Текст книги "Юрка — сын командира"

Автор книги: Николай Круговых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

ЮРКА – СЫН КОМАНДИРА

На Республиканском конкурсе на лучшее произведение для детей и юношества 1974—1976 гг. повесть удостоена первой премии

Художник Е. Ларченко

© Оформление Издательство «Юнацтва», 1985

В ПУТЬ-ДОРОГУ ДАЛЬНЮЮ...

Дождь наконец перестал. Солнце вновь осветило далёкую сопку. Глядя на неё в окно, с которого мама ещё утром сняла шторы и занавески, Юрка удивлялся: когда шёл дождь, сопка была синей. Сейчас, залитая солнцем, она опять ярко зазеленела, только на самой вершине была жёлто-рыжей и чем-то напоминала зимнюю дедушкину лисью шапку.

– Ушки опустились,– грустно сказал Юрка и стал скрести ногтем чернильное пятно на белом подоконнике.

– Какие ушки?– недоуменно спросила мама. Она только что отставила к двери плотно набитый чемодан и теперь паковала авоську.

– А вон на той горе, на самом верху. Глянь, мама! Кажется, дедушка Миша шапку надел и опустил ушки...

Мама подошла к Юрке, обняла его за плечи, поцеловала в лоб.

– Скучаешь по дедушке с бабушкой? Не скучай, сынок... Кончишь третий класс, папа возьмёт отпуск, и мы всей семьёй приедем к ним в гости. Ты за год подрастёшь, тебя бабушка с дедушкой сразу и не узнают.

– А теперь мы далеко едем?

– Далеко-о! На папину родину. Там у тебя тоже есть бабушка с дедушкой. И тётя Катя. Не забыл их? Мы ведь с тобой у них бывали.

– Немножко не забыл.

– Пойди с ребятами поиграй.

– Не хочется.

Юрка, стыдясь, отвернулся, потому что сказал маме неправду. Ему очень хотелось поиграть с ребятами, Кешей и Славиком, которые, едва прекратился дождь, выбежали на лужайку за дорогой и стали гонять там разноцветный резиновый мяч. Но выйти к ним он не мог. Вчера, когда Кеша со Славиком тоже гоняли этот самый мяч, Юрка пошёл играть с ними, дважды обвёл неповоротливого очкастого Кешу, и тот, видимо, обидевшись, сказал Славику:

– А-а, зачем теперь с ним играть? Он завтра всё равно уезжает...

Потому-то Юрка и не вышел к ребятам. Снова стал глядеть на вершину сопки, полузакрытую теперь рваной сизой тучей. Юрка перевёл взгляд на дорогу. Она вытягивалась из-за ближнего леса и упиралась в проходную городка, близ которой не спеша вышагивал солдат в брезентовом плаще и мокрой пилотке.

Точно такой плащ был и у дедушки Миши. Дедушка – холодно или жарко – постоянно брал его с собой. И уходя на охоту в тайгу, и уезжая на дальнюю заимку, когда наступала пора сенокоса.

В тайгу дедушка Миша не взял внука ни разу, а вот на заимку однажды сам пригласил. Ох и радовался же Юрка, сидя на возу рядом с ним. В упряжке шёл старый смирный мерин по кличке Топтыга, поэтому Юрка правил всю дорогу сам, потряхивая вожжами и покрикивая точь-в-точь как это делал дед: «Н-но, бельмастый, топчись живей, пош-шевеливай!» На заимку они приехали к вечеру. В казане, наглухо вмазанном в печь, дедушка сварил кулеш. Поужинали и легли спать под навесом на сене. Рядом, похрапывая, жевал траву Топтыга, а где-то далеко-далеко, наверное, в озерце у подножия сопки, квакали лягушки.

– Дедушка, а если ночью конь пить захочет, кто ему воды даст?

– Поил его давеча. Ишь ты,– усмехнулся неожиданно дед,– дитя пожалело мерина, а вот взрослым давно до этой животины дела нет... Машин полным-полно, а коней извели дочиста, на весь колхоз один мерин и остался. Околеет скоро, и крышка, вроде и не водилось на свете лошадиного племени. Ну спи, внучек, спи...

Топтыга похрустывал сеном, и Юрке хотелось, чтобы этот старый коняга никогда не умирал.

Сквозь щель в крыше навеса видел Юрка крупные яркие звёзды, потом показалась луна. Если прижмурить глаза, сверкает что-то там, на луне,– мигнёт и потухнет, мигнёт и опять потухнет. Юрка подумал: наверное, космонавты подают оттуда на Землю какие-то сигналы. Тронул деда за плечо:

– А я, когда вырасту, стану космонавтом! Вот!

