Текст книги "Юрка — сын командира"

Автор книги: Николай Круговых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

НОЧНЫЕ ЗАНЯТИЯ

Телефон зазвонил негромко, но на этот раз Юрка всё-таки проснулся. Ждал этого звонка и понимал, что он означает: штабом полка объявлены ночные занятия, на которых он, Юрка, ещё не бывал, хотя папа и обещал как-нибудь взять его с собой.

– Слушаю,– глуховато сказал в спальне папа.– Хорошо, поднимайте личный состав.

– Теперь до утра?– шёпотом спросила мама.

– Не знаю,– так же тихо ответил папа.– Спи, Маша, спи...

Одеваться и обуваться он вышел в прихожую. Тихонько скрипнула дверь. По ступенькам крыльца папа сошёл шагом, потом побежал.

И всегда вот так. Обещал взять, а ведь снова не взял... Но сегодня его, Юрку, выручил телефон! Выручил, потому что вечером он, Юрка, прокрался в спальню и приоткрыл дверцу тумбочки, в которой прятали телефон на ночь. И вот проснулся, а то опять бы дрыхнул без задних ног до утра.

Занятия, наверно, уже начались. Пора! Нет, пусть покрепче уснёт мама...

Юрка сполз с кровати, подошёл к окну. Луна пряталась где-то за облаками, а там, где небо было чистым, ярко сияли звёзды. Интересно, живут ли на них люди? Может, и живут. Ведь Земля с любой из тех звёзд тоже кажется звездой, а на ней сколько народа живёт! И в степях, и в тайге, и в пустынях...

Пора!

Юрка потянулся было к спинке стула (там висела его школьная форма), потом подумал, что на военные занятия надо всё-таки идти в военном мундире, и прокрался к шкафу – мундир висел там.

Дверца открылась бесшумно. Вот он, мундир!... Та-ак, привстать на цыпочки, и всё будет в порядке. Нет, подпрыгнуть надо...

Подпрыгнул, сорвал вешалку с мундиром, но нечаянно зацепил и вторую. Грохнулась она об пол... Юрка оцепенел.

Проснулась мама или не проснулась? Не проснулась! Только вздохнула во сне.

А где ботинки? Ой, они же в прихожей... Нет, туда идти нельзя, опять наделаешь шуму-грому. Это только папа умеет ходить неслышно, как кошка.

А-а, можно побежать и так... Подумаешь...

Юрка осторожно открыл окно, выпрыгнул наружу. Под ёлкой оделся, вешалку повесил на сучок. Трава поблескивала от росы, земля была сырая и холодная.

«Ничего, переживём!»– отмахнулся Юрка, вбегая в проходную.

– Юра, ты?– удивился часовой.– Не спится, что ли?

– Не-а.

– Счастливый человек! А я бы с удовольствием придавил...– зевая, сказал солдат,– хотя бы минут двести.

– Кого придавил бы?

– Подушку.

– А-а, ну я побегу.

По кольцевой дороге то и дело проносились тягачи с полуприцепами: одни везли ракеты на стартовую батарею, другие с огневой – в укрытие.

Юрка бежал по бровке дороги, у самого кювета, залитого водой после недавних дождей. В воде неярко отражались звёзды.

Один из тягачей неожиданно остановился. С подножки спрыгнул старшина Павлычко, встревожено крикнул:

– Что случилось, Юра?

– Ничего.

– В таком случае зачем ты здесь?

– Иду на ночные занятия.

– Босиком?

– А-а, не нашёл ботинки...

– «Не нашёл ботинки!...» Тебе ночью положено спать.

– Вам тоже положено.

– Ох, Юрка, задаст тебе батька перцу,– предположил старшина, садясь в кабину.

– А вот и не задаст.

Шофёр засмеялся:

– Солда-ат, ничего не скажешь!..

Взревев мотором, тягач помчался в дальний угол позиции; ракета, как большущая рыбина, расправившая плавники, едва заметно покачивалась на полуприцепе.

Мимо дизельной, мимо кабины с непрерывно вращающимися антеннами Юрка побежал к командному пункту.

Дверь кабины командного пункта была приоткрыта, в щель пробивался неяркий зеленоватый свет. Доносились голоса:

– Цель номер пять уничтожена!

