Текст книги "Юрка — сын командира"

Автор книги: Николай Круговых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Дункана он запер в чулане: «Полежи, маленький, тебе ведь тоже отдыхать нужно», наложил котлет в целлофановый мешочек, обернул бумагой, чтобы никто не увидел, что у него там. Нет, Шах, конечно, ничего не узнает. Как бы он ни понимал своих псов, они ещё не научились говорить.

В этот раз на проходной его пропустили беспрепятственно, у башни-водокачки он сразу же свернул в кусты. Далековато они от вольеров, и всё-таки на открытое место выходить нельзя! Заметят псы, не Шах пришёл,– котлеты останутся нетронутыми.

К последним кустам подбирался Юрка на четвереньках – не спеша и осторожно – и всё-таки ему казалось, что задетая им трава шелестит очень уж громко, ещё громче трещит валежник, а ветер, как назло, дует как раз с этой стороны.

Венера спокойно лежала в конуре и часто дышала, высунув розовый язык, Рекс жарился на крыше будки. Вот он, ещё не открыв глаз, навострил уши, потом выжался на передних лапах, облизнулся и, шумно встряхнувшись, снова прилёг.

Медлить было нельзя. Юрка вытряхнул котлеты и одну за другой – три штуки – кинул в вольер Венеры. Та одним прыжком достигла стенки, принюхалась и вдруг, истошно лая, заметалась по вольеру, как ошпаренная. Это озадачило Юрку, в вольер Рекса бросать котлеты не решился. А Рекс, тем временем трусцой подбежав к сетке, разделяющей вольеры, принюхался, рыкнул, взвился свечой и залаял так оглушительно и яростно, будто намеревался растерзать в клочья весь мир.

Юрка решил, пока не поздно, сматывать удочки. А навстречу ему уже спешили солдаты, гулко топая тяжёлыми сапогами, и он ничего лучшего не придумал, как забраться под разлапистую старую ель и затаиться там – в четырёх шагах от тропки. Солдаты с автоматами и противогазами мчались на огневую мимо него, Юрки, мимо вольеров, в которых псы бесновались по-прежнему. Один из солдат крикнул на бегу:

– Чего они, Шах?

– Не знаю,– встревожено ответил Шахназаров откуда-то со стороны,– может, опять змея…

Осторожно приподняв еловую лапку, Юрка увидел: Шахназаров влетел в вольер Венеры, оторопело развёл руками, потом поспешно, будто ему жгло ладони, повыбрасывал котлеты через сетку. В вольер Рекса входить не стал.

Венера, вскинув лапы на плечи Шахназарова, скулила, будто жаловалась на каких-то обидчиков, Рекс всё ещё метался по вольеру, хрипя и редко, басовито лая.

– Успокойся, Венера, иди, иди... Рекс, на место!– командовал Шахназаров.

Собаки наконец с неохотой вошли в будки и легли, встревожено поскуливая.

Шахназаров собрал котлеты, вышел на тропинку, ведущую к казарме. Может, он не догадывается, кто тут без него поработал, может, уйдёт?

Не ушёл. Остановился совсем близко от ели, раздо-садованно плюнул и, хоть наверняка не видел его, Юрки, строго сказал:

– Вылазь!

Юрка огляделся, будто выискивая место, где бы можно было укрыться понадёжнее,– такого места не было.

– За уши тебя тащить, что ли? Вылезай!

Понуро опустив голову, Юрка вышел к Шахназарову, держа в руке – на отлёте, как чужой – целлофановый мешочек с тремя оставшимися котлетами.

– Они не отравлены,– робко пролепетал, оправдываясь.– Их мама жарила... Знаешь, какие они вкусные, Шах!..

– Говорил я тебе, что этого делать ни в коем случае нельзя?

– Говорил...

– А ты – не послушался. Решил: никто, мол, не узнает, и такого натворил... Солдата за это на гауптвахту посадили бы, понял? Ну, а ты... ты пока не годишься в солдаты. Подвёл ты меня... Неважный ты, Юрка, друг...

– Нет, важный!– вскинулся Юрка.– Я хороший друг, правда, Шах! Только мне очень хотелось, чтобы они... скушали...– На глаза Юрки навернулись слёзы.

