Текст книги "Это было на рассвете"

Автор книги: Николай Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава III
ЗАРЯ ПОБЕДЫ

Перед «Большой Зорькой». – На Берлин! – Размышление после войны.

За ночь Кольский полуостров остался позади, теперь мы ехали по карельской земле. В этих местах за время войны побывал я дважды, но каждый раз – знойным летом. Теперь тут – в полном разгаре зима. Кругом словно все оцепенело в ночной, морозной дреме. За окном нашей теплушки проплывают железнодорожные станции, полустанки, поселки. Белый снег щедро укрыл землю, крыши домов. На бархатисто-зеленых ветках высоких остроконечных красавиц-елей медленно раскачиваются серебристо-белые шапки. Любоваться такой красотой природы – одно удовольствие. Она напоминает мне родные места. И, наблюдая с затаенным дыханием эту красоту, невольно испытываешь тоску по родному краю. В эту пору над скованной морозом родной и милой речкой Юшут склонились одетые в белую пушистую шубу ольха, ивы. Родники Юшута, пожалуй, и теперь не поддаются морозам, никакой силе не заковать их в ледяной панцирь.

Мороз для нашего вагона нипочем. Справно работает жадно пожирающая дрова и уголь печка. Настроение у каждого из нас, как всегда, приподнятое. Мы проникнуты чувством огромной радости, что едем на фронт. Обговорили меж собой обо всем. Теперь разговор идет лишь об одном – где посчастливится произвести последний победный выстрел? Внутренне каждый мечтал сделать это в столице фашистской Германии.

Пункт назначения нам неизвестен. А может быть, вышестоящее командование еще окончательно не решило, на какой участок фронта направить нашу бригаду? На каждой узловой станции мы стараемся узнать, в какую сторону открыт светофор.

Наш эшелон проследовал через Волхов, Чудово, Калинин, Москву, Смоленск, Могилев. Наконец, пробыв в пути ровно пятнадцать суток, рано утром остановились на станции Осиповичи, что в Могилевской области. Это был конечный пункт. К вечеру выгрузились все эшелоны бригады.

Расположились мы в каменных казармах из красного кирпича. Вначале было непривычно. Ведь за три года и семь месяцев войны, если не считать госпиталей, всегда располагались в танке, землянках, палатках. А теперь, как в мирное время, – в казарме, да на персональной кровати. Надо не надо – ворочались, словно маленькие, потому что было интересно. Однако каждый из нас думал и настораживался: надолго ли мы тут расположились?

– Приказано планировать боевую подготовку, – с приятной улыбкой проговорил начальник штаба батальона капитан Смак. Его улыбку я понял сразу. Смак был заядлым штабистом. Любил составлять расписания, всевозможные инструкции и табели постам.

– Товарищ капитан, что нового в штабе бригады? – спросил я у него.

– Новостей много, готовься на другую должность, то есть – изучать новую машину, – хитро улыбаясь, ответил мне Смак.

– Можно поточнее, если не секрет?

– Секретного тут нет ничего. Из батальонов сделают тяжелотанковые полки. В прошлую ночь первый батальон уже получил боевую матчасть. Разгружали всю ночь. Вот и все.

– Когда получим мы?

– Сегодня или завтра.

В это время в коридоре прозвучала команда дежурного по батальону:

– Батальон, смир-р-р-но!

Через несколько минут в казарму вошел начальник штаба бригады подполковник Н. Н. Назаренко. Рядом с ним был молодцеватый, низкорослый, плечистый незнакомый подполковник и командир нашего батальона капитан Лодвиков, Мы догадались: незнакомый подполковник – наш командир полка. Когда он разделся, на его гимнастерке засверкали пять боевых орденов, в том числе – два ордена Боевого Красного Знамени.

– Ух ты, братцы! – удивился кто-то. Подполковник косо взглянул в ту сторону.

– Я – Ульян Никитович Ермоленко, командир формирующегося тяжелотанкового полка, – представился он, молча пожимая нам руки. Его немигающие серые глаза, строгое лицо, крутой подбородок, широкие брови давали нам право предполагать в нем жесткий, сухой характер. Потом он так же молча обошел все выделенные для батальона помещения.