– Цель номер шесть, не войдя в зону поражения, сделала разворот. Удаляется.

– Стартовым расчётам – в укрытие!– скомандовал папа.

Юрка боком протиснулся в кабину, прикидывая, где бы тут стать, чтобы не видно было его ног. Зря он всё-таки не рискнул взять ботинки, может быть, как раз всё и обошлось бы...

Экраны приборов искрились желтовато-зелёным светом, наверное, поэтому лица всех, кто находился здесь, выглядели бледными. Юрка, заметив, что папа сидит спиной к двери и пока его не видит, огляделся повнимательней.

Справа от двери почти с пола и до потолка кабину разделял надвое ярко освещенный прозрачный стеклянный лист, разграфлённый на квадраты, как тетрадь по арифметике.

По той его стороне стояли на табуретках ефрейтор Шевченко и рядовой Басов. В левой руке каждый из них держал по линейке, прикреплённой одним концом к центру этого удивительного стекла, в правой... плакатные перья, что ли? А на шее у каждого – ленточки (Юрка даже прыснул в ладошку), на которых висели привязанные за горлышки пузырьки с черной тушью.

Басов и Шевченко – планшетисты, значит, вот это стекло в клеточку – планшет. Интересно!

У приборов, излучающих желтовато-зелёный свет, ещё кто-то.

– Товарищ подполковник,– поправляя наушники, неожиданно сказал Шевченко,– к нам гость.

Папа резко обернулся и удивлённо пожал плечами:

– Через окошко?

– Ага. Так точно!

– Что же ты, мил-человек, облачился в мундир, а босой?

Солдаты негромко засмеялись, Козырев позвал:

– Юра, иди к нам! Товарищ подполковник, пусть он с нами противника бьёт... Иди, Юра!

Юрка умоляюще взглянул на папу. Тот кивнул: иди!

Красиво тут, у операторов! Стёкла приборов, похожие на экраны телевизоров, пересекают какие-то колеблющиеся, будто живые линии, и оторваться от них ну просто невозможно.

– Что это, Козырев?

– Развёртка. Ты сейчас помалкивай, я тебе всё потом объясню. И я молчу как рыба, а если что-нибудь тихонько скажу, ты выдавай в полный голос. Идёт?

– Законно!

Молчание затягивалось, но ничего не попишешь, видимо, так надо.

На экране линия вдруг стала преломляться чётче, то вскинется горочкой, то упадёт и появляется уже в другом месте. Козырев, весь потянувшись к экрану, покрутил какие-то колесики и прошептал на ухо Юрке:

– Есть цель!

– Есть цель!– крикнул Юрка на всю кабину.

И – удивительно!– папа будто ждал этого, скомандовал:

– Сопровождать цель номер семь! Стартовая батарея – к бою!

Операторы приникли к экранам. Офицер наведения старший лейтенант (его Юрка заметил только теперь) снял телефонную трубку: «Батарея, к бою!» Застучал в пузырёк с тушью Шевченко и стал чётко выписывать на планшете цифры, только почему-то – наоборот.

– Зачем он так... перевёртывает?– забыв об уговоре, толкнул Юрка Козырева.

– Если планшетист напишет как положено, папе твоему, нашему командиру, придётся читать всё наоборот, ломать голову. У командира на это времени нету. Молчим, Юра!... А теперь доложи – цель применяет помехи.

– Цель применяет помехи!– громко «выдал» Юрка.

– Включить индикатор снятия помех,– тотчас грозно и громко скомандовал папа.– Сопровождать цель!

Юрка чуть ли не подпрыгивал от величайшей гордости: здорово, что он прибежал на ночные занятия, вон как хорошо помогает он папе!

Операторы, казалось, прилипли к экранам, наверное, нелегко и непросто сопровождать цель, применяющую помехи. А Козырев опять насторожился:

– Юра, есть цель!

– Другая, да?

– Конечно. Дублируй! Живо!.. Командуй: есть цель!

– Есть цель... другая!– выпалил Юрка.

– Цель номер семь входит в зону поражения.

Юрка продублировал и этот доклад, и тотчас папа подал команду – чётко и резко, будто не выговаривая слова, а обрубая их топором:

– Сопровождать цель номер восемь. Седьмую – уничтожить!