– Перестань хныкать,– пренебрежительно сказал Шахназаров.– У нас так положено: натворил беды – отвечай... Вот что, Юрка, поступил ты нечестно, нехорошо. Сегодня собаки на посту всю ночь будут волноваться... Какая там служба, если перед глазами твои... вкусные котлеты? Ну вот, значит, объявляю тебе сутки домашнего ареста. Сюда, на позицию,– чтобы ни ногой. До завтрашнего вечера ты мне не друг. Извини, но я... не могу тебя видеть. Забирай свои вкусные котлеты и шагай отсюда!

Шахназаров ушёл, ни разу не оглянувшись.

Юрка ещё долго стоял, опустив виновато голову, потом все котлеты – и те, что были в мешочке, и те, которые отказалась съесть Венера,– швырнул под куст, поплёлся к проходной.

ПОД ДОМАШНИМ АРЕСТОМ

И в это утро его разбудила песня. Доносилась она откуда-то издалека, была непонятной, тягучей и вскоре замерла где-то за лесом.

В листве берёзы под окном, в лапках елей шелестел дождь. За окном было пасмурно. Низко, цепляясь за верхушки сосен и елей, тянулись лохматые серые тучи.

Юрка, прижавшись грудью к подоконнику, уныло наблюдал, как ползут они, эти тучи, куда-то далеко-далеко; ему было зябко в майке, он поёжился, подумав, что, наверное, и тучам зябко, и, может оттого, что им зябко, они вот так и расползаются, и клубятся, чтобы как-то согреться.

Зябко, наверное, было и часовому у проходной. Глубоко надвинув на голову мокрую пилотку, он всё ходил вдоль опущенного полосатого шлагбаума, и полы намокшего брезентового плаща при каждом шаге хлопали его по ногам, как железные. Над оградой виднелась шиферная крыша казармы – в солнечные дни белая, а сейчас грязновато-серая от дождя,– в приоткрытом чердачном окне с козырьком жались друг к другу два голубя, третий ходил по карнизу, время от времени расправляя крылья. Может, им тоже холодно?

Глядел Юрка на домик караульного помещения у проходной, на казарму, и было ему тоскливо. Где-то там Шахназаров и «дядя Стёпа», а вот он, Юрка, арестованный Шахом на сутки, не имеет права даже видеть их. Сейчас ему, как никогда, хотелось хотя бы на минуту забежать в каптёрку, узнать, шьёт ли «дядя Стёпа» мундир. Может, теперь после всего, что случилось, никто об этом и не подумает? Сказал же ведь Шахназаров, что он, Юрка, ещё не годится в солдаты.

Дверь приоткрылась. Розовощёкая, с неизменным бантиком в волосах, Оля впустила в Юркину комнату Дункана. Тот затрусил под кровать, Оля вознамерилась полезть за ним.

– Закрой дверь!– прикрикнул на неё Юрка.

– А зачем?– Глаза у Оли ясные-ясные и большие, как голубые пуговицы на мамином платье.

– Закрой, тебе говорят!

– И-и-и,– тянет Оля на одной ноте, с надеждой и ожиданием косясь на дверь.

И дождалась своего, из кухни выглядывает мама.

– Что там у вас? Юра, завтракать!

– Не хочу.

– Тебе что, нездоровится? Так поздно спал. Оля, живее!

Юрка выманивает из-под кровати Дункана, садит на подоконник. Из ящика, оттуда же, из-под кровати, достаёт старый будильник, начинает ковыряться в нём отвёрткой.

– Ма-ам, а где наш молоток?

– Это уж ваша с отцом забота. Поищи. Валяется где-нибудь.

Молоток искать не хочется. И будильник разбирать не хочется. Юрка опять уныло глядит в окно.

– Юра,– опять пристаёт к нему сестрёнка, доставая из кармана карамельку. Вот уж лакомка! Что бы ни жевать, лишь бы сладкое. На щеках её стынут две крохотные нескатившиеся слезинки, а глаза опять ясные-ясные, так и светятся любопытством.– Юра, тебе нездоровится?

– Здоровится.

– А почему здоровится?

– Отстань, попугай...

– И-и-и,– опять тянет Оля на самой высокой ноте. Слезинки мгновенно набухают и стремительно скатываются по щекам. В гостиной появляется рассерженная мама.

– Ну-ка – умываться. И марш за стол!

Юрка умывается долго и нехотя. Есть ему тоже не хочется, но что поделаешь, если мама, обмётывая шторы, терпеливо стоит у стола.

