Текст книги "Это было на рассвете"

Автор книги: Николай Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Чай горячий?

– Никак нет. По-немецки – шнапс, по-русски – водка, а по-марийски – просто арака, – почти засмеявшись, ответил он.

– Ну, ты дае-е-е-ешь, грамотей!

– А то как же?

– А за арака-то от старшины не попадает?

– Ить он сам мне принес. Говорит: «Пей, сын марийского народа, Василий Игнатьевич Кушаков, маленькими глотками – и не простудишься. Продержись минут десять – заменю тебя другим. Ведь скоро победа, браток!»

– Ты, Василий Игнатьевич, откуда? Я из Моркинского района.

– Из Звениговского, села Сидельниково, на Волге, – весело ответил он и сделал еще два глотка из бутылки. – Тогда, земляк, угости куревом, если богат. Мои промокли, – обратился он ко мне.

– Папиросшо уло, а тулжо уке (папиросы имею, а огня-то нет), – ответил я ему по-марийски. – Огнем пользоваться-то не разрешается ведь, – предупредил я его и дал штук пять папирос.

– Я закурю потом, когда пройдут танки. – Он быстро расстегнул шинель и засунул папиросы в карман гимнастерки.

Ничего себе, на груди моего земляка блеснули ордена Красного Знамени, Красной Звезды, Славы третьей степени и несколько серебряных и бронзовых медалей.

– Будь здоров, земляк! Молодец! Запомню твой адрес. Поищу на всякий случай около рейхстага. Если останемся в живых, то, может быть, встретимся. А сейчас мне надо идти, – быстро проговорив, зашагал я впереди свое-го танка. Земляк непослушными губами буркнул «ера, ера» (ладно, ладно).

Собирая материал для настоящей книги, уточнил, что Василий Кушаков с первого дня мобилизации служил и воевал рядовым минером, понтонером, сапером в инженерно-саперном батальоне.

Конец апреля 1943 года. На смоленской земле весна в полном разгаре. Наша разведка установила, что гитлеровское командование готовит наступление. Поэтому, чтобы преградить путь вражеским танкам, надо было срочно заминировать танкодоступные места.

Выполнить эту задачу в районе Красная Нива с тремя бойцами – Василием Кушаковым, Федором Куяровым и Герасимом Никитиным – направился старший лейтенант Тимошенко.

В темное небо то и дело взлетали осветительные ракеты. Одна из них упала почти рядом, и сразу лихорадочно ударили вражеские автоматы. Минеры, не обращая внимания ни на разрывы снарядов, ни на свист пуль над головой, развернули работу: один на раскисшей земле отрывал лунки, двое ползком по грязи подтаскивали и закапывали на положенной глубине противотанковые мины. Когда к рассвету подморозило, работать стало легче. Чуваш Герасим, заметив мелькнувшие в кустах фигуры, прошептал?

– Кажется, фашисты.

– Надо их отогнать, иначе вся наша работа пойдет насмарку, – проговорил мордвин Федор Куяров.

– Это верно. Разнюхают район минирования и расстреляют, – согласился комвзвода. – Кушаков, ты моложе всех, поразведай, – приказал он.

– Есть, товарищ старший лейтенант, Я их, кереметов, отправлю к богу, – Шепотом ответил Василий и с автоматом пополз вправо, к кустарнику.

– Смотри, поосторожнее! Гранаты есть?

– Две.

Василий подполз к гитлеровцам почти вплотную. Услышал немецкую речь. Только трудно было определить, сколько их тут. Приблизился еще. Впереди был овраг, где тихо журчала талая вода.

«Пора кончать с ними. Не поползу же я в воду из-за них, когда и так промок до самого пупка», – подумал Василий Игнатьевич и прошил кустарник из автомата. Бросив вдобавок гранату, пополз обратно. Трудно сказать, всех ли фашистов он уложил, но одно было ясно: ответный огонь не последовая.

Уложив сто мин, минеры на рассвете возвратились в подразделение. В последующие ночи они уложили еще 600 мин.