Доклады поступали один за другим, раздавались команды.

В кабине становилось жарко.

Время летело незаметно, и когда вдруг папа скомандовал: «Отбой!»– Юрка огорчился:

– Всё? Больше стрелять не будем?

– На сегодня хватит. Пойдём, сын, домой.

Юрка прижался к Козыреву, шепнул:

– Я буду приходить ещё, ладно?

– Конечно! Теперь ты – в курсе. И мне с тобой работать – прямо любота. Ну, беги, солдат!..

Наверное, наступала заря,– было холоднее, чем ночью. А может, так всегда бывает, когда выходишь из тёплого помещения наружу?

Юрка поёжился: бр-р!..

– Что,– спросил папа,– зябко? Ну-ка, босяк, седлай меня. Руки давай, руки!

– Папа, я ведь уже большой...

– Поехали...

Юрке было немного неудобно: такой верзила залез к отцу на спину,– но в то же время и приятно: вот так, «верхом», часто приходилось ездить на папе, когда он, Юрка, был ещё совсем-совсем маленьким...

– Ты уж в другой раз собирай всё заранее,– посоветовал папа,– а то, понимаешь, удрать и то не можешь по-человечески.

– Ага,– согласился Юрка.– В мундире и босой... Товарищ Петров я, что ли...

Когда приближались к проходной, Юрка попросил:

– Ссади меня, папа, пешком пойду. Часовой же увидит.

– Пожалуй, верно. Слезай.

Часовой им просто откозырял и ушёл в темноту, под ёлки.

Уже подходили к своему домику, когда папа сказал:

– Женщины наши, наверное, уже третий сон видят.

– А чего им? Спят себе...

– Давай зайдём тихо-онь-ко, чтоб ни дверь, ни половица не скрипнули.

– Ага. Подожди меня, папа, мне надо.

Юрка сбегал к придорожной ели, вернулся с вешалкой в руках.

– Что это?– удивился папа.– Ну-у, брат... А ты ведь сегодня не выспишься...

– Ничего, переживём!– солидно ответил Юрка.– Папа, знаешь, кем я стану, когда вырасту?

– Знаю. Собаководом.

– А вот и нет! Оператором, как Козырев. Или командиром, как ты...

– Что ж, неплохо. И оператором неплохо, и командиром. Ну, тихонько, солдат. И сразу – спать!..

Как ни был Юрка возбуждён, сон сморил его сразу. Но, засыпая, он всё-таки успел еще подумать: хорошо прошла эта ночь! А завтра опять будет хороший день – он встретится с Шахом, с Козыревым, с «дядей Стёпой», заберёт с поста Дункана и будет кормить его, а потом вместе с Шахом обучать приёмам сторожевой службы...

Пусть бы скорее кончалась ночь и наступал новый день!

«ЭХ, ЮРКА, ЮРКА...»

Чистым и ясным было синее небо, казалось, недвижно стояли в нём редкие оранжево-белые облака, и там, прямо под ними, косяками летели на юг перелётные птицы.

На обочинах дороги кое-где ещё синели поздние цветы, ещё трава сочно зеленела на придорожных откосах, а редкие топольки уже стали терять пожелтевшую листву, и не сильный, но уже прохладный ветерок гнал её по дороге, по полю...

Лес отсюда, с дороги, выглядел празднично-нарядным: все краски смешались в нём – жёлтые, оранжевые, зелёные, малиновые,– но Юрка уже знал, что это ненадолго, скоро весь этот наряд упадёт на землю, деревья станут встречать холодную зиму голыми, и, может, им, как и человеку, тоже бывает холодно?..

Он решил спросить об этом Шахназарова,– тот шагал впереди, посвистывая и думая о чём-то о своём.

– Шах!

– Слушаю вас, товарищ командующий!..

Шахназаров распахнул шинель – ему, наверное, жарко, и сумку «почтарскую» несёт не на плече, а размахивает ею, коротко подхватив за лямки.

– Кислый ты какой-то, Юрка... Устал? Или нагоняй получил в школе? Нет? Тогда нечего нюнить, давай-ка грянем нашу!– Перейдя на строевой шаг, он запел чётко и призывно, будто командуя:

 
—Наверх вы, товарищи, все по местам!—
Последний парад наступает...
 