Только теперь замечает Юрка, как преобразилась их квартира. В спальне вместо солдатской кровати и вешалки стоит гарнитур, в гостиной – тоже, на стене висит ковёр, как было в том городке, на старой квартире. В кухне, как сытый кот, мурлычет холодильник. И когда только всё это расставили? Ведь контейнеры с багажом прибыли лишь вчера вечером.

– Садитесь,– командует мама,– ешьте яичницу с колбасой, потом дам компот.

– Мамочка,– подлизывается к ней Оля,– яичко не хочу и колбаску не хочу... Я буду компот. Вот... сколько пальчиков у меня, столько выпью стаканчиков.

– Зачем же ты хочешь обидеть Юру? Он ведь тоже мог бы капризничать, но понимает, что это нехорошо.

– И-и-и-и...

– Смотри, Юра уже ест, и ему вкусно. Правда же, сынок, вкусно?

– Угу...– соглашается Юрка, хотя не против был бы и сам покапризничать. Всё-таки не очень хорошо, когда ты старший. Всегда обязан показывать пример.

Юрка чуть не давится, но ест, глядя на него, успокаивается и Оля. А за окном – дождь, тихий, спокойный дождик. Сеется на траву, на иголки елей, на асфальтированную дорожку, ведущую к проходной, и над дорожкой почему-то поднимается пар.

Из-за леса вдруг начинает доноситься стрельба. «Та-та-та, та-та-та-та-та»,– выговаривают автоматы. Это значит – стреляют в тире, который вчера показывал Шах. Эх, как не повезло... Если бы не этот проклятый арест, сейчас можно было бы побежать туда, поглядеть, как там всё делается. Может, и ему, Юрке, разрешили бы хоть раз выстрелить. Хотя вряд ли. Пока не пошит мундир, пострелять ему, наверное, не дадут. Ну и что? Постоял бы в сторонке.

– И-и-и,– опять затянула Оля,– не буду есть, Юра не ест, потому что...

– Юра!– тревожится мама.– Что с тобой?

– Ничего. Я ем. Ох, Олька, какая ты вредная...

На кухню вбежал Дункан и сразу – под стол. Прижался пушистый комочек к Юркиным ногам, скулит потихоньку. Воспользовавшись тем, что мама, встав на табуретку, принялась вешать оконные шторы, Юрка кинул Дункану кусочек колбасы и вздрогнул: бдительная сестрёнка тотчас затянула своё неизменное «и-и-и», да ещё как затянула – на самой высокой ноте!

– Опять у вас скандал...– недовольно оглянулась мама.

– Юра колбаску на пол бросает. И я хочу бросать.

– Что мне с вами делать? Вон папа идёт. Может, ему пожаловаться?

Папа с порога оглядел убранство комнат, подмигнул маме: «Когда только и успела!» – прямо в плаще, от которого свежо пахло хвоей и дождём, вошёл на кухню, Юрку погладил по голове, Олю поцеловал в щёчку, сказал:

– Молодцы, хорошо работаете! Маша, я на минутку, переодеться.

Папе и там, в сопках, всегда было некогда, здесь и подавно, уходит на позицию рано утром, когда он, Юрка, и Оля ещё спят, возвращается поздно вечером, а днём, как и сейчас: «Маша, я на минутку». Мама при этих его словах иногда посмотрит грустно, иногда украдкой вздохнёт, но всегда помалкивает – привыкла.

– Батя к нам выехал,– говорит озабоченно папа, уже успевший переодеться во всё новое,– а у нас недоделок – уйма. Чувствую, намылит он мне шею...

– За что? Ты совсем недавно принял дивизион.

– Принял, значит, и ответ мне держать. Возможно, и к нам зайдёт поглядеть, как обживаемся. Ты уж тут, товарищ матрос...

Мама, всё ещё стоя на табуретке,– она в брюках, в тельняшке с короткими рукавами и в самом деле похожа на матроса,– лихо козыряет и говорит, улыбаясь:

– Вас понял, мой капитан. Лёша,– становясь серьёзной, говорит она,– по-моему, наш сын заболел.

– Вряд ли. Не вижу.

– Почему вряд ли? Вчера ни свет ни заря из дому удрал, с Шахом в озере купался, мог простудиться. Он этим Шахом все уши мне прожужжал. «Шах сказал», «Шах научил»,– что там у вас за Шах такой... авторитетный?..

