Текст книги "Корабль плывет"

Автор книги: Николай Караченцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Мхатовское братство

Стены школы-студии МХАТ притягивали нас к себе. Даже завершив учебу, было трудно разорвать ее ауру, люди оканчивали институт, а все равно приходили в проезд Художественного театра, как к себе домой.

В пору моего студенчества началось повальное увлечение гитарой. На лестничных клетках студии стояли людской ор и гром гитар. Боря Чунаев, кстати, был одним из первых моих учителей на гитаре. Тогда пользовались большей частью семиструнными гитарами, потом, когда я начал более или менее записываться, мне пришлось переходить на шестиструнную. Уже с ней покатилась моя концертная деятельность. На семиструнной у меня по молодости репертуар был полублатной, а в начале профессиональных выступлений, естественно, стали появляться песни, которые зазвучали по радио, на телевидении. Я бегал к нашим ленкомовским музыкантам за советом: «Как взять этот аккорд? А как этот? Переведите их на мою семиструнку».

Период перехода получился нелегкий, я начал забывать старое, а новое еще не выучил, и у меня то не туда, то не сюда рука попадала. Кошмар. Потихоньку я освоил на шестиструнке какие-то три аккорда примитивные, но в них я более или менее ориентировался и мог песню типа «Кленовый лист» исполнять без дикого напряжения. Теперь-то я все могу сыграть. Более того, теперь у нас есть минусовые фонограммы, когда оркестр весь записан, нет только моего голоса. Я в нее еще вплетаю и свою гитарку, аккомпаниатор играет на фоно живьем, и, наконец, мой собственный голос, вот и получается нормальное объемное звучание.

…Заходил к нам на лестницу Володя Высоцкий, он окончил школу-студию лет на десять раньше меня. Но тогда Володя еще не был никаким «Высоцким», а был просто хорошим артистом с Таганки. Володя приводил с собой товарища, был у него такой Жора Арутюнян. Помню, сидят они у окна, что-то цыганское поют. Причем, мне казалось, что Арутюнян поет лучше. Тем не менее я им наставительно говорю: «Не так поете и играете». Я же в Щелыкове изучил, как исполняют «Цыганочку», мне ее показывал Саша Никольский – великий актер эпизода – из Малого театра.

Если кто не видел его в театре, то хотя бы смотрел фильм «Анна на шее». Саша Никольский там играл отца Анны. Грандиозный мастер. Иногда вечерами в Щелыкове его удавалось «раскрутить», и тогда из него фонтаном били воспоминания, рассказы, байки, при этом он перебирал струны гитары и неожиданно мог запеть цыганские романсы. Ему-то их показывала легендарная Ляля Черная. Вот почему я вылез: «Не так надо». Высоцкий мне: «Ничего ты, пацан, не понимаешь». И тогда мы с Мишей Езеповым, тем, что попал в «Маяковку» вместо «Ленкома», не пошли на лекцию, а заперлись в шестой аудитории, и там в течение полутора часов Володя Высоцкий двум соплякам с первого курса показывал всякие заходы игры на гитаре, даже ногами цыганочку изображал. Вот такие отношения. Сказка!

Я озвучивал «Приключения Электроника». В перерыве стоял, курил, вдруг кто-то меня сзади ударил по спине. Повернулся – Володя Высоцкий. Он мне рассказал какой-то анекдот и пошел в соседний павильон озвучивать «Место встречи изменить нельзя». Когда появилась эта картина, я все хотел ему позвонить, жена говорила: «Позвони, Коля, не забудь. Артистам так редко говорят теплые слова, а он же классно сыграл». Я пару раз набирал его номер, не дозвонился. А вскоре он умер.

Помню, мы с Людой пришли на «Гамлета». Нас пригласил на Таганку Веня Смехов, мы раздевались в их общей с Высоцким гримерной. Входит Володя: «Ты что, на спектакль пришел? Тебе что, делать больше нечего?» Артисты, даже самые мужественные с виду, – все равно немножко женщины, все равно немножко кокетки.