Юрка тоже перешёл на строевой, и песня полилась уже в два голоса:

 
– Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает...
 

В школу и обратно ходить Юрке с Шахназаровым всегда было весело. Шах интересно рассказывал о подвигах героев Великой Отечественной войны, знал много песен. Пока пройдёшь четыре километра, сколько их спеть можно! Почти не устаёшь, и дорога не кажется длинной.

«Ладно, про то, холодно ли деревьям зимой, я потом спрошу,– подумал Юрка, старательно подтягивая другу своим звонким голоском и радуясь, что песня звучит слаженно и хорошо, хоть прямо выступай в самодеятельности. А что,– решил Юрка,– и выступим! Скажу Шаху – и выступим! И все солдаты будут слушать, как мы поём...»

 
Не скажут ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага…
Лишь волны морские прославят в веках
Геройскую гибель…
 

Шахназаров неожиданно оборвал песню, казалось, чему-то обрадовавшись, и поспешно застегнул крючки шинели, надел ремень.

– Ты чего, Шах?

Они уже подходили к лесу, и там, между жёлтыми берёзками, мелькнуло что-то голубое, скрылось и опять мелькнуло, и Юрка воскликнул удивлённо:

– Глянь, Шах! Видишь, Таня! Что она тут делает?

– Может, цветы рвёт...– пожал плечами Шахназаров.

– Ха-ха, какие же теперь цветы. Та-ань, ты чего тут ищешь?

Девушка вышла из леса и очень удивилась:

– Так рано из школы? А я вот грибы собираю, бабушка больна, ей супу с грибами захотелось... Нашла всего два.

– Ха-ха!– сказал Юрка.– Разве это грибы? Пойдём дальше в лес, мы тебе таких грибов наберём – не донесёшь! Там их хоть лопатой греби, правда, Шах?

– Да разве можно мне туда?– лукаво взглянула Таня на Шахназарова.– Часовые... арестуют.

– Вот ещё выдумала... Пойдём!– горячо настаивал Юрка.– Вы идите тихонько, а я побегу. Я тебе, Таня, найду их знаешь сколько!

– Какой ты добрый, Юрочка!– ласково сказала Таня.

Шахназаров кивнул: беги...

Юрка влетел в лес, в тот самый березнячок на опушке, где только что была Таня, и сразу нарвался на целое семейство боровиков. Удивительно, как только Таня не смогла их заметить? Выходят из-под ёлочки, как тридцать три богатыря из пены морской, а вот этот, самый первый и самый большой, конечно, дядька Черномор. Так и тянуло – повыхватывать их из земли поскорее, но Юрка, помня, как журил его Шахназаров за подобную проделку, когда они впервые пошли по грибы вдвоём, достал из ранца перочинный ножик, аккуратно срезал каждый гриб и уложил на мшистую кочку – один к одному. Побродил ещё немного рядом, под соснами – зелёнки, плотные, чистенькие, просто – чудо – целых восемь штук!

Юрка осторожно срезал и зелёнки, сложил в фуражку.

Нет, это даже хорошо, что Таня не сумела пока найти грибов: ему, Юрке, так хотелось ей удружить! Таня и в самом деле, как говорит Шахназаров,– хороший парень. Как она радуется, когда они приходят на почту. И всё почему-то краснеет. Увидит их – улыбнётся и покраснеет. Передаёт ей Шах письмо от хорошего друга – она опять краснеет, сама вручает Шаху письмо для хорошего друга и – опять... Кто это у них самый лучший друг? «Дядя Стёпа»? А может, Козырев? Юрка привстал, вытянул, как лебедь, шею и крикнул:

– Таня! Шах!

Не откликнулись. Юрка выбежал на опушку.

Шах и Таня на том самом месте, где он оставил их, кружились, упираясь в землю – ноги к ногам – и до отказа вытянувшись на сцепленных руках, как делают это, играя, детишки.

– Ша-ах!

Они опять не услышали его. Шли, взявшись за руки, оживлённо беседуя о чём-то, потом Шах, всплеснув руками, остановился, побежал назад, за позабытой сумкой, а Таня захохотала, переламываясь надвое. Потом она стремглав помчалась к лесу, Шах за ней.

