Текст книги "Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо"

Автор книги: Николай Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Сибирский крестьянин никогда не знал помещичьего гнета. Мириться с диким произволом, с насилием Колчака, Семенова, Калмыкова и прочих атаманов и атаманчиков он не захотел. В таежных деревнях издавна существовал охотничий промысел. В редкой избе не висело на стене ружья. Даже женщины, собираясь на сенокос и опасаясь нападения хунхузов,[3]3
  Так называли в Приморье вооруженных китайских бандитов.


[Закрыть] опоясывали себя патронташами и вешали на плечи дробовики. Поэтому так велика была стихийная сила красных отрядов, громивших прекрасно организованные и вооруженные войска белогвардейцев.

Свергнув власть Советов во всех крупных городах от Сызрани до Владивостока, враги революции столкнулись с яростью народной. В Сибири полыхали фронты Даурский, Забайкальский, Уссурийский, Гродековский. Разрозненные, плохо вооруженные отряды красногвардейцев и революционно настроенных солдат в ходе боев формировались в крупные соединения и выдвигали из своей среды талантливых командиров.

Прапорщик Лазо в феврале восемнадцатого принял командование Забайкальским фронтом. Его войска сражались на территории, равной Италии. Противником Лазо был атаман Семенов, бешено завидовавший Колчаку. С самого начала он сделал ставку на японцев. Но японцы до поры до времени осторожничали, не рискуя демонстрировать открытую поддержку откровенного бандита. Семенов злился, проклиная дипломатию и природное коварство «желтых обезьян». Он подозревал, что на крутом повороте судьбы может оказаться без поддержки. Свою злобу он вымещал на жителях захваченных с налету деревень. В его блиндированном поезде имелся специальный вагон, в котором помещалась пытошная камера. Еще в двух вагонах он возил запас награбленного золота и свой гарем.

Спустя три дня после высадки японских войск во Владивостоке атаман Семенов ночью, воровски, перешел из Маньчжурии границу и, легко сбивая рабочие заслоны, двинулся вдоль железной дороги на Читу. В приграничных станицах его с молебнами встречали попы и кулачье. Армия Семенова росла. Атаман швырял в толпу пачки награбленных папирос, хвастаясь, что это подарки ему от японской императрицы.

Красногвардейские отряды с боями отходили назад. Удалось взорвать железнодорожный мост через бурную реку Онон. Это задержало продвижение Семенова. Читинский Совет объявил в городе осадное положение. Во все концы полетели телеграммы о помощи.

Военный совет Забайкальского фронта спешно формировал свежие части. Новый командующий Сергей Лазо получил последнюю военную сводку: белоказаки заняли станцию Оловянная. В солдатских обмотках, в длинной измызганной шинели, перетянутой ремнем, Лазо прибыл на станцию Адриановна, где находился штаб фронта. Никакого оружия на нем не было, только через плечо на ремешке висел полевой бинокль.

Несмотря на угрожающее положение, паники в штабе не ощущалось. Первым делом командующему показали воззвание Семенова: «Считаю долгом совести предупредить, что с движением моим по Забайкалью буду предавать смертной казни всех тех, кто будет оказывать противодействие моему отряду». За атаманом, едва он перешел границу, потянулся густой кровавый след. В отряде Семенова подвизался знаменитый хунхуз Ли Хун-чен со своими головорезами, китайские солдаты-дезертиры и около восьми сотен монгольских бандитов, надеявшихся хорошо пограбить на русской земле.

С одного взгляда на карту Лазо понял смертельную опасность для Читы. Семеновские части занимали фронт от станции Даурия до маньчжурской границы. Надежным тылом им служила территория Маньчжурии. Белоказаки рассчитывали на полный успех и не хотели допустить, чтобы спасся хоть один из защитников города. Пути отступления будут мгновенно перерезаны. Нетрудно представить, какой погром учинят они в рабочих кварталах города.