– Когда расположились, товарищ Лодвиков?

– Часов двадцать тому назад, товарищ подполковник.

– Молодцы! Вижу порядок. За это время больше-то и не сделаешь, – одобрительно сказал командир полка и впервые улыбнулся.

– Соберите, товарищ Лодвиков, свободный личный состав. Надо представиться бойцам и командирам, да заодно побеседовать. Знакомство в строю, на скорую руку, – не дело.

Подполковник Ермоленко прежде всего рассказал личному составу о себе. Затем проинформировал, что наша бригада переходит на новый штат и будет состоять не из батальонов, а из трех тяжелотанковых полков. С завершением формирования и боевого сколачивания танковых экипажей, подразделений бригада отправится на фронт. Машины с экипажами для нас должны прибыть сегодня или завтра. Командир полка особый интерес проявлял к боевым качествам танкистов. Многих расспрашивал. Было задано немало вопросов и ему. Поскольку танки прибудут с экипажами, всех интересовало, не окажется ли прежний состав «за бортом». Командир полка ответил, что в основном будет зависеть от того, с какой подготовкой прибудут маршевые роты, но командование постарается максимально сохранить опытный, испытанный в бою состав.

Знакомство с командиром полка длилось около двух часов. Не подтвердились наши предположения о характере подполковника. Ульян Никитович оказался человеком удивительно простым и душевным, жизнерадостным и общительным. Его высокие командирские качества и боевой опыт стали раскрываться нам каждодневно.

Рано утром следующего дня прибыл эшелон с маршевыми ротами и для нашего полка. Подполковник Ермоленко повел весь личный состав на его разгрузку. Кроме танков, требовалось разгрузить боеприпасы, горюче-смазочные материалы, запасные части и т. д.

– Товарищ лейтенант, появился земляк ваш, – сказал мне старший писарь Дмитрий Виноградов, показывая именной список прибывших. Там значился командир танка лейтенант Изотов Александр Иванович, из города Козьмодемьянска.

После ужина я хотел сходить в роту к Малинину, чтобы узнать, зачислили ли его в экипаж, и заодно сообщить об Изотове. Но меня опередили. Оба земляка уже были в нашем тускло освещенном коридоре. Вижу: стоит Малинин и рядом с ним чуть пониже ростом – лейтенант. На груди сверкали два ордена Красной Звезды.

– Александр Изотов, из Козьмодемьянска, – протянул он мне руку.

– Низкий поклон земляку. А я собрался к Демиду Сергеевичу, – проговорил я, пожав им руки.

Не стал спрашивать, какими судьбами он оказался среди нас. И так ясно, что привела фронтовая дорога. Приятно встретиться с земляком на фронте. Словно повидаешься с родным братом.

– Ты уже в экипаже? – спросил я у Малинина.

– Да, заряжающий тяжелого танка «Иосиф Сталин» № 435, – гордо ответил Демид.

– Мне дали взвод, – тоже не без гордости сказал я.

– Успел написать письмо Анне Демьяновне, – улыбнулся Малинин.

– Молодец, Демид Сергеевич. Скажите мне ваш адрес, то есть теперь наш. Надо сообщить маме, – обратился к нему Изотов.

Но это не основное. Главное, что нас интересовало – фронтовые пути друг друга. Однако все ждали удобного момента. А когда он наступил, старались говорить о своих боевых делах. У каждого из нас – на лице следы ранения. Изотов то и дело щурил левый глаз. Позже выяснилось, что это – результат четырехкратного ранения. В мягких тканях лица чернели мелкие осколки.

– Надо подымить, днем не было времени, – проговорил Изотов и, вытащив из кармана, положил на стол портсигар.

Я не стал говорить, что у нас не курят.

– Ничего себе! Никак, портсигар издырявила пуля?! – удивился Малинин.