…Сколько всего случалось в родной школе-студии! Мы с Борей Чунаевым попали в драку, нас замели в милицию, посадили в КПЗ. Протокол. Ректор института Вениамин Захарович Радомысленский, папа Веня, приехал в милицию. Является в дежурку, объявляет, что в камере сидят две надежды русской драмы, отличники театра, у которых сейчас дипломный спектакль, – и нас отпускают. Перед этим в шесть утра к моей мамочке заявился Киндинов и попросил мой паспорт. Мама ночь не спала, потому что, где ее Коля, никто не знал, тут Женя и сообщил: «Колю забрали в милицию, и там требуют паспорт». Мама трагически: «Я так и знала».

Недавно праздновали юбилей Радомысленского, вечер памяти В.З. Мне позвонил его сын, Женя Радомысленский, режиссер и педагог, и попросил, чтобы я принял в вечере участие. А я в этот день должен был уехать из Москвы. Женя говорит: «Может быть, тогда ты о папе пару слов скажешь, а я тебя сниму на видеокамеру». Я, блин, ночь не спал. И на размер «Ты меня на рассвете разбудишь» придумал текст, посвященный школе-студии и В.З. Утром побежал записывать в нашей театральной тонстудии, напряг ребят, они сделали все, что могли, чтобы звук выглядел профессионально. Потом я эту песню перед камерой спел. Женя заплакал.

Я однажды поразился такому вот факту. Для меня В.З. всегда выглядел пожилым человеком. Прошло много лет после школы-студии, мы уже были актерами «Ленкома» со стажем, когда поехали с Людой отдыхать в санаторий «Актер» в Сочи. Там на пляже встретили В.З. На наших глазах он бросился в воду и поплыл. Во-первых, он красиво плыл. Во-вторых, быстро. В-третьих, он оказался подтянут, весь такой спортивный, а мне казался человеком грузноватым, даже массивным. Мы много вместе гуляли, беседовали. Оказалось, В.З. пришел в школу-студию МХАТ, по-моему, с Северного флота, что он по первой профессии моряк. И дальше – целая история, которая, как звено в цепочке, соединяющей все эти мхатовские легенды со стариками-мастодонтами, со всеми мхатовскими фантасмагоричными приключениями.

Моя жена

Я познакомился с Людой уже в театре. Она младше меня на пять лет, училась, как и я, в школе-студии, но у Массальского и Тарасовой. И о ней Тарасова писала в своей книге, считала ее первым появившимся за многие годы редким, причем мхатовским, талантом.

Пока Люда училась в школе-студии МХАТ, она считалась любимой ученицей Аллы Константиновны. И та собиралась, как говорили, передать ей свой репертуар. Амплуа героини, чем славилась Тарасова, как ни странно, очень редкое, а у Люды развитие в этом направлении шло хорошо. Есть документальный фильм о Тарасовой, а в нем фрагмент: урок Аллы Константиновны с ученицей, и эта ученица – Люда. Сюжет о том, как они репетируют одну из любимых ролей великой актрисы. Они часто работали у Тарасовой дома. У Аллы Константиновны муж ходил то ли в адмиралах, то ли в генералах. И вот они репетируют «Гамлета», когда принц датский в сцене с королевой Гертрудой кричит, что здесь «крысы завелись» и через занавес убивает Полония. В результате они дошли до вершин проникновения и полностью окунулись в суть образа, Тарасова у мужа спрашивает: «У тебя есть какая-нибудь шпага, сабля на худой конец, в общем, что-нибудь военное?» Он дал им свой кортик парадный. Потом переспросил: «А бинокль не надо?»

Люда, естественно, после школы-студии получила распределение во МХАТ. И одновременно начала сниматься в кино. По-моему, экранизировали Шекспира «Много шума из ничего». Мы тогда с ней даже знакомы не были.

