – передал он по рации.

Ежаков, как и другие командиры машин, продолжал уничтожать одну огневую точку за другой. До населенного пункта оставалось не более трехсот метров, как почти одновременно два удара потрясли танк – заглох мотор, заклинило башню, запахло гарью.

– Горим! – крикнул башенный стрелок Омельченко.

– Ни с места! – приказал Ежаков, чтобы не допустить опрометчивого выхода экипажа наружу. Но убедившись, что орудие наводить на цель нельзя, так как вражеский снаряд напал в ствол орудия и повредил спаренный пулемет, скомандовал:

– Радисту прикрывать огнем пулемета, а остальным выйти из танка и гасить огонь!

Под разрывы мин и свист пуль накинули на мотор лежавший на борту разорванный и исполосованный осколками брезент, затем закидали двигатель снегом. Огонь погас. Оказалось, что пробит левый борт, выведены из строя наружные баки и незначительно поврежден мотор.

Во время спасения танка осколком мины ранило радиста-пулеметчика Слепенка. Только начали перевязку, как перед танкистами вырос «скопинский комсомолец». Так любовно прозвали безгранично смелого санинструктора Ивана Тихоновича Курганова, уроженца села Князево Скопинского района Рязанской области. Ему в ту пору шел двадцать девятый год, но он не желал расставаться с комсомолом.

– Разрешите, помогу, – широко улыбнувшись, спокойно произнес он.

Несмотря на сложную обстановку, Ежаков начал приводить в боеготовность свою машину. Поодаль стояли два наших легких танка, которые были повреждены. Его волновало: где же Пятикоп?

В это время на западной окраине Кайваксы показалась наша тридцатьчетверка. Это был танк Пятикопа. Ворвавшись в деревню и оказавшись один во вражеском стане, он действовал дерзко и смело. Маневрируя между домами, чтобы не подставить борт, огнем из пушки и пулеметов крушил метавшихся в панике по снежной улице фашистов. Вот он в упор ударил из пушки по сараю и тот вспыхнул с находящимся в нем орудием.

Ежаков дважды пытался вступить в связь с Пятикопом, но тот молчал. «Ему сейчас не до меня. Не теряя времени, надо ехать к нему на помощь, хотя бы поработать гусеницами», – решил он.

Но подошедшие замкомполка майор Кузьменко с комиссаром полка старшим политруком Тарасовым остановили его и приказали отъехать в укрытие, чтобы, окончательно не разбить машину.

– Воевать на подбитой машине с неисправным вооружением и плохо работающим мотором – значит обрести себя на верную гибель, – сказал майор Кузьменко.

В это время Михаил Пятикоп огнем и гусеницами продолжал крушить гитлеровцев. Против столь дерзкого танка остервеневшие фашисты повернули несколько противотанковых орудий. От попаданий снарядов и, пулеметных очередей в башне стоял грохот, искрило в глазах. Однако отважный танкист продолжал стрелять. Вот танк сильно тряхнуло, он вспыхнул и, проехав несколько метров, остановился. Механик-водитель, башенный стрелок и радист-пулеметчик погибли. Пятикоп пытался погасить пламя, однако ничего не выходило. Он сел на место механика – мотор не заводился.

Фашистам хотелось захватить советского танкиста живым. Окружив танк, они стали горланить: «Рус, ставайс!» Заскрипел люк башни. Крикнув: «Желающих сдаться нема!», Пятикоп громко запел «Интернационал», одновременно начал бросать в разные стороны гранаты.

Вражеские солдаты истошно загалдели. С десяток из них намертво растянулись на снегу. Пятикоп, воспользовавшись замешательством гитлеровцев, выскочил из горящей машины и с пистолетом в руках залег около гусениц. Фашисты вновь стали приближаться к танку, но их встречал меткий огонь отважного танкиста. Кончились патроны. Теперь Михаил Евгеньевич один вступил в рукопашный бой против 22 вражеских солдат. В этой неравной схватке он пал смертью героя.

Однако атака продолжалась. Танки роты старшего лейтенанта К. Ласмана вместе с мотострелками выбили гитлеровцев из Кайваксы и к исходу дни ворвались в Березовик.

Гитлеровские захватчики в этом бою потеряли убитыми более 120 солдат и офицеров, 6 орудий, минометную батарею, около двух десятков пулеметов. Был подорван склад с боеприпасами, сожжены 4 автомашины и бензовоз. Мужественно дрались танкисты Коверин, Колесник, Семенов, Высоких, Малиновский, Романовский и другие.