– Правильно,– сонно ответил дед,– почему же не стать?

– На Луну полечу, понятно?

– Слетай, конечно, чего там? Только сперва подрасти да подучись. Телеграмму я нынче получил, мать за тобой приезжает, послезавтра встретим. Поедешь ты, внучек, в предалёкие края...

Юрка, зашуршав сеном, даже привстал. Он обрадовался, что скоро увидит маму, потом папу и Олю. Тут же ему подумалось: а ведь бабушка с дедушкой не поедут в далёкие края, останутся здесь, ему тотчас стало грустно, и он сказал:

– Не поеду. Не хочу уезжать.

Дед помолчал, потом заговорил строго:

– Не дело, внучек. Детям положено с родителями жить, а ты вот и в школу уже пошёл, а родителей, почитай, не знаешь, каждый раз привыкаешь к ним, будто к чужим.– Дед обнял Юрку, запустил в его жёсткие вихры суховатую руку.– Там, где отец будет теперь служить, школа рядом. Надо ехать. Соскучишься по мне с бабкой – письмишко напишешь, ты ведь теперь человек грамотный, второй класс кончил...

Вспомнив всё это, Юрка вздохнул, подумал, что уже можно было бы написать дедушке письмо: десять дней прошло, как он здесь.

Славик и Кеша продолжали гонять мяч – по траве и прямо по лужам. Может, зря он не пошёл к ним?

За Юркиной спиной молча и сосредоточенно посапывала Оля. Сопит, значит, чем-то увлеклась. Оглядываться Юрке не хотелось.

– Зачем опять шнурок развязала, скверная девчонка?– раздражённо прикрикнула мама.– И тянешь зачем? Порвёшь, чем я тебе ботинок зашнурую, тряпочкой?

– Не хочу тряпочкой.

– Зашнуруй сейчас же. Сама. Видишь, мне некогда. Ох, горе моё...

В это время мимо офицерских домов промчалась машина, подкатила к городку и скрылась в воротах.

– Папа приехал,– сказал Юрка.

– Папа приехал, папа приехал!– запрыгала по комнате, хлопая в ладоши, Оля.– Сейчас будем уезжать. Правда, мама?

– Правда. Юра, пригляди за ней, я схожу к тёте Тане. А ты посиди, дочка, посиди хоть минуту спокойно. Шнурки не развязывай, пуговицы на кофточке не расстёгивай. Будь умничкой, хорошо?

– Хорошо,– скромно пообещала Оля.

Мама ушла. Юрка продолжал стоять у окна – присматривать за сестрёнкой, за этой Юлей-капризулей, как про себя звал её Юрка, ему было совершенно не интересно. Скорее бы пришёл папа... У него билеты на поезд, а может, даже на самолёт. Вот было бы здорово, если бы на самолёт: поездом Юрка ездил сто раз, а вот самолётом ещё не летал.

Мокрый мяч от ноги Славика угодил Кеше прямо в живот, Кеша поскользнулся и упал в лужу. Славик помог ему подняться и, заметив Юрку, поманил его: давай, мол, к нам.

– А ну вас,– вслух сказал Юрка,– играйте сами.

Он представил себя пассажиром, сидящим в самолёте, но сидеть было скучно, и тогда он представил себя самолётом. Расставив руки, закружился по пустой и от этого очень просторной комнате и загудел, то повышая, то понижая голос:

– Гу-у-у, жу-у, жу-у...

У Оли округлились и глаза и рот.

– Ты чего, Юра?– спросила она заинтересованно.

– Я – самолёт,– сказал Юрка.– Я лечу в Москву.

– А я?

– А ты сидишь на чемодане. И сиди себе... Ж-жуу!

– Не хочу сидеть,– капризно заболтала ногами Оля.– Ты за мной совсем не смотришь, и я уже расстегнула пуговицу.

– Расстёгивай себе... Г-гу, г-гу, ж-жу...

– И буду реветь.

– Реви сколько хочешь. Пожалуйста.

– И-и-и,– стала тянуть Оля без слов, на одной ноте и, видя, что Юрка не обращает на это никакого внимания, всплеснула руками.– Ну слушай же, Юра, я уже реву! Слушай же, ох, горе моё... И-и-и...

Мимо окна пробежала мама, встревоженная, распахнула дверь:

– Что тут у вас?