Таня, а за ней– Шах пробежали мимо Юрки как раз туда, где лежали на кочке срезанные им грибы:

– О боже! Глянь, Костенька, какие красавцы, один к одному!

– Законно,– сказал Шахназаров, как и Таня, не замечая приближающегося Юрку.

А потом они забыли и о грибах. Стояли и как-то странно глядели в глаза друг другу.

Юрка кашлянул. Они как бы очнулись. Шах достал из сумки газету, свернул кулёк: «На, держи, мы их сейчас!»– но грибы не попадали в кулёк, то ли Таня плохо держала его, то ли Шах вдруг стал таким неловким.

А потом опять... их будто заморозили, ничего не хотят ни видеть, ни замечать... Ну пусть Таня не замечает его, а Шах...

Юрку как огнём обожгла страшная догадка: это она, Таня, во всём виновата. Шаху интереснее с нею и быть, и играть, нежели с ним, Юркой.

Один за другим повыбрасывал он из фуражки грибы, напялил фуражку на самые глаза и проговорил, безжалостно отчеканивая каждое слово:

– Ты обманщица, Таня... Ты вовсе не за грибами шла, а так...

– Почему?– краснея, спросила девушка.– Ну что ты, Юра?..

– За грибами в новых сапожках и пальто не ходят потому что... А ещё ты плохая... У тебя бабушка болеет, а ты тут... вертишься...

Таня ахнула, вспыхнула вся, рука с кульком опустилась, и посыпались ей под ноги с такой готовностью и радостью собранные для неё Юркой грибы. Вздрогнула, будто её ударили, и, прикрыв рукою пылающее лицо, побежала из леса. Какое-то время смятый кулёк ещё белел в её руке, потом она обронила его, и он распластался на усыпанной листвою и хвоей земле.

Шахназаров метнулся следом за нею:

– Таня!

Она не оглянулась.

Юрка слышал, как Шах, путаясь сапогами в зарослях высокого вереска, зашагал к позиции. Догнал его, но идти рядом не решался.

– А чего она к тебе цепляется? Думаешь, не понимаю, да?

– Не цепляется. Просто Таня – мой хороший друг. Эх, Юрка, Юрка...

– А я не друг, да! Я уже не друг?

Шахназаров, ускоряя шаг, ничего не ответил.

НОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ

Осень шла на убыль. Отгремели громы, осыпались с клёнов и берёз поблекшие листья. Прибилась к земле дождями серебристая паутина.

С каждой зарёю гуще ложилась изморозь на крыши домов, на деревья и травы. Днём солнце слизывало её, а там, куда оно не доставало, так и лежала, будто землю и траву в тех местах припорошили сахарной пудрой.

Потом опять хлынули дожди – обложные, без грома и молний.

Часовые у проходной и на дозорных вышках стояли, не снимая тяжёлых брезентовых плащей. Ни в лесу, ни на дороге не слышно и не видно было птиц. Лишь на чердаке солдатской казармы гуртовались, угрюмо воркуя, оставшиеся здесь на зиму голуби да чирикали за окном нахохлившиеся воробьи.

Однажды под вечер, выглянув в окно, Юрка с радостью заметил: вместо дождя идёт снег, какой-то ещё слабенький, лёгкий. К утру он успел укрыть землю сплошь. Ударил мороз. Снег заскрипел под ногами, не собираясь таять,– легла зима.

За всё это время не многое случилось в Юркиной жизни. Но всё-таки кое-что произошло.

...Несколько дней после той неумной выходки в лесу, когда он так грубо и незаслуженно обидел Таню, были для него полными тяжких раздумий. Что бы ни делал, где бы ни находился, в ушах звучали слова Шаха: «Эх, Юрка, Юрка», сказанные с таким сожалением, точно Шах хотел добавить: «Я-то тебя человеком считал, а ты...» В школу и назад ходили они, почти не разговаривая, и песен больше не пели. Когда Шах забегал на почту, Юрка ждал его у крыльца или за глухой стеной, где не было окон: с Таней встречаться стыдился.

Как-то ожидая Шаха на крыльце, он, от нечего делать, сгребал в кучку опавшие на скамью листья с клёна, растущего рядом. Скрипнула дверь. Думал, Шах, нет – чьи-то маленькие тёплые руки прикрыли ему глаза, а за спиной кто-то беззвучно засмеялся. От рук пахло клеем и ещё – сургучом.