– Угадал, Демид Сергеевич. Это память о первом дне войны, – доставая папироску «Красной Звезды», уточнил Изотов. – В пять утра 22 июня под Перемышлем сделал первый выстрел. Вижу: гитлеровский автоматчик, нет спасу, строчит с чердака. Я осторожно поднялся туда. Из темного угла крикнул ему: «Хенде хох!» Думал, поднимет руки. Но не тут-то было. Фашист резко повернулся и застрочил по чердаку. Благо, что не с того угла начал. Если б не успел выстрелить из пистолета, то он бы меня накрыл, как пить дать. Вышло, что пострадали лишь портсигар и брюки.

– Ты бы по чердаку-то ударил из танка, – вставил Демид.

– Нет, друзья. Я тогда служил в пехоте, занимал должность помкомвзвода. Затем какое-то время стрелял из 50– и 82-миллиметровых минометов, а потом был направлен в танковое училище.

Наша беседа продолжалась до позднего вечера. Мы поняли, что наш земляк – испытанный в боях командир.

В связи с переходом на новый штат работы прибавилось всем. Штабы полков и бригады по мере прибытия маршевых рот занимались формированием подразделений, учетом личного состава и планированием боевой подготовки. Командиры следили за качественным подбором расчетов экипажей. Одних из вновь прибывших пришлось заменить. Некоторые механики-водители, не посидев в кювете и не сбив деревьев, не сумели довести свою машину даже от железнодорожной станции до расположения части. Тяжелые танки со 122-миллиметровой пушкой были для нас новыми по качеству и конструкции. Потому было важно как можно быстрее начать боевую учебу.

Большая работа легла на партийно-политический аппарат бригады. По сути дела, пришлось начать все с азов. Прежде всего, взять на учет всех вновь прибывших коммунистов и комсомольцев. В экипажах, взводах, ротах необходимо было подобрать агитаторов, создать партийные группы, избрать секретарей партийного и комсомольского бюро и провести с ними инструктивные занятия, организовать партийно-комсомольскую учебу. Кроме того, политработники принимали самое активное участие в определении личного состава на новые штатные должности. Многие вновь прибывшие бойцы и командиры оказались вне штата. Они со слезами просили не направлять их в резерв. Кому хотелось сидеть в резерве? Все рвались на фронт, на последний штурм. Осуществить то, о чем мечтали долгие годы.

Через неделю новое формирование было завершено. Бригада укомплектовалась 65 тяжелыми танками. Весь колесный парк был также обновлен. Теперь в состав бригады организационно вошли три тяжелотанковых полка: подполковников Александра Григорьевича Цыганова, Митрофана Кирилловича Середы и Ульяна Никитовича Ермоленко. Кроме того, имелся ряд отдельных подразделений.

Когда боевая матчасть была получена и укомплектована личным составом, мы приступили к боевой учебе. Зампотех полка старший техник-лейтенант Иван Никитович Козлов, начальник артснабжения Иван Петрович Козлов, начальник связи капитан Иван Федорович Жданов и командиры подразделений добивались от экипажей танков овладения в совершенстве новой техникой. Танкисты настойчивой учебой готовили себя к решающим боям.

С завершением подготовки экипажей провели ротные учения, затем – тактические учения полков с боевой стрельбой из пушек и пулеметов. Наконец, бригада, совместно с одной из гвардейских танковых бригад, провела двухстороннее учение.

В канун годовщины Советской Армии стояла теплая, почти весенняя погода. Днем таял снег, и под ногами хлюпала снежная каша, а по ночам подмораживало.

24 февраля началась погрузка. Вскоре наш состав по только что восстановленному пути, грузно постукивая на стыках рельсов, направился на Запад. Впереди – Польша, за ней – Германия.

Вот эшелон медленно идет по мосту через Вислу. По мутной воде плывет какая-то снежно-ледяная масса. Виднеются заваленные талым, серым, ноздреватым снегом развалины Варшавы. На что стал похож великий, красивый в прошлом город? Впрочем, досталось не только Варшаве, но и тысячам других больших и малых городов и сел Европы.