Юрка не успел ничего ответить, Оля не успела наябедничать – порог переступил папа, высокий, в зелёной плащ-накидке, обрызганной дождём, и весёлый. Подхватил на руки Олю, закружился с нею по комнате:

– Всё в порядке, азиаты, уезжаем далеко-о!

– Лёша, а как с вещами?– озабоченно спросила мама.

– Отправлены малой скоростью. А мы отправляемся – большой. Летим, сын! Олька, летим! До самой Москвы, а там – поездом. Ну-ка, дети, быстро в машину! Маша, давай чемоданы, пора!..

У порога уже стоял командирский «газик». Папа поставил в него чемоданы, мама уложила авоськи, в «газик» впихнули сперва Олю, потом Юрку и пошли прощаться с высыпавшими из квартир офицерами, их жёнами и детьми.

К машине подходят Славик и Кеша.

– Уезжаешь?– разочарованно спрашивает Юрку Славик.

– Ага. До Москвы летим самолётом, а потом поездом.

– Я ещё ни разу не летал самолётом,– вздыхая, говорит Славик.

– Подумаешь,– кривится Кеша,– я тысячу раз летал!

Папа и мама садятся наконец в машину. Мама всхлипывает и вытирает платком лицо. «Пишите!» – кричит кому-то. Папа кивает шофёру. «Газик» срывается с места. Вослед ему машут и солдаты от проходной, и все, кто стоит у домиков, даже Славик с Кешей.

Оля ласкается к маме, жалеет её: «Ну не плачь, мамочка, они нам будут письма присылать». Мама целует её, берёт на руки и вдруг встревожено спрашивает:

– А где ботинок?

– Там остался. Упал,– невинно отвечает Оля.

Все сразу замечают, что правая Олина нога только в гольфе.

Папа прикрывает рот ладошкой, смеётся шофёр. Мама всплёскивает руками:

– Ох ты, горе мое... Говорила же – зашнуруй, а ты не послушалась и потеряла.

– Папа потерял, когда кружились.

– Ну конечно же, ты виноватой не бываешь.– Мама начинает рыться в одной из сумок. Она всё ещё продолжает сердиться, но Юрка понимает: это так, для порядка.

А «газик» всё набирает скорость, деревья расступаются перед ним и уплывают назад, впереди стелется асфальтированная дорога. Далеко-далеко, на самом горизонте, белеют дома большого города. Папа показывает на те дома:

– Оттуда, сын, полетим.

Юрка кивает головой, и ему уже ничуть не грустно. Ему хочется, чтобы машина мчалась всё быстрей и быстрей. Скорее бы сесть в самолёт и лететь, лететь, потому что Кеша уже тысячу раз летал, а он ещё ни разу...

Аэропорт был забит людьми. В зале от голосов стоял сплошной гул. Время от времени включалось радио: «Объявляется посадка на самолёт...» Оля вертела головой, потому что ей очень хотелось увидеть тётю, которая говорит таким громким голосом. А Юрка всё дёргал папу за рукав:

– Может, нам на посадку? Ты совсем не слушаешь.

– Нет, сын, потерпи немного.

– А вдруг мы опоздаем или не услышим?

– Это исключено.

Мама обмахивала лицо платочком и вздыхала.

– Вот что, азиаты,– сказал папа, улыбаясь.– Пойдёмте-ка на посадочную площадку, там веселей. Оля, ко мне!

Хорошо придумал папа – выйти на посадочную площадку! Отсюда весь аэродром как на ладони. У Юрки даже дух заняло, когда он увидел самолёты. Их было много. Стояли они и рядом по три-четыре, и по одному. Все такие красивые и большие!

– В каком мы полетим?– спросил Юрка.

– Наверное, вон в том,– указал папа на самый большой, люди под которым казались совсем-совсем маленькими.

– Ой-ё-ёй!– закричал Юрка.– Как много окон! А в них можно глядеть, когда полетим?

– Конечно, если место твоё будет рядом. Окна эти называются иллюминаторами, потому что самолёт тоже ведь корабль, только – воздушный.

– Ага,– согласился Юрка, мечтая с этой минуты лишь о том, чтобы его место оказалось у иллюминатора.

Над аэродромом всё время стоял гул. Одни самолёты взлетали, другие приземлялись. Глядеть на это было так интересно, что Юрка забыл о времени, и удивился, когда папа положил руку ему на плечо:

– Пойдём, сын. Посадка.

ЧЕЛОВЕК СО ШРАМОМ

Вот уж не повезло так не повезло... Место у иллюминатора успел занять какой-то мужчина со шрамом над левой бровью. Ничем не интересуясь, он сразу уткнулся в газету.