В самом начале театральной карьеры ее подвел директор картины, сказав, что он договорился с дирекцией театра, и она может спокойно оставаться на съемках еще три дня. Она и осталась, поверив человеку. А он, оказывается, ничего не предпринимал, нигде и ни с кем не договаривался. Получился скандал, молодая актриса не явилась на спектакль. Все это произошло в те времена, когда Олег Николаевич Ефремов еще не набрал во МХАТе всей той силы, какую он получил потом. Ему полагалось на подобный проступок дебютантки для острастки остальных реагировать серьезно, поскольку он пригласил в труппу много молодых ребят, а тут такое ЧП. А еще живы старики, им тоже требовалось доказать свою принципиальность. Олег Николаевич Люду уволил. Но поскольку Алла Константиновна дружила с Ольгой Владимировной Гиацинтовой, то рекомендовала ей свою любимицу: есть чудная девочка, посмотри. Ольга Владимировна посмотрела, и Люду взяли в «Ленком». И почти сразу же в «Ленком» пришел Марк Анатольевич. Захарова утвердили главным режиссером, а Люда ввелась в спектакль «Музыка на одиннадцатом этаже» в постановке Владимира Багратовича Монахова, где я играл главную роль.

На «Одиннадцатом этаже» и начался наш роман, который длился довольно долго и в конце концов первого августа 1975 года завершился бракосочетанием. А спустя три года, уже в 1978-м, 24 февраля родился Андрей Николаевич, который является нашим отпрыском. С той поры и до Андрюшкиной женитьбы мы жили вместе. Наша семейная история не имеет ничего особенного или неординарного.

Если вспоминать, как я первый раз Люду увидел, как и что во мне загорелось или забилось в сердце, – это выглядит слишком сопливо. Но прежде всего, я считаю все это настолько лично моим, что не хочу об этом распространяться. Зачем я должен рассказывать о каких-то вещах, дорогих только нашей семье, остальным они не должны быть интересны.

Естественно, я Людмилу Андреевну сразу после свадьбы потащил в Щелыково. Про Щелыково я ей рассказывал взахлеб, Щелыково – ведь особая статья в моей жизни. Заставлял Люду ходить по лесам и горам, когда она уже была беременна, а потом и маленького сына туда вывозил. Дальше, поскольку я сам из-за загрузки почти перестал ездить в отпуск, да еще и каникулы у нас в театре несколько раз выпадали на позднюю осень, а в Щелыкове в это время делать нечего, мы стали ездить в Сочи, в санаторий «Актер».

Раз уж я не рассказал о нашей с Людой красивой истории любви, могу взамен только вспомнить, что до свадьбы мы с ней отправились в тот же «Актер». Но ее не пускали в мою палату, так в этом санатории называли обычную комнату. Уборщицы санитаркам, а те врачам жаловались, что у актера Караченцова постоянно ночует посторонняя женщина. Теперь они себя считают чуть ли не нашими крестными, мол, они с самого начала так полюбили и Люду, и меня, что теперь ждут нас с самой зимы.

Женились мы без помпы, регистрировали брак не в знаменитом Дворце в Грибоедовском переулке, а на Ленинском проспекте в обычном ЗАГСе. И свадьба была скромная, не в ресторане, а дома. Пришли мои друзья и Людкины подруги, ее родители и моя мама. Вот и все гости. Люда не из актерской семьи. Отец у нее – специалист в издательском деле, он был заместителем директора «Профиздата». А Надежда Степановна, Людина мама, по инженерной линии, работала на заводе Орджоникидзе в конструкторском бюро, чертила на уже исчезнувших огромных кульманах. Совершенно не богемная семья. Зато у Люды изначально была одна лишь цель – стать актрисой, и больше ничего. Без родственной привязанности скажу, что она действительно талантливый человек. Сегодня Люда – заслуженная артистка России, но я осознаю, что, будь у нее другой муж, иначе бы сложилась ее судьба в нашем деле. Она слишком много отдала семье, дому, мне и сыну. Люда котлетки мне в театр приносила, я же после спектакля бежал на «Красную стрелу», мотался на съемки в Ленинград, возвращался и снова уезжал. А в 1975 году я еще не был тем самым известным артистом Караченцовым, все только началось. Мы поехали на медовый месяц в Питер, где я снимался в «Старшем сыне». Евгений Павлович Леонов ходил к директору гостиницы «Ленинград», чтобы нам дали большой номер, тогда на деньги ничего не мерилось, просто все приличное считалось дефицитом.

* * *

В своих воспоминаниях я, наверное, слишком откровенна. Коля о семье в тысячах своих интервью говорить не хотел. Считал, что личное нельзя выносить на общий суд. Но мне кажется, об этом надо или писать откровенно, или не трогать эту тему.