Проехали Познань. Без малого часа через два пересекали польско-германскую границу. В вагоне было оживленно. Не сравнить с сорок первым годом, когда нам в пути на Алакуртти объявили о начале войны с Германией.

В центре внимания молодых танкистов, как всегда, – москвич механик-водитель старшина Иван Сергеевич Якушин. На груди у него – ордена Красной Звезды, Славы третьей степени и несколько медалей. Вряд ли кто во всей бригаде так складно умеет рассказывать фронтовые анекдоты. Был он мастером часовых дел. В сумке от противогаза, в банках находилось у него несколько десятков самых разных ручных и карманных часов. На ремонт принимал их безотказно от каждого. При этом каждый раз повторял:

– Механизм у ваших часов починим…

Вот и на этот раз копается он с часами и одновременно «морозит»:

– Вот вам бог! Вот на груди боевой орден Красной Звезды. За что удостоили? За уничтоженный дымовой шашкой немецкий танк Т-3. А «Слава»? Это за зверя, то есть «тигра». Выстрелил в ствол пушки из ракетницы, ракета по стволу проникла в башню, а там, сами знаете, – снаряды, грохнул взрыв. Я ведь всего-навсего механик-водитель. В моем распоряжении ни пушки, ни пулемета, вот и выкручиваешься… А как гонялся за мной под Курском немецкий снаряд?

Разумеется, старшина Якушин ни шашкой, ни ракетницей танки не уничтожал. Но что он был смелым, находчивым в бою, это мы знали давно. «Красную Звезду» он получил за бои на Курской дуге, «Славу» – за Север.

– Пересекаем немецкую границу, – проговорил, посмотрев на карту, сидящий на второй полке командир роты капитан Иван Максимович Ткаченко. Все бросились к окну и к приоткрытой двери вагона. Перед глазами проплывала территория врага. Несколько минут все молчали, словно в рот набрали воды. Правда, кто-то из молодых, кому не пришлось пока участвовать в танковых боях и сражениях, крикнул: «Ура-а-а!» Даже бросился в пляс. Но, посмотрев на исковерканные осколками, обожженные и закопченные порохом суровые лица бывалых танкистов, на груди которых сверкали по два-четыре ордена и медали, умолк. К тому же Иван Якушин ему шепнул:

– Когда петух поет не вовремя, ему сносят голову.

Нет слов, умудренные боевым опытом танкисты внутренне радовались больше, чем молодое пополнение. Но в эти минуты каждый прошедший войну боец, командир мысленно вспомнил пережитое в годы войны. Каждый из них прекрасно понимал, какие огненные годы привели нас на вражескую землю. Сколько верных сынов нашей Родины погибло, сгорело, выпуская по врагу последний снаряд, патрон, не желая сдаться в плен. Сколько погибло советских граждан в концлагерях и тюрьмах, расстреляно, замучено, повешено. Сколько погибло мирного населения от голода и вражеского огня в блокадном Ленинграде. Два года довелось сражаться на ленинградской земле. Сколько пота и солдатской крови пролито в сорок первом под Молосковицами, Бол. Парицами, Красногвардейском, Пушкином, Тосно, на легендарном, обагренном человеческой кровью небольшом Невском пятачке. Именно на этом крошечном плацдарме полегли храбрейшие из храбрых. Здесь, на обугленной земле, вздыбленной бомбами, снарядами, более четырехсот дней и ночей удерживали врага советские воины ценою собственной жизни, не давая ему намертво блокировать Ленинград. В стужу и слякоть, месяцами не раздеваясь, не разуваясь, полуголодные, бойцы и командиры мужественно, с беззаветной храбростью отражали атаки гитлеровцев.

Это было в тяжелые для нас годы войны, когда мы не имели достаточного количества самолетов, танков, артиллерии. Теперь мы везем тяжелые танки, чтобы окончательно похоронить фашизм. Ждали мы этого около четырех лет и знали, что рано или поздно час расплаты настанет. Вот которые сутки едем и ни один вражеский самолет не смеет приблизиться к нашему эшелону. Видимо, не подпускают их близко наши истребители или мало осталось у гитлеровцев самолетов. Пожалуй, то и другое.

– Вот и черная, пропитанная фашизмом немецкая земля, – проговорил вдруг кто-то.

– Земля, она не черная. Она такая же, как и наша, – возразил секретарь партийного бюро полка предельно скромный, немногословный капитан Василий Иванович Антонов. – Беда в том, что на этой земле живут еще люди, мозги которых пропитаны духом фашизма, стремлением к мировому господству. Выпустить этот дух – наша интернациональная обязанность.

Разговор в вагоне постепенно оживлялся. Поскольку передний край войны передвинулся на территорию Германии, никто не сомневался в ближайшем победоносном ее завершении. Потому многие заговорили о послевоенных делах, проблемах после увольнения в запас из армии.

В разгаре беседы ко мне подошел земляк Изотов. Ему, видимо, тоже хотелось помечтать.

– Коля, смотри, опять строчит письмо, – показал он на сидящего на верхних нарах около окна Малинина.

– Должно, Аннушке, ведь после того письма прошли уже вторые сутки, – улыбнулся он.

Заметив, что мы смотрим на него, Демид Сергеевич сказал:

– Нет, друзья! Вы – командиры, у вас впереди – академия. А я дальше своей деревни Мари-Кошпая – никуда. Там я родился, там стал трактористом. Помню, первую борозду провел и все лето не слезал со своего ХТЗ. Перепахал я земли нашенские вдоль и поперек. Буду продолжать обрабатывать ее до конца своей жизни. Вырастишь хороший урожай – золотые колосья колышутся на ветру, а в воздухе запахнет солнцем и хлебом. Как все это приятно. Смотришь, потом Аннушка с сынишкой Ваняткой на руках несет тебе обед.

– Товарищ старший сержант, вы часто вспоминаете свою жену, а не секрет, если о ней расскажете, – обратился молодой заряжающий с противоположных нар вагона.

– Что тут секретного? – улыбнулся Малинин. – Женился, как и все. Пришли мы к ней сватать со своим дядей Степаном – колхозным конюхом. Я был в чужом костюме, своего порядочного не имел. Было раннее солнечное утро религиозного праздника семика. Аннушка доила корову. Поняв, в чем дело, она растерялась.

– Кто растерялась, корова? – вставил механик-водитель Иван Якушин. Это вызвало взрыв смеха.

– Нет, она.

– Корова?

Опять поднялся смех.

– Дай же рассказать человеку, – одернул я Якушина.

– Невеста стеснялась даже взглянуть на меня. Была свадьба. Она скромна, застенчива и очень хозяйственная.

Демид Сергеевич, посчитав, что над ним смеются, притих. Но тут, виновато улыбаясь, Якушин проговорил:

– Я же пошутил, рассказывай дальше, Демид.

– Люблю я нашу землю. Она меня не обижала, надеюсь, не обидит я теперь, – задумчиво вздохнул Демид Сергеевич. – И что вы думаете? К осени заработал 50 пудов хлеба!

– И на базар?! – вставил опять тот же Якушин.

– Для базара не осталось. Надо было купить корову. Помогали брату Егору: у него как раз умерла жена, и он остался с двумя маленькими. Буду жив – буду помогать поднимать свой родной колхоз «Трактор». Если же не суждено, то пусть не поминают лихом, – закончил Демид Сергеевич, сворачивая свое письмо треугольником.

Рассказ Малинина задел душу многих. Несколько озадачились и мы с Изотовым.

– Меня из-за ранения не возьмут в академию. Из армии-то, пожалуй, уволят. Так что и я дальше своего Козьмодемьянска тоже никуда не поеду. Меня там ждет не дождется моя мама Нина Парфентьевна, – высказался Изотов.

– Если уцелеем, то конкретнее посоветуемся, земляки, около рейхстага, – улыбнулся я.

Выпустили «Боевой листок». Он начинался со статьи парторга полка В. И. Антонова «Вперед на Берлин, гвардейцы!» В памяти сохранились некоторые строки из стихотворения лейтенанта Михаила Бронникова:

 
Славное море – священный Байкал,
Гитлеру пулю бы, чтоб он не скакал!
 

«Боевой листок» нашего вагона оказался интересным и смешным.

Утрам на десятые сутки следования наш эшелон прибыл на станцию разгрузки Топпер. Колесные машины разгрузились в Швибусе.

Совершая своим ходом 76-километровый марш в район сосредоточения – деревню Маусков, мы миновали немало населенных пунктов. Местного населения – ни одной души. Оно эвакуировалось на Запад.

– Могли ли немцы подумать в сорок первом о такой судьбе, какая постигает их теперь? – проговорил как-то на привале командир полка подполковник У. Н. Ермоленко. – Бежали так, что не успели прихватить даже домашние вещи. Не смейте трогать их. Не за барахлом приехали мы сюда, – строго предупредил командир полка.

В половине двенадцатого ночи части и подразделения бригады: начали сосредотачиваться в сосновом лесу восточнее Маусков. Мы с заместителем начальника штаба полка по оперативной работе капитаном Смаком стали обходить вокруг нашего расположения, чтобы организовать правильно охрану территории.

– Товарищ капитан, правда, что во всей Германии естественного леса нету? – обратился я к Смаку.

– Вон посмотри, какими ровными рядами стоят сосны, – показывая рукой на лес, ответил капитан.

– Стоят-то они ровно и толстые, но наши кряжистее.

– Это верно, – согласился Смак.

Прошли мы еще метров сто по лесу.

– Вон что-то белеет на пригорке, – сказал я капитану.

Когда подошли, увидели: на постеленных под соснами перинах лежат три пожилые женщины. Цвет лица у них серый. Еле шевеля губами, медленно протягивают нам руки.

– Просят есть, – шепнул капитан Смак.

Мне стало не по себе. Вспомнился блокадный Ленинград. Тогда умерших голодной смертью заворачивали в простыни, увозили за город, ложили под деревья и хоронили.

– Николай, ты чего задумался? – спросил меня капитан.

– Да так, глядя на этих беспомощных женщин, вспомнил блокаду Ленинграда, – ответил я.

– Вот что. Пока я набросаю схему, сбегай быстро, доложи замполиту и узнай, что делать с ними. Может, быстро доставить в госпиталь, а то завтра будет поздно! – они окажутся на том свете, – приказал мне Смак.

Я быстро побежал в расположение.

– Товарищ капитан, вы не скажете, где майор Лукин? – обратился я к идущему мне навстречу парторгу полка Антонову.

– В чем дело?

– С капитаном Смаком рядам с расположением обнаружили трех умирающих немок, – доложил я.

– Майор в ротах. А женщин надо спасать, – оказал мне Антонов.

Майора Петра Нестеровича Лукина я нашел в роте технического обеспечения. Присутствовал он там на собрании водительского состава. Дело в том, что при совершении марша две машины наткнулись на придорожные деревья. Поэтому и пришлось разъяснить правила вождения колесных машин на немецкой территории, где узкие дороги обсажены многолетними деревьями. Свернул с метр в сторону – налетел на посадку, покалечил себя и машину.

Когда доложил майору о цели прихода, он сказал:

– Наш враг – гитлеровская армия, правительство, а не мирное население. Поэтому передайте приказание нашему медику Урде немедленно оказать женщинам медицинскую помощь, покормить, спасти им жизнь.

Придя в себя, женщины стали проклинать Гитлера. Говорили, что не могли и подумать о помощи русских. Они рассказали, что эвакуировались почти с польской границы. Имущество везли сами на тележке. Оставшись без продуктов питания, обессилели и легли на землю, чтобы умереть.

С прибытием в новое расположение все подразделения занимались оборудованием мест для боевых машин и личного состава. Когда эта работа была завершена, дали команду всем привести в порядок внешний вид, пояснив, что во второй половине дня состоятся занятия по строевой подготовке.

Перед строем командир полка сказал, что 13 марта – День ввода в строй боевой матчасти. Поэтому состоится общее построение полка. Кто-то из механиков-водителей бросил реплику:

– Товарищ подполковник, может быть, сначала будем штурмовать Берлин, а уже после победы маршировать?

Командир полка сразу строго проговорил:

– Мы будем маршировать, штурмовать, а потом победно еще маршировать!

Несмотря на то, что многие давно не занимались, танкисты показали хорошую строевую выучку. Отличным строевиком и методистом оказался и сам командир полка.

В марте в восточной части Германии обычно стоит солнечная, сухая погода. Снегу нет, но пока не поднялась и трава.

Около десяти утра, в солнечный день наш полк уже стоял на просеке соснового леса в торжественном строю. Когда появились комбриг Юренков, начальник политотдела Жибрик и другие сопровождающие лица, комполка подал команду:

– Смирно-о-о! – Стало так тихо, что были слышны разговоры приближающихся офицеров. Подполковник Ермоленко подошел с рапортом к комбригу. Юренков, приняв рапорт и поздоровавшись с полком, говорил о замечательных боевых традициях бригады, о том, что долг каждого бойца и командира, вступающего в гвардейскую семью, – бережно хранить и умножать ее славу. Затем комбриг вручил новому пополнению нагрудный гвардейский знак, а награжденным – медали «За оборону Советского Заполярья».

Затем экипажи тяжелых танков получили формуляры машин. Командиры докладывали о боевой готовности. Поздравив нас с правительственной наградой, вручением боевой матчасти и пожелав быть мужественными и беспощадными к врагам в предстоящих боях, полковник Юренков объявил, что с завтрашнего дня приступаем к боевой учебе, чтобы хорошо подготовиться к решительному штурму Берлина. С краткой приветственной речью выступил перед личным составом полка начальник политотдела Жибрик. Потом состоялся строевой смотр.

День выдался отменный. И погода радовала, и настроение бодрое. Все понимали, что впереди – последний, решающий штурм Берлина. После общего построения веселое настроение сменилось заботой о матчасти. Танкисты, переодевшись, пошли к своим машинам. Прежде всего каждый экипаж на левой стороне своего танка старательно нарисовал белилами на фоне пятиконечной звезды белого медведя, номер танка, а на правой стороне вывел слова «Даешь Берлин!».

– Товарищ майор, что значит белый медведь на башне? Почему бы не нарисовать, скажем, волка, зайца? – обратился с вопросом к замполиту полка майору Лукину молодой заряжающий.

Майор ненадолго задумался. Потом ответил:

– Раньше бригада вела тяжелые бои в трудных условиях севера. На боевых и вспомогательных машинах она имела такую эмблему. В боях личный состав показал высокие образцы мужества и умения воевать с врагом. Теперь эта эмблема является символом и гордостью прежних славных боевых традиций, и она будет воодушевлять нас на новые боевые подвиги. А для врага танки с эмблемой белого медведя известны как страшная сила, против которой не могла устоять никакая мощная оборона. Понятно?

– Понятно, товарищ майор.

Так с новой силой забурлила жизнь в подразделениях. Автоматчики, прикрепленные к танкам по 4—5 человек, в свои подразделения уходили только к отбою. Они помогали танкистам в обслуживании машин, изучали их боевые свойства, тренировались в посадке на танк и высадке с него и т. д. Политработники бригады и полков с подъема до отбоя находились в подразделениях. Не проходило и дня, чтобы не побывал в них начальник политотдела Жибрик. Так, в этот день с личным составом полка проведена беседа о роли и значении действий нашей тяжелотанковой бригады в предстоящем бою. На следующий день политотдел бригады вместе с заместителем командира полка по политчасти, с командирами, парторгами, комсоргами и агитаторами организовал однодневный сбор. На этих занятиях были даны отправные данные для работы с личным составом подразделений в подготовительный период и в ходе самих боев.

Командиры танков и механики-водители присутствовали на показных занятиях по преодолению ручьев и искусственный каналов при помощи изготовленных саперами гвардейской штурмовой бригады барабанов и перекидных колейных мостов. Начальник связи бригады майор Гладышев вместе с капитаном Ждановым от них принимали зачеты по знанию матчасти радиостанции тяжелого танка, умению вступать в связь на кварцевых и плавных диапазонах, практической передаче сигналов, команд и радиограмм.