Юрке показалось, что он уже видел этого человека, но где и когда, вспомнить никак не мог. И перестал вспоминать, больно надо.

Пассажиры постепенно заняли свои места, разговаривать стали спокойнее, тише. Папе и маме с Олей достались места в другом ряду, наискосок. Юрка сидел лицом к ним, видел их, и это его немного успокаивало.

Человек со шрамом взглянул на Юрку и сказал, свёртывая газету и улыбаясь одними глазами:

– Не поменяться ли нам местами, молодой человек? Как вы считаете?

Юрка очень удивился, так было это неожиданно.

– Полагаю, есть смысл,– добавил человек со шрамом.– И пока я не передумал, не смейте, пожалуйста, упираться. Вам ведь очень хочется глядеть в окно?

– Откуда вы знаете?– горячо воскликнул Юрка.

– Я, брат, всё знаю,– подмигнул человек со шрамом папе, и папа тоже улыбнулся.– Будьте добры, уступите мне своё место.

Юрка мгновенно очутился у иллюминатора, сел в кресло и опять попытался вспомнить, где он мог видеть этого весёлого и хорошего человека.

Самолёт вдруг задрожал, справа, потом слева оглушительно загудело. Оля испуганно прижалась к маме, а Юрка, усмехнувшись, подумал: «Вот непонимайка!.. Это же турбины заработали, сейчас будем взлетать!»

Из кабины пилотов вышла красивая тётя с серебряными крылышками на берете. Кеша когда-то говорил, что этих тётей называют по-русски – бортпроводницами, не по-русски – стюардессами. Непонятное слово больше нравилось Юрке, в нём было что-то таинственное, как и в самой стюардессе, чем-то похожей на хозяйку Медной горы из кинофильма «Каменный цветок». Может, она тоже из сказки?

Стюардесса должна была выйти с конфетами – так говорил Кеша. Но на этот раз конфет у неё не было. Она улыбнулась Юрке, попросила всех пристегнуть ремни, потом сказала: самолёт летит до Москвы, ведёт его командир корабля Иван Петрович Зайцев. Юрка тут же подумал, что, когда он вырастет, непременно станет командиром корабля и тоже будет водить вот такие большущие самолёты до самой Москвы, а может, и дальше. Пока он так думал, стюардесса ушла и вернулась с подносом, на котором горкой были насыпаны конфеты. Она медленно шла по салону, наклоняясь к креслам, и пассажиры сами брали конфеты, кто сколько хочет. Юрка думал взять побольше, но человек со шрамом взял только две, и Юрке стало ясно, что брать много, наверное, неудобно, да и незачем, и взял себе тоже только две. Оля пусть берёт сколько хочет, она – сластёна, а он, во-первых,– не сластёна, во-вторых,– конфеты здесь дают на тот случай, если затошнит. Его разве затошнит? Когда он вертелся, играя с Кешей и Славиком, у него даже голова не кружилась.

Всё-таки на всякий случай одну конфетку он положил за щеку. В это время самолёт дёрнулся, мягко заскользил по земле, потом, оглушительно загудев, рванул с места, помчался, помчался... Юрку слегка качнуло. Он схватился за поручни кресла, взглянул в иллюминатор и вскрикнул от восхищения: земля зеленела далеко внизу. Дома на ней были похожи на спичечные коробки, дороги – на серые ленты, по которым едва заметно двигались машины, как чёрные жуки.

Зелёная земля уходила всё ниже и ниже, и теперь дома на ней виделись как рассыпанные кубики. Потом стёкла иллюминаторов застлало плотным туманом.

Человек со шрамом подмигнул Юрке и сказал: «Пробиваем облака». Юрка кивнул ему с таким видом, будто ему и без того всё понятно.

Вдруг стало так ослепительно ярко, что невольно глаза закрылись сами. Когда Юрка решился открыть их, прямо в иллюминатор заглядывало солнце. Внизу расстилалось огромное белое поле, и самолёт скользил по нему, как по снегу. Юрка догадался: это – облака.