Август 1943 года. Огненными закатами пылало третье огненное лето. Гитлеровцы, отступая, заминировали дороги. Василий Кушаков, умело пользуясь миноискателем, в течение суток проверил десять километров дороги. При этом обнаружил 185 искусно замаскированных вражеских мин.

На одном из участков фронта продвижение наших войск преградила река Десна. Василий Игнатьевич, обладая плотническим мастерством, в составе своего взвода приступил к постройке моста через реку. Находясь по пояс в осенней воде, устанавливал опоры. Потом с бойцами своей роты в районе Жданово построил и оборудовал НП начальника артиллерии Западного франта. За это начальник инженерных войск 33 армии гвардии полковник Филатов, принимавший участие в строительстве, объявил ему благодарность и сказал:

– А у вашего Кушакова руки золотые.

На всех фронтах Советская Армия успешно наступала. Враг отброшен за Днепр. Младший сержант Кушаков со своим отделением проводит разведку: отыскивает место для постройки моста через эту широкую реку. Далее он принимает участие в постройке моста через Неман. От вражеских пуль и осколков многие бойцы погибали и падали в воду, но работа продолжалась. Вот что написано в одном из его наградных листов:

«…На реке Неман младший сержант Василий Кушаков работал один за троих. Работал по грудь в воде и под сильным вражеским огнем, в месте быстрого течения реки он мастерски установил четырехрамные опоры. Работал трое суток без отдыха и сна, прокладывая стокилометровый путь наступающим частям. Своим примером, исключительным трудолюбием, смелостью и настойчивостью воодушевлял своих товарищей на выполнение боевых задач…»

В боях за станцию Сикерка и города Томань и Варта, следуя за боевыми порядками пехоты, Кушаков проводил инженерную разведку мостов и подъездов к ним.

Боевые действия развернулись на вражеской территории. В начале февраля последнего года войны наши наступающие части вплотную подошли к реке Одер. Вскоре завоевали плацдарм на ее левом берегу.

Младший сержант Кушаков с другими бойцами трудился без отдыха в течение нескольких суток: подтаскивал настил, по заполненной водой пойме реки перетаскивал тяжелые лодки, трижды собирал паром; трижды по пояс в ледяной воде работал, закрепляя лодки.

– Надо переправить пушки. Чей расчет пойдет первым? – обратился к личному составу командир инженерно-саперного батальона подполковник Коваленко.

– Товарищ подполковник, разрешите мне! – послышался громкий голос Василия Кушакова. Ведь его только что приняли в партию.

– А сумеешь пробиться?

– Я родился и жил на Волге. А она – не чета Одеру по ширине, да и берега крутые.

– Хорошо, идите, – после небольшого раздумья ответил комбат и взглянул на часы.

Из-за быстрого течения реки, ее 400-метровой ширины и ледохода было трудно грести. Причем частые и близкие разрывы снарядов и мин, большие льдины ежеминутно могли опрокинуть лодку с пушкой. Однако Василий Кушаков, напрягая все силы, проявляя мужество и бесстрашие, уверенно управляя веслом, лавировал среди льдин. За день расчет Кушакова переправил на левый берег Одера шесть пушек.

Переправившиеся танки поставили в специально вырытые ниши для стрельбы прямой наводкой с места в полосе линии обороны стрелковой дивизии.

Обрывистый западный берег Одера фашисты беспрерывно обстреливают со стороны Франкфурта. Особенно мощным обстрелам подвергался город Лебус и дорога, идущая под обрывом вдоль берега. Более того, с наступлением темноты совершали налет их самолеты. Они буквально сеяли огромное количество мелких бомб и гранат, покрывая большую площадь сплошным опием.

Плацдарм на западном берегу Одера, севернее Лебуса, был пока небольшим. На рассвете второго дня заместитель командира полка майор Лодвиков и заместитель начальника штаба капитан Смак повели нас, командиров рот, взводов, на рекогносцировку. До переднего края добрались ползком, потому что гитлеровцы беспрерывно обстреливали его. Сбивали даже стереотрубу автоматным огнем. Поэтому, хотя по траншеям мы поползали порядочно, однако уточнить наблюдением оборону противника нам все-таки не удалось.