– Солдат.

Юрка с готовностью добавил:

– Он собаковод, мама. Сам собак кормит, сам на посты водит. Я ему помогал уже обед варить: крупу перебирал, дрова складывал. Скоро картошку буду чистить, вот!

– Картошку, сынок, мог бы и дома почистить, маме помочь.

– А,– отмахнулся Юрка,– дома неинтересно.

Папе смешно, а мама уже начинает сердиться:

– Я серьёзно, Лёша. Отбивается парень от рук. Всё там и там. Вчера завтракать отказался, а потом... шесть котлет умолол. Ты представляешь?

Ах, зачем только мама напомнила о котлетах?.. Папе, конечно, не догадаться, кому они предназначались, те котлеты, и что из всего этого вышло, но Юрке от этого не легче. Опять так стыдно стало, что теперь хоть вовсе не встречайся с Шахом.

От компота Юрка отказался, ушёл в свою комнату. Дункан тёрся об его ноги, скулил, видно, просился на руки, но Юрка сейчас не обращал на него внимания. По небу, как и раньше, плыли серые скучные тучи, шёл всё тот же мелкий, почти невидимый дождь. У проходной, огибая лужи, вышагивал часовой в насквозь промокшем плаще, на огневой лаял Рекс, лаял как-то нехотя, глухо.

К воротам городка подкатила легковая машина, перед нею подняли шлагбаум. Тотчас в городке завыла сирена, на позиции взревели моторы. Мимо окна, у которого стоял Юрка, пробегали офицеры, на ходу застёгивая ремни и плащ-накидки. Юрка догадался: приехал Батя (интересно, кто он такой?), объявил тревогу и сейчас будет за что-то мылить папе шею.

До чего же скучен этот домашний арест... Юрка зевнул, прилёг на диван. Подошла озабоченная мама, подложила ему под голову подушку и поплыла куда-то, скрылась за сосной. На сосне – белочка, то прыгает с сучка на сучок, то, усевшись поудобнее, чешет передними лапками мордочку, будто хвастается: глядите, какая я проворная и смелая!..

Кеша и Славик фотографируют ее поочередно, потом, когда белочка наконец исчезает, Кеша вдруг говорит:

– А Шах уедет с нами. Насовсем.

– Неправда,– не верит Юрка,– там у вас нету блокпостов, а тут – блокпосты.

– И собак заберёт. И Рекса, и Венеру.

– Неправда!– возмущённо кричит Юрка, срываясь с места: надо немедленно найти Шахназарова, узнать у него – так ли это...

Сперва он бежит по тропке, потом – напрямик, продираясь сквозь густой кустарник. Бежит долго-долго, падает, поднимается и снова бежит. Вот и вольеры. Рекс и Венера носятся по ним, как угорелые, лают, но почему-то – беззвучной И Шахназаров там. Нагибается, перебрасывает через сетки котлету за котлетой, а их становится всё больше, ими усыпана вся земля в вольерах, и Юрка, ухватившись за решётку, кричит: «Шах, это не я набросал, это не мои котлеты...» – но почему-то и голоса своего не слышит, как и лая собак, и от этого становится ему страшно-престрашно.

А Шахназаров, разогнувшись, смеётся вдруг громко и басовито, и от этого его смеха Юрка просыпается. И радостно становится ему оттого, что это был только сон, и оттого, что смеётся вовсе не Шахназаров, а какой-то высокий толстый дяденька. Он только что вытер руки и, отдавая маме полотенце, спросил у папы:

– Яскевич, где ты такую русалку выловил?

– Снял с камня на Оби, товарищ полковник.

И опять смеются и полковник, и папа, а мама улыбается и почему-то краснеет:

– Прошу, Пётр Михайлович, к столу.

– Вот это – дело! Посмотрим, как сибирячки умеют мужей кормить.– Проходя в столовую, Пётр Михайлович замечает его, Юрку, притворяющегося спящим, спрашивает у папы: – Сыну-то сколько? Школьник?

– В третий класс идёт.

– А до школы... пять с гаком?

– Четыре, товарищ полковник.

– Н-да,– хмурится Пётр Михайлович,– не на много ошибся. Настрочи, командир, рапорт на моё имя, горючего добавим. Придётся возить парня, ничего не попишешь.