Человек со шрамом опять читал газету, да и все, кого видел Юрка, либо читали, либо дремали. Оля капризничала. Побледневшая мама глядела на папу как-то растерянно и виновато, папа погладил её плечо и стал говорить Оле, что она уже большая девочка и капризничать ей, пожалуй, стыдно, а она всё хныкала, и кривилась, и возражала папе: «Я совсем не большая, я совсем маленькая, и мне совсем не стыдно». Папа взял её на руки, стал шептать что-то. Оля успокоилась и незаметно заснула. Мама тоже сидела с закрытыми глазами, откинув голову на подголовник кресла, но Юрка чувствовал, что она не спит, что ей, наверное, плохо. «Ох, уж эти женщины!..» – подумал он теми же словами, какие обычно говорил папа, когда был почему-либо недоволен мамой или Олей, но ему было жаль маму. Хотел пробраться к ней, тоже, как папа, погладить её плечо, но человек со шрамом загородил ногами весь проход, а просить его, чтобы посторонился, не хотелось.

«Где я его всё-таки видел?» – подумал Юрка и неожиданно вспомнил: в тайге, во время грозы.

...Это случилось несколько дней назад. В городок, где остались Кеша и Славик и где он, Юрка, жил так недолго, давно повадилась белка. Прыг-скок по деревьям, и вот тебе – пожалуйста: она уже в городке. Сидит на сосне, чешет передними лапками мордочку, будто дразнится, хвастаясь: глядите, какая я смелая! Свистнешь, взмахнёшь рукой – замелькает рыжим хвостом – только её и видели! Кеша первый не выдержал. Предложил сделать рогатки и – как только дразнила-белка появится вновь – сбить её. Юрка, недолго думая, поддержал Кешу, а рассудительный Славик подумал и сказал:

– Рогатки мы, конечно, сделаем. У меня и резина есть, и суровых ниток у бабушки попрошу. Только не для белки. Белок бить нельзя, они ведь зверьки невредные. Эта белка ходит к нам не дразниться. Просто ей интересно поглядеть, как люди живут.

– Зачем же тогда рогатки?– недовольно спросил Кеша.

Славик опять задумался. Даже лоб наморщил.

– Белку нельзя убивать,– сказал твёрже.– Для птиц кормушки делаем, скворечники, а белку – уничтожать? Вот придумали... Эх, вы-ы... Наоборот, помочь белочке надо! Слушайте, что я надумал! Надо узнать, где её дупло. Если найдём, натаскаем туда грибов, орехов, чтобы ей на всю зиму хватило.

– Вот здорово!– вскинулся Юрка.

– А рогатки для чего же?– не унимался Кеша.

– В тайге помимо белок и волки водятся, и рыси,– ответил Славик.– Как мы пойдём туда с пустыми руками?

Найти дупло так и не удалось: потеряли из виду белку.

К тому же – заблудились.

Шумел дождь, шумела тайга. Страшно было Юрке, но ни Кеше, ни Славику он не сказал об этом. Они тоже, наверное, боялись, а молчали ведь.

Жались все трое к корявому стволу старой-престарой сосны, пока Славик не сказал, что в грозу под высокими деревьями стоять нельзя, в высокое дерево может ударить молния. Перешли в кусты, на просеку, мокли там под проливным дождём, сперва каждый в одиночку, потом встали спина к спине. Тепла от этого не прибавилось, зато Юрке было не так страшно. Темнело. Дождь всё лил.

– Слава, а в грозу волки по тайге ходят?– спросил Кеша.

– Не бойся, не ходят,– заверил Славик.– Не дураки они, чтобы мокнуть.

– Я и не боюсь! Пусть только сунутся, я из рогатки каждому прямо в глаз!

В это время кто-то завозился в ближних кустах. Кеша прыгнул в сторону, Юрка за ним, а Славик остался на месте. Из кустов вышел человек в брезентовом плаще, огляделся, поманил к себе сразу всех троих:

– Сюда, сорванцы! Что вы тут потеряли?

– Мы за белкой следили и заблудились,– ответил за всех Славик.– А вы, дяденька, что в тайге делаете?

– Я геолог. Каменный уголь здесь ищем, следовательно, тайга нам – дом родной. Что же вы, сорванцы, одни в тайгу сунулись? Откуда вы? Из какой деревни?

– Мы не из деревни,– тихо ответил Славик.

– Города отсюда – далеко...– сказал геолог.– Откуда же вы?

– Это – военная тайна,– потупясь, ответил Кеша.

– Ну раз военная тайна, тогда понятно,– засмеялся геолог, сбросил с головы капюшон плаща, стал прикуривать сигарету, и тут Юрка заметил у него шрам над бровью.– Айда за мной! Живо! В вашей деревне, поди, давно тревога объявлена, вас ищут...

– Да не из деревни мы...

– Знаю. Шагом марш!

Вскоре геолог вывел их на дорогу, с которой просматривались проходная городка и верх сторожевой вышки над мелколесьем.

