Текст книги "Это было на рассвете"

Автор книги: Николай Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Товарищ командир, вы ранены? – крикнул башенный стрелок Бекасов.

– Нет, не ранен! Бронебойным! – скомандовал командир.

– Бронебойным готово!

– Еще! Медлишь! Медлишь!

Башенный стрелок, обняв бронебойный снаряд, лежал на боеукладке. В его правом виске торчал крупный осколок. Дважды, он тихо повторил: «Осколочным готово…»

С лица (была рассечена бровь), обеих рук командира текла кровь, жгло спину. Узнав, что командир и башенный стрелок ранены, механик-водитель Романов стал разворачивать машину. В этот момент снаряд угодил в мотор и танк вспыхнул.

Приказав вытащить Бекасова, командир пересел на танк младшего лейтенанта Чугунова и продолжал сражаться до тех пор, пока не пришло подкрепление.

За отвагу и мужество, проявленные в бою, весь экипаж был награжден орденами, а командиру Алексею Федоровичу Гвоздеву Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 марта 1945 года присвоено звание Героя Советского Союза.

Наконец, с наступлением темноты наш эшелон тронулся. Данными о пункте назначения мы не располагали. Некоторые новички проявили любопытство, но начальник эшелона капитан Урсов строго предупредил:

– Прошу не кудыкать! Дальше фронта не уедем.

– Расскажите тогда, товарищ капитан, о боевых традициях части, в которую мы едем, – обратился к Урсову один танкист.

– Это дело другое, – довольно улыбнувшись, согласился капитан.

Урсов в бригаде – с первого дня войны. Поэтому отлично знал ее боевой путь. Слушая его рассказ, воины радовались, что едут в прославленную часть.

Экипажи в основном были укомплектованы из фронтовиков, прибывших из госпиталей после излечения. На груди у многих сверкали ордена и медали.

Например, командир роты, двадцатисемилетний, стройный, с черными кудрявыми волосами капитан Александр Филиппович Чернега имел уже три ордена. На Курской дуге, под Понырями, он был тяжело ранен, поэтому заметно прихрамывал.

Командир взвода, молодой, невысокого роста крепыш с загорелым лицом, веселыми серыми глазами и озорными повадками, лейтенант Алексей Ерохин имел также три награды, в том числе – орден Ленина. За что получил, не говорил, потому что вообще не любил рассказывать о себе. Тогда мы с таким вопросом обратились к командиру роты Чернеге, а ему ничего не оставалось, как исполнить просьбу танкистов.

– Для рассказа о всех подвигах Алексея Ерохина потребуется много времени, потому сообщу только о некоторых. Помню, морозным мартовским утром 1943 года шесть тридцатьчетверок с автоматчиками на броне ринулись в атаку на село Александровское, что на Орловщине. Гитлеровцы лихорадочно запалили по нашим танкам и пехоте. Вижу: на самой возвышенности машина Алексея остановилась. Не успел отругать его за то, что остановился на виду у противника, как из танка повалил черный дым. Но он ведет огонь из пушки. «Выскакивайте, можете сгореть!» – радирую я ему. Слышу моментально в микрофоне: «Это не мы горим…» Хотел было передать: «Шутить будете после боя», но над башней моего танка один за другим просвистели два снаряда. Пока я вел огонь по противотанковым орудиям гитлеровцев, Ерохин под прикрытием дымовых шашек устранил неисправность машины, разбил три вражеских орудия.

На одной высоте фашисты закрепились и буквально задавили огнем нашу пехоту. Попытки наших захватить высоту оказались безуспешными.

Алексей Ерохин рано утром Первого Мая под покровом густого тумана с тремя легкими танками и автоматчиками на борту внезапно ворвался на высоту и начал «разравнивать» гусеницами вражеские траншеи, а автоматчики поливали их свинцом.

– Они больше колотили их по рогатым каскам, стоял звон, – засмеялся механик-водитель Ерохина Михаил Михеев.

– Товарищ капитан, может, хватит расхваливать меня, – проговорил Ерохин.