– Таня?

– Ты чего тут стоишь? А ну пойдём! До звонка ещё двадцать минут. Ну, не смотри ты на меня такой букой...

– А ты... не сердишься?

– Вот ещё! Нисколечко...

Отлегло у Юрки от сердца.

И опять, когда они шли с Шахом в школу и домой, и разговоры были, и песни. А ещё за это время произошло в Юркиной жизни вот что: увалень Дункан, долго не понимавший, что от него требуется, вдруг как-то сразу научился по команде ложиться и вставать, находить спрятанные от него разные предметы. Если раньше его мог взять на руки любой, теперь он, кроме Юрки и Шахназарова, никого и близко 'не подпускал к себе, оглашая позицию истошным лаем.

– Всё, Юрка,– сказал Шах,– поздравляю! Быть твоему Дункану настоящим сторожевым псом!

Второе событие было не менее важным.

Как-то, собираясь на блокпосты, Шахназаров сказал Юрке:

– Сегодня Венеру поведёшь ты.

– Я?– опешил Юрка.– Не пойдет...

– Она к тебе привыкла. Должна пойти.

– А зачем?

– Надо. Вдруг я заболею, мало ли что? Нужен дублёр.

В вольер они вошли одновременно. Когда Шахназаров передал Юрке поводок, Венера заволновалась, заскулила.

– Встать!– строго приказал ей Шах.– Идти!

Уже у самых блокпостов Венера вдруг легла, и сколько ни уговаривал её Юрка, как ни командовал – ни с места.

– Ничего не вышло,– с сожалением сказал Шаху.

– Как же не вышло?– удивился тот.– Пошла. Будет всё в порядке!

Ну, а что ещё случилось? С наступлением холодов папа запретил Юрке и Шахназарову ходить в школу и обратно пешком. Они стали ездить на его машине. И теперь даже Филя Колотович не насмехался над Юркой, не называл его маменькиным сынком. Понял, наверное, что зимой ходить в школу за четыре километра не так-то просто...

...На повороте к Подлипкам – одинокое деревце. Каким красивым было оно летом и осенью – с пышной полукруглой кроной! Сейчас ни единого листочка не было на нём, ветер гнул его, будто стремился сломать, и, вдобавок ко всему, обтекали его ствол сухие струи позёмки.

Юрка поёжился, хотя в «газике» было тепло. А Волков пригнулся над баранкой, будто этот шальной ветер не давал хода его машине.

– Я сегодня в школу не иду,– сказал Шах,– сегодня моим зверям – прививки. Почту заберу и – назад. Волков за тобой приедет.

К вечеру ветер разгулялся в полную силу. По небу плыли какие-то клубящиеся лохматые тучи, в классе стало темно, на последнем уроке даже свет зажгли.

«Как там Дункан?– подумал Юрка.– Наверное, холодно ему в будке. Может, лежит сейчас и скулит, жалуется...»

Никогда ещё Юрка не ждал конца занятий с таким нетерпением. Как только прозвенел звонок, он первый помчался в раздевалку. За ним с шумом, с громом ринулся весь класс.

Техничка тётя Варя, начавшая уборку, угрожающе замахивалась на ребят шваброй с мокрой тряпкой на ней:

– С цепи сорвались... Десятый же занимается. Вот огреть бы которого! Позастёгивайтесь, вертолёты, вьюжит на дворе!

Юрка задержался у крайнего окна: «газика» не было. По двору наперегонки бежали ребята, ловко подставляли подножки, валились в снег, безобидно тузили друг друга. Наконец, двор опустел.

– Князь твой звонил,– сказала тётя Варя.

– Какой князь?

– Или шах, кто вас там разберёт. С машиной что-то стряслось, велел подождать.

– Ждать ещё, подумаешь...

– А ты подожди, раз велено. Тоже мне – занятой. Ночь надвигается, ветрище подул. Куда пойдёшь?

– Через поле на дорогу, а там и машина будет.

– Сиди, говорю, задуло вон – спасу нет. Добрый хозяин собаку на двор сейчас не выгонит.– Тётя Варя с ведром и шваброй медленно подымалась на второй этаж.– Ах, вертолёты, и тут наследили.