– Вон она, ваша деревня, верно? Ну, я – к себе, а вы – домой, пока окончательно не замёрзли. Скажите отцам, чтобы хорошенько уши вам надрали. Бегом – марш!

Так повстречался и расстался Юрка с этим человеком. И вот новая встреча. Интересно!

Человек со шрамом то закрывал глаза, то вновь следил ими по строчкам. Юрка искоса поглядывал на него, потом, осмелившись, тронул за локоть:

– Дяденька, а вы уголь нашли?

– Какой уголь?

– Помните, в тайге, когда гроза была, вы уголь искали?

– Ах, да, да, да, припоминаю... Тебя зовут Кешей?

– Нет. Кеша мой товарищ.

– Погоди... В таком случае – Петькой!

– Да нет же... Никакого Петьки там не было.

– Тогда – извини, твоего имени не помню.

– Меня Юркой зовут. Мы втроем были – Кеша, Славик и я.

– Да, да, да, вот теперь вспомнил. А меня зовут дядей Мишей.– Человек со шрамом бегло огляделся и, заметив, что за ним наблюдает отец Юрки, усмехнулся.– Выходит, товарищ подполковник, с вашим сыном мы уже знакомы. Разрешите представиться? Инженер-геолог Михаил Павлович Мурин. Лечу к тёплому морю косточки погреть. Давненько там не был.

– Яскевич, Алексей Павлович,– сказал папа, пожимая руку Михаилу Павловичу.

– Очень приятно,– усмехнулся тот и обернулся к Юрке.– Ну, а ты, Юрий Алексеевич, просьбу мою в тот день выполнил? Попросил отца, чтобы тебе маленько уши надрал?

– Попросил.

– Ну и как?

– Не пустили в город.

– А Славик с Кешей ездили?

– Конечно. Да ещё и катались на каруселях.

– О-о, брат, наказание более чем серьёзное. Но ты, понятно, ничуть не хныкал. Верно? Молодец! Мужественно поступил. Теперь я уверен – твоё желание сбудется. Вырастешь и обязательно станешь командиром вот такого корабля. Ведь ты мечтаешь об этом?

– Откуда вы знаете?– удивлённо спросил Юрка.

– Сказал же – всё знаю.– Дядя Миша, сощурясь, с минуту глядел на Юрку, будто вспоминал что-то, потом хлопнул себя ладонью по лбу, снял с боковой сетчатой полки клеёнчатую сумку и, подмигнув Юрке, стал её расшнуровывать.– Везу, понимаешь, одну забавную штуку... Гляди!..

Забавной штукой оказался медвежонок. Поначалу Юрка просто растерялся: живой медвежонок, да и только! И глаза, как у живого, и костяные зубы во рту, и когти на лапах...

– Вот здорово!

– Ты не знаешь ещё самого главного,– сказал Михаил Павлович.– Засунь-ка руку в левое ухо, там – колечко. Нашёл? Крути до отказа. Теперь смотри.

В голове медвежонка что-то зашипело, правая лапа его дёрнулась, стала подниматься к открывшейся пасти; прижмурив глаза, медвежонок зевнул и похлопал себя лапой по носу. Потом, опуская лапу, зарычал.

Юрка не переставал удивляться.

– Значит, нравится,– заключил Михаил Павлович.– В таком случае – твоя вещь. Бери.

Юрка тотчас опять принялся заводить игрушку, досадуя, что в это дело зачем-то вмешалась мама. Ей, видите ли, неудобно, что Михаил Павлович дарит её сыну такую дорогую вещь.

Увлечённый, Юрка не заметил, когда оборвался разговор. Михаил Павлович, кажется, уснул, прикрыв лицо газетой.

«Вот бы показать этого медвежонка Славику и Кеше»,– подумал Юрка. Ему вдруг стало грустно. И оттого, что желание это исполнить не удастся, и особенно оттого, что ни со Славиком, ни с Кешей ему, наверное, никогда больше не доведётся встретиться. А может, папино начальство передумает, прикажет папе лететь обратно? Вот было бы здорово! Он, Юрка, опять дружил бы с ребятами – запускал змея, играл в вертолёт и уже никогда с ними не ссорился.

Стали вдруг слипаться веки. Юрка слышал, как гудят турбины, и всё-таки спал. Когда разбудили обедать, неохотно съел кусок курицы, зато лимонаду выпил целый стакан и опять заснул, свернувшись в кресле калачиком и крепко прижав к себе медвежонка. Проснулся лишь в Москве.