По мере продвижения к Тихвину сопротивление гитлеровцев нарастало. 13 ноября танкисты трижды атаковали совхоз «Смычка». Захватчики, неся тяжелые потери, вынуждены были отступить. В бою получили ранения командир мотострелкового батальона старший политрук А. И. Демин, комиссар старший политрук Н. А. Борисов и начальник штаба старший лейтенант И. Г. Баранов. Во время третьей атаки смертью храбрых погибли вновь назначенный комбат старший лейтенант Григорьев и начальник штаба младший лейтенант Волков.

Танковая группа под командованием майора А. Д. Маркова разбила гитлеровцев у деревни Нов. Погорелец. Оставив на поле боя до 200 человек убитыми и потеряв склад с боеприпасами, противник отошел.

Мощными укрепленными пунктами на подступах к Тихвину были также Усть-Шомушка и Горелуха. На рассвете 27 ноября мотострелковый батальон, поддерживаемый восемью танками, атаковал их.

Ворвавшись в Горелуху, танкисты и мотострелки истребили до роты пехоты противника, спалили пять автомашин и четыре танка, захватили ценные документы. Но фашисты успели сжечь дом, в который согнали со всей деревни детей. Однако освободить полностью Горелуху и Усть-Шомушку нам не удалось.

«Надо дождаться разведчиков. Противник, наверное, подтягивает резервы», – подумал комбриг Копцов.

Не страшась ни мороза, ни глубокого снега, умело используя лес и болота, наши разведчики часто пробирались во вражеский тыл. На задание шли с желанием, хотя рисковали своей жизнью больше, чем другие бойцы, а при возвращении испытывали большие перегрузки. На себе приходилось тащить не только «языка», но зачастую и своих раненых, убитых.

– Возвратились? Что, за вас я буду докладывать начальству? – выпалил посыльный генерала первому попавшемуся командиру бронемашины, Василию Артемьеву. Тот кувалдой поправлял створки радиатора.

– Знаем без тебя, что нам делать. А ну, скройся, а то могу задеть.

– Тогда скажи, где ваш командир?

– Парень, чего ты пристал? Без тебя мы умаялись. Чеши вон к костру! – показал рукой Артемьев.

Там около двух закоченелых фрицев хлопотали разведчики. Перемерзшие фашисты не могли ни идти, ни разговаривать. Один, сильно пьяный, тут же скончался. Другой, рослый, располневший мотоциклист, быстро пришел в чувство. Открыв свои безбровые глаза, мелко стуча зубами, он озирался по сторонам.

– Опять помяли горло? – напустился комбриг на разведчиков.

– Товарищ генерал, мы через дорогу перетянули канат, а мотоциклист налетел на него своим горлом – и в сугроб, доложили разведчики.

– Ничего! Допросить сумеем, – сказал генерал.

Пленный показал, что в сорока километрах западнее Усть-Шомушки он на мотоцикле обогнал колонну своих войск.

Генерал Копцов приказал перерезать дорогу и уничтожить вражескую колонну. Для этого под командованием майора Кузьменко был организован разведотряд в составе трех легких танков старшего лейтенанта Ф. З. Семенного, трех средних – лейтенанта В. И. Ежакова, младших лейтенантов В. М. Зайцева, Н. Т. Рублева с десантом и саперами на бортах.

Под прикрытием темноты танкисты по лесным просекам, тропам, а чаще всего напрямик начали продвигаться в неприятельский тыл. Впереди, прокладывая путь, шли средние танки, а за ними – легкие. Майор не стал тратить времени для инструктажа, лишь сказал:

– Требую четкости в действиях. Глаза и уши держать востро!

Перед рассветом танкисты остановились возле опушки леса. Стояла тишина. Лишь изредка были слышны глухие пулеметные очереди.

Майор Кузьменко, сдвинув на затылок танкошлем, достал из кармана гимнастерки танковые часы. Было ровно семь. Потом вытащил из-за пазухи карту. Изучая ее, обратил внимание на валяющиеся пучки хвороста, связанные проволокой.

– Михаил Васильевич! Скажи, пожалуйста, зачем такой хлам понадобилось закручивать металлической проволокой? – спросил Кузьменко у Зайцева.