Миллионы людей знают и любят Колю, видя его только на экране. А я хочу им рассказать, что они не ошиблись: мой муж не только прекрасный артист, но и надежный, порядочный, честный человек. Вы сделали правильный выбор, что полюбили его.

Первый раз я увидела Колю в школе-студии МХАТ, где в начале сентября традиционно день открытых дверей. Приходят выпускники разных лет, а первый курс показывает для них капустник. Мы что-то представляли, а в конце вечера, помню, как сейчас, Коля пел. Пел вместе со своим другом и однокурсником Борей Чунаевым. И как-то сразу мне он очень понравился. Какой человечек, думаю, интересный. Да, именно тогда я его запомнила. Не вспомню никого другого, кто в тот вечер выступал, а он в памяти остался. Тогда по школе-студии иногда проходил Женя Киндинов, красавец в белых джинсах, уже популярный артист, много снимающийся в кино. А Коля был оборванец с длинными волосами, зубы здоровые, челюсть вперед. Но навсегда в душе осталось, как они пели с Борей какие-то частушки о школе-студии МХАТ.

Спустя несколько лет, когда я уже пришла работать в «Ленком», у меня не ассоциировался артист Караченцов с тем гитаристом. Я как будто увидела его в первый раз. В репертуарной конторе мне сказали: «Вам, Людочка, надо ввестись в спектакль «Музыка на одиннадцатом этаже». Но поскольку театр уезжает в город Минск, а может в Ригу, на гастроли, вы срочно посмотрите этот спектакль, потом получите текст и начинайте репетировать. На гастроли вы не едете, но должны успеть роль подготовить, чтобы сыграть ее еще до отъезда театра». Я пришла на эту «Музыку на одиннадцатом этаже», села в зал, набитый молодыми девчонками и мальчишками. Выходит Збруев, уже кинозвезда, все видели «Звездный билет», и зал: «А-а-а! Збруев!!!» Страшное количество криков и воплей. Обаятельный Збруев всем улыбается. За ним выходит нечто лохматое, косматое, два огромных горящих глаза, пластика совершенно необыкновенная, обаяние невероятное… И я вижу, что зрительный зал разделился: одна половина – за Збруева, другая – за Караченцова. Надо же, отметила я, этот актер уже имеет популярность. И я ловлю себя на том, что мне уже спектакль не интересен, Збруев не интересен, никто не интересен, только за ним, за косматым, слежу. Надо мной висела огромная люстра в стиле модерн, которая и сейчас висит у нас в «Ленкоме». Я посмотрела на нее, когда начался второй акт, а она темнеет медленно-медленно, и подумала: если этот косматый не будет моим мужем, то лучше повеситься на этой люстре, иначе вся дальнейшая жизнь бессмысленна. Где-то в подкорке у меня всегда сидел образ моего мужчины. Никто же не скажет, что Коля красавец, что я упала от его неземной красоты? Нет. Но что-то такое от него исходило там, на сцене, что я всем своим нутром почувствовала, сидя в зале.

Коля играл в спектакле главную роль. В белой рубашечке, белые джинсики, грудочка раскрыта, весь такой нарядный, белые зубы, сам смуглый, глаза темные, свет в них играет.

…Наступает день, когда они со Збруевым пришли со мной репетировать. Редкие паразиты и негодяи. Я по пьесе появляюсь на каком-то постаменте. Они вытащили раскладную лестницу, меня в мини-юбке поставили на нее, и свой монолог я им раз пятнадцать читала, а они сидели и мои ноги разглядывали. У меня в придачу к ногам были длинные волосы, я была хорошенькая, молоденькая… И эти поросята издевались надо мной, как могли.

А я умираю, я уже умираю от любви к этому человеку, то краснею, то бледнею. А он говорит: «Давайте еще разочек повернитесь, вы как бы выходите из темноты и снова свой монолог прочтите». Я никогда им этого не забуду, вышла после «репетиции» вся пунцовая.

Потом я у него спросила: «Коленька, скажи, пожалуйста, а когда ты меня увидел, когда тебе сказали: «Порепетируйте с молодой артисткой», – у тебя-то какие чувства возникли?» Он ответил: «Я полюбил тебя с первого взгляда». Но издевался надо мной еще очень долго. Нас, конечно, пугало то, что, когда мы с Колей встречались за кулисами, теряли дар речи. Никак не могли сказать друг другу, что влюблены. Я пунцовела, я умирала, я даже не помню, что лепетала, но первая дала ему понять, что я его люблю.