Аэродром оказался далеко от города. На Белорусский вокзал ехали автобусом – папе так и не удалось перехватить такси. Автобусом Юрка ездил не один раз, поэтому сейчас было ни чуточки не интересно. И на вокзале было неинтересно: народу много, все куда-то спешат, шум, гам, толкотня. И душно. И Оля капризничает. А мама нервничает, потому что папа ушёл за билетами и долго не возвращается.

Хотелось пить, но не решался тревожить маму. Она так измучилась с этой капризной Олькой... Всё-таки не выдержал:

– Мама, дай денежек, лимонаду попью.

– Только не смей мороженое брать. Простудишься.

Подходя к киоску, Юрка неожиданно встретил дядю Мишу, с которым они простились ещё на аэродроме. Обрадовался.

– Вы и дальше с нами?

– Нет. Сюда заскочил на минутку, товарища навестить. Попьём? Или, может, по мороженому на прощание?

– Мама не велит. Боится, что простужусь.

Дядя Миша купил бутылку лимонада.

– Отойдём-ка, Юрий Алексеевич, в сторонку. Держи стакан. Значит, вы отсюда прямо в Брест?

– Нет, в Белореченск. Там папу пошлют на службу.

– Выходит, ему дадут самолёт? Истребитель?

– Нет,– засмеялся Юрка.– Какой вы, дядя Миша, непонятливый. У моего папы на погонах не птички, а пушки. Он не лётчик, он – артиллерист, ракетчик.

– Извини, я в этом деле ничего не смыслю,– усмехнулся дядя Миша.– Папе твоему, наверное, здо-о-рово повезло, да и тебе тоже. Белореченск – красивый город.

– А нас в город не посылают. Папа сказал, будем жить в лесу на огневой позиции.

– Не совсем повезло,– сказал дядя Миша каким-то другим, не прежним голосом, и лицо его вдруг стало неприветливым, суровым.– Дельный ты парень, Юрка. Не понимаю только, зачем разболтал мне военную тайну? Ты – сын офицера и... ляпнул такое...

Юрка, чуть не уронив стакан, ухватился за рукав дяди Мишиной тужурки:

– Я больше никогда... Дядя Миша!..

– Верю,– уже помягче сказал дядя Миша и похлопал Юрку по плечу.– Не бойся, никому не скажу об этом. И ты держи язык за зубами. Теперь – прощай. Медведя-то береги. Занятная штука.

Юрка вернулся к скамье, на которой сидели мама и заплаканная Оля, и тоже присел – тише воды ниже травы. Как могло случиться, что он разболтал военную тайну? Может, всё-таки признаться папе? Нет, не надо. Во-первых, папа огорчится, что его сын такой болтливый человек, во-вторых – будет волноваться. Нужно молчать... А впредь, пока слово сказать, подумай, может, это слово – военная тайна.

Голова медвежонка выглядывала из авоськи. Юрка прикрыл её целлофановым мешком.

Вскоре папа вернулся с билетами. Объявили посадку, и Юрка успокоился.

Шли по длинному перрону под навесом – папа впереди с огромными чемоданами, за ним мама с Олей на руках, последним он, Юрка, с какой-то авоськой, бьющей по ногам.

В поезде им досталось отдельное купе. Папа забросил чемоданы на самую верхотуру, облегчённо вздохнул:

– Всё, азиаты, теперь не летим, а едем.

Юрка глядел на папу – высокого, сильного – и улыбался. Ему нравилось, когда папа говорил вот так – «азиаты». Оле всё равно, она ещё мало смыслит, а ему, Юрке, известно, что означает это слово. В их семье только папа – европеец. Его родина – Белоруссия. Мама жила в Сибири, в городе с названием – Камень-на-Оби. Он, Юрка, тоже родился в этом городе. Оля родилась на Дальнем Востоке, там, где папа служил потом. Вот и получается: папа – европеец, а они, все трое – мама, он, Юрка, и Оля – азиаты.

Папа снял ремень, расстегнул ворот гимнастёрки, присел рядом с мамой, прижав её голову к своей груди:

– Намучилась?

– Переживём.

– Ох уж мне эти женщины,– усаживая Олю на колени, сказал папа. На губах его блуждала улыбка.– Горе мне с вами.

Юрка этим словам не верил.

– Телеграмму дал?– спросила мама.

– Срочную. Проезжать там будем часов в пять утра. Слышишь, сын? К поезду выйдут встречать нас дедушка, бабушка и тётя Катя. Поезд на этой станции не останавливается. Просто увидим их в окно. Так что – будь готов.