Юрка чуть не подпрыгнул от радости: вот здорово! Ведь это его в школу и из школы будут возить. На машине! Наверное, на папиной, на легковой...

Взрослые в гостиной оживлённо усаживаются за стол. Оля в прихожей, сидя на полу и посапывая, пытается зашнуровать ботинки.

На вешалке у двери видит Юрка плотно набитую полевую сумку из жёлтой кожи. У папы такой нет – красивая! И компас на ней, и карта выглядывает, и целых шесть цветных карандашей торчат из гнёздышек!

Юрка решает попросить папу, чтобы к школе ему купили не портфель, а вот такую сумку, непременно – с компасом. Подъедет он на машине к самой школе – вжик!– выпрыгнет из кабины, и все ахнут, глядя на его сумку.

Оля перестала сопеть, и это насторожило Юрку. Спрыгнул с дивана и обомлел: сестрёнка уже успела выложить из чужой сумки на табуретку полотенце, тюбик с пастой, зубную щётку и, высунув кончик языка, силилась раскрыть мыльницу.

– Олька, что ты делаешь? Положи обратно! Сейчас же!..

Не тут-то было! Как подстёгнутая, Оля побежала в гостиную – Юрка не успел перехватить её – и, ткнувшись в колени гостя, спросила, заинтересованно и бесстрашно глядя на него снизу вверх:

– Дядя, вы этим мылом папе шею мылили?

Мама испуганно ахнула и всплеснула руками. Папа заметно покраснел. У полковника глаза стали такие же круглые, как у Оли. С минуту за столом царила глухая тишина, потом полковник резко откинулся на спинку стула грузным телом и затрясся, давясь от хохота. Смеялись мама с папой, смеялся и Юрка. Оля глядела на всех поочередно, не понимая, отчего всем вдруг стало так весело.

– Ох, ох,– стонал Пётр Михайлович.– Уморила! Подкузьмила родного батьку!.. Это тебе, товарищ подполковник, на будущее наука: не веди дома разговоров о служебных делах.

Мама поспешно вывела Олю в прихожую, поманила Юрку: «Сынок, поиграйте во дворе». Играть с этой Юлей-капризулей Юрке не хотелось, но и ослушаться мамы не мог. К счастью, у соседнего домика уже играли Танечка и «товарищ Петров». Оля с радостью побежала к ним, а Юрка, прихватив Дункана, незаметно, так, чтобы подумали, что он просто гуляет, стал приближаться к проходной, потому что увидел у караульного помещения Шахназарова и «дядю Стёпу». И они его, конечно, увидели. Втайне он надеялся – позовут. Не позвали... Из ворот городка вырулила машина Бати. Вскоре он уехал. Папа, простившись с ним, сразу заспешил на огневую.

– Ты бы потеплее оделся, сын, а то и в самом деле простудишься,– посоветовал, проходя мимо Юрки.

– А-а, лучше я домой пойду...

А что дома делать? Хоть опять ложись спать.

Попытался разобрать старый будильник – вылетела откуда-то пружина, так больно стеганула по руке, что слёзы на глаза навернулись.

Швырнул будильник в мусорное ведро.

– Мама, когда мне в школу?

– Через неделю, сынок.

– А у меня... звёздочки нету. Октябрятской. Когда уезжали, я Славику подарил, а теперь – нету.

– Может, в школе продают. Купишь.

– Ага, «купишь»... Не пойду я в школу без звёздочки.

– Но ведь целая неделя впереди, придумаем что-нибудь.

– Ага, «придумаем»... Ничего не придумаем. Все придут со звёздочками, а я один, как дура-а-ак...

– Опять нюни распустил... Ох, горе моё... Да ты, наверное, в самом деле болен?– Мама приложила ладонь к Юркиному лбу, и в это время снаружи донеслось: «Фью-фью, фюрр», немного погодя снова: «Фью-фью, фью-фью, фюрр».

Юрка схватил Дункана, рванулся к двери.

ЗАБОТ ПРИБАВЛЯЕТСЯ

Шахназаров, как и тогда, утром, стоял под ёлкой, как и тогда улыбался добродушно и широко – рот до ушей.

– Ну, здравствуй,– сказал, протягивая руку.– Скучал?

– Ага.