Вместо ответа Чернега спросил:

– Где у тебя журнал «Огонек»?

Ерохин достал из кармана небольшой клеенчатый мешочек и передал ротному. Там была вырезка из номера 31—32 от 10 августа 1943 года. Все увидели фотографию Ерохина, а под ней сообщение о том, что он в первом же бою уничтожил шесть вражеских самоходно-артиллерийских установок «фердинанд».

– Вы представляете? – продолжал Чернега. – Алексей вызывается на самые опасные дела и, надо сказать, выполняет их с великой хитростью и осторожностью. Именно сочетание этих двух свойств и позволило ему больше всех в дни битв под Курском насолить фашистам. Он все-таки ухитрился и нашел способ сжечь, казалось бы, неуязвимые немецкие машины.

Когда гитлеровцы начали наступление, а мы к вечеру занимали исходные позиции, машина Ерохина была ведущей. Она шла в головной походной заставе, впереди батальона. Ему предстояло первому встретиться с фашистами, и надо сказать, что он был рад этому. Он должен был завязать с противником бой, тем самым прикрыть развертывание батальона. Кругом уже гремела артиллерия, а гитлеровских танков еще не было видно. И вдруг по машине Ерохина кто-то стал стрелять явно прямой наводкой. Он тихо развернулся и поставил свой танк в кусты. А там поднялся на башню и впереди, километрах в полутора, увидел вылезающую из-за холма немецкую машину.

– Я бы, на первый взгляд, не сказал, что это танк. Танк – не танк, а здоровая все-таки коробка, – вступил в разговор сам Ерохин. – И чувствуется, как снаряды летят, что бьют подходяще. «Ну, что же, Степаненко? – сказал я башенному. – Давай попробуем». Прикинул дистанцию: 1400 метров, бить можно. И мы дали первый выстрел. Я попал фашисту в лоб, но чувствую: бесполезно. Не задымил он, леший, и не остановился, а только стал потихоньку пятиться назад. Второй снаряд пошел мимо, а третий – опять угодил ему в лоб, и снова безрезультатно. Тогда я сманеврировал между кустами, вышел немного в бок и стал гвоздить по нему снаряд за снарядом. Пятясь, тот становился углом ко мне, и все лучше попадали в него мои снаряды. На шестам он не то, чтобы вспыхнул, но пошел из него легкий дым. Я вогнал в него еще два снаряда, когда он отползал за высоту. Через несколько минут мы увидели, что он все-таки загорелся, – закончил Ерохин.

– «Путь свободен», – передал он нам по рации, – продолжал комроты. – Батальон стал разворачиваться, занимая слева и справа заранее намеченные позиции для поддержки пехоты в случае атаки гитлеровцев.

Вскоре правее хорошо видного нам дымного столба показались другие немецкие танки. Первый из них выскочил на высоту. Мы сразу же дали по нему залп всей ротой, и он, подбитый, остановился, не стрелял. Остальные повернули обратно. Затем, развернувшись, встали в лоб к нам и с места повели огонь. Попросив разрешения, Ерохин направился влево, маскируясь кустами и холмами, чтобы попробовать зайти немцам во фланг. Это ему удалось сделать. Затем он высунулся из-за высоты, тщательно пригляделся, проверил прицел и один за другим, не теряя времени, дал пять снарядов по ближайшему вражескому танку. Пятым – пробил его, и тот задымил. Другие танки сразу, пятясь, начали отползать, потому что башни у них не вращались. Когда я зашел во фланг, у них получилось невыгодное положение. Если танки противника стреляли бы по Ерохину, то подставили бы свои борта остальным нашим танкам, а если бы оставались в прежней позиции, то Алексей мог бы свободно вести огонь по ним. Поэтому они и стали отползать. Начало темнеть, и атака у фашистов сорвалась. К ночи все затихло. Наши танки остались на своих позициях.

– Теперь, Алеша, расскажи, как вы осматривали подбитый танк, – попросил комроты.

– Мы со Степаненко решили пойти поглядеть, что за чудо я подбил. Добрались я увидели, что в броню, в самую середину, выше ходовой, врезались четыре моих снаряда и сделали в нем большие язвы, но насквозь не пробили, потому что дистанция была большая. А он все-таки сгорел, – рассказывал Ерохин.

– Это вы начисто загнули, товарищ лейтенант, – буркнул сидящий на второй полке смуглолицый сержант.

– Как ваша фамилия?

– Сержант Поносов.

– Чистая правда, товарищ Поносов.

В вагоне прокатился смех.

– Не Поно́сов, а По́носов. Ударение – на первом «о», – поправил сержант лейтенанта.

– Ты лучше скажи, как тебя звать, а то ударю опять не туда, куда надо, – с улыбкой сказал Ерохин.

– Филипп.

– Так вот, Филипп, слушай. Через круглый задний люк мы влезли в машину и тут обнаружили причину: внутри, как раз в том месте, куда попали снаряды, были дополнительные бензобаки. Видимо, бензин в баках от страшных ударов и от детонации взорвался, и «фердинанд» сгорел, даже не будучи пробитым насквозь.

– А их убило кого-нибудь? – спросил Филипп.

– Нашли один сапог с широким голенищем, – ответил улыбающийся лейтенант. – Ночью мы подзаправились горючим, пополнили боекомплект и стали ждать утра, обсуждая, как сподручнее воевать с тяжелыми танками врага.

Утром гитлеровцы пошли в новую атаку. Впереди двигались двадцать «пантер», а сзади густо шли автоматчики. Часть наших танков стала отсекать огнем немецкую пехоту, а мы с командиром роты, – Алексей показал рукой на капитана Чернегу, – выбрали еще с ночи удобную позицию за холмиком, засели там и стали дожидаться, когда немецкие машины еще немного выдвинутся вперед и станут под огонь бортами. Прежде чем мы дали первый залп, две «пантеры» уже кончили свое существование, налетев на наши фугасы. Оказывается, тут наши минеры сработали. До этого я никогда не видел, как буквально на глазах разваливались «пантеры».

Должно быть, на остальные фашистские экипажи это произвело сильное впечатление, и они притормозили ход. Это только нам и надо было, – хитро подмигнул Алексей. – Мы ударили им по бортам я запалили еще две машины. А потом у пятой разбили гусеницы, и она остановилась. После второго попадания «пантера» замолчала, а после четвертого – открылся люк башни, и оттуда выскочили пятеро из экипажа. Но я, решив довести дело до конца, продолжал бить, пока танк как следует не задымился. Потам мы отвели свой танк в укрытие и вместе с башенным поползли обратно на холм поглядеть, в каком виде фашист. Все было в порядке, он горел, как и полагается, в полную силу. И стоит сказать, что в этих «пантерах» сгорели два немецких механика – не успели выскочить, – и Алексей замолк.

– Надо учесть, товарищи, – продолжал командир роты, – что «пантеры», «фердинанды» – звери известные, в поединке с ними в лоб лезть не стоит. Тут для напрасной лихости места нет. Машины – здоровые. Пока ее в лоб возьмешь, могут самого тебя расколотить. Но зато они неповоротливы, любят пятиться задом, а если начнет разворачиваться, так делает это битых полчаса. Надо подскакивать к ним на большой скорости и класть им в борт снаряд за снарядом с близких дистанций. К примеру, пока «фердинанд» развернется против тебя, можно хоть плясать вокруг него, честное слово. Не подумайте, что преувеличиваю. Так оно и есть. Фашисты хитрые, а Алексей Ерохин перехитрит их все равно. Вот я и думаю: может быть, прадедом его был как раз тот самый тульский левша, который блоху подковал? – вызывая всеобщий смех, засмеялся и сам комроты. – В танковой бригаде его прозвали «охотником за «пантерами». Думаю, разжаловать мы его не имеем право и это «высокое» звание он сохранит и тут.

Танкисты дружно захохотали.

– Где вы сражались, товарищ старший сержант? – задал вопрос моему земляку Демиду Малинину Урсов.

– На Ленинградском фронте, товарищ капитан, – ответил тот.

Вдруг я вспомнил, что Демид Сергеевич еще на заводе спросил у меня: «А на Невском пятачке воевали?» Теперь у меня вырвалось:

– А в какой части и где?

– В 107 отдельном танковом батальоне на Невском пятачке. Если ты там был, то в ночь на 1 января 1942 года перевязывал меня, – задрав гимнастерку, показал он шов на животе.

Такое совпадение удивило всех. Несколько позже мы с Демидом Сергеевичем поговорили более подробно.

13 июня 1944 года наш маршевый батальон белой ночью разгрузился и сосредоточился в хвойном лесу в двух километрах севернее Симовичей.

Куда ни глянь – кругом сосны да ели. Многолетние сосны взметнули к голубому небу свои кроны, и, плавно раскачиваясь от налетевшего ветра, поднимают шум, будто над головой пролетает пчелиный рой.

В новом районе расположения, кроме встречающих нас представителей штаба бригады, никого не было. Не теряя времени, занялись осмотром своих машин. Прошло около семи месяцев со дня ранения, поэтому изрядно я соскучился по танку. Хотелось еще раз проверить работу всех механизмов. Вообще была укоренившаяся привычка – следить постоянно за боевой готовностью доверенной техники. Ведь впереди предстоят бои.

Карелия и часть Заполярья были еще в руках противника, их надо освобождать. Оставшееся время посвятили письмам и другим делам личного порядка.

– Коля, давай напишем Катюше в Москву, – предложил мне молодой черноглазый, черноволосый парень из Горького лейтенант Иван Демидов, с которым я подружился на заводе, когда получали танки.

– Когда ты успел познакомиться? – опросил я его.

– Во время погрузки, – улыбаясь, ответил он.

Примостившись на замшелом пне, все же написали письмо. Оно начиналось так:

«Судьба забросила нас в дикий край, где одни леса, болота, реки, озера и гранитные скалы…»

К исходу дня двумя эшелонами прибыли, разгрузились и сосредоточились в лесах Лодейного Поля и другие подразделения бригады. Боеспособных танков было мало.

Развернулась работа по приему техники и личного состава. Первым, в сопровождении замполита батальона старшего лейтенанта Ивана Михайловича Калистого, экипажи обошел начальник политотдела бригады Жибрик. С каждым экипажем беседовал и что-то записывал в блокнот.

– Доложите, товарищ младший лейтенант, о состоянии танка и экипажа, – приказал мне Жибрик.

Доложил как полагается.

– Имейте в виду, воевать придется в сложных условиях, на сильно пересеченной лесисто-болотистой, покрытой валунами местности, – предупредил он.

Хотел было доложить ему, что Карелия мне знакома, но воздержался – боялся, что посчитает за хвастовство.

– Какая партийная прослойка? – задал он еще вопрос.

– Два коммуниста, два комсомольца, – доложил я.

– Ну, добро, об остальном поговорим завтра, – сказал Жибрик, попрощался и ушел.

На следующий день действительно поговорили о многом. Утром избрали меня партгрупоргом нашего взвода и направили на однодневные семинарские занятия. Пошел на сборы агитаторов и башенный стрелок Михаил Пономаренко. Ушел с утра на совещание механиков-водителей старший сержант Илья Пакулин. Радист Алексей Пудовкин трудился над выпуском «Боевого листка».

В течение дня узнали о международном положении, последних новостях на фронтах, о боевом пути бригады и об отличившихся в боях танкистах.

– Звание «гвардейская» нашей бригаде дано за храбрость, героизм и боевое мастерство, – сказал Жибрик. – Эту славу и честь нам надо умножить умелыми и сокрушительными ударами по врагу до его полного разгрома.

Рассказали нам о предстоящих боях, что воевать придется в суровых условиях карельской местности. Партгрупорги делились опытом ведения партийной работы в бою. Механики-водители говорили о своих делах: как удалось им сберечь и умело применить технику в бою. Особенно полезными были рассказы мастеров вождения Григорьева и Горина, которые имели по 40—50 боевых выездов.

Возвратившись перед ужином в свое расположение, начали делиться мнениями о проведенных занятиях. Я прихватил с собой последние номера армейской, фронтовой и центральной печати. Пакулин принес специальную памятку по правилам вождения танка в этой местности. Пономаренко был рад, что ему дали для танковой библиотечки четырнадцать книг, и с интересом перелистывал книги.

– Товарищ младший лейтенант, что самое дорогое у человека? – вдруг, улыбаясь, «просил он у меня.

Я заметил среди принесенных им книг «Как закалялась сталь» Н. А. Островского. Еще заметил 37 том В. И. Ленина, который сразу взял механик-водитель Пакулин: он готовился вступать в партию. Вспомнив клятву Павла Корчагина, я ответил на вопрос:

– «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества».

– Откуда вы знаете?

– Я эту клятву выучил еще в пятом классе.

Как я заметил, Пономаренко очень полюбил эту книгу. Для хранения их он достал мешок.

Мы остались весьма довольны занятиями, которые принесли нам, а через наши рассказы и всему составу подразделений, неоценимую пользу. В последующие дни проходили занятия по боевой подготовке. С механиками-водителями провели тактико-техническую конференцию, где изучали боевой опыт по лучшему использованию техники. Через пять дней прибыл еще 21 танк для второго танкового батальона.

Почти круглосуточно занимаемся тактической подготовкой – штурмуем опорные пункты, преодолеваем препятствия, болота, водные рубежи. Занятия проводились и в ночное время, когда стояли белые ночи. К полудню, когда яркие солнечные лучи легче пробивались сквозь высокие деревья на землю, а тени сжимались до предела, мы вместе с саперами до семи потов мостили трудно проходимую лесную дорогу.

Неожиданно в районе Лодейного Поля загудела артиллерийская канонада. Над головой со свистящим шумом летели наши бомбардировщики. Мы все облегченно вздохнули: наконец-то началось наше наступление… Значит, с завоеванием и расширением плацдарма, наведением моста через Свирь тронемся и мы.

В батальоне провели партийно-комсомольское собрание с повесткой дня «Об авангардной роли коммунистов и комсомольцев в бою». Механика-водителя Илью Пакулина приняли в партию, а Михаила Ивановича Асеева – в кандидаты.

Илья Пакулин в своем заявлении написал:

«После победы Октябрьской революции В. И. Ленин призвал пролетариат довести революцию до конца. Он сказал, что конечная цель революции – победа пролетариата. На нашу землю напали немецкие фашисты. И теперь наша конечная цель – победа. Поэтому буду сражаться до победного конца или погибну. Прошу принять меня в партию Ленина».

В 4.00 24 июня, совершив своим ходом марш, передислоцировались ближе к Лодейному Полю. А в час ночи следующего дня, после рекогносцировки, заняли исходные позиции для переправы через Свирь. Помнится, в начале войны, проезжая через этот город, я видел его красивым, утопающим в зелени. Во что превратили его теперь варвары – осталось лишь одно название. Домов почти нет. Вдоль изрытых снарядами и бомбами улиц тянулись траншеи…

В годы войны мне приходилось переправляться через Неву и Днепр.

Впереди – река Свирь (шириной 350 метров), которую предстоит форсировать. Над рекой стоит еле заметный белесый туман. Стрельбы почти не слышно.

– Чувствуется, далеко погнали наши фашистов, – проговорил стоящий около танка комроты Чернега.

– Далеко не уйдут, товарищ старший лейтенант, догоним, – усмехнулся механик-водитель Пакулин.

Минут через сорок прибежал с переправы замкомбата капитан Лодвиков.

– На переправу! – скомандовал он и по подразделениям начал направлять танк за танком на понтонный мост. Переправой руководил замкомбрига Д. Е. Клепко.

Пока бригада с приданными ей частями переправлялась, впереди действовала разведывательная группа. По возвращении начальник разведки Урсов доложил комбригу, что до Олонца противника нет. Маршрут движения – труднопроходимый не только для колесных машин, но и для танков. Все мосты через реки разрушены. На ряде участков дорог имеются завалы, взорванные дорожные дефиле. Наши успели разминировать лишь проезжую часть дороги, и то не везде. Что касается обочин, они сплошь в минах. Выслушав доклад Урсова, комбриг срочно вызвал к своему танку командиров батальонов.

– Здесь каждый куст, каждый камень, бугорок могут принести неприятности, – сказал комбриг. – Надо немедленно заготовить и вооружиться щупами.

– Вот такими, – показал начальник инженерной службы бригады майор Громыко на полутораметровую палку с забитым на конце длинным металлическим штырем.

– По два-три таких щупа иметь на борту танка! Без них – ни шагу и ни по какой нужде! Не забывайте: всюду – мины, – строго приказал комбриг полковник Юренков.

Когда мы двинулись в путь, убедились в этом сами. На обочинах дороги в направлении на Олонец через каждые 70—100 метров лежали еще не убранные горы извлеченных из земли нашими саперами противотанковых и противопехотных мин. Каких только ловушек не наставили супостаты! Вот в траве протянута стальная проволочка. Трудно заметить ее, если даже смотришь под ноги. Попробуй, задень, – так треханет мина! Если лежит на земле или в траве какой-либо предмет – никелированный разводной ключ, портсигар, финский автомат, велосипед и т. д. – не подходи близко: от них тянутся незримые проволочки к противопехотной мине – и можешь остаться без рук, без ног. Ехавшая сзади нас автомашина штурмового инженерного батальона задела повозку с кухней, которая покатилась в кювет и, налетев на противотанковую мину, подорвалась – в результате погиб один человек и лошадь.

Вместе с танкистами следовали и наши стрелковые части.

– Титан, Титан! – подгонял свою лошадь командир полка, пожилой подполковник.

А Титан – ни с места, только фыркает. Не помогает и плетка.

– Товарищ подполковник, Титан что-то учуял, – доложил его связной.

Посмотрели внимательно. Метрах в двух впереди торчит запал плохо замаскированной мины. Когда обезвредили ее и убрали, лошадь тронулась.

Преодолевая всевозможные препятствия, мы двигались вперед. В этом была большая заслуга инженерного и мостового батальонов, а также разведывательной группы бригады, возглавляемой начальником инженерной службы майором Громыко, помощником начальника штаба по разведке Урсовым и помощником по оперативной работе капитаном Краснянским. Они, проделывая вместе с инженерными подразделениями во вражеских заграждениях проходы, по дорогам, лесным тропам прокладывали путь нашим частям.

Первый узел обороны врага встретили на северном берегу реки Олонки в районе Олонца. Когда подходили к реке наши танки, на противоположном берегу стрелковые подразделения добивали оставшихся фашистов. Горел склад с боеприпасами. Снаряды часто рвались и разлетались во все стороны. Саперы проделывали для танков проходы в минных полях.

На переправу танков с большим интересом смотрели наши пехотинцы. Многие из них не видели ни разу нашу тридцатьчетверку. И то, что такая стальная громадина, погрузившись по башню в воду, выбрасывала над собой огромный фонтан воды и шла по дну, вызвало у них большое удивление. Когда танк механика-водителя Ивана Якушина, грузно вынырнув из воды, первым вышел на берег, его моментально окружили наши пехотинцы и с любопытством стали рассматривать машину. Затем начали расспрашивать Якушина о там, каким образам он смог переправиться через реку.

– Не боязно было идти по воде? Не сдрейфил, что утонешь? – спрашивал у Ивана смуглолицый пехотинец.

Иван Сергеевич Якушин был смелым танкистом. Он отлично знал технику и водил танк классно. Был веселым, любил пошутить с бойцами, рассказать анекдоты.

– Ничуть не боязно. Только радист забыл заткнуть прицельное отверстие лобового пулемета. Представляете, в это отверстие попадали мелкие рыбешки и вылетали через выхлопные – уже в жареном виде, – улыбнулся Якушин.

Все окружающие моментально повернули головы в сторону Олонки. Затем раздался оглушительный хохот, от которого испуганно вздрогнули стоящие недалеко кони.

Поспешно отступая под ударами наших передовых частей, противник упорно сопротивлялся. На заранее подготовленных узлах сопротивления – реках, озерах, высотах – он стремился остановить наше продвижение.

Первый заслон врага около озера Пало-ярви встретила наша танковая разведка, возглавляемая майором Урсовым. После короткого боя передового отряда под командованием майора Платицына противник был сбит и отброшен на правый берег реки Тулома-йоки, но мост через реку он успел взорвать.

Майор Урсов с начальником штаба Зевцовым-Лобановым отыскали брод. Приданный бригаде самоходно-артиллерийский полк переправил вброд свои тяжелые самоходные орудия. А через четыре часа под прикрытием танков и автоматчиков саперы восстановили мост, и по нему переправилась наша техника.

В ночь на 5 июля 1944 года передовой отряд, составленный из второго танкового батальона майора В. Е. Калитовского, совместно с третьим батальоном морской пехоты и ротой автоматчиков бригады лейтенанта Когута, встретил укрепленный узел противника на высоте 68,6.

После двухчасового боя почти полностью уничтожен 21-й пехотный батальон 8-й пехотной дивизии, дивизион артиллерии и три минометных батареи финнов. В этом бою погибли парторг танковой роты старший лейтенант Я. Ш. Гельфанц, лейтенант М. Г. Когут и некоторые другие.

Противник далеко не ушел. Закрепившись в пяти километрах – на высоте 84,0, сильным артминометным и ружейно-пулеметным огнем он остановил наше продвижение.

Теперь в передовом отряде действовал батальон Платицына. Чтобы подавить на высоте вражескую артиллерию, комбриг приказал сделать огневой налет по ней прямой наводкой батареи СУ-152. Предварительно рота автоматчиков Михаила Мельникова и взвод противотанковых ружей лейтенанта Владимира Рогова, обойдя по болотам высоту справа, вышли к ее северным скатам, преградив путь отхода противнику.

Потеряв около двух рот убитыми, оставив все огневые средства, побитые велосипеды, уцелевшие вражеские вояки разбежались по болотам.

В этом бою особенно отличился механик-водитель комсомолец Ибрагим Бядратдинов. Он, проскочив с ходу через мост, гусеницами раздавал два дзота и прикрывающих огнем мост восемь солдат врага. Огнем из другого дзота его танк был подбит и загорелся. Тяжело раненный командир не мог выйти из танка. Бядратдинов, сам контуженный, сквозь пламя и дым, под автоматным огнем вынес из горящей машины командира. Отстреливаясь, сумел перевязать его и оттащил в укрытие. За этот подвиг комсомолец Ибрагим Желалдинович Бядратдинов был награжден орденом Красного Знамени.

Третьи сутки по просекам, лесным тропам, а порою по бездорожью, по мере гатирования саперами участков маршрута движения, прикрывая их работу огнем танков, продвигаемся вперед. Сопротивление противника нарастает.

Преодолев прикрываемый сильным огнем минированный участок и обив вражеские заслоны на высоте 98,8, передовой отряд к полуночи 7 июля вышел на шоссейную дорогу Кясняселькя – Леметти и подошел к пятому по счету узлу сопротивления врага – реке Пенса-йоки.

Мост через реку взорван. Подступы к ней прикрываются огнем около десяти артминбатарей с высоты 103,0 и расположенных на противоположном берегу дотов. Кроме того, переправа находится под непрерывным огнем автоматов и пулеметов. Все это в значительной мере затрудняло работы по наведению нового моста. Автоматчики и легкие танки Т-37 (амфибии танкового полка майора Кротова) форсировать реку вброд из-за быстрого течения не могли.

Артиллеристы передового отряда вступили в бой с противником. Тем временем под прикрытием пехоты и танков на левом фланге саперы взвода И. А. Кухтенкова вместе с разведчиками отыскали брод для средних танков.

Переправившиеся первыми через Пенса-йоки вброд танковая рота старшего лейтенанта О. И. Загоруйко, взвод парторга второй роты старшего лейтенанта Г. Д. Смолина, танки лейтенанта А. Ф. Макеева и младшего лейтенанта П. М. Лебедева вместе с самоходными орудиями, выйдя на шоссе, стремительной атакой продвинулись вперед на три километра. С ходу захватив переправу через Уксун-йоки, танкисты в упор стали расстреливать вражеские огневые точки. Затем, взаимодействуя со стрелковым полком, форсировали с боем Уксун-йоки и Уома-оя, а утром 8 июля овладели Уомой.

В этом бою большую огневую поддержку наступающим подразделениям оказывала выдвинутая во вражеский тыл минометная рота лейтенанта П. С. Зайцева. Противник потерял под Уомой до двух рот пехоты, оставил на поле боя свою артиллерию и много стрелкового оружия.

Наличие множества минных полей, противотанковых рвов, каменных завалов, проволочных заграждений и сидящих на деревьях снайперов – «кукушек» в районах западнее Соппи и Кумолы в значительной степени замедлило продвижение наших частей.

Кроме саперов нередко разминированием занимались и танкисты. Комбинированные – противотанковые и противопехотные – минированные участки осложняли работу. При извлечении мивы из земли тяжело ранило командира танкового взвода лейтенанта Д. И. Кихтенко.

Передовой отряд нашей бригады вместе с приданными инженерными и артиллерийскими частями под командованием майора Платицына, проделывая проходы в сплошных минных полях, дефиле (узкие места), расстреливая каменные завалы, подавляя прикрывающие их огневые средства противника, а также длинными пулеметными очередями освобождаясь от «кукушек», настойчиво продвигался вперед: занял Соппя, вышел западнее Кумолы.

Двигаясь впереди танков, комбат Платицын, вооружившись щупом, лично принимал участие в разминировании. Через узкие проходы во всевозможных искусственных и естественных препятствиях он пропускал танки, самоходные орудия. Это вызывалось обстановкой: саперные подразделения имели большие потери, а дело требовало продвижения.

По рации осуществлялась связь с танками и командирами приданных частей. А с остальными взаимодействующими – артиллерийско-минометными, инженерно-саперными, разведывательными, хозяйственными и другими подразделениями – связь поддерживалась штабами. Поэтому в передовом отряде был почти весь штаб бригады и батальона.

Начальник штаба майор Н. Н. Назаренко, замначштаба по оперативной работе майор Н. Н. Кабанов, помначштаба С. В. Краснянский, начальник штаба первого танкового батальона капитан Л. Н. Зевцов-Лобанов в любой боевой обстановке четко организовывали работу оперативной группы, увязывали, согласовывали взаимные действия между подразделениями и частями. Порою они непосредственно руководили боем танковых групп, работой инженерных подразделений по устройству проходов, разминированию минных полей, разведкой бродов через реки; уточняли, куда и кто должен вести огонь.

Редко видели в передовом отряде бригадного разведчика Урсова. Он со старшиной Василием Черниковым, сержантом Николаем Соколовым и другими бойцами «пропадал» впереди или на флангах, следуя как тень за противником, собирая о нем необходимые данные.

Как-то колонна главных сил догнала передовой отряд.

– Семенов! Иди вперед, уточни, почему остановились, – приказал мне наш ротный Чернега.

Мы с адъютантам штаба батальона Алексеем Болотовым побежали вперед. Видим: впереди комбат Платицын вместе с саперами в поте лица вытаскивают из земли и укладывают в штабеля противотанковые мины, а танковые пулеметы и автоматчики, прикрывая разминирующих, ведут огонь по макушкам деревьев, где находились снайперы противника. Вижу: среди саперов, засучив рукава, роется в песке, вытаскивая мины, заряжающий танка Демид Малинин.