– В этих местах такими связками хвороста осуществляют дренажирование почвы. Закладывая их в землю, отводят избыток влаги.

– Ну, молодец, Вася! Не зря прозвал тебя наш генерал «профессором хлеба». Теперь внимание, товарищи! – сказал майор, оглядев открытую местность. – Мы находимся вот в этой точке, – ткнул пальцем в карту. – Направо – Усть-Шомушка, налево – Овино, впереди в трехстах метрах – дорога, а за спиной – река Тихвинка. Следите в оба, тут будем ждать «гостей».

Прошли томительные минуты ожидания. Сначала по дороге в тыл врага проскочила санитарная машина. Видимо, везла раненых. Прошло немного времени, и показалось до двух десятков пар огоньков.

– Ну, дают фрицы! С чего это они чешут с зажженными фарами? – удивился Федор Семенной.

– Это нам на руку, – сказал Ежаков. – Они дальше своих фар ничего не видят.

– Ежакову уничтожить головную машину! Рублеву ударить по хвосту! Когда колонна остановится, бейте всех подряд! Требую четкости! Не стрелять, пока не открою огня сам, – негромко скомандовал Кузьменко.

Впереди шла бронемашина, за ней, метрах в ста, тянулась колонна автомашин с прицепленными к ним орудиями. Высунувшийся из люка бронемашины гитлеровец заметил расположенные на опушке леса танки и стал разворачиваться. «Не уйдешь, гадина», – прошептал про себя Ежаков.

Загремели первые выстрелы. Бронемашина врезалась в сугроб и остановилась. Из нее выпрыгнули двое. Со второго выстрела машина вспыхнула. Одного из фрицев пристрелили, а второго, раненного, удалось схватить. Это был унтер-офицер. Он имел при себе секретную радиотаблицу, ключи к ней и руководство по расшифровке.

Вся колонна, за исключением нескольких мотоциклов, которым удалось развернуться и скрыться, была сожжена. С опозданием захлопали оставшиеся орудия. После нескольких выстрелов прекратили свое существование и они.

Этот бой разведчиков был коротким, но напряженным. Танкисты испытали удовлетворение от чувства выполненного долга.

За исключением огнеметчиков, им не пришлось вести огонь – расстояние было большое.

– Зачем вы нас взяли, товарищ майор? – каким-то обиженным тоном проговорил Семенной.

При возвращении настроение поднялось и у него. В сумерках на западной окраине Горелухи, почти на берегу Тихвинки, среди кустарников Семенной заметил продолговатую деревянную постройку с дымящей трубой и огоньком в окошке. Пока размышлял о том, что это может быть, оттуда выскочили два голых человека и быстро бросились обратно.

– Треба им устроить вторую баню, – проговорил Семенной и выпустил горючую смесь в направлении бани. Та вспыхнула словно жаркий костер. Огненные языки охватили моющихся фашистов.

– Вы, Федор Захарович, пожалели бы голых фрицев-то, хотя бы дали возможность им одеться, а то сразу начали опаливать, – рассмеялся Ежаков.

– Поэтому-то и палю, что «жалею» мерзавцев, – ответил Семенной.

Танкисты возвратились в свое расположение без потерь. Карта майора Кузьменко была испещрена разными пометками о противнике.

Выслушав доклад майора, генерал Копцов сказал:

– Благодарю, Николай Николаевич, вы сделали большое дело. – Однако, склонившись над картой, задумался и тихо проговорил: – В боевых порядках противника имеются большие резервы. Надо воспользоваться ими. Создать огневую группу, устроить засады и ударить с тыла по отходящим от Тихвина фашистам, – ткнув пальцем на две точки, показал комбриг майору Шнейдеру.

– Это идея. В образовавшиеся бреши в труднодоступных местах необходимо проникнуть во что бы то ни стало, – согласился начальник штаба.

Майор Шнейдер, вызвав командира разведроты капитана Разумного, командира минометного взвода лейтенанта Котляра и командира огневого взвода лейтенанта Анисимова, поставил задачу. Там же были разведчики и саперы.