– Я, брат, тоже скучал. Пойдём. Дядя Стёпа такую форму для тебя соорудил – закачаешься! Постой... Опять глаза какие-то... Ревел? Кто же тебя обидел?

– Скоро в школу,– зашмыгал Юрка носом,– а у меня октябрятской звёздочки нету...

– И ты лучшего выхода не нашел, как пореветь.– сказал удивлённо Шахназаров.– Кто ты такой?

– Юрка.

– Не о том я. Ты – будущий мужчина. А какой же из тебя выйдет мужчина, если постоянно ревёшь? Мужчина – это...– Шахназаров сжал руку в кулак и потряс им, сделав суровое лицо,– это кремень! Трудно, больно ему, а он зубы сожмёт и только ещё крепче становится. Понял? И переборет любую беду,– он человек сильный, мужественный. Потому и зовётся мужчиной. Вот представь, Юрка, случилось, допустим, как в сказке: по каждому пустяку все мужчины начали вдруг плакать. Палец порезал – ревёт, зуб заболел – прямо воет. Вот была бы потеха!..

Юрка закрыл глаза, представляя:

Шахназаров – шёл, споткнулся и упал, поднялся – плачет.

Старшина дивизиона – суровый усатый дяденька – зацепился за что-то, выходя из машины, порвал рукав мундира – плачет.

У папы заболел зуб, бегает папа по комнате – плачет.

Пётр Михайлович, полковник, застёгивает рубашку. Оторвалась пуговица – плачет.

И таким смешным показалось всё это Юрке, что не сдержался он, захохотал.

– Потешно, правда?– спросил, ухмыляясь, Шахназаров.

– Ага, и как-то... тьфу!

– Видишь, даже противно. А ты ведь тоже уже не маленький, К тому же с завтрашнего дня будешь вроде как солдат.

Шли они почему-то вдоль глухого высокого забора в самый отдалённый угол огневой, а там зачем-то оказался еще один забор, по краям которого стояли две собачьи конуры. Между заборами пролегла длинная узкая площадка.

– Что это?– спросил Юрка.

– Блокпосты. Вот здесь и гуляют всю ночь Рекс и Венера.

Сразу за второй конурой оказалась и третья, поменьше двух. Возле неё ещё валялись стружки, опилки, терпковато и пряно пахло сосной.

– Тут будет нести службу вот этот зверь,– сказал Шахназаров, беря из Юркиных рук Дункана.– Ты ведь согласен, что это не кукла, а сторожевой пёс? Поэтому я сегодня для него и кабину сделал.

– А как он будет нести службу?– поинтересовался Юрка, втайне замирая от мысли, что Шаху, наверное, приказали отобрать у него Дункана.

– Как Рекс с Венерой. С завтрашнего дня у нас в дивизионе будет два помощника начальника караула по службе выводных караульных собак. Я старший, ты младший. Понял?

– Н-нет.

– Чего же тут непонятного? Я буду выводить на пост; Рекса и Венеру, ты – Дункана.

– Вот здорово!– не сдержал восторга Юрка.

А потом вдруг, взглянув на Дункана, заскучал:

– И мне уже никогда-никогда нельзя будет поиграть с ним?

– Почему же? Хоть весь день. Только на руках, пожалуйста, не таскай. Не игрушка.

Шахназаров просунул руку в конуру, достал оттуда прикованную одним концом к дверной планке цепочку,– на другом её конце был ремень с пряжкой,– затянул ремень на шее Дункана и опустил щенка на землю.

– Пусть привыкает. Пойдём к дяде Стёпе.

Пока тропинка не свернула за кусты, Юрка всё оглядывался. Дункан скулил, порывался бежать за ним, но цепочка не пускала, и Юрке было жаль его, хоть плачь.

– Шах, а ему не больно?

– Нет, ошейник свободный. Да не страдай ты, пожалуйста, ведь всё время будешь с ним.

– Шах, я и обед ему буду готовить – сам?..

– Не только обед, но и завтрак и ужин.

Юрка успокоился, а когда пришли к «дяде Стёпе» в каптёрку, тут уж он, кроме сплошной радости, не испытывал больше никаких чувств: брюки были готовы, в мундир оставалось вшить лишь ворот и рукава.

– Когда наряжаться будем?– спросил у «дяди Стёпы» Шахназаров.

– К утру сделаю,– заверил тот.

– Слыхал, Юрка? Утром ты станешь солдатом.

– По форме,– буркнул «дядя Стёпа»,– а так – какой он солдат? Ни строевым шагом ходить не умеет, ни честь отдавать. Там, где надо говорить «так точно», у него всё какие-то «ага».

– Что верно, то верно,– согласился с ним Шахназаров.– Поучимся, Юрка, что ли?

– Ага. Так точно!

– Что ж, сказано – сделано. Будь здоров, дядя Стёпа!

Сразу от проходной Шахназаров свернул в лес. Шёл размашисто, споро,– Юрка едва поспевал за ним.

– Куда мы, Шах?

– Живее! Времени у нас – кот наплакал.

– Какой кот?

Шахназаров засмеялся, взъерошил Юркины волосы, потом взял его за руку, увлекая в берёзовую рощу с редкими приземистыми ёлочками.

Сразу за рощей Юрка увидел поросшую невысокой травой лощину, на дальнем краю которой, у насыпанного вала, стояли фанерные щиты с наклеенными на них полосатыми кругами.

– Это наш тир. Тут – стреляют. А сегодня у нас с тобой будет здесь строевая подготовка,– объяснил Шахназаров и неожиданно спросил, словно возмущаясь: – Рядовой Яскевич, как стоите? Вы кто – солдат или корова на льду?

– А как стоять?– смутился Юрка.

– Пятки вместе, носки врозь, грудь вперёд... Да не живот, а грудь вперёд! Хорошо! Вот теперь ты немного похож на солдата. Теперь поучимся ходить, отдавать честь командиру, поворачиваться направо, налево, кругом. Согласен?

– Ага... Так точно!

– Рядовой Яскевич, шагом... марш!

Подчиняться было приятно и ничуть не обидно, хотя Шаху и многое не нравилось. Если верить словам Шаха, то он, Юрка, и стоять толком не умеет, и ходить не умеет, и руки у него при поворотах болтаются, как пустые рукава на огородном пугале.

– Но ты, Юра, молодец! Всё понимаешь как надо. Через неделю по-настоящему научишься – хоть в строй!

Солнце уже опустилось за гребень леса, когда Шахназаров отправил Юрку домой. Прибежал запыхавшийся. Вся семья была в сборе. Папа и Оля сидели за столом: папа читал газету, Оля болтала ногами. Мама из кастрюль раскладывала по тарелкам варёный картофель и сосиски.

– Ох, как я устал!– крикнул Юрка с порога.– Я, папа, занимался строевой подготовкой. Меня Шах учил ходить... Вот...

Папа и мама переглянулись, потом папа, улыбаясь, спросил:

– Ну и чему же ты успел научиться?

– Хочешь – покажу?

– Мой руки,– сказала мама,– и садись за стол. Наверное, проголодался?

– Так точно!– выпалил Юрка. Папа и мама вновь переглянулись. Мама вздохнула и покачала головой.

Юрка с аппетитом уплетал свой ужин, не замолкая ни на минуту. Конечно, он не мог не рассказать, что Шахназаров сделал для Дункана отличную конуру, а его, Юрку, назначил младшим помощником начальника караула по службе выводных караульных собак, и скоро он, Юрка, будет водить на пост Дункана. На самом кончике Юркиного языка вертелась новость о том, что «дядя Стёпа» дошивает для него мундир и не позже как завтра он, Юрка, вырядится в воинскую форму. Но тут ему подумалось, что интереснее будет появиться перед всеми в мундире неожиданно, и эту новость он решил сохранить пока втайне.

В этот вечер он не мог заснуть долго, и казалось ему – время остановилось. Проснулся и ночью, чего с ним никогда не случалось. Стоял у раскрытого окна, глазел на мерцающие звёзды, а вокруг – в городке и в лесу – стояла такая тишина, что было слышно, как у шлагбаума прохаживается часовой.

– Стой, кто идёт?– донеслось с огневой позиции так ясно и отчётливо, будто огневая была совсем рядом.

– Разводящий со сменой,– ответили глуше.

Юрка чутко вслушивался в тишину,– не заскулит ли Дункан, наверное, ему скучно и неуютно в будке под открытым небом... Но что поделаешь? Если он будет дрыхнуть в комнате под кроватью, никогда ему не быть сторожевым псом. А там – он скоро подрастёт и станет похожим на Рекса и Венеру.

Ах, скорее бы кончилась эта ночь!