Текст книги "Воспоминания пропащего человека"
Автор книги: Николай Лесков
Соавторы: Абрам Рейтблат,Николай Свешников
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Текст очерка воспроизводится по публикации в газете «Петербургский листок» (1865. № 44 25 марта), где он был помещен в цикле «Кочевая промышленность Петербурга» и подписан А. Ш-н.
[Закрыть]
Несколько лет тому назад ходили по улицам нашей столицы так называемые букинисты (разносчики книг); книги они носили в перекинутых чрез левое плечо двухконечных холщовых мешках и в связках, которые имели в правой руке. В тридцатых годах они торговали исключительно русскими книгами, но в сороковых заменили их иностранными. В сорок девятом или пятидесятом году на них пало подозрение в распространении книг запрещенных, и торговля вразнос была воспрещена [344]344
В утвержденном царем 8 мая 1850 года мнении Государственного совета о предупреждении ввоза из-за границы запрещенных книг указывалось, что «продажа книг разносчиками по улицам или площадям в столице и тех городах, в коих существуют книжные лавки, запрещается. Изобличенные в продаже книг сим образом подвергаются сверх конфискации книг и всего найденного у них товара, буде, вместе с книгами, они торговали и другими предметами: в первый раз взыскание 10 рубл., во второй – 20, в третий – 30 и т. д., прибавляя за каждый раз по 10 руб. Если, в числе сих книг, будут найдены не одобренные еще цензурою или же запрещенные, то, смотря по роду, к коему сии книги принадлежат, виновные приговариваются к наказаниям» (Цит. по: Книжный вестник 1861 № 14–15. С. 219–220).
[Закрыть]. Но и после этого, несмотря на воспрещение, букинисты продолжали, хотя и в уменьшенном виде, свой промысел, и, может быть, их промысел продолжался бы и по настоящее время, но они стали злоупотреблять своею торговлею: так, например, французскую неполную книгу они превращали в полную, что делалось ими весьма искусно; пятитомное сочинение у них могло быть полным в трех томах. Делали они это таким образом: купив разрозненное сочинение, хоть бы томы первый, второй, четвертый, они на четвертом томе соскабливали с заглавного листа слова «том четвертый» и наклеивали на это место другие: «том третий»; на конце тома соскабливали «конец четвертого тома» и наклеивали одно слово: «fin» [345]345
Конец (франц.).
[Закрыть]. Таким родом изготовленное неполное сочинение они продавали за полное. Другого рода злоупотребление заключалось в том, что, ознакомившись с каким-либо господином, втирались к нему в доверенность и выпрашивали у него на комиссию, для продажи, ненужные ему книги, но денег за них почти что никогда не доставляли. Такие и другие разного рода плутни мало-помалу стали охлаждать публику к подобным торгашам, и книжная торговля вразнос в настоящее время уже совершенно исчезла, но сами букинисты не исчезли и теперь производят торговлю книгами на мостах, улицах, а также и в рынках.
Рыночная и уличная книжная торговля поддерживается исключительно покупкою старых книг на домах, аукционах, а также и на самих местах торга. Она, так же как и другие отрасли модной промышленности, имеет свои темные стороны. В особенности рыночные торговцы пользовались неправильными средствами к увеличению своего благосостояния пятнадцать-двадцать лет назад. В то блаженное время большая часть приказчиков, служащих в книжных магазинах, не отказывала себе в удовольствии сбывать темным путем на рынок хозяйскую собственность. Рыночные торговцы не пренебрегали подобного рода кражами, что очень естественно, потому что от подобных краж они пользовались барышами, и даже сами старались натолкнуть неопытного приказчика на этот промысел, а также и мальчиков учили тому же. Нам рассказывали про одного торговца, будто бы он начал свою торговлю с такими ничтожными средствами, что имел у себя на столике, на котором торговал, книжонок не более как на десять рублей, но при помощи магазинных приказчиков и мальчиков в какие-нибудь десять лет приобрел такое состояние, что сделался образцовым и самым главным торговцем рынка. Другой ранним утром, по назначению приказчиков, когда не могло быть хозяев, ходил с мешками в магазины, где уже приготовлялся заранее ему товар, которым он набивал мешки и отвозил в свою лавочку. Переплетчики, принимая для брошюровки от издателей книги, делали своему заказчику много дефектов собственно для того, чтобы как можно более сформировать для себя полных экземпляров и потом сбыть их на рынок. Нам рассказывали также, что и некоторые типографщики, принимая заказ на напечатание книги, припечатывали по заводу [346]346
То есть по стандартной партии тиража, составлявшей 1200 экз.