Автомашина на прицепе тащила два семидесятишестимиллиметровых орудия и боеприпасы к ним. За ней, погрузив на себя по 20 килограммов груза (три восьмидесятидвухмиллиметровых миномета и 36 мин), следовали минометчики. Кроме того, каждый имел вещмешок, противогаз и карабин. А разведотделение с саперами впереди прокладывали путь. Итак, огневая группа, следуя через лес под прикрытием темноты по бездорожью и глубокому снегу шаг за шагом, к рассвету проникла в стан гитлеровцев на глубину до 4 километров. При движении с тяжелым грузом на плечах декабрьский мороз сначала почти не чувствовался, а когда заняли огневые позиции в засадах и пришлось ждать, холод пронизывал до костей. О костре не могло быть и речи.

Тяжелый бой развернулся на рассвете следующего утра. Послышались автоматные очереди по позициям наших разведчиков и саперов. Это была вражеская разведка. Вскоре появилась колонна, впереди шли четыре легких танка.

Вдруг раздался взрыв – направляющий танк подорвался на установленных нашими саперами минах. Два других были сожжены нашими артиллеристами, а четвертый – скрылся в лесной чаще. Минометчики обрушили огонь на колонну.

Рота гитлеровских пехотинцев развернулась в лесу и стала цепью обходить наши позиции с фланга и тыла. Обстановка исключала использование орудий и минометов.

Вдруг метрах в тридцати перед лейтенантом Федором Котляром из-за толстого ствола дерева показалась голова в большом клетчатом платке. «Откуда появилась тут женщина?» – подумал лейтенант. Поднятый пистолет опустился. Голова исчезла, а высунулось дуло автомата.

– Ах, ты, проклятый фриц! В бабу превратился?! – выругался Котляр и тут же резко выстрелил по нему.

Фашист строчил наугад, не высовывая головы. Тут над ухом раздался выстрел из карабина. Это наводчик чуваш Беляев ударил но врагу. Ему было удобнее. Гитлеровец, заорав, уронил автомат. Теперь Беляев начал строчить из автомата.

Огневая группа наших бойцов смело отразила яростную атаку врага. При этом пять человек были тяжело ранены. Во время ремонта своего миномета получил ранение в плечо сержант Д. И. Журавлев. Боеприпасы были на исходе, а поэтому группе было приказано возвратиться обратно. В пути одно орудие, проломив лед, провалилось в реку Нудакса.

– Боевая задача выполнена полностью, – похвалил участников рейда начальник штаба бригады.

Утро 28 ноября. Морозно. Танкисты совместно со стрелковыми подразделениями атаковали Усть-Шомушку и Горелуху. На КП полка приехал генерал Копцов. Он выглядел уставшим и был не в настроении. Сильно беспокоила раненая нога. О госпитале или санчасти не хотел и слышать.

– Доложите обстановку, – потребовал он от находящегося на КП начальника штаба бригады майора Д. Г. Бацкиаури.

– Атака приостановилась, товарищ генерал. Танки идут, а пехота лежит на снегу. Измучила ее артиллерия, – доложил майор.

– Докладом не удовлетворен. Сами-то там были?

– Мне доложили…

Майор Бацкиаури понял, что надо быть на переднем краю самому и пошел к атакующим танкам. Он приполз к находящемуся в 150 метрах от вражеской пехоты наблюдательному пункту на северной окраине Усть-Шомушки. Один наблюдатель лежал убитый, а другой перевязывал рану себе. Майор, уточнив у него вражеские огневые точки, скомандовал:

– По артиллерийской батарее фашистов огонь!

Через несколько минут на левом фланге прокатилось громкое «Ура-а-а!» Но вдруг кинжальный огонь ударил с фланга. Пехота опять залегла, а танки пошли вперед. Комиссар Тарасов знал, как опасен отрыв пехоты от танков.

– Василий, – сказал он своему связному, – ползя по снегу в колее танка и забросай гранатами этого пулеметчика.

– Товарищ комиссар, убьют же начисто, не подпустят.

– Я буду следить за тобой, прикрывать, если что. Буду рядом. Иди, не бойся. Ты везучий в бою. Знаешь, в прошлую ночь разведчик Бикенов обнаружил дзот и забросал гранатами, при этом уложил пятерых гитлеровцев.

– Круглолицый казах Сейткерим, товарищ комиссар?

– Точно, комсомолец Сейткерим Бикенов.

Боец пополз по глубокому, слепящему белизной снегу и скрылся в танковой колее. Через несколько минут впереди лихорадочно затрещали пулеметы.

«Неужто Вася нарвался?» – подумал Тарасов и поторопился к нему на помощь. Однако перед ним пули подняли бело-бурую пыль. Но в это время впереди раздались два взрыва, пулемет умолк. Пехотинцы закричали «Ура!» и стали догонять танкистов.