Юрка долго не мог сомкнуть глаз. Вертел головой на тощей, как блин, подушке, глядел, отдёрнув занавеску, в окно. За окном была ночь, а в ней огни, огни, будто кто-то специально расставил на полях зажжённые свечи. .Жёстко постукивали на рельсах колёса, вагон покачивало. Оля спала, разметавшись на постели, мама и папа тоже спали. Юрка закрыл глаза и вскоре увидел дядю Мишу – человека со шрамом. Сдвинув брови, он грозил Юрке пальцем: «Зачем ты разболтал военную тайну?» Потом провёл рукой по лицу и снова погрозил: «Медведя-то береги! Береги, бе-ре-ги, за-а-нятная штука!..»

Проснулся от того, что ступням стало щекотно. Он не мог понять, почему щекотно, пока не услыхал голоса папы:

– Юра, вставай!

– Юла, вставай!– тотчас прозвенел Олин голосок откуда-то снизу, тут же вмешалась в разговор мама:

– Наивные люди. Отнеси его, отец, под кран, сполосни холодненькой, сразу проснётся.

– Не надо под кран,– сказал Юрка,– я уже...

Выпутался из простыни, протёр глаза. Папа стоял у двери – чисто выбритый, с влажно поблёскивающими волосами,– чистил капроновым ёршиком электрическую бритву. Мама пришивала завязку к Олиной шапочке. Оля,– умытая, причёсанная, наряженная в новое розовое платьице,– сидела на нижней полке, болтала ногами и хвасталась, задрав голову, захлебываясь:

– Ага, Юла, а меня будут в окошко показывать, вот!

– Ну и ничего особенного, подумаешь...– сказал Юрка.

– Ну и ничего особенного, подумаешь...– слово в слово повторила сестрёнка.

Юрка поглядел на неё с серьёзным видом взрослого человека, покрутил пальцем у своего лба и покачал головой:

– Попугайчик ты, Оля.

Девочка тоже покрутила пальцем у своего лба, покивала головой и опять слово в слово повторила сказанное Юркой:

– Попугайчик ты, Оля.

Юрке ничего не оставалось, как засмеяться и показать Оле язык. Он и сделал это. Оля немедленно заревела, а папа сказал строго:

– Ну, это ты зря, Юрий. Стыдно! Ты – взрослый человек, ума у тебя побольше, надо понимать.

– Надо понимать,– добавила Оля.

Теперь и папа с мамой улыбнулись. Юрка, не сдержавшись, захохотал. Папа легонько шлёпнул его ладонью по спине:

– Марш умываться!

Когда Юрка вернулся, мама, успев нарядиться в новое платье, причёсывалась перед зеркалом в двери. Папа глядел в окно. На его мундире, туго затянутом ремнём и портупеей, вместо колодочек сияли орден и все пять медалей. Орденом папу наградили недавно, за то, что его дивизион оказался лучшим в округе.

– Маша, подъезжаем!– с радостной тревогой сказал папа.

Мимо проплыли приземистые кирпичные постройки, поезд замедлил ход. Папа рванул окно книзу, выглянул вперёд по ходу поезда и тут же крикнул под громкий стук колёс:

– Оля, ко мне! Быстренько!

Юрка замешкался. Оля, мама и папа заняли всё окно. Только в последнюю минуту ему удалось как-то протиснуться между ними, увидел тётю Катю – папину сестру, она смеялась, кричала что-то – что, разобрать было невозможно. Потом одним глазом заметил дедушку и бабушку. Дедушка махал рукой и кивал головой, бабушка стояла, расставив руки, будто собиралась обнять сразу всех, улыбалась и плакала.

Опять поплыли мимо постройки, поезд прогрохотал по мосту через реку и снова увеличил скорость.

Папа закрыл окно, погладил Олю по волосам:

– Ну, дочь, видела бабушку с дедушкой?

– Видела,– вздохнула Оля.– Там ещё были машинка, коник и маленькая коровка. И ещё тётя кричала. Мама, что тётя кричала?

– Что ты хорошая девочка, только очень капризная, и, если будешь и впредь капризничать, она не пригласит тебя в гости.

– Я не часто буду капризничать. Ладно, мама?

Юрка засмеялся и вслед за папой вышел в тамбур. Папа стоял у окна, глядел на зелёные поля и перелески и думал о чём-то не известном Юрке. Он даже пытался напевать что-то себе под нос, хотя вообще-то никогда не поёт, потому что ему ещё в детстве медведь наступил на ухо. Конечно, никакого медведя не было, просто взрослые так говорят о тех, у кого в песне ни складу ни ладу.