Командир взвода лейтенант Пантелеймон Самсонов, чтобы просмотреть более внимательно оборону противника, несколько раз пытался высовывать голову, но каждый раз вражеский автоматчик брал его на прицел.

– Самсонов, выглядываешь очень неосторожно, – предупреждал его майор Лодвиков.

Лейтенант Пантелеймон Алексеевич Самсонов был смелым танкистом. Неоднократно отличался в боях, награжден орденами Красного Знамени и Отечественной войны первой степени. На этот раз он также проявил большую смелость, но осторожности не хватило. По высунувшейся голове Самсонова фашистский автоматчик выпустил очередь, и тот, сраженный путей, упал в траншею.

Через пять дней мы вернулись на восточный берег Одера. Совершив 36-километровый марш в районе города Кюстрин, переправились опять на западный берег. К утру 11 апреля сосредоточились на окраине деревни Маншнов и поступили в подчинение командующего гвардейской армией генерала В. И. Чуйкова.

С каждым часом приближался день генерального штурма Берлина. Гитлеровцы это понимали. Поэтому старались предпринять меры, чтобы сорвать, в крайнем случае, оттянуть срок нашего наступления. В день несколько раз пытались разбомбить переправу против Кюстрина, которая играла решающую роль в переброске наших войск на левый берег реки Одера. Осуществить этот план противнику не удалась – в воздухе господствовала наша авиация, а подступы к переправе прочно прикрывали зенитно-артиллерийские части.

Правда, были случаи, когда изредка появлялись вражеские самолеты. Дня за три до наступления помощник начальника техчасти полка старший техник-лейтенант А. П. Сергеев вместе с экипажем и мотористом Казанцевым проводили осмотр матчасти танка Пугача. Только раскрыли люки, как налетели шесть «мессершмиттов» и начали пикировать на расположение танков роты.

– Во-о-оздух! – раздалась команда.

Все устремились в укрытия. А Сергеев, проверяющий трансмиссионное отделение, под шум работы двигателя команду не услышал.

– Алексей, кончай! «Мессера!» – крикнул прибежавший начхимслужбы полка старший лейтенант Александр Баринов.

В это время около танка почти одновременно грохнули две бомбы и просвистели пули. А. А. Баринов, сраженный пулей, упал намертво. Тяжело раненный Алексей Сергеев отлетел в сторону. Прибежавшие механик-водитель Гомерштедт и врач полка старший лейтенант медицинской службы Кононенко перевязали раненую голову Сергеева, а на перебитую кость правой ноги наложили шину.

– Остался без ноги, – скорбно шепнул Кононенко.

– А я-то мечтал завершить войну в Берлине. Лучше бы убило, – придя в сознание, проговорил Алексей Павлович.

Старший лейтенант Шелгунов и старший сержант Товтокорский проводили раненого танкового специалиста Алексея Сергеева в госпиталь.

В этот же день, после обеда, мы с лейтенантом Александром Изотовым сидели около танка, в саду, помогали оформлять «Боевой листок» под названием «Даешь Берлин!» Затем начали писать письма. Изотов – матери, я – сестренке Александре. Настроение испортилось. В 12 лет остался я без отца, а недавно лишился и матери. Последнее короткое письмо ей написал из Осиповичей. Не стал сообщать, что награжден еще орденом, а написал лишь, что жив и здоров. Только кончили писать, как Изотов неожиданно толкнул меня:

– Коля, Коля! Смотри на небо!

На высоте 500—600 метров правее нас медленно летит двухэтажный самолет – один на другом. Причем, внизу – огромный, а сверху – небольшой. Не понимая, что это такое, мы не отрывали глаз от этой «диковины». Наши зенитки открыли огонь. Тут же верхний самолет, встав дыбом, взмыл вверх, развернулся и улетел, а большой стал медленно планировать вниз.

– Сбили, сбили наши фашиста! – крикнул кто-то восторженно.