Василий, счастливый, стоял и ждал приближающегося комиссара, который обнял и по-отечески поцеловал его. Никто в это время не знал, кроме комиссара, какое важное задание выполнил его связной, не щадя жизни, ради победы над врагом.

Политрук Зарецкий был дважды ранен, но мужественный воин не пожелал покинуть поле боя. От третьего ранения он погиб.

– Друзья, мы потеряли такого человека! Отомстим за него! Вперед, советская комсомолия! – громовым голосом воскликнул комсорг роты, остроносый, всегда настороженный сержант Егор Воробьев. В Горелухе он лично истребил 12 фашистов и гранатой уничтожил расчет станкового пулемета врага.

Горячие призывы комсомольского вожака роты огнем обожгли сердца воинов. Ринулись вперед коммунист Георгий Шикин, комсомольцы Игорь Соколов, Николай Швайкус. Теперь и на правом фланге над снежным полем прокатился боевой клич русской армии: «Ура-а-а-а!»

Ранило Зубнова и Швайкуса. Их вынес с поля боя Шикин. Вражеские пули оборвали жизнь комсорга роты Егора Воробьева. Пробиты орден Красного Знамени и комсомольский билет. Раненый замполитрука Мостяев с трудом прочел вложенную в билет записку Егора Прокопьевича боевым друзьям. Там было написано:

«Любимая Родина! Родная комсомолия! Воевал я старательно, как мог, себя не жалел. Погибаю, любя свой народ, и глубоко убежденный в нашей победе. Думаю, свой долг, как член Ленинского комсомола с 1935 года, выполнил. Ваш Егор Воробьев».

На могиле комсорга секретарь бюро комсомола батальона младший политрук Шарапа сурово сказал:

– Клянемся отомстить за тебя, Егор!

– Клянемся, клянемся, клянемся! – громко повторили комсомольцы второй роты лейтенанта Полищука.

Враг сопротивлялся отчаянно. Майор Бацкиаури в лихорадке боя рискованно поднялся во весь рост на бруствер блиндажа с телефонной трубкой в руке. Наблюдая в бинокль, продолжал корректировать огонь наших артиллерийских батарей. С места можно было видеть взлетевшие на воздух бревна вражеских укреплений. Вскоре фашистский снайпер оборвал жизнь майора Дмитрия Георгиевича Бацкиаури. Все, кто пошел за ним, также были убиты.

– Немедленно выследить и уничтожить сволочь! Кто желает? – спросил генерал Копцов.

– Разрешите мне, товарищ генерал, – отозвался командир взвода Семен Урсов.

Этот молодой лейтенант за пять месяцев войны стал известен всей бригаде как отважный командир. Кроме нашего автомата, он носил финский автомат «Суоми». Чтобы выследить притаившегося снайпера, ему пришлось пролежать на снегу в трескучий мороз битых два часа. Впереди виднелось много черных квадратиков и прямоугольников, похожих на амбразуры. Вдруг метрах в четырехстах, на опушке леса, одна из подозреваемых амбразур засветилась. «Что это значит? Может быть, открыта дверь дота, а снайпер отошел?» – размышлял Урсов. Стоп, опять потемнела амбразура. Стало быть, он подошел и своим телом закрыл ее.

Последовала очередь из «Суоми» – и амбразура сразу засветилась. Затем несколько снарядов подбросили туда и артиллеристы. В результате дот был разрушен до основания.

Танкисты старшего лейтенанта Ласмана и Семенного стремительно продвигались вперед. Действующий на правом фланге танк Василия Ежакова по еле заметной проселочной дороге поднялся на небольшую возвышенность. Не останавливая машину, лейтенант решил в бинокль окинуть местность. Кругом было бело. Впереди полукругом темнел лес. «Неужто немцы отсюда смылись?» – подумал командир. Неожиданно с опушки загремел залп. Ежаков только успел заметить две вспышки и захлопнуть люк, как около танка поднялась снежная буря.

– Денисенко, подай машину назад, – спокойно проговорил Ежаков. Он, чем больше обстановка осложнялась, вел себя спокойнее.

Впереди на снегу остались четыре черных воронки. Снова четыре разрыва раздались возле танка. Потом еще и еще. И вот он уже вышел из поля зрения фашистов. Наши пехотинцы залегли.