Двухнедельная работа по подготовке к новым боям осталась позади. 28 марта состоялось собрание партийного актива бригады с повесткой дня: «Задачи коммунистов в решающих боях за Берлин». Партактив подвел итоги подготовительного периода и доложил о готовности коммунистов к предстоящим боям. Горячо и страстно говорили коммунисты о великой чести – участвовать в разгроме гитлеровцев в Берлине. Все гордились этой исторической миссией. Выступивший на собрании Герой Советского Союза лейтенант Асриян сказал:

– Танковый взвод, которым я командую, к решительному штурму Берлина готов. Заверяю коммунистов партийного актива, что с честью выполню любое боевое задание.

Командир роты старший лейтенант Андрей Иванович Хохлов заявил:

– Танкисты роты имеют великое желание скорее вступить в бой и будут драться с беззаветной храбростью. – Он предложил каждой роте иметь красное знамя, чтобы водрузить его над рейхстагом.

В ответ на выступление Хохлова секретарь партбюро капитан Антонов сообщил, что в полку заготовлено шесть красных знамен. С яркой речью выступил начальник политотдела полковник Жибрик.

– Мы – на земле немецкого народа не для того, чтобы убивать невинных старых граждан и детей, – сказал он. – Все это нам, советским людям, не свойственно. Мы и на земле врага должны остаться освободителями. Надо рассказать нашим воинам о немецких социалистах-интернационалистах – Кларе Цеткин, Карле Либкнехте, Розе Люксембург. Все они были друзьями В. И. Ленина. Отметим же, товарищи коммунисты, 75-летие со дня рождения нашего вождя решительным штурмом фашистского логова.

Собирался выступить на собрании и я, но не смог. Во время перерыва мне передали открытку, где сообщалось о том, что моя мать Анна Ильинична, во время перевозки сена сильно простудилась и от воспаления легких 6 января умерла. (В связи с передислокацией открытку получил с большим опозданием.) Ко мне подошел Иван Васильевич. Выразив соболезнование, тихо сказал:

– Крепитесь, товарищ Семенов, день нашей победы близок. Первым поедете в отпуск на родину.

Собрание партийного актива проходило очень живо. Все выступающие коммунисты подтвердили свою готовность к штурму Берлина.

Как-то, дежуря по полку, я стоял около кухни и следил за раздачей пищи подразделениям.

– Товарищ лейтенант, к телефону! – позвал меня посыльный по штабу сержант Петр Григорьев.

– Запишите приказание, – послышался голос оперативного дежурного по штабу бригады. И я записал: «Нарезу» с заместителем к девяти явиться к «хозяину». Подпись – Назаренко».

Когда доложил телефонограмму командиру полка, он приказал предупредить ротных о готовности к передислокации, а сам с майором Лодвиковым побежал в штаб бригады.

Комбриг, собрав офицеров штаба, командиров полков с их заместителями, повез их на рекогносцировку к реке Одер. Возвратились они перед наступлением темноты.

В эту же ночь два танковых полка нашей бригады переправились через Одер. В следующую ночь, плавно покачивая понтонный мост, один за другим устремились на противоположный берег тяжелые танки и нашего полка. Мутные волны Одера тихо касались стальной ленты моста, по которому ходило несколько человек понтонеров. Начинало светать. В воде то тут, то там рвались снаряды. Вижу: недалеко от берега по пояс в воде стоит лет тридцати понтонер. Одной рукой придерживает ломом что-то, другой – подкручивает понтон.

– Что, сломался? – спросил я у него.

– Нет, плохо держится. За ночь-то расшатался, – ответил он.

– Можете простудиться.

– Ничего-оо-о. Не впервой. Только окоченели ноги. Вот у меня лекарство от простуды, – достал из кармана бутылку. Сделав из нее три глотка, улыбнулся и опять засунул в карман.