Прошло лето, начался новый сезон. С Марком Анатольевичем мы все репетируем «Автоград-21». Я получила главную роль! Но я такая влюбленная, что мне не до роли, у меня он перед глазами, совсем голова съехала. Да и вряд ли я смогла бы справиться с предлагаемым режиссером рисунком. После учебы в школе-студии МХАТ я не смогла бы изобразить ту странную отстраненность, которую придумал Марк Анатольевич. Я ввелась в несколько спектаклей, я играла, но я вся находилась в романе, вся в любви. Марк говорит: «Я что-то не пойму. В чем дело? По-моему, вам некогда заниматься творчеством?» Он был совершенно прав, потому что большую часть времени я усиленно занималась собственными чувствами. Потом я эту роль все же сыграла, но через два года или через год – не помню.

Мы поехали на гастроли в Ленинград, куда повезли уже выпущенный «Автоград». Появился Олег Янковский, он сыграл в этом спектакле свою первую главную роль. Привезли мы в Ленинград и старый репертуар, включая все спектакли, в которые я ввелась. И там, в Ленинграде, начался у нас с Николаем Петровичем бурный роман.

Каждый вечер Николай Петрович приходил к нам в номер посидеть вместе со всеми, включая и Збруева, и Янковского. Только они приходили шикарно одетые, цветы приносили, шампанское, сидели, разговаривали… А Коля являлся в пижаме, почему-то в рваных тапочках на веревочке. Я все время это вспоминаю и говорю ему: «Почему ты приходил в таком виде?» Но зато приходил всегда с гитарой. И все же невоспитанный какой-то. А я все равно умираю, умираю. Моя подруга, которая жила со мной в номере, интересуется: «Кто тебе больше нравится, Збруев или Янковский?» Я говорю: «Ни тот, ни другой». – «А кто же тогда? Чунаев?» Я ей: «Да нет, мне никто из них не нравится. Но ты угадай, кто?» Она никак не могла предположить, что кому-то может нравиться Караченцов. Я ей призналась: «Я умираю!» – «Ты дура, ты идиотка! Боже мой! Да что ты в нем нашла? Ты посмотри на него: страшный, как атомная война. Боже мой! Орет, как бешеный, какой-то кошмар!» А я свое: «Я умираю». Она мне: «Ну если ты умираешь, тогда я уезжаю на съемку в Москву». Короче говоря, Коля в очередной раз пришел ко мне со своей гитарой. Он дождался, пока уйдут Янковский, Збруев, которые, в общем, слегка ухаживали за мной, точнее вышел, когда все разошлись, и снова зашел: «Я к тебе попить чего-нибудь». Я ему: «Входи, закрой дверь на ключ и оставайся». Его, конечно, немножко шокировало, что девушка так сразу активно взялась за него.

Вот так и закрутился наш невероятный роман. Причем никто о нем не знал. Даже Колин ближайший друг Боря Чунаев, который к тому же с ним жил в одном номере. Коля его отправлял играть в преферанс: «Слушай, пойди, поиграй с ребятами». Тот звонил: «Коля, я уже закончил». – «Теперь, пожалуйста, поспи там где-нибудь». Но однажды наша актриса Рита Лифанова увидела нас целующимися на Садовом, когда он меня провожал. Мы уходили из театра в разные стороны, потому что я была замужем уже во второй раз, и этот факт делал наши встречи тайными. Потом мы где-нибудь встречались, и дальше он уже меня провожал до Садового, чтобы я села там на трамвай. Я жила на Плющихе.

Рита Лифанова пришла в театр: «Я теперь знаю, с кем роман у Коленьки». Мы тогда выпускали спектакль «Тиль», после которого Коля стал звездой. Он всегда за кулисами меня обнимал, а я его целовала, потом он выбегал к «своей Неле» – Инне Чуриковой.

Однажды Инна простудилась и пригласила нас к себе домой. У них с Глебом тогда жил доберман-пинчер, уникальный тем, что, когда заводили «Волшебную флейту» Моцарта, он под нее пел. Но как! Соседи стучали в стену, как сумасшедшие. Только что переехав из Ленинграда, Чурикова с Панфиловым снимали однокомнатную квартиру на Ленинском проспекте, потом они, конечно, получили большую квартиру в цэковском доме. Мы ввалились, а Инна такая красивая, вся утонченная. Она говорит: «Коля, я пригласила тебя с Людой, чтобы с вами близко познакомиться. Потому что, Коля, вы сейчас мой самый любимый партнер. Я хочу, чтобы и Люда это поняла». И она вся такая элегантная, на маленьком столе накрыт ужин на французский манер, канапе, туда-сюда. Но закончилось все совсем по-другому, абсолютно по-русски. Рано утром мы пошли рвать вишни в соседних садах, было и такое на Ленинском, пошли с песнями, с собакой, которая обоссалась, извините за выражение, поскольку ее не выводили с середины прошлого дня, а уже был рассвет, четыре-пять утра. Мы рвали вишню, болтали, бродили, и у нас в то утро возникло некое душевное соединение. Мы полюбили Ипнусю и приняли ее в свою семью. Хотя мы с Колечкой еще не были расписаны…

В 1973 году мы встретились, а женился он на мне в 1975-м, спустя два года. Он сказал: «Ты меня любишь?» Я говорю: «Конечно». – «Ты разведешься со своим мужем?» Я: «Да, прямо сейчас». – «Ты знаешь, за мной ухаживает девушка, папа ее какая-то шишка в ЦК. Мне обещают после свадьбы и квартиру, и машину». – «Тебя что, покупают? Если тебе так нужна «Волга» и трехкомнатная квартира в центре, то, пожалуйста, конечно, но от мужа я все равно уйду». Я ушла от мужа, а он все равно на мне не женился.

Однажды я сказала: «Коля, извини ради Бога, у меня тоже достаточно предложений. Если ты не хочешь со мной жить, то знай: мне надоело ездить к тебе в коммуналку на Войковскую или еще где-то с тобой встречаться, я просто устала. Почему я все время должна думать: куда и как я доеду, откуда я приеду, как я переоденусь, где помоюсь?» Тут он и сделал мне официальное предложение. И имел счастье на мне жениться, о чем сейчас, по-моему, совсем не жалеет.

Андрюшка родился в 1978-м, в феврале. Я думаю, как интересно складывается жизнь. Я ведь сперва чуть не покончила жизнь самоубийством, когда меня из МХАТа выперли. Для меня это было полным крахом и трагедией. Казалось, жизнь кончилась. А Господь Бог распорядился иначе. Он же наверняка знал, что мне туда к нему не надо, что мне еще на Земле предстоит встретить свою судьбу. Мы все эти годы прожили с Колей, я не знаю, как сказать, наверное, на одном дыхании. Даже трудно себе представить, когда я думаю: ну кто он мне? Он мне и мама, и отец, и брат, и любовник, и муж. Он – все. Он самый близкий человек в моей жизни, и ближе никого нет.

В ноябре того злополучного года у меня был первый день рождения, когда Коля не смог меня поздравить за многие годы нашей совместной жизни. Сколько цветов он обычно таскал, прятал всегда где-то подарки! Я просыпалась, вся заваленная цветами. Я целовала его, обнимала, потом шла звонить маме, благодарить за то, что она подарила мне жизнь. Я встала: нет цветов, а Коля спит. Я побежала маме звонить, и мамы нет. Я села – сижу и плачу. Думаю, Господи, дай мне силы. Я сразу стала молитву читать. Потому что именно сейчас после долгих лет нашей жизни мне так не хватает, чтобы он сел спокойно рядом, положив свою руку на мою, и сказал: «Девонька, да все это такая ерунда. Ты же знаешь, нам чем хуже, тем лучше. Да я сейчас пойду, скажу кому надо и все сделаю». Нет теперь у меня этого, два года живу, как моя стена рухнула. А он у меня, как маленький ребенок на руках. Для меня не это тяжело, мне просто не хватает Колиного плеча, потому что именно за эту внутреннюю силу я когда-то его полюбила, сразу, как увидела.