На дворе и в самом деле вьюжило. Ветер срывал с сугробов сухой снег и швырял куда-то в пустоту, в непроглядную темень. Ну и что? По тропке, которую они успели проложить с Шахом, можно выйти на дорогу. Подъедет Волков, развернёт свой «газик», пять минут и – дома.

Юрка поправил шарф, застегнулся на все пуговицы, потуже затянул ремни ранца и, с трудом отворив наружную дверь, выскользнул на улицу. Ветер сбивал с ног, не давал дышать, по скользкой площадке у порога нёс сухую, как песок, позёмку.

Из окон школы свет падал далеко за дорогу. Юрка вышел на знакомую тропку, зашагал в поле.

Становилось всё темнее. Вскоре небо слилось с землёй. Глаза забивало снегом. Неожиданно Юрка стал по колено проваливаться в сугробы, несколько раз упал. Пока поднимался – в валенки набилось снегу, варежки промокли насквозь.

Попытался найти утерянную тропку, свернул направо, потом налево,– тропки не было. И ни одного огонька не виднелось теперь во тьме. Юрка понял: заблудился. Он не знал, что в эту минуту Шахназаров забежал в кабинет директора и сразу метнулся к телефону:

– Девушка, дайте «Ромашку»!

– Где же я возьму вам ромашку зимой?

– Не до шуток, девушка! Может быть, сейчас человек погибает.– Шахназаров обернулся к сидевшему за столом и тревожно наблюдавшему за ним директору школы: – Беда, Павел Федорович, Юра Яскевич один ушёл домой. Алло, «Ромашка»! Командира! Товарищ подполковник, докладывает Шахназаров. Юрка не дождался нас... Нет, думаю, до леса он ещё не дошёл, он где-то в поле. Ищите в поле, а я отсюда пойду.

Шахназаров стёр пот со лба. Потом вскочил, метнулся к двери.

– Постойте,– остановил его директор.– Берите оба десятых класса. В кабинете физики захватите фонарики, все, сколько есть. С вами пойдёт физрук Юрий Степанович.

Юрка опять упал. Ветер, казалось, только и ждал этого, набросился со всех сторон, забивая лицо колючим, как крупа, снегом. Варежки потерялись. Мёрзли руки и мокрые колени. Таял попавший в валенки снег, ногам становилось холодно.

– Вставай, нельзя лежать,– приказал себе Юрка.

Он опять брёл неизвестно куда, закрывая лицо от ветра руками. Потом засунул коченеющие руки в карманы, подставил лицо ветру и закричал:

– Не боюсь я тебя, вот... Не боюсь!.. Меня Шах найдёт, понятно? Не боюсь!..

Ноги опять увязли в снегу, и снова свалился Юрка, но тут же выкарабкался из сугроба, крикнул ветру и ночи:

– Шах, где ты? Слышишь?.. Я тут, Шах!.. Вь-ю-у-у, вью-у-у!..– выл отовсюду ветер.

Юрка повернулся к нему спиной. Показалось, так теплее. А что, если сесть, поджать ноги, спрятать руки под мышки и – пусть заметает? Под снегом ведь тепло, даже пшеница, которую осенью сеют, не замерзает. Пусть заметает. Потом, когда снег укроет его с головой, он сделает дырочку, чтобы дышать. А завтра его сразу найдут, ведь из той дырочки будет валить пар от дыхания.

Опустился на снег, поджал под себя ноги, поглубже сунул руки в рукава, лицо спрятал в воротник пальто.

Вь-ю-у-у, вью-у-у!– бесновался ветер, осыпая его со всех сторон пригоршнями сухого колючего снега.

И привиделось Юрке, будто едет он с дедушкой Мишей на дальнюю заимку. «Туп-туп, туп-туп»,– дробит Топтыга копытами накатанную дорогу, а полозья санок то тихо, то вдруг громко-громко начинают с завыванием визжать: вью-у-у, вью-у-у...

«Чего замолчал, внучек?» – спрашивает дедушка.

«Хочется спать...»

«А ты не спи. Не смей спать! Уснёшь и замёрзнешь...»

Вью-у-у, вью-у-у!..

«Замёрзнешь. Не смей спать!..»