[Закрыть], а иногда даже и более лишнего и продавали их по недорогим ценам рыночным книгопродавцам. Из кадетских корпусов и других училищ прислуга таскала учебники в эту, как называли рынок, Калифорнию. Много также сбывалось на рынок книг, похищенных и от частных лиц, и из казенных библиотек. Само собой разумеется, подобного рода промышленность давала слишком много выгод, и потому книжных торговцев рынка более и более размножалось: прислуга, едва только успев выжить ученические годы, отставала от хозяев и открывала свои маленькие лавочки, имея в виду не правильную торговлю, но исключительно приучение темных поставщиков. Книги, покупаемые от воришек, тотчас же перепродавались ими другим, состоятельным торговцам, и таким образом, однажды навсегда, шла их промышленность. Подобный процесс рыночной книжной промышленности продолжался довольно много лет, но в настоящае время он, по-видимому, исчез, потому что от рыночных торговцев мы слышим много жалоб на упадок их промышленности. Они говорят, что кто успел в прежнее время составить себе состояние, тот и в настоящее время ведет довольно порядочного объема торговлю, но кто не успел, тот бедствует, перебиваясь с хлеба на квас, тем более люди, обремененные многочисленным семейством.
Что и книжники, подобно другим кочевым промышленникам, умеют в крайних случаях прикрывать свои грешки всемогущим по закону: «Я ничего не знаю, я не покупал», – мы приведем здесь один случай. Книжник-лавочник дал продать старику-разносчику краденые книги. Старик, придя с ними в магазин, был там задержан и отправлен в полицию тем господином, которому принадлежали книги. В полиции старик объяснил, от кого он получил книги, и того потребовали в квартал.
– Откуда, любезнейший, ты взял эти книги? – спросил у него надзиратель.
– Какие это? – спросил, в свою очередь, книжник.
– А вот эти! – надзиратель указал на книги.
Книжник осмотрел их и отвечал, что книги не его.
– Как не твои? – возразил надзиратель. – Да ведь ты же их дал для продажи этому старику?
– Какому старику? – хладнокровно спросил книжник, как будто бы не видя находящегося тут старика-разносчика.
– А вот этому? – надзиратель указал на старика.
– Точно так, ваше высокоблагородие, – подтвердил старик, – он мне дал эти книги продать.
– Никак нет-с, – возразил книжник, – я ему никаких книг на давал, а был он у меня третьего дня выпивши и просил двугривенный, которого я ему не дал, так он, видно, по ненависти за это на меня показывает! – Потом, обратившись к старику, прибавил: – Стыдно тебе, почтенный, из-за двугривенного, что я не дал тебе, питать ко мне такую злобу! Господь взыщет с тебя за это!
Старик плакал и все утверждал свое показание, но книжник, несмотря на слезы старика и увещания надзирателя сознаться, отперся. Сделали у него в лавочке обыск, но подозрительного ничего на нашли. Господин, у которого были покрадены книги, из жалости к старику прекратил свой иск, а книжник, как говорится, вышел из воды сух.
Другая, не менее покупки, сильная поддержка рыночной книжной промышленности заключается в книжных магазинах. Наши книжные магазины нельзя сказать чтобы были полны разнообразием книг, в особенности изданиями прежних годов, несмотря на то, что запрос на прежде изданные книги не прекращается, а потому, при требовании покупателями таковых, книжные магазины обращаются за ними на рынок. Часто бывающему в книжных торговлях на Апраксином дворе, вероятно, случалось видеть покупателей, шныряющих из лавки в лавку с записными книжками, по которым они спрашивали у торговцев требующиеся им книги, – это рассыльные из магазинов. Чуть ли не каждый день они обходят всех рыночных книжников, отыскивая те книги, которые обещано изготовить для покупателя, и покупая, у кого какая книга найдется. Весьма неприятным продавцом для рассыльных из магазинов был в свое время старик Матюшин, который имел на Апраксином дворе лавку, до такой степени наполненную разнообразием книг, что с нею не мог поспорить ни один магазин (мы говорим, собственно, о русских прежде изданных книгах). К нему постоянно ходили рассыльные из магазинов к последнему, предварительно обойдя всех книжников. «Ни у кого на нашел книги, надо идти к Матюшину», – говорили они с весьма неприятной миной, потому что он дешево продавать не любил. Старик Матюшин знал, что к нему являются за теми книгами, которых ни у кого не находилось, а потому постоянно встречал их подобной фразой: «Что, и ко мне пришел, обегал рынок-от весь!» За номер какого-нибудь журнала, который у другого торговца можно было бы купить за три гривенника, он требовал полтора рубля и не уступал из раз объявленной им цены ни копейки, другого рода книги он продавал точно так же, т. е. по ценам, не всегда доступным. Лавка его, которую можно было назвать образцовою, сгорела в несчастный майский пожар.
В прежнее время, как говорят книжники, покупок старых книг было гораздо более, чем ныне, а потому в настоящее время многие рыночные книжники пустились в издательство. Напечатав книгу, они часть ее [тиража] отвозят в Москву и там променивают на другие, московского издания, которые привозят для сбыта в Петербург. Мелочные московские издания, по своей дешевизне, доступны для низшего класса публики, и потому-то мы их видим у всякого мелочного уличного книжника; к числу этих книжонок принадлежат также и картины [347]347
Имеются в виду лубочные картинки, чрезвычайно популярные в тот период у крестьян и городских низов.
[Закрыть]. Но издательская деятельность рыночных книгопродавцев основана, по большей части, не на знании потребностей и вкуса читающей публики, но на спекуляции; ей мы обязаны явлением «Жизнебудильников» [348]348
«Жизнебудильник» – издание не удалось идентифицировать.
[Закрыть], «Альбомов на память многим » [349]349
Имеется в виду издание «„Неугасшие искры“. Альбом каррикатур и поучительных рисунков (на память многим)» Спб., 1864, изданные книгопродавцем Елисеем Ивановым (то есть Екшурским).
[Закрыть], перепечатанным с карикатур старых годов журнала «Искры»; «Живой покойницы» [350]350
«Живая покойница» – Имеется в виду книга А. Н-ва (А. К. Нестерова) «Живая покойница, или 15-дневный летаргический сон капитана С. и ее пробуждение».
[Закрыть], «Зефиротов» [351]351
«Зефироты» – имеется в виду брошюра А. Полоротова (псевдоним А. К. Нестерова) «Зефироты и зевороты» (Спб… 1861).
[Закрыть], «Правдой о мужчине и женщине» [352]352
«Правда о мужчине и женщине» – издание идентифицировать не удалось.
[Закрыть], «Уликами пылких женщин и горячих мужчин» [353]353
Улика пылких женщин и горячих мужчин. Книжка, составленная из многолетних опытов и наблюдений одного одинокого с присовокуплением анекдотов о мужчинах и женщинах. Спб., 1860.
[Закрыть]и т. п. чепухи.
Рыночные и уличные книжники ведут свой промысел очень просто: скупают книги по возможности как можно дешевле, продают как можно дороже, последнему много способствует их общепринятый вчетверо и даже более запрос. Если вы купите одну книгу у одного торговца, а за другою придете к другому, то последний непременно будет у вас спрашивать, что и за сколько вы купили, а затем будет говорить, что заплатили вы за книгу дорого, что он уступил бы вам ее гораздо дешевле, а между тем за ту книгу, которую вы у него купите, он не преминет слупить с вас аккурат вдвое против ее стоимости. Случается, что за книгу, стоившую в магазине I рубль, они берут два (дескать, все издание распродано, нигде нет). Конечно, такой штукой они не могут обдуть всякого, но попадают и на их пай простаки. Несмотря на незнание иностранных языков, они разбирают заглавие книг и знают, имеется ли в их лавке спрашиваемая книга, или нет. К ним нередко попадаются книги весьма редкие, в особенности на иностранных языках; так, например, экземпляр первого издания [книги] Герберштейна был куплен каким-то господином на рынке с рук разносчика и перепродан в Публичную библиотеку. Также там можно встретить издания эльзевиров. Один итальянец в продолжение нескольких лет ежедневно посещал Апраксин двор и, покупая там книги, собрал такую библиотеку, что она известна почти всему Петербургу, и носились слухи, что правительство хотело ее купить для публичной библиотеки Москвы. Известные в прежнее время, ныне утратившиеся, собрания Лаптева [354]354
Лаптев Иван Петрович (1774–1838) – вологодский купец, собиратель рукописей. Его коллекция, которую он составлял 40 лет, была продана после его смерти с аукциона.
[Закрыть]и Кастерина [355]355
Кастерин Алексей Иванович (?-1847) – петербургский купец, собиратель старопечатных книг. См.: Ундольский В. Каталог славяно-русских книг церковной печати библиотеки А. И. Кастерина М., 1848.