Через несколько секунд сзади нас от взрыва сильно содрогнулась земля. К дежурному поста по наблюдению ва самолетами, находящемуся недалеко от нас, прибежал замполит полка майор Лукин.

– Вы почему не объявляете воздушную тревогу? – начал он ругать дежурного.

– Товарищ майор, я не мог разобраться… – начал докладывать дежурный автоматчик.

– Это самолет-снаряд противника, ясно?!

– Товарищ майор, вон еще летят! – крикнул дежурный, увидев в воздухе, почти под нашим расположением, второй самолет-снаряд. За ним показался и третий…

– Воздух! Воздух! Самолет-снаряд! – раздался голос дежурного.

Теперь было не до любопытства – все попрятались в танках, укрытиях. Самолеты-снаряды, как и первый, отрывались от ведущих, летели в сторону нашего тыла и разрывались, потрясая землю. Выяснилось позже, что немцы метили в переправу. Но ни один из снарядов не достиг цели. Разворотили лишь несколько двухэтажных домов в Китце. Больше таких снарядов на нашем участке мы не видели.

По всему было заметно, что час наступления близок. Днем стояла относительная тишина, лишь изредка были слышны пушечные выстрелы и автоматные очереди на переднем крае. Зато по ночам, сзади нас, беспрерывно ревели моторы.

Подготовка к решающему штурму была завершена и в нашем полку. Боевые машины на ходу, заправлены, готовы к заводке. Боеприпасов натаскали по полтора боекомплекта на машину. Однако еще и еще раз проверяли, что упущено в подготовке к наступлению. С раннего утра наши политработники – заместитель командира полка по политчасти майор П. Н. Лукин, секретарь партийного бюро В. И. Антонов, агитатор полка капитан С. Е. Сандлер, комсорг лейтенант В. В. Мосайкин – на ногах. Они выбрали себе танки, на которых пойдут в бой. Беседовали с экипажами, лично проверяли работу механизмов, приборов, рассказывали экипажам о решении собрания партийного актина бригады, присутствовали на партийных и комсомольских собраниях подразделений. Командование бригады, полков и штабы занимались изучением противника, решением вопросов взаимодействия со стрелковыми частями. Командиры подразделений, танков и механики-водители два раза были на рекогносцировке местности. Уточняли маршруты движения танков на выжидательные и исходные позиции.

14 апреля. Шесть часов апрельского прохладного утра 1945 года. Прибежал посыльный по штабу полка.

– Товарищ лейтенант, вас срочно вызывает командир полка, – передал он.

Через три минуты я был у командира. Он со своим заместителем майором Лодвиковым, разложив на столе карту, сидел в подвале небольшого дома. Рядом, изредка слегка покачиваясь с носка на каблук, стоял заместитель начальника штаба капитан Смак. Они проверяли детали боевой готовности полка и что-то отмечали на карте. За всю ночь им так и не пришлось даже вздремнуть.

– Товарищ Семенов, вы назначаетесь офицером связи от нашего полка. Быстро позавтракайте, берите из комендантского отделения связного и на мотоцикле к 7 часам 30 минутам явитесь на командный пункт гвардейской армии в распоряжение оперативного дежурного, – приказал мне командир полка. Указал на карте место расположения КП, который находился в двух километрах от нас в квадратном, высотой с трехэтажный дом, бункере.

С утра стоит густой туман. Он клубится над Гольцовом, Ной Тухебандом, Ной Вербигом. На КП прибыли без опоздания. Оперативный дежурный, молодцеватый на вид подполковник, записав мою фамилию и часть, указал место, где должны мы находиться. Потом, словно хорошему знакомому, шепнул мне:

– С редута бункера можете понаблюдать за боем нашей разведки. Только аккуратнее – там будет большое начальство. И предупредите своего связного, чтобы он мог быстро вас отыскать.

На часах было без десяти восемь. «Стало быть, скоро начнется разведка боем», – подумал я. Раньше об этом никто не говорил. Однако мы предполагали, что для уточнения системы огня, возможной перегруппировки, выявления наиболее сильных и слабых участков обороны противника перед крупным наступлением может быть проведена разведка боем.

Туман постепенно, рассеивался. Оставив сержанта Григорьева с мотоциклистом Костей Куприным, я по узкой лестнице быстро поднялся на крышу бункера. На его обращенной в сторону противника стороне был высокий бруствер, а на нем в специально засыпанных землею ячейках установлено десятка два стереотруб. Почти за каждой из них, наблюдая, стоит генерал.

Ровно в восемь началась артиллерийская подготовка. Как мне показалось, в основном били минометы. За все годы войны ни разу не приходилось наблюдать со стороны за артиллерийским огнем. Прильнул к первой попавшейся трубе, но оттуда меня быстро попросил генерал-лейтенант. Нашел на правой стороне, в полуразрушенной будке, другую. Как же хорошо просматривается передний край! Оказывается, высшее командование, наблюдая со своих командных пунктов, видит почти все.

Когда артиллерия перенесла огонь в глубину, на шоссе Кюстрин – Берлин появились шесть тяжелосамоходных установок СУ-152. Они, развернувшись, ринулись вперед. За ними поднялись в атаку два батальона разведчиков. Отчетливо было видно, как из-за домов Ной Тухебанда выползают с крестами на башне несколько «тигров» и «фердинандов». Наши самоходчики это заметили и вступили с ними в бой. Вот за домами появилось зарево, в а тем – второе. Это загорелись ярким пламенем гитлеровские машины. Потом вспыхнула наша самоходка. Выскочившие из нее горящие фигуры упали возле машин. Должно быть, охваченных пламенем артиллеристов фашисты срезали автоматной очередью.

После того, как туман рассеялся, над армейским командным пунктом появилось около десятка «мессершмиттов». Они летели так низко, строча по КП вдоль и поперек, что зенитные орудия не могли накрыть их огнем. Все наблюдающие за полем боя, независимо от ранга, кубарем скатывались с уступа, так как имеющиеся две узкие лестницы не могли быстро пропустить всю массу людей. Так повторилось несколько раз.

По окончании боя разведки оперативный дежурный отпустил меня в часть. Оказывается, офицер связи нужен был на случай прорыва вражеской обороны, когда для развития успеха намечалось ввести в бой танки нашей бригады.

Примерно через два часа командующий гвардейской армией генерал В. И. Чуйков вызвал на совещание командором частей и соединений. По возвращении от командующего командир полка подполковник Ермоленко также собрал офицерский состав. Вначале Ульян Никитович выслушал доклады начальников служб и командиров подразделений о боевой готовности. Командир саперного взвода лейтенант М. И. Батурин доложил о готовности укрытий и маскировочных средств для сосредоточения танков на исходный позициях.

– Наша бригада, – сказал командир полка, – занимает передовые позиции армии, и перед ней поставлена задача: пробить глубоко эшелонированную оборону противника на участке Ной Тухебанд – Альт Тухебанд и наступать в направлении на Зеелов. По данным разведки и показаниям пленных, на нашем участке фронта противник создал оборону глубиной 12—14 километров. Только первая его оборонительная полоса состоит из трех позиций обороны. Передний край представляет собой сплошную линию траншей с большим количеством стрелковых ячеек и пулеметный площадок. Второй оборонительный рубеж является сильным противотанковым узлом с большим насыщением танков и самоходных орудий, подготовленных для стрельбы прямой наводкой из специально отрытых окопов. – Подполковник Ермоленко также рассказал, что командующий на совещании подробно продемонстрировал на карте прорыв обороны и наступление на Зееловские высоты.

– Что из себя представляют эти высоты в смысле укреплений? – задал вопрос командир роты И. М. Ткаченко.

– Как раз на Зееловских высотах организованы, противотанковые узлы. Артиллеристы огнем должны ликвидировать их. Однако высоты будут, видимо, самыми крепкими «орешками», – ответил командир полка.

После ужина состоялся короткий митинг, на котором начальник политотдела Жибрик зачитал обращение Военного Совета 1-го Белорусского фронта. Слова: «…Кровью завоевали мы право штурмовать Берлин и первыми войти в него, первыми произнести грозные слова сурового приговора нашего народа гитлеровским захватчикам. За нашу Советскую Родину! Перед нами – Берлин! Вперед на Берлин!» – глубоко проникли в сердца бойцов и командиров. Позже мы читали это обращение не раз. Вскоре послышалась команда:

– Завод-и-и!

Только вытянулись в колонну, прибежал земляк Демид Сергеевич.

– Коля, уже снимаетесь? – в приподнятом настроении спросил он у меня.

– Будем занимать исходные, а вы?

– Тоже ждем команду на последний штурм! Настроение?

– Бодрое, – ответил я.

– Желаю удачи. Чувствую, не вовремя пришел. Ну ладно. Коля, если останемся в живых, то встреча – у меня дома. Если останусь навсегда на немецкой земле, то напиши моей Анне Демьяновне, адрес знаешь, – вдруг сказал он мне.

– Нет, Демид Сергеевич, ты должен остаться в живых. У тебя жена, дочь. Вот обо мне плакать некому, разве что сестренка Сашенька…

– А мать твоя?

– Разве тебе не говорил, умерла она в январе…

– Нет…

– Демид Сергеевич, решим, где будем встречаться, как одержим победу.

Мы крепко обнялись и, пожелав друг другу удачи, разошлись.

В ночь на 16 апреля танковые роты заняли исходные позиции для наступления.

Последняя ночь перед штурмом Берлина. Тихий ветерок доносит далекий скрежет гусениц, шум моторов танков и подтягивающихся на исходные позиции артиллерийских тягачей с прицепленными к ним орудиями. Наконец, все затихло. Потянулись мучительные часы в ожидании сигнала атаки. Время в этих случаях, кажется, идет чрезвычайно медленно. Все по-деловому, спокойно справлялись о готовности машин и экипажей в решающей схватке. Каждый полезными советами, практической помощью старался внести свою лепту в общее победоносное наступление.

Запомнилось на всю жизнь, как в пять часов туманным утром 16 апреля 1945 года озарилось темное небо, задрожала земля фашистской Германии. Находящаяся в укрытии многотонная стальная машина закачалась, словно на волнах.

От канонады нескольких тысяч орудий впереди и сзади нас, от снарядов и мин стоял огненный шквал и сотрясающий землю и воздух грохот. В небе был слышен несмолкающий гул нашей авиации.

Когда занимали исходные позиции, позади нас скапливалось несметное количество орудий. Одни «катюши», от которых стояло оплошное зарево вспышек, выстроились рядами в несколько километров по фронту. Море огня артиллерии и авиации над вражеской позицией бушевало полчаса. За это время противник по нашему участку не сделал ни одного ответного выстрела. Это нас радовало и пугало. С одной стороны, заставляло думать о том, что наша артиллерия уничтожила или расстроила огневую систему противника. С другой стороны, можно было предполагать, что гитлеровцы могли заранее оттянуть свою артиллерию и противотанковые средства в глубь своей обороны.

Орудийные раскаты продолжались, разрывы снарядов откатились вперед. В пять тридцать в небе взвилось несчетное количество ракет, вспыхнул с востока мощный пучок света. Это засветились огни мощных прожекторов. Прорезанная их лучами местность впереди разделилась на сотни клиньев. На небе от вздыбленной артиллерийской канонадой земли висели бурые облака пыли.

– «Броня»! «Нарез»! «Броня»! «Нарез»! Я – «Титан-1»! В атаку впе-ре-е-ед! – раздалась команда полковника Юренкова командирам танковых полков подполковникам Середе и Ермоленко. Танковый полк подполковника Цыганова остался в резерве командира бригады.

Взревели моторы тяжелых танков. «Ура-а-а!» – понеслось со всех сторон. Гвардейцы – танкисты и пехотинцы гвардейского стрелкового корпуса – ринулись вперед на решающий штурм гитлеровской обороны. Было нелегко тяжелым машинам двигаться по развороченному снарядами, бомбами, изрытому траншеями полю боя, преодолевать множество каналов в темноте. Прожектора помогали не всегда, они остались позади. Танки, осветительные фары которых оказались выведенными из строя, образовали впереди себя длинные тени, которые ставили в затруднительное положение механиков-водителей. Чтобы не застрять на поле боя, командирам часто приходилось выходить из танков и, показывая путь, идти впереди.

Несмотря на столь трудные условии, мы успешно продвигались в глубь вражеской обороны. На рубеже первых траншей противник особого сопротивления оказать не мог, так как мало что уцелело у него от столь мощной артиллерийской подготовки. Стремительно преодолевая препятствия, танковый взвод коренастого, всегда спокойного лейтенанта Ивана Соколова на левом фланге полка оказался на полкилометра впереди остальных танков. Неожиданно метрах в пятидесяти правее, между развалин домов, Соколов заметил половину корпуса замаскированного «фердинанда», который поджидал появления наших танков.

– Винников, разверни вправо, а то стрелять неудобно! – командовал Соколов механику-водителю.

Последовал выстрел. Гитлеровская машина, не успев сделать ни одного выстрела, с разваленным ведущим колесом, свалилась на бок. О судьбе расчета «позаботились» танкодесантники. Проехав несколько сот метров, Винников доложил:

– Товарищ лейтенант, барахлит левая ходовая, надо осмотреть.

Окинув глазами местность, Соколов с заряжающим Шкарупой вышли из машины для ее осмотра. От сильного удара был погнут левый кривошип ленивца. Теперь левый разворот возможен лишь через заднюю передачу и правую гусеницу. «На скорую руку не исправить», – подумал Соколов и решил продолжать выполнять боевую задачу. Не успел он скрыться в машину, как около нее оказались замкомполка майор Лодвиков с парторгом капитаном Антоновым.

– В чем дело, Иван Михайлович? – спросил Лодвиков.

– Стукнул «фердинанда» и малость повредил ходовую.

– Танк может двигаться?

– Может.

– Ты вырвался далеко вперед, надо подождать остальных, – заметил парторг.

– Я, товарищ капитан, гнался за тремя «фердинандами». Они удирали.

– Почему же не подбил их?

– Трудно было взять на прицел: бросили дымовые шашки, постоянно мелькали лучами наши прожектора. Два скрылись, а одного удалось стукнуть. Да еще мешали фаустники.

– Посмотрим, какой сюрприз приготовил на подступах к Зееловским высотам, как там поработал наш «бог войны»? Должно, там «фердинандов» и фаустников не меньше, чем тут, – сказал майор Лодвиков и приказал продвигаться вперед.

Когда танки с пехотой достигли рубежа канала Хаупт-Грабен, с его западного берега и Зееловских высот по нашим наступающим частям гитлеровцы открыли мощный артиллерийский и автоматно-пулеметный огонь. Теперь выяснилось, что получасовым мощным, зрелищно впечатляющим артиллерийским наступлением огневая система противника на нашем участке Зееловских высот почти не разрушена. Более того, с момента прекращения артогня до подхода наших танков к рубежу канала противник укрепил свою оборону огневыми средствами, включая фаустников. Проскочить канал с ходу не удалось. Хотя он был не особенно широким и глубоким, но его илистые берега и дно требовали усиления. А сделать это под сильным огнем не было возможности.

Командир полка Ермоленко немедленно доложил обстановку комбригу, который приказал:

– Силами саперного взвода и автоматчиков отыскать место для переправы и двигаться вперед.

Заместитель командира полка майор Лодвиков, помощник начальника штаба по разведке капитан Чаадаев, парторг Антонов, комсорг лейтенант Мосайкин и командир саперного взвода лейтенант Батурин приступили к поиску места для переправы. Танкодесантники взводов Просвернина и Чеснокова вступили в бой с фаустниками, которые били по танкам. Два взвода – Горбачева и Милованова – помогали саперам и одновременно прикрывали их огнем во время поиска переправы. Танкисты развернули тяжелый огневой бой с противником.

Гитлеровские танки и самоходные орудия, закопанные по башни в земле и искусно замаскированные, стояли на своем рубеже, а зенитные и противотанковые орудия били из дотов и дзотов. Обнаружить их по вспышкам было трудно. Однако танкисты, постоянно маневрируя на поле боя, обрушили на них мощный огонь. Командир первой танковой роты старший лейтенант Петр Мягкий метким огнем расстрелял две пушки, разбил десять дзотов и уничтожил большое количество вражеской пехоты. После продолжительного боя фашистам удалась подбить его танк, но Мягкий продолжал командовать ротой. От второго попадания машина загорелась, погибли механик-водитель Илья Пакулин, командир орудия Джумай Иманбаев и заряжающий Юрий Благов. Обгоревшего и раненого командира вытащили из машины автоматчики.

Первым через канал переправился со своей ротой капитан Иван Ткаченко. При поддержке танков преодолели эту водную преграду и подразделения взаимодействующего стрелкового полка. По продвигающимся вперед танкам открыли огонь десять «фердинандов» и столько же противотанковых орудий. Кроме того, били с близкого расстояния фаустники, сидящие по два-три человека в стрелковых ячейках полного профиля, брустверы которых были тщательно замаскированы в виде мелких кустарников. Обнаружить их из танка было почти невозможно.

– До чего наглые! Наезжай на танке, а они сидят, не моргнув и глазом, – как-то в разгаре боя вырвалось у лейтенанта Изотова.

Действительно, танкодесантники и пехотинцы подползают по-пластунски, уничтожают фаустников автоматным огнем, гранатами, бьют прикладами по голове. Но фанатики сидят до тех пор, пока не выволочешь их за шиворот.

Неожиданно совсем близко почти одновременно загремели три выстрела. Тут же подбегает к нашему танку молодой автоматчик и докладывает, что сзади нас фаустники. Мы втроем – я, агитатор полка Сандлер и командир отделения автоматчиков старшина Татарников – побежали к ним. В глубокой воронке лежали трое. Вокруг них валяются фаустпатроны и несколько пустых глиняных бутылок из-под шнапса. Танки прошли вперед, а фашисты продолжают палить в нашу сторону. Они пьяные. Увидев нас, стали хвататься за оружие, но мы их опередили – наступили на их автоматы. Соломон Евсеевич в порыве гнева, держа, в одной руке пистолет, а в другой дымящуюся трубку (он трубку вынимал изо рта, когда ложился спать и когда докладывал начальнику политотдела), крикнул на них по-немецки (он отлично владел немецким языком), и фашисты моментально смирились и наперебой заговорили:

– Вир зинд цум Тоде феруртайлтер. Цюрюк – эршиссен унс унзере, форвертс – ди Руссен.

– Чего плетут гадюки, товарищ капитан? – спросил Татарников.

– Жалуются на свою судьбу. Мы, говорят, смертники. Назад – убьют свои, вперед – русские, – перевел нам капитан.

Таких смертников тут было немало.

Атаки наши срывались. Это беспокоило командира полка Ермоленко.

– Доложи обстановку, – потребовал он по рации от ротного Ткаченко.

Тот доложил:

– Впереди десятки «фердинандов», противотанковые орудия. Пехота залегла – мешают фаустники.

К роте без промедления подъехал Ермоленко. Он выскочил из танка с автоматом в руках, вместе с командирами и: замполитами стрелковых батальонов с возгласами «Гвардейцы! За Родину! За Сталина! Впере-е-ед!» побежал вместе с пехотинцами. Трудно было узнать, что он – командир полка. Рост невысокий, в зеленой солдатской шинели, черном танковом шлеме, а бегает по полю боя – под стать самому шустрому бойцу. С трудом догонял его адъютант – молодой лейтенант Миша Бронников. Пробежав метров двести, командир упал. Из его головы потекла кровь. Пуля прошила танкошлем и слегка царапнула макушку головы.