Положение обороняющихся осложнялось хронической нехваткой снарядов и патронов. Сражаться приходилось в основном штыком. В железнодорожных мастерских спешно заканчивалось снаряжение двух примитивных бронепоездов. Но в основном все надежды связывались с подкреплениями из Владивостока, Благовещенска, Иркутска, Томска и других городов.

Чита, став прифронтовым городом, жила в тревожном напряжении. Жестокий враг, семеновцы, находился совсем рядом, в Оловянной. Однако, заняв Оловянную, банды атамана ударились в разгул: наступила пасха. Неожиданная передышка в боях оказалась на руку обороняющимся. Вышли на линию бронепоезда, сколачивались отряды интернационалистов из пленных австрийцев и венгров. Рабочие железнодорожных мастерских поголовно записывались в Красную гвардию. Пришлось бросать жребий: кому оставаться, а кому идти на фронт.

Лазо, привыкший обходиться почти без сна, днем объезжал свежие части, а ночами напролет, подливая керосину в лампу, просиживал над картой. Атаман Семенов уверен, нагл – это ясно. За его спиной явно просматриваются японские штыки. Наши войска удручены первыми поражениями: отступление всегда угнетающе действует на психику. Следовало решительно переломить сложившуюся обстановку. А для этого существует лишь один способ: ударить по врагу, смять его и погнать. Над этим командующий фронтом и размышлял.

Празднование семеновцами пасхи позволило подготовиться, но только не к обороне, как были настроены в штабе, а к наступлению. Дерзко? Безусловно. Но это был единственный выход. Внезапного удара, хорошо подготовленного, наглый враг может не выдержать.

В тылу атамана Семенова находилась река Онон. Бандиты были так уверены в успехе, что не торопились с починкой моста. Они считали, что у них достаточно сил. Сергей Лазо уже успел узнать нехитрую тактику атамана: казачьи части, хватив для храбрости самогона, развертывались в лаву и, крутя клинками, пластались в бешенной атаке, стремясь дорваться до бегущих и утолить ярость кровью «краснопузых». Не дать им развернуться в лаву вообще не позволить наступать! Удар необходимо наносить самим…

Занять Оловянную надо неожиданным броском. Но дальше река Онон. Возле реки опасные высоты, и самая опасная – Тавын-Тологой. Вот там может завязаться жестокий бой. Командующий в наброшенной на плечи шинели сидел за кухонным столом, на котором расстелена карта, однако видел и бурную реку, и взорванный мост и заречную станцию Борзя, после которой атаману Семенову уже не за что будет зацепиться. Конечно, он удерет в свое логово – в Маньчжурию. Следовало бы не давать бегущим бандитам передышки, преследовать, однако здесь вступала в действие дипломатия. Молодая республика Советов всячески избегала международных конфликтов. И прохвост Семенов это знает, он на это и рассчитывает. Стоит ему пересечь границу, он поступает под защиту китайцев… Секретная шифровка Центросибири предостерегала командующего Забайкальским фронтом от перехода государственной границы. Военных сил для международного конфликта у нас не хватало.

Но до захвата Борзи сначала следовало взять Оловянную…

Чадила лампа. На старенькую, потертую на сгибах карту ложились аккуратные линии, квадратики. Стирались резинкой и рисовались снова. В окошке постепенно серело. Начинался новый день.

Из далекого Томска прибыл 1-й боевой отряд. Его встречали с музыкой. Бойцы, выпрыгивая из теплушек, читали кумачовый лозунг, протянутый по всему фронтону вокзального здания: «Все под ружье! Все, кто способен, вставайте в ряды бойцов за Советскую власть против атамана Семенова!» Пополнение из Томска оказалось особенно ценным тем, что в отряде был необычайно высокий процент членов большевистской партии. Часть прибывших немедленно направили политбойцами в свежесформированные части.

– Товарищ командующий!