[Закрыть]также обязаны апраксинским книжникам. Нам говорили, что наша Публичная библиотека далеко не полна своим русским отделом и, если это правда, то почему бы не назначить кого-либо для ее пополнения, а рыночные книжные торговли, в этом случае, дали бы много того, чего там не хватает. Слишком старые русские книги, как нам известно, продаются рыночными торговцами чрезвычайно дешево; нам случалось покупать известные издания Новикова по десяти копеек за том; только редкие книги, приобретшие своего рода между ними популярность, как, например, «Путешествие» Радищева, «Вадим Новгородский» Княжнина, «Думы» Рылеева и т. п… известны им и ценятся, а на другое, как они говорят, старье, не обращают совершенно никакого внимания и рады его сбывать за самую ничтожную цену.
Уличные и рыночные книжники сверх собственных имен и фамилий имеют свои особые клички, каковы: Нечесанный, Ходок, Осип со квасом, Коварный, Редкозубый, Очки Красноглазые, Скарб, Мерздынец, Кот Лабазный, Рак Вареный, Ицка и т. п. Из них Нечесанный и Ходок торгуют исключительно русскими книгами: Ицка, Коварный, Скарб, Осип со квасом – русскими и иностранными: Кот Лабазный – славянскими и по большей части старопечатными, так что он слывет между своей собратией за доставщика старообрядцев. Остальные торгуют чем и как попало: что приходится подешевле купить, то и продают. Они не имеют в своих лавочках тех книг, на которые является потребность публики и которые спрашиваются покупателями почти ежедневно: но у них те книги, которые куплены случайно, а потому они ждут в своих лавочках таких покупателей, которые, придя к ним, роются в их товаре, как в старой ветоши и, выбрав по своему вкусу книгу, торгуются и покупают ее. Но, во всяком случае, главная отрасль их промышленности – покупка книг, которые, купив, они перепродают немедленно в другие руки, пользуясь от этого барышом.
В. В. Крестовский. Букинист [356]356Очерк В. В. Крестовского (1840–1895), печатаемый по его сборнику «Петербургские типы» (Спб., 1867), подготовлен к публикации и откомментирован А. В. Блюмом. Ценные сведения о петербургских уличных букинистах содержатся также в переизданных им очерках П. В. Ефебовского и Н. А. Лейкина, также называющихся «Букинист» (см. в кн.: Очарованные книгой. М., 1982).
[Закрыть]
Утром, часов в девять, у дверей вашей квартиры раздается звонок. Вы, очень может быть, еще находитесь в постели. Входит человек [357]357
Человек – в значении – слуга.
[Закрыть]ваш или баба, зачастую в Петербурге отправляющая должность и за лакея и за кухарку, входит и докладывает, что от какого-нибудь вашего знакомого человек пришел к вам.
– Что ему нужно?
– Не знаю… Сказывал, самих нужно видеть.
Нечего делать: одеваешься и выходишь. Чаще всего такие посещения выдаются на долю нашего брата-литератора и потому пришедший почти всегда, посылая докладывать о себе, говорит, что он от какого-нибудь литератора прислан, чаще всего от Н.Ф. Щ-ны, М.И. С-го, г-на Г-ди или г-на М-ова [358]358
…от Н.Ф Щ-ны, М.И. С-го, г-на Г-ди или г-на М-ова – Имеются в виду поэт Николай Федорович Щербина (1821–1869), историк Михаил Иванович Семевский (1837–1892), библиограф Г. Н. Геннади и, по-видимому, собиратель и публикатор исторических документов П. Л. Муханов, все – страстные библиофилы.
[Закрыть]. Выходишь и видишь человека в синей чуйке, кушаком подпоясанного, с физиономией пронырливо-любознательного свойства и с ворохом книг в довольно обширном, туго набитом мешке. Вообще видно по взгляду, по улыбке, поклону и по манере речи, что пришедший господин принадлежит к породе тертых калачей, сквозь огонь и воду и медные трубы пропущенных.
– Что тебе нужно, любезный? – вопрошаете вы.
– Здравия желаем, ваше-скородие! – с каким-то подергиванием и улыбочкой отвечает пришедший.
– Здравствуй… Что же тебе?
– От Михаилы Иваныча Синевского [359]359
Здесь и в других случаях букинист перевирает фамилии своих «знакомых» литераторов, речь идет о М. И. Семевском.
[Закрыть]к вашей милости прислан. Позвольте ваших книжечек посмотреть.
– Да зачем тебе?
– Букинисты-с… Может самим что-нибудь угодно будет приобрести, али обменять… Книжки хорошие-с…
И, не дожидаясь вашего согласия, он начинает развязывать мешок и вытаскивать из него свои сокровища.
– Да мне не надо, любезный, ты не трудись понапрасну. – возражаете вы.
– Ничего-с: что за труд? Эфто опять уложить можно. А вы, собственно, только полюбопытствуйте, – ублажает букинист, поднося к самому носу вашему несколько книжек. – Французских не угодно ли? Вот «Листуар деля революсьон франсе» [360]360
…листуар деля революсьон франсе – (здесь и далее транслитерация названий книг на французском языке) «L'histoire révolution de la Française» («История французской революции»).
[Закрыть]– отменная книга – оченно одобряют. А то вот роман «Ле мистер-де-пари пар ежен сю» [361]361
«Les misteres de Paris» par Eugene Sue («Парижские тайны» Эжена Сю).
[Закрыть]с иллюстрациями-с… Не угодно ли, тоже вот самоновеюшая книжка: «Ле шармет жан-жак-руссо ет мадам де варан» [362]362
«Les Charmettes J.-J.Rousseo et m-m de Warens». Шармет – название деревни, в которой Руссо посетил мадам де Варане.
[Закрыть]?
Все это произносит букинист скороговоркой и залпом, очень скоро и ловко меняя книги и быстро открывая заглавную страницу. Он, очевидно, бьет на то, чтобы ошарашить вас насчет своей образованности: «Вот мы, дескать, какие – хоша и в чуйках ходим, а по-французскому могим, потому – произошли». Видя, однако, что вы не поддаетесь ни на прелести шармет и мистеров, ни на познания его во французском языке, он делает несколько таинственную и вместе с тем клубнично-лукавую физиономию.
– Может вашей милости другого надо?
– Чего другого?
– А хоша бы насчет запрещенного? – (Это произносится, конечно, весьма пониженным тоном).
– Покажи, пожалуй…
– Вот-с, не угодно ли, самая что ни на есть запрещенная книжка – иностранная цензура никак не пропущает-с, – «Лe мемуар де жак казанова» [363]363
«Les mémoires de Jacque Casanova» («Мемуары Казановы») – воспоминания Джакомо Казановы (1725–1798), итальянского писателя и авантюриста XVIII в.).
[Закрыть], али хоша бы вот «Леконт дролятик» [364]364
«Les coutes drolatique» («Забавные сказки»).
[Закрыть]… «Декамерон бокас» [365]365
«Decameron Boccaccio» («Декамерон» Боккаччо).
[Закрыть]тоже-с.
– Нет, брат, спасибо – этого ничего мне не надо.
– Не требуется?.. Очинно хорошо-с! Мы эфто уберем, значит… Может вам философское надо? Так вот-с: «Ла ви де жезю пар ернест ренан» [366]366
«La vie de Jésus» par Ernest Renan («Жизнь Иисуса») – книга французского писателя и историка религии Эрнеста Ренан (1823–1892), подвергалась гонениям со стороны духовной цензуры.
[Закрыть]– самоновеющая книга и притом запрещенная… Али бы вот «Штоф унд крафт» [367]367
«Kraft und Stoff» («Сила и материя») – книга немецкого естествоиспытателя и философа Людвига Бюхнера (1824–1899), представителя вульгарно-материалистического направления в философии.
[Закрыть]. Может статься, книгу Штрауса [368]368
Штраус Давид Фридрих (1808–1874) – немецкий теолог и философ, к 1867 г, которым датируется данный очерк, его произведения на русском языке не издавались
[Закрыть]желаете получить, или вообще что-нибудь Бюхнера. Малешотт [369]369
Молешотт Якоб (1822–1893) – немецкий философ и физиолог На русском языке выходили его книги «Естествознание и медицина» (Спб., 1865); «Вращение жизни в природе» (Спб., 1867) и др.
[Закрыть]-с? С собою теперь не имеется, а если угодно – достать можем. Вот коли ежели Бокля [370]370
Бокль Генри Томас (1821–1862) – английский историк, автор чрезвычайно популярной в России двухтомной монографии «История цивилизации в Англии» (Спб., 1863–64).
[Закрыть]или Джона Стюарта Миля [371]371
Милль Джон Стюарт (1806–1873) – английский философ и экономист, чьи труды активно переводились и издавались в России в 1860-х гг. и имели успех у читающей публики.
[Закрыть]– это с собою есть, налицо-с… А то вот тоже взгляньте: «Физиология брака, сочинение доктора Дебе» [372]372
«Физиология брака, сочинение доктора Дебэ» – речь идет о книге французского врача Огюста Дебэ «Гигиена и физиология брака» (М., 1861).
[Закрыть]– утешительная книга-с! В популярном изложении – большой запрос имеется… А ежели что вам насчет хороших переплетов нужно, так вот-с: «Лефам де библь» [373]373
…лефам де библь… – «Les femme de bible» («Женщины в библии»).
[Закрыть]и «Лефам де бальзак» [374]374
«Les femme de Balzac» («Женщины у Бальзака»).
[Закрыть]– как есть кипсек выходит, и ежели теперича на стол положить – отменно-с!
Выкладывая и развертывая, одно за другими, свои богатства и видя, что вам ничто не по нутру, он опять строит таинственную рожу, только уже не с клубнично-лукавым, а с осторожно-серьезным выражением:
– Может вам политическое?.. С собою не имеется, а достать – отчего ж? Случаем навертывается – значит можно, потому нашему брату всякое наклевывается: к нашему брату книга ровно как рыба в вершу плывет, – спешит он оговориться и как бы оправдаться. Впрочем, раза два крякнув после этого, опять вопрошает еще более пониженным тоном:
– Так как же-с, ваше-скородие, насчет политического, не требуется?
– Не требуется.
– Это как вам угодно… я только к слову… Так что же, ваше-скородие, в библиотечку-то? Допустите-с! – прибавляет он извозщицки-просительным голосом и с ужимкой.
– Да я продавать ничего не стану, – возражаете вы.
– Зачем продавать? Продавать не нужно, а может, собственно, поменяться пожелаете-с?
– И меняться не желаю.
– Это, конечно, как вашей милости угодно будет… А в библиотечку, одначе, допустите-с?!
– Да что, друг любезный, у меня и книг-то никаких нет.
Букинист недоверчиво ухмыляется, как бы говоря этим: ладно, брат, не надуешь.
– Никак эфтому быть невозможно! – произносит он, тряхнув назад волосами.
– Почему же невозможно?
– Потому – ваше-скородие литераторы… Как же литератору и вдруг без книг быть? Никак этого нельзя! Теперича вот у Михаилы Ивановича али у господина Генадия [375]375
…у господина Генадия – то есть у Г. Н. Геннади.
[Закрыть]– просто страсть сколько книжек – шкапы лопаются-с! Право слово, лопаются.
– Да ведь я уж сказал, что ни продавать, ни менять не желаю! – возражаете вы.
– Все же таки допустите, хоша бы и не желали!.. Уж что вам! Ведь ничего-с, почему не допустить-с?
– Да зачем же тебе? Я цели никакой не вижу.
– Ах, сударь! Как цели никакой не видите? Да мне бы теперь хоша бы только посмотреть! Взглянуть-то на них, какие такие они у вас книжки-то эти?
– А смотреть зачем?
– Как же это так сказать можно «зачем»? Страсть, сударь, любовь. Правильно скажу вам: любовь, значит, чувствую! Меня хлебом не корми, а до книжек допусти только! В руках-то их подержать любо мне! Ей-богу-с!
– Ну, гляди, пожалуй! – соглашаетесь вы – и букинист, необыкновенно довольный вашим позволением, почтительно, но поспешно направляется к вашему кабинету.
Глаза у него разгораются, и сам он приходит в волнение, когда опытною рукою хватается за хорошую книгу – и ведь так-таки прямо на нее и целится. С каким любопытством и любознательностью истинного заклятого любителя пробегает он название и оглавление книги! Как поспешно перебирает одну за другою все полки, и глядь: минут через пять у него в стороне из ваших книг отложена целая куча.
– Это зачем ты в сторону-то откладываешь?
– Уж вы не извольте беспокоиться – не пропадет! Ничего не пропадет – будьте благонадежны-с! Все будет сохранно!
– Да все это хорошо, только откладывать-то зачем же, я тебя спрашиваю?
– А уж так… потому это любезные! – отвечает букинист, масляно ухмыляясь кошачьей ухмылкой и нежно похлопывая ладонью по отложенной кучке.
– Ваше-скородие, а, ваше-скородие! Уступите роман Поль де Кока [376]376
Поль де Кок Шарль (1793–1871) – плодовитый французский романист, чрезвычайно популярный в России в 1840–1860-х гг.
[Закрыть]?! «Муж, каких много» – право уступите-с! Ну куда вам эта книга? Даже можно сказать званию несоответственно! Самая что ни на есть дрянь – одно слово: дура книга выходит! – упрашивает он, передергивая от усердной просьбы и головой и плечами и отряхая пыль с вытащенной из захолустья книжонки.
– А тебе на что она? Ведь сам говоришь, что дура книга? – возражаете вы.
– Э-эх! Ваше-скородие, все-то бы это вам возражение мне какое сделать! А я вам скажу так: что теперича этот самый Поль де Кок для нашего брата самая подходящая статья, потому летним делом в лагере под Красным пойдешь – и всю-то эту клубнику господам офицерам сбудешь. Я вам доложу – идешь этта по линейке и не про свой товар выкликиваешь, а так прямо и кричишь: клубника, мол, садовая! клубника!
– Ну и что ж?
– Одобряют-с… Потому оченно уж это им смешно… острословием называют, а барыш с этого самого товару получаешь важнеющий… Так уступите-с.
– Да бери, пожалуй, даром, коли так хочешь!
– Даром?! Благодетель, одно слово благодетель!..
И затем, отложив Поль де Кока к сторонке, в ту же кучку, он продолжает пересматривать ваши книги. В какие-нибудь двадцать-тридцать минут вся ваша библиотека уже перерыта, пересмотрена и опять уже состоит в надлежащем своем виде и порядке, за исключением отложенной кучки.
– Ваша милость! что я вас попрошу!., будьте отцом и благодетелем, уже я сам вам постараюсь!., заслужу – верьте богу, заслужу!
– Ну, чего еще?
– Уступите-с! – Эту фразу произносит он со вздохом, расслабленным голосом, закрыв на мгновение глаза, которые, однако, не позабыл перед этим указательно скосить на отложенную кучку. – Теперича что я вам скажу: со мною что ни на есть все литераторы знакомы – к Г-рову или Т-неву хаживали, у Апполон Николаевича зачастую сиживали [377]377
…Г-рову или Т-неву хаживали, у Апполон Николаевича зачастую сиживали… – по-видимому, букинист хвастается «знакомством» с Гончаровым, Тургеневым и Майковым
[Закрыть], а что теперича это со Щ-ной али с С-ским этим – первые друзья и приятели – без чаю и не отпустят никогда! Верно-с! А что этих рукописей да книг старопечатных к ним перетаскано! Сила! И скольких-то я знавал, и нет-то уж которых и где-то они теперь, голубчики мои? Друзья ведь, все друзья были, благоприятели, потому наше дело такое, что букинист с литератором поневоле друг. Так уж, будьте благодетелем, уступите! Я вам сколько потребуется проферанцу могу дать…
Букинист наконец до того умасливает и обхаживает вас, что вам становится как-то совестно, неловко сделать ему положительный и резкий отказ, хотя и чувствуете, что это самая пройдошная, самая тонкая и продувная бестия. А он, между тем, не даст вам одуматься и снова старается разговорить вас своими сладкими речами.
– Вот ежели бы мне теперича достать логику Бавмейстера [378]378
..логики Бавмейстера. – книга Ф. Х. Баумейстера «Логика», впервые изданная в Москве (в переводе с немецкого) в 1760 г.
[Закрыть]и житие Сирина преподобного [379]379
…житие Сирина преподобного… – речь идет о житии богослова и проповедника Ефрема Сирина (IV–V вв.).
[Закрыть]– просто бы никакой фортуны не надо.
– Почему же так?
– Цену важнейшую в двух местах дают. Просили во что бы то ни на есть, а достать бы Бавмейстера – барышку одному тут в учение надо, а Сирина купчихе Чернохвостовой – смерть любит, чтобы ей житии разные читали, а сама сидит да слезами разливается. Оченно уж это ее пронимает – потому чувствительно, опять же и страх.
А вот не знаете ли, сударь, где бы мне историю Милота [380]380
…история Милота… – многотомное сочинение французского историка К. Ф. Милло (1726–1785). вышедшее в России в 1785 г. под названием «Древняя и новая история от начала мира до настоящего времени. Сочинение г. аббата Милота».
[Закрыть]добыть? В старых библиотеках ей надо б быть, потому оно издание старое. Мне бы ее вот тут к старичку одному почтенному снести – почтенный старик, в почтамте служит и очень старые книги любит. Какая история это раз вышла! – продолжает букинист, развлекая вас разговорами, а сам в это время полегоньку перевязывает кучку ваших книг. – Просто чудеса, что за история – как то ись наш брат книгу любит! Заказывает мне старичок почтамтский книгу добыть, старинную, прозывается: «Познай себя в естестве испытании, через последователя Трисмегиста Великого изложенное» [381]381
…«Познай себя в естества испытании…» мистическое сочинение, приписывавшееся перу вымышленного лица – Гермеса Трисмегиста, якобы жившего в первом веке новой эры.
[Закрыть]. Книга осемнадцатого века, мудрец писал. Что тут мне делать? Как быть-то? А деньги обещал хорошие – уж он на том и стоит, что все жалованье свое на старинные книжки ухлопывает. Долго искал я книгу ту, одначе только все ничем-ничего. Пошел в публичную, чтобы мне там то ись хоша бы глазком одним взглянуть кака така она эта самая книга по виду есть? Выпросил – показали. Гляжу – книга степенная, видно сразу эдак, что мудрая книга: на заглавном листе изображение начерчено – древо стоит, птица летящая, треугольник с циркулом и око. Ну теперь, мол, думаю себе, ты от меня не уйдешь! И точно-с: высмотрел я наконец такую у Шадрина под толкучим. – «Продай», – говорю. – «Не продается». Бестия – смекнул, видно, что большая нужда есть. «Не хочу, – говорит, – с своей рожей калитки есть, потому для тебя не продажная, а меньше как за триста рублев на серебро и думать не моги». Так и ушел ни с чем, и долго опосля того ходил – тьфу ты, думаю, окаянный. Хоть убей – не сдается купчина. Стало мне это так нудно, что просто ночи не сплю, а все о книге думаю, и коли ежели заснуть случится – все ее же и во сне-то видишь перед собою. Вот и надумал. Подговорил это мальчонку одного – шустрый такой мальчонка-то, как есть заноза, одно слово! Деньгами ведь подговорил. Пошли мы вместе на толкун – только так, словно бы и не знаем друг дружку; он сам по себе, а я сам по себе. Вошел это я в лавку к Шадрину, книги там разные, перебираю себе, а мальчонка снаружи у прилавка трется, словно картинки разглядывает. Вдруг он, как только это я ему крякнул, цап-царап с прилавка книжку какую-то, да и бежать. Хозяин возопил, да за ним, отымать, значит, вора ловить. А я тем часом Трисмегиста-то в мешочек, да задним ходом из лавки в другой ряд так и подрал незаметно. А мальчонка бежал-бежал (робята-то апраксинские знай хохочут да постаивают кажинный при своем), а Шадрин за ним, вдруг мальчонка как обернется, да книгой-то прямо ему в рыло так и влепил. Как того, значит, ошарашило это самое, он тем часом, не дамши ему опомниться, и удрал. Опосля-то Шадрин догадался, приходит ко мне ругаться – одначе что же с меня взять? С поличным не пойман, стало быть и не вор. Ищи, мол, ее у меня, где хошь; найдешь черта с два (а она у меня в подполице схоронена)! Только прослышал я, робят собирает – ломку задавать мне. Ну, думаю, ничего. И точно-с – ведь не убили же, как сами изволите видеть, хоша и принял на себя оченно много синячищев. Да зато за какую же ведь и книгу претерпел! Это одно сообразить себе надо! Это у меня самая душевная, самая разлюбимая книга стала. От посторонних хороню, да и себя-то гляденьем на нее не очень балую, а так, разве в рассветный час встанешь это тихохонько, откроешь половицу и вынешь ее оттелева: в тряпице она у меня там завернута. Ну и гляжу на изображение, оченно уж строго это самое око-то смотрит там, ровно бы от божественного. Полюбопытствуешь это на нее, положишь, как детище свое родное, да и опять под половицу. И так ведь я теперь ее люблю, что – верите ли богу – жисти скорее решусь, чем с этою книгой расстаться, разве что после смерти старичку почтамтскому (буде переживет) по завещанию духовному предоставлю. Так-то-с. И ведь много таких-то промеж нашего брата есть, что любят книгу не ради барыша да продажи, а так, ради самое книги, значит; сами деньги платят, сами для себя покупают. И ведь разное любят. Одни все больше насчет божественного, другой рукописи раскольничьи, третьи просто старопечатные, четвертый все ученые, что фигуры геометрические расчерчены да цифирь разная. Много любителев есть. Случается, что крадут друг у дружки, и много боев из-за этого самого бывает. Так-то-с! Так что же, ваше-скородие, уступите книжечки! Я уж, извините, и бечевочкой связал их! Сделайте божескую милость!
Умасленный и ублаженный сладкими речами букиниста, не знаешь, как с ним быть; наконец, вспомнишь, что нужны тебе такие да такие-то книги и предлагаешь ему сменяться. Букинист радостно встрепенулся и, поспешно вкладывая кипу в свой мешок, божится и клянется, заверяя честью, что не дальше как к вечеру он доставит требуемые книги. Но проходит вечер, а букиниста нет. Проходит следующий день, а букиниста нет, неделя, месяц проходит, – а он все не является, даже по сей день, словно взял да в воду канул.
