Текст книги "Это было на рассвете"

Автор книги: Николай Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Нарвались на засаду. Что будем делать? – обратился Ежаков к экипажу. Потом, не дождавшись ответа, открыл люк. Слабый ветер дул в сторону противника.

– Омельченко, подожги две дымовые шашки и швырни в одно и то же место! – приказал командир.

Поле заволокло дымом. Тем временам танк повернул влево и, преодолевая глубокий снег, медленно стал продвигаться вперед. Вскоре удалось выйти на небольшую лесную просеку. Пехотинцы в белых халатах пробирались по опушке леса, а остальные – возле танка. Впереди лихорадочно затрещали автоматы и пулеметы.

– Товарищ лейтенант! На опушке два орудия! – доложил подбежавший командир стрелкового взвода Санков.

– Отводи своих назад! – крикнул Ежаков и процедил сквозь зубы: – Теперь-то уж отыграюсь.

Тридцатьчетверка, выдвинувшись вперед, почти в упор открыла огонь сначала по вражеским орудиям, а затем и по пехоте. Противник не успел развернуть орудия. Наши стрелки постарались добить разбежавшихся вражеских артиллеристов.

– Товарищ лейтенант, тут где-то остались еще два фашистских орудия. Как быть? – обратился башенный стрелок Омельченко.

– Искать не будем, – ответил командир.

– Тогда я проеду по лафетам орудий, – послышался голос Денисенко.

– Не смей! Они и так отвоевались, – не отрываясь от прицела, строго проговорил Ежаков. – Вон что-то выползает из леса, – заметил он и тут же скомандовал: – Осколочным!

Вражеский бронетранспортер выползал быстро из леса, но на обочине дороги застрял. Наши танкисты без единого выстрела захватили его, насадили в него раненых пехотинцев и на буксире доставили в расположение батальона. Огневая система гитлеровцев рушилась, живая сила таяла с каждым днем. Не выдержав натиска наших наступающих подразделений, гитлеровцы начали отступать.

– Преследовать противника! – приказал командир полка майор Косогорский лейтенанту Олейнику.

Наши легкие танки ринулись за отступающими гитлеровцами. Впереди, расстреливая огневые средства врага, шли пушечные, а за ними, извергая пламя по разбегающимся фашистам, – огнеметные танки. Вскоре на дороге стали попадаться разбитые или сожженные орудия, прицепленные к тягачам, искореженные автомашины, обгорелые трупы гитлеровских вояк.

Танкисты ворвались в Овино. Впереди шел сам комроты Иван Олейник. Он расстреливал вражеские орудия, ведущие огонь слева. Однако гитлеровцы успели сосредоточить здесь значительные огневые средства. Удар из-за дома справа с близкого расстояния остановил машину Олейника. От прямого попадания в моторное отделение она загорелась.

– Покинуть машину! – послышался голос командира.

Раненный в голову механик-водитель Николай Немировский, пытаясь выскочить, повис в своем люке.

– Гриша, помоги Николаю! – крикнул комроты Гарину.

– Сейчас, товарищ лейтенант! – отозвался тот, который в это время набивал сумки от противогазов патронами для пулемета.

– Дай мне пулемет, а сам тащи Немировского, – приказал лейтенант.

Выполнив приказ, Гарин передал раненого командиру. Но тут выбежавшие из изб фашисты лихорадочно открыли огонь из пулеметов и автоматов. Над головой засвистели пули.

– Ползите быстрее, я прикрою вас! – и Гарин открыл огонь по фашистам.

Взвалив на шину механика-водителя, Олейник медленно пополз по танковой колее в сторону опушки леса.

– Петрусь, заверни махорки. Не хочу умереть, не покуривши, – застонал Немировский.

– Я, Микола, не Петрусь, а командир роты.

– Як живе мамо, сынок? Не болеет? – опять прошептал тот над ухом.

Понял Олейник, что Немировский бредит. «Пусть подымит, может, полегчает ему», – подумал он. Лежа пошарил у себя курево, но папиросы оказались истертыми в порошок. Тогда достал из кармана ватных брюк раненого махорку, свернул самокрутку и засунул ее в рот Немировского. Несмотря на мороз, Олейнику было жарко. Он снял с себя замасленную и почерневшую шубу, прикрыл ею раненого и пополз дальше.

Пальба на поле боя продолжалась. Гарин строчил беспрерывно. Бросил в наседавших фашистов несколько гранат. Вдруг ротному обожгло шею, а лицо залило кровью. Подумав, что чиркнула нуля, Олейник на мгновение остановился. Но тут же, сказав «Нехай тече» и проведя замасленным танкошлемом по лицу, пополз дальше.

– Микола, ты жив? – спросил ротный.

Механик-водитель молчал. «Видно, не слышу из-за пулеметной трескотни», – подумал Олейник. Голову Немировского пробила вторая пуля. Выпавшая изо рта самокрутка обожгла шею лейтенанта. Это было уже на опушке леса.

Наши стрелковые подразделения закрепились на занятом рубеже.

29 ноября. Еле пробивающееся через облака солнце еще не скоро перевалит за полдень. К выкрашенному в белый цвет тяжелому танку командира роты прибежал посыльный.

– Лейтенанта Карташова и политрука Кузьмина – к командиру бригады! – крикнул он.

В штабной машине за продолговатым столом сидел командир бригады генерал Копцов. Он внимательно изучал лежавшую на столе карту и что-то помечал на ней карандашам. В широкой консервной банке дымила его трубка с длинным чубуком. В углу стояли костыли. Левая раненая нога была одета в большой чулок. На противоположной стороне стола сидел командир полка майор Н. Г. Косогорский. Тут же были комиссар бригады старший батальонный комиссар Литвяк, комиссар полка Тарасов и другие штабные офицеры.

– Как состояние машин, самочувствие экипажей? – строго, не отрываясь от карты, спросил комбриг.

Командир и политрук доложили, что рота к выполнению боевых задач готова.

– Ну, добро. Теперь смотрите на карту.

Командир полка подробно объяснил сложившуюся обстановку и задачу.

– Вот лесной кордон Спасский, – показал он на небольшой населенный пункт. – Противник метрах в 500—600 от кордона на небольших высотах создал опорный пункт с большим количеством противотанковых орудий. Проходы на танкодоступных местах минированы. Вашим тяжелым танкам предстоит по сделанным саперами проходам прорваться в населенный пункт, вызвать на себя огонь вражеской батареи и пулеметных точек – тем самым раскрыть систему обороны врага. За вами в атаку пойдут с десантом на бортах тридцатьчетверки.

– Задача ясна? – подняв голову от карты, спросил комбриг и, взяв трубку, стал постукивать ею по столу.

– Ясна, выполним с честью, – ответили командир роты и политрук.

– Товарищ генерал, разрешите выполнять задание вместе с ротой, – обратился старший политрук Тарасов.

Генерал подумал немного и произнес:

– Третьего дня товарищ Косогорский в боевых порядках вручал танкистам партийные билеты. При возвращении с передовой фашисты окружили его и потребовали отдать шубу для своего генерала. Товарищ Тарасов атакует врага и освобождает отстреливающегося из снарядной воронки командира полка. А вчера комиссар танкового полка Тарасов водил в атаку стрелковые подразделения. Что?! Было некому? – сурово спросил генерал.

– Так получилось.

– А как получилась у Бацкиаури? Под носом противника корректировал огонь артиллерии! Теперь придется хоронить.

– Не разрешаю, справятся без вас. Не позволю опрометчиво подвергать себя опасности! – решительно ответил комбриг, что даже трубка затряслась во рту.

– Ты, Михаил Кузьмич, поговори с народом, – предложил тогда Тарасов.

– Понятно, товарищ комиссар, – ответил Кузьмин, и они ушли.

Через несколько минут политрук уже разговаривал с коммунистами, комсомольцами и расчетами экипажей.

Итак, тяжелые машины, кивая стволами пушек, устремились в сторону врага. Фашисты не замедлили открыть ураганный огонь. Но наши танки настойчиво продвигались вперед. Пехота захватчиков – в смятении и панике. Офицеры пытаются остановить своих солдат, бросающих позиции. Советские танкисты пулеметным огнем косят бегущих фашистов.

– На правом фланге – закопанные танки! – доложил лейтенант Юрий Погребов и тотчас же сам обстрелял их.

Гитлеровские машины были сожжены.

– Разбита ходовая, – вскоре послышался голос младшего лейтенанта Дмитрия Волкова.

– Прикройте огнем с места продвижение остальных, а затем – ремонтироваться! – приказал по рации комроты.

Несмотря на тридцатиградусный мороз в машине душно от интенсивной стрельбы. Соленый пот жжет лицо, заливает глаза.

– Миша, бронеколпаки-то снарядами не возьмешь! – крикнул Карташов политруку.

– Давить их! – предложил Кузьмин.

Танк раздавил два колпака. Увлеченный боем КВ политрука Михаила Кузьмина оторвался от остальных и потерял с ними зрительную связь.

– Нет, не передавить всех головорезов, – беспрерывно ведя огонь, зло выругался комроты.

– А стараться надо, – только и успел вставить политрук. Из глаз посыпался сноп искр, застучало в голове и загудело в ушах. Нанесен сильный удар по танку, и он остановился. На несколько секунд в машине воцарилась тишина. Приложив руку к голове (она ударилась обо что-то), политрук крикнул:

– Братцы, живы?

Ответа не последовало. Бездыханное тело командира роты Якова Карташова медленно сползало на боеукладку, а другие расчеты были оглушены. Политрук Михаил Кузьмин прижался к окуляру прицела.

– Мы еще повоюем! Вперед! – произнес механик-водитель, и машина ринулась на врага.

– Справа сарай, жми на него! – послышался суровый голос политрука.

Отпрянувшие от сарая немецкие автоматчики угодили под свинцовую струю танкового пулемета. Кузьмин долго вел огонь из пушки и пулемета. Даже после второго попадания, когда все товарищи погибли, он не прекращал огня и то и дело повторят: «Мы еще повоюем!»

Третья пробоина – в борт и топливный бак. КВ горел. Нельзя и некому было спасти его. Задыхаясь от дыма, обожженный танкист думал не о смерти, а о том, как бы больше уничтожить фашистов. Переключив рацию на себя, политрук передал:

– Веду огонь, все убиты, танк горит…

Через несколько минут в наушниках послышался его хриплый голос: – «Это есть наш последний и решительный бой…»

Услышав голос политрука, к нему на помощь устремился лейтенант Юрий Погребов. Но не доехал – его машина подорвалась на фугасе. По неподвижному танку гитлеровцы стали бить из орудий, и КВ вспыхнул. Однако экипажу удалось погасить огонь и спасти танк.

Фашисты из лесного кордона были выбиты. Боевая машина политрука Михаила Кузьмича Кузьмина, вся черная, истыканная десятками снарядов, гордо стояла с высоко поднятой пушкой.

Увидев наших, молча подошли к танку двое: старик в изорванной черной шубенке, шапке с оторванным ухом и старуха в старой ватной стеганке и шали. На их исхудалых, землистых, черных лицах светилась радость.

– Ребята бились дерзко. Из танка сыпались искры от ударов снарядов, а он усе идет вперед. Фашисты, окаянные, подожгли его, а они усе палят из пушки. Потом, как гром, услышали «Интернационал». Не удержались мы со старухой, заплакали, – рассказывал старик. Потом попросил закурить.

– Вы-то где живете? – спросил старший политрук Тарасов.

– Мы-то? Вона, в погребе, – показала старуха на полуразваленную крышу. – Избу, окаянные, сожгли. Все ограбили, из живности остались лишь собака и кошка. Ничего не оставили из теплых вещей…

Танк политрука капитан И. А. Лаврененков и воентехник А. П. Алпатов эвакуировали, а геройски погибших товарищей похоронили.

Днем 1 декабря 1941 года к танкистам приехал командующий армией генерал армии К. А. Мерецков. В бекеше, настроение бодрое. Не удалось ему побывать во всех батальонах – помешали «юнкерсы».

– Сражаются ваши танкисты с мотострелками, Николай Григорьевич, отчаянно, – похвалил командарм.

Командир танкового полка майор Косогорский у генерала армии К. А. Мерецкова пользовался особым авторитетом. Они, как советские добровольцы, вместе участвовали в войне испанского народа против фашизма. За боевые подвиги майор был награжден орденом Красного Знамени.

– Особую похвалу заслужили вы за разгром вражеской колонны. Не представляете, что вы натворили?! Лишили Тихвинский гарнизон гитлеровцев подкрепления. Там теперь поднялась паника. Спасибо вам за это, товарищи танкисты! – благодарил генерал армии. Затем он обнял майора Косогорского и комиссара полка Тарасова. – Теперь надо совместно с подразделениями стрелковой дивизии нанести удар по противнику с запада от города на Лазаревичи и далее, чтобы ворваться в Тихвин с юго-запада. Думаю, и эта задача будет выполнена вами, товарищи танкисты, – сказал командарм и уехал.

Перед сумерками танки заняли исходные позиции на берегу Тихвинки, а с наступлением темноты началась переправа. Было тихо и спокойно. Далеко впереди поднимались осветительные ракеты и раздавались звуки одиночных выстрелов.

– Николай Николаевич, неужели противник проморгает нас? – проговорил комиссар Тарасов.

– Быть не может. Это даже неинтересно, – поправляя повязку на раненой правой руке, улыбнулся замкомполка майор Кузьменко. Он еще 3 ноября был ранен. В санчасть обратился лишь для перевязки. Теперь он тут был старшим.

– А тебя, Александр Александрович, попрошу на тот берег. Будешь принимать и направлять танки к местам их сосредоточения. Предупредишь, чтобы остерегались мороза, вон как жмет, и чтобы замаскировали следы.

– Я тоже думаю, одному надо быть там, – ответил комиссар и повел первый легкий танк по льду. За ним пошли второй, третий. Переправилась вся рота старшего лейтенанта Семенного. Двинулись тридцатьчетверки лейтенанта Ласмана. Но тут на льду одновременно загремели разрывы нескольких снарядов и мин, от которых поднялись смешанные со снегом фонтаны земли.

– Огонь не прицельный, переправу продолжать, – приказал подъехавший на бронемашине генерал Копцов.

Майор Кузьменко, не обращая внимания на обстрел, продолжал направлять к переправе танк за танком. Подошел к спуску взвод лейтенанта Ежакова. В этот момент неподалеку от его машины грохнул снаряд. Высунувшийся из башни лейтенант успел заметить, как майора отбросило в сугроб. Он выпрыгнул из танка.

– Товарищ майор, что с вами?

– Ничего особенного, лейтенант. Выполняйте приказ, – запинаясь, сквозь зубы процедил майор.

– Товарищ майор, разрешите, перевяжу вас?

– Выполняйте приказ, – опять послышался дрожащий голос.

Что же делать? Приказ есть приказ.

– Санитары! Сюда! – крикнул он и, увидев, что к майору бегут командир полка Косогорский и два бойца с санитарными сумками, побежал к своему танку.

За каких-нибудь полчаса лед стал темным от воронок. Чтобы танки не угодили в них, командиры бежали впереди своих машин.

– Вы почему опоздали? – спросил у Ежакова комиссар Тарасов.

– Товарищ комиссар, ранило майора Кузьменко, – доложил лейтенант.

Огорченный Тарасов стоял молча. К нему подошел комиссар танкового батальона, похожий на былинного богатыря с добрыми глазами, старший политрук Г. М. Бударин.

– Товарищ комиссар, командир полка просил вас заменить майора Кузьменко. За вас тут буду я, – басистым голосом доложил он.

Старший политрук Тарасов со своим связным побежал на противоположный берег Тихвинки.

– Будьте осторожны, сильно бьет! – крикнул им вслед Бударин.

Майор Кузьменко, пролежав в санчасти два дня, встал в строй.

Атаку Лазаревичей было решено начать с рассветам следующего дня. А пока младшему лейтенанту Василию Зайцеву командир полка приказал выяснить огневые точки и силы противника в этом населенном пункте.

Время – за полночь. Однако на фоне белого снега видимость неплохая. Зайцев со своим экипажем и четырьмя бойцами на борту тронулся в разведку.

Пройден Стар. Погорелец. Теперь до окраины Лазаревичей надо пробираться лесом. Командир взвода Ежаков предупредил, что менее опасно следовать по лесной тропе, нежели просеками. Гитлеровцы, как правило, минируют в основном их. Командир ехал, высунув голову из люка башни, то и дело раздвигая колючие и мохнатые ветки елей. В лесу было тихо. Боевая машина скрытно и медленно продвигалась словно под огромной крышей. Остановились в глубине леса. Зайцев с двумя бойцами вышли к опушке, залегли и стали наблюдать за находящейся на небольшой возвышенности деревней.

– Товарищ лейтенант, не видать тут ни одного фрица. Они или дали тягу, или дрыхнут без задних ног, – тихо проговорил рядом лежащий боец.

– Погоди, не спеши. Надо иметь терпение. Время и погода для разведки подходящие. Ночью фашисты дрыхнут после дневного разбоя. И брать хорошо их под утро, – проговорил Зайцев и тут же добавил свои любимые строки:

 
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы.
 

Взлетевшая в темное небо ракета осветила лес, поле, деревню, и с двух сторон послышались длинные очереди автоматов. Зайцев отчетливо увидел справа и слева удобно расположенные два бугра. «Наверное, доты. Впрочем, надо подождать еще ракету», – подумал командир танка. Через некоторое время послышался далекий шум моторов. Вот взвилась очередная ракета, и отчетливо вырисовывались ближние огневые точки, стрелковые ячейки, откуда фашисты то и дело бегали в ближайшие избы, очевидно, греться. Набросав схему вражеской обороны, экипаж Зайцева перед рассветом по своим же следам возвратился в расположение части.

Раннее морозное утро. Танкисты приготовились к атаке на Лазаревичи.

– Николай Григорьевич, надо бы поговорить с коммунистами, – обратился комиссар к командиру полка.

– Сколько потребуется времени? А то погода-то летная, – задрав голову к небу, произнес Косогорский.

– Минут пятнадцать, не более.

– Не возражаю. Только сразу же после завтрака, – согласился командир.

Комиссар Тарасов, собрав под раскидистой елью коммунистов, как всегда, предельно лаконично сказал:

– Впереди Тихвин. Прошу по-прежнему высоко нести звание коммуниста-ленивца.

Вручая лейтенантам Н. Т. Рублеву, С. А. Маркину, сержанту А. Н. Денисенко партийные билеты, поздравил их и пожелал удач в предстоящем бою. Короткими были и ответы молодых коммунистов: «С честью оправдаем звание члена Ленинской партии». Затем парторг полка старший политрук П. В. Давыдов зачитал заявление младшего лейтенанта В. М. Зайцева: «Прошу принять меня кандидатом в члены партии…» Тут же уставший после ночного поиска стоял сам Зайцев.

– Знаем мы Василия Михайловича. Командир отчаянный, – крикнул один из коммунистов.

Но тут раздалась команда:

– Возду-у-у-ух! Возду-у-у-ух!

– По местам, товарищи коммунисты! – скомандовал комиссар и сам побежал. Над головами загудели, закружились «юнкерсы». От разрывов бомб лес загудел, застонал. Вблизи от своего танка комиссар упал. Потом взрывная волна отбросила его к дереву. Оказавшись на спине, комиссар увидел удаляющиеся самолеты.

– Сколько насчитал, комиссар? На, одень, а то простудишь раненую голову, – подал ему слетевший с головы танкошлем подошедший Косогорский. Он видел, как кинула Тарасова взрывная волна.

– Штук десять. Фу, начисто отбило дыхание, – схватившись рукой за окровавленную голову, проговорил Тарасов. Он еще не знал, что осколок прочертил спину и задел валенок. Комиссара повели в санчасть на перевязку.

Под шум бомбежки лейтенант Ежаков первым повел свой взвод в атаку на Лазаревичи.

– На северо– и юго-западной окраинах – артиллерийские точки, – предупредил всех Зайцев.

Действительно, гитлеровцы, выкатив противотанковые орудия, три раза пытались ударить прямой наводкой по мчавшимся вперед машинам. Но от меткого огня танкистов их расчеты простились с жизнью, сумев сделать свои последние выстрелы.

– Теперь действуйте самостоятельно. Уничтожайте вражескую технику. А мне приказано выйти к сараю. Рублев пусть перережет железную дорогу Тихвин – Волхов, – распорядился по рации Ежаков и направил свою машину на северную окраину деревни. Там уже стоял наскочивший на мину танк лейтенанта Корлякова. Командир, тяжело раненный, вскоре скончался.

По снежной улице мчалась тридцатьчетверка Василия Зайцева. Несколько фашистских солдат, подняв руки, с искаженными от ужаса лицами бежали к нему, а остальные бросились в огороды, блиндажи. Он бил по блиндажам прямой наводкой.

– «Береза»! Я – «Дуб»! Я – «Дуб»! Молодец, Вася! Ко мне вкатываются беженцы из твоего «гарнизона». Я их не обижаю, укладываю, – послышался голос Ежакова.

– Мерзавцы засели в домах, банях, овинах и огнем застопорили нашу пехоту, еду к ней, – доложил Зайцев своему взводному.

Бой продолжался. Когда Зайцев вторично понесся по улицам, туда уже вошла наша пехота. Теперь гитлеровцы бежали без оглядки, стремясь по льду перебраться на другую сторону реки. Многие нашли здесь свою смерть.

– Товарищ командир, вон в избушку с палисадником забежали фашисты, – доложил радист-пулеметчик Андрей Ращупкин. Его пулемет ни на минуту не прекращал огня.

– Кузьмич! «В гости» к фрицам! – скомандовал Зайцев механику-водителю Ивану Кривоусу.

Водитель развернул танк и направил его на дом. Пробив станы, стальная громадина раздавила вражеских солдат, проскочила дом и понеслась к реке. Там, с противоположного берега, вели огонь несколько пулеметов. Зайцев заставил навсегда замолчать их. Он уже разворачивал машину, чтобы ехать дальше, как вдруг с правого фланга ударило орудие. Тридцатьчетверка вздрогнула и остановилась. Вдали показались бегущие фашисты.

– Всем покинуть машину! Укрыться в окопах! – скомандовал Зайцев.

Механик-водитель Кривоус и башенный стрелок Овчинников, выскочив, залегли в нескольких метрах ют горящего танка.

– Где же командир и радист? Почему задерживаются? – забеспокоился Овчинников.

В это время Василий Зайцев и радист-пулеметчик Андрей Ращупкин, почти ослепшие от едкого дыма, закрыли руками и тряпками лица от языков пламени, ловили в прицел подбегающих к машине фашистов. Уверенные в полной безопасности, те не маскировались.

Вызвал по рации Ежаков, но в ответ лишь услышал сердитый голос Зайцева:

– Врешь, не возьмешь!

Поняв, что случилось что-то неладное, командир взвода устремился в Лазаревичи.

Гитлеровцы окружили подбитый танк и с любопытством глазели, как он горит. Кривоус и Овчинников, раненные, лежали в траншее.

– Получайте, гады! – выдавил сквозь зубы Зайцев, почти потерявший сознание от едкого, удушливого дыма, и нажал крючок спускового механизма танкового пулемета. Опять загремели выстрелы. Гитлеровцы в ужасе шарахнулись в сторону.

В самую последнюю минуту Ращупкин радировал командиру полка:

– Горим, но огня не прекращаем. – Затем в микрофоне послышалось хриплое пение «Интернационала»…

Первым на помощь к горящей машине на своей избитой вражескими снарядами тридцатьчетверке подъехал Василий Ежаков. Героически сражавшиеся младший лейтенант В. М. Зайцев и сержант А. И. Ращупкин уже были мертвыми…

– Прощай, Вася! Любил ты нашу землю, растил хлеб. За нее ты отдал свою жизнь. Прощай, бывший студент Андрей! Вышел бы из тебя хороший инженер, – тихо проговорил лейтенант Ежаков, и глаза его повлажнели.

Танкисты. – лейтенанты К. Г. Ласман, И. С. Павленко, младшие лейтенанты М. Т. Рублев и С. С. Нестеров – окончательно очистили Лазаревичи от гитлеровцев.

На следующий день группа танков под командованием майора А. Д. Макарова вышла на Волховское шоссе. В 4.00 9 декабря танки бригады совместно с другими частями полностью освободили город Тихвин. В бою на подступах к нему был сражен вражеской пулей шедший впереди наступающей роты секретарь комсомольского бюро мотострелкового батальона младший политрук Василий Фомич Шарапа.

После небольшого отдыха в батальонах прошли митинги, на которых был зачитан приказ по бригаде, посвященный освобождению Тихвина. В нем говорилось: «…за месяц продолжавшихся боев за город уничтожено большое количество живой силы и техники немецких захватчиков…». Воевать на тяжелых и средних танках в лесисто-болотистой местности в осенне-зимнюю погоду было нелегко. Несмотря на исключительно тяжелые условия личный состав бригады сражался мужественно, стойко, проявляя беспредельную преданность Родине и массовый героизм. За это комбриг всему личному составу объявил благодарность. Многие отличившиеся в боях бойцы и командиры представлены к награде… Приказано в течение дня приводить в порядок боевую матчасть, затем начать преследование отступающих на запад немецких захватчиков.

Танки бригады 11 декабря подошли к поселку Черенцово. Погода еще с вечера испортилась. Сначала повалил большими хлопьями снег, а к полуночи по-настоящему разыгралась вьюга.

Глубокой ночью на КП полка приехал комбриг Копцов. Кроме водителя вместе с ним был молодой старший лейтенант Семен Урсов. Комбриг любил слушать донесения из уст непосредственных участников боев. Часто беседовал с расчетами танковых экипажей.

– Вроде кто-то разговаривает? – внимательно прислушиваясь, обратился комбриг к командиру полка Косогорскому.

– Впереди на опушке леса занимают оборону наши стрелковые подразделения. С вечера было слышно еще отчетливее. Теперь гасит пурга, – доложил командир полка комбригу.

Видя, что генерал в такую пургу собирается побывать непосредственно в подразделениях, Косогорский начал было докладывать о расположении танков.

– Не докладывайте, мы с комиссаром Тарасовым лучше посмотрим сами. А комбат покажет нам их. Так, Андрей Данилович? – Копцов повернул голову в сторону майора Маркова, который явился докладывать обстановку.

– Разумеется, Василий Алексеевич! – ответил комбат. Они на реке Халхин-Гол вместе воевали против японских самураев и друг друга всегда величали по имени, отчеству.

Танки были сосредоточены в лесу в 400—500 метрах позади нашей пехоты.

– Чья машина? – показал генерал на крайний Т-26.

– Старшего лейтенанта Олейника! – послышался голос выросшего перед генералом командира роты. Он издалека распознал приближающихся и побежал навстречу комбригу.

– Сектор обстрела, маршрут выхода в атаку намечены?

Командир роты доложил и это.

– Почему дежуришь ты сам?

– Товарищ генерал, отдыхать-то всем хочется одинаково.

– Это верно. Где, в машине?

– Нет. Поскольку противник ведет лишь редкий беспокоящий огонь далеко в тыл, то я разрешил им расположиться около танка, – доложил комбат.

– Правильно. Но не вижу, где же спят?

– Вон, – показал Марков на небольшой белый бугорок на противоположной от противника стороне танка.

Бойцы натаскали веток, постелили брезент и им же укрылись. Теперь на них навалило снегу. Комбриг поднял край брезента. Оттуда обдало теплым паром.

– Настоящая баня, – прошептал он.

– Закройте дверь! – послышался чей-то грозный голос из-под брезента.

– Ну что ж, Николай Григорьевич, по части расположения и охраны замечаний не имею. Танковые следы, думаю, до утра пурга сравняет. Проверяйте почаще дежурных: уставшие могут уснуть. А завтра, разумеется, – в бой, – сказал генерал командиру полка по возвращении на КП и уехал.

На обратном пути надо было преодолеть небольшую речку. Гитлеровцы успели артснарядом разрушить мост. А водитель в такую метель не мог это заметить – и машина провалилась. Пришлась немало потрудиться, чтобы ее вытащить. К тому же комбригу слегка поранило голову осколком снаряда. Это было его третье ранение под Тихвином.

Наутро погода начала восстанавливаться. Сначала еще низко висели черные тучи. Казалось, что их держат вершины леса. А часам к десяти они стали рассеиваться, и сквозь них проглянуло солнце. Командование полка находилось уже в подразделениях.

– Летят «стервятники» попрощаться с Тихвином, – усмехнулся комиссар Тарасов, услышав нарастающий гул вражеских самолетов.

– Нет, Александр Александрович, похоже, кружатся над нами. Следов-то от танков нет – замело. Вот и ломают голову, – с улыбкой заметил майор Кузьменко.

На самом деле, заснеженные поля, леса и выкрашенные в белый цвет танки слились в один цвет. Не обнаружив танков, вражеские самолеты улетели. Через несколько минут от содрогания земли стали сыпаться с веток серебристые снежинки. Это где-то в нашем тылу освободились от груза «юнкерсы».

«Пора начать атаку», – подумал командир полка и скомандовал по рации:

– По машин-а-а-ам! Завод-и-и-и!

Танки, поднимая снежную бурю, с десантом на бортах устремились в бой. До опушки леса их провожал майор Кузьменко. На переднем танке ехал комиссар батальона Бударин.

– Герман Матвеевич, я тебя догоню! – крикнул вслед ему Кузьменко. Комиссар в ответ помахал рукой.

Старший политрук Бударин был безупречным политработником и командиром. Своим кругозором, внешним видом, кипучей энергией и деловитостью он внушал всем доверие. Как-то, понаблюдав за взаимоотношениями комбата Макарова с комиссаром Будариным, Тарасов сказал:

– Приятно смотреть, когда дружат сильные люди.

Даже комбриг генерал Копцов не мог разговаривать с Будариным без улыбки. «Гордость русского народа», – отзывался он о нем.

За комиссаром двинулись старшие лейтенанты Олейник, Семенной, Ежаков, лейтенанты Рублев, Богомолов, Дьяченко.

– Во избежание потерь от авиации противника – атаковать развернутым строем, – радировал майор Косогорский.

Предвидение командира полка подтвердилось незамедлительно. Как только началась атака, с тыла из-за леса появились самолеты. Фашисты опоздали – наши танки уже развернулись и, ведя за собой стрелковые подразделения, продвигались вперед. Когда начинали рваться бомбы, машины останавливались, а пехотинцы, опасаясь от осколков, быстро забирались под танки.

Налет кончился, ни один танк не пострадал. Тяжело ранило вышедшего наружу из укрытия мотострелков комбата майора А. Д. Маркова. Теперь батальон повел в бой комиссар Бударин.

Поселок Черенцово освобожден. Гитлеровцы поспешно отступили. А наша танковая колонна двинулась вперед. К головной машине остановившейся в лесу колонны подошли генерал Копцов и комиссар Литвяк. Вызвав командиров подразделений, они предупредили, что активно действует авиация противника и марш придется совершать в вечернее и ночное время. Поэтому надо быть предельно внимательными, чтобы не просмотреть минированные участки.

Только прозвучала команда «По машинам!» и тронулся направляющий танк, как лес потряс сильный взрыв. Всех, окружавших комбрига, разбросало взрывной волной, а его молодой и смелый ординарец Николай Федорович Радин погиб.

К трем часам ночи танковая колонна вплотную подошла к поселку Валя. Всем хотелось отдохнуть в теплой избе, однако майор Косогорский приказал:

– Танкам и экипажам – сосредоточиться в лесу. – Он не хотел подвергать риску людей и технику, зная, что возможен налет на поселок вражеской авиации.

Не гас тусклый огонек в натопленной избе, где расположилось командование полка. Ждали возвращения начальника инженерной службы бригады старшего лейтенанта Л. А. Громыко. А пока майор Косогорский рассказывал, как сражались наши добровольцы-танкисты в республиканской Испании. Особенно подробно вспоминал о тяжелых боях на реке Хараме, под Гвадалахарой. Рассказывал о «Петровиче» – генерале армии К. А. Мерецкове, с которым сражались вместе, о встрече с Долорес Ибаррури…

– Прошло ровно пять лет со времени кровопролитных боев за Испанскую республику, а все свежо в памяти, – тяжело вздохнув, сказал командир полка.

Его рассказ слушали с большим вниманием. Перелистывая заявления бойцов и командиров с просьбой о приеме в партию, одновременно слушал и комиссар Тарасов.