Юрка, вздрогнув, очнулся. Ноги и руки вконец закоченели. Всё тело было, как неживое. Слипались глаза.

«А ведь так и в самом деле можно замёрзнуть,– подумал он.– Нет, надо вставать и идти. Надо обязательно добраться до леса, в нём теплее».

Встал не сразу, трудно было встать сразу, но всё-таки встал и, пошатываясь, побрёл прямо на ветер, где-то там – далеко, близко ли,– но где-то там должен быть лес.

Вью-у, вью-у, ю-а-а!.. Ю-а-а-а!..

Что такое? Юрке почудилось, будто в вое ветра он слышит своё имя. Остановился, вглядываясь в мутную темень. И вдруг слева вроде бы мигнул огонёк. Потух и опять мигнул.

– Ю-а-а-а!..

– Я здесь!..– захлебываясь от ветра, крикнул Юрка и побежал. Увязая в сугробах, падал, тут же поднимался и снова бежал, крича непрерывно: – Я здесь!.. Тут я...

Огоньков стало больше. Они раскачиваются, описывая дуги.

– Юра, где ты, Юра?!

Первым подбежал к нему «дядя Стёпа».

– Живой, Юрка?!. Товарищ подполковник, он здесь...

Подбегает и папа. Становится перед Юркой на одно колено, молча начинает растирать ему сразу обе руки. А «дядя Стёпа» – лицо.

– М-м, больно...– мычит Юрка.

– Ох, сын,– как-то странно не говорит, а стонет папа,– угораздило же тебя...

– М-м, тьфу! Я же не знал, что с тропки собьюсь...

Огоньков много-много. Подбегает Шахназаров:

– Как же ты так, Юра?– и тут же кричит: – Спасибо, ребята! Выходите на дорогу.

Юрку тоже вывели на дорогу к подъехавшему «газику». Завернули в тулуп, усадили рядом с Шахом. Папа, плюхнувшись на переднее сиденье, снял шапку и вытер ею пот с лица.

Обогнав строй солдат, «газик» помчался к городку.

– Больно?– поинтересовался Шах.

– Пальцам больно, колет, как иголками...

– Терпи, казак, атаманом будешь.– Шах засмеялся и, наклонившись, тихонько спросил: – Ревел? Только честно...

– Честное пионерское, не ревел,– тоже шёпотом ответил Юрка и тут же поправился: – Две слезинки было, но я не ревел. Они как-то сами побежали.

– Значит, настоящим солдатом становишься, Юрка!

– Обидно было: столько ходили...

– Да, брат, опасно ты рискнул.

Папа опять стёр пот с лица и спросил, полуобернувшись:

– Шах, Волков, что мне с ним делать? Может, на сей раз – выпороть?

– Не мешало бы,– буркнул Волков.

Шахназаров, кашлянув, возразил:

– Думаю, можно простить. Не дождался он нас – это плохо, вроде как приказ нарушил. Но ведь он не сдавался! Он держался до последнего – не трусил, не ревел!.. Думаю, товарищ подполковник, пороть всё-таки не надо.

Юрка обнял Шахназарова, прислонился головой к его плечу и... неожиданно заснул.

Так, в тулупе, его и занесли в комнату. Разбудили. Он увидел маму с заплаканными глазами, санинструктора, который насильно заставил его проглотить две какие-то таблетки, а потом стал растирать ему руки и ноги спиртом. Тепло и хорошо стало Юрке, и он снова заснул под натужный вой ветра, который был ему теперь совершенно не страшен.

Назавтра проснулся поздно – разбудила Оля. Она стояла у кровати, страшно озабоченная, и, приговаривая: «Какой больной, ох, горе моё, весь-весь больной...» – прикладывала к его груди игрушечный пластмассовый стетоскоп.

– Олька, уйди!

– И-и-и,– затянула Оля на одной ноте.– Не уйду! Ты, Юра, больной, и я тебя лечу! Дыши глубже! Весь-весь больной, ох, горе моё...

И Юрка уже не смог сопротивляться её капризу: конечно, Оля ещё маленькая, непонимашка, но ведь она не просто играет, она жалеет его, и разве за это можно сердиться?

Он подставил ей правый бок, предложил:

– Послушай ещё здесь. О-о, как хорошо! Мне теперь совсем-совсем не больно.