Сергей Георгиевич оглянулся и вдруг почувствовал, как горячо стало щекам. К нему подходила статная белокурая девушка с венцом волос, уложенных вокруг головы. Что-то знакомое показалось в ее энергичном молодом лице. Где он мог ее видеть? Однако копаться в памяти было некогда. Девушка направлялась к нему с самым решительным видом.

– Товарищ командующий, у меня неотложное дело.

Ну, разумеется. Иначе она не окликнула бы, не подошла… Но как ему управлять своим лицом, своими глазами? Проклятое смущение! Он сознавал, что выглядит глуповато, однако не в силах был согнать с лица улыбки. Нет, не походил он сейчас на командующего фронтом!

Впоследствии он ей признается, что всегда считал: даже при первом взгляде на человека, которому суждено стать твоей судьбой, сердце, словно предупреждая, непременно екнет.

Ольга Грабенко, томская студентка, приехала с отрядом. Ее направляют политбойцом в Аргунский казачий полк. Говорят, это распоряжение самого командующего фронтом.

Перекинув бинокль с одного плеча на другое, Сергей Георгиевич уступил девушке узкую полоску дощатого тротуара, а сам пошел рядом, по растоптанной грязи. Он поглядывал себе под ноги и только сейчас обратил внимание, как грязны его ботинки и обтрепаны полы шинели. От шинели исходил устойчивый запах дыма, словно он ночевал в ней возле таежных костров. От вагонных «буржуек», что ли?

Аргунцы, объяснил он девушке, наиболее боеспособная наша часть на всем Забайкальском фронте. С германской войны полк вернулся в родные края в полном составе и при всем вооружении. У казаков необычайно крепка станичная спайка, в основном все земляки: кумовья, сваты. Но, к сожалению, иногда они и удирают от противника тоже довольно дружно. (Сергей рассмеялся, но тотчас стал серьезным. Девушка даже не улыбнулась.) Сейчас Военный совет фронта укрепляет в полку партийную прослойку. Например, недавно туда направлен Борис Кларк, рабочий читинских железнодорожных мастерских.

– Я знаю этот полк, – сказала Ольга. – Нас посылали его разоружать. На станции Тайга. Но сведения оказались неправильными. Полк боевой и за Советскую власть. Меня поразила их дисциплина.

– Как же они вас встретили? – поинтересовался Лазо.

– Представьте, смехом. «Казак, говорят, никогда не расстается с оружием!» Но знаете, какая у них дисциплина? Они безжалостно наказывают даже за плохой уход за лошадью. У них там довольно сильные партийцы: Бронников, Зверев, Чижик.

– Вас куда направили?

– Как раз к Бронникову, в третью сотню.

– Почему же не хотите?

Девушка замялась.

– Не то чтобы не хочу… Просто жалко покидать товарищей.

– Это необходимо. Поверьте! Нам предстоит не только обить наступление Семенова, но и самим погнать его… Но может быть, вам подыскать работу в городе, в тылу? У нас и здесь дела неважные. Наверное, слыхали?

Ольга утвердительно кивнула. В Чите зреет заговор переодетых офицеров, бывших черносотенцев и старорежимных чиновников. С ними и духовенство…

Озабоченное выражение на лице командующего сменилось откровенным раздражением.

– Семенов нас здорово потеснил. Мне жалко Оловянную. Но пришлось оставить. Наши части отступают. Враг пока сильнее нас. А тут еще и анархисты подводят. Мерзавцы! Удирают при первых же выстрелах и мародерствуют в тылу. Вы знаете, я приказал арестовать их главарей – Лаврова, Пережогина. Так что вы думаете? Вместо того чтобы расстрелять этих предателей, их отпустили!

После недолгого молчания Лазо спросил:

– Вы сейчас куда? А то пойдемте со мной. Я всегда останавливаюсь у Кларка. Чудесная семья!

Ольга поблагодарила и отказалась.

– Я все-таки отправлюсь в третью сотню. Казаки мне сразу поправились. Боевой парод!

На прощание Лазо заметил:

– Аргунцам скоро предстоят тяжелые дела.

– Тогда тем более! – усмехнулась Ольга. И они расстались.

Семья Бориса Кларка занимала в железнодорожном бараке две небольшие комнатки. Под окнами оживали от зимней спячки голые прутья сирени. Весь куст кишел сварливыми воробьями. От лужи, стоявшей у самого порога, постреливали солнечные зайчики. Уже взявшись за скобу, Лазо не выдержал и обернулся. Ольга на цыпочках перебиралась через разъезженную грязную дорогу. Она по-женски держала руку на отлете. Вдруг она оступилась, Сергею почудился испуганный вскрик. В то же мгновение Ольга оглянулась, увидела, что он за нею наблюдает, и пошла по грязи, не разбирая дороги. Ему стало неловко, он поспешил нырнуть в низенькую дверь барака, но улыбка не отпускала его лица до тех пор, пока навстречу ему не вылетела ликующая стая детворы с пронзительными воплями:

– Дядя Сережа! Руки вверх!

Как обычно, с-самого порога начиналась игра: детишки «брали его в плен», он изо всех сил сопротивлялся. Нюта, жена Кларка, смотрела на начавшееся светопреставление и не могла сдержать улыбки. Командующий фронтом походил на увальня-медведя, барахтающегося со сворой щенков. Ребятишки захлебывались от восторга. Наконец им удавалось растянуть дядю Сережу на полу, сесть на руки и на ноги. Он объявлял, что сдается, и принимался выплачивать контрибуцию: вытаскивал из карманов леденцы и кусочки сахара.

За стол он уселся, обвешанный детворой.

Когда детей уложили спать, Сергей сказал Нюте:

– Бориса мы, наверное, сегодня не дождемся. Я заночую, мне завтра надо рано в штаб. Приезжает отряд из Владивостока.

Свет из комнатки, где было гостю постелено, Нюта видела всю ночь. На рассвете она осторожно заглянула.

Перед Лазо лежала карта, он сосредоточенно писал. Она подумала, что на этом человеке лежит громадная ответственность – командовать тысячами бойцов, сведенных в отряды и полки. Ей приходилось слышать разговоры Лазо с мужем. Сергей Георгиевич отдавал должное мужеству наших бойцов, но сожалел, что они слабо вооружены, недостаточно обучены, сильно влияние анархистов. А враг, если исключить хунхузов, способных только грабить, располагает прекрасными соединениями, прошедшими боевую выучку. Одолеть такого врага неимоверно трудно… И вот он не спит всю ночь, думает, набрасывает планы. Нюта прикрыла дверь и принялась растапливать печку.

Провожая его на вокзал, она призналась, что ночь напролет думала о них с Борисом, и попросила забрать ее на фронт. Он удивился:

– А детей с кем оставишь?

Она помолчала, лицо ее сделалось страдальческим.

– Не дай бог, случится что-нибудь с Борисом. Куда я со своей шестеркой?

– Не сходи с ума. А я на что? А Вася Бронников? Даже пусть нас убьют, останутся товарищи. Они тебе помогут поднять на ноги малышей.

Натянул шинель, туго подпоясался, разогнал за спину складки.

– Послушай, Нюта. Увидишь Васю Бронникова, скажи: к нему в сотню политбойца направили. Пусть он с ним немножечко… того… – Хотел что-то еще сказать и окончательно смутился. – В общем, он там сам увидит!

Отряд из Владивостока прибыл со своей артиллерией, с пулеметами. Большинство бойцов – настоящая «рабочая косточка»: железнодорожники, грузчики порта. Командный состав – исключительно большевики. Комиссаром отряда назначен старый большевик, политкаторжанин Губельман (партийная кличка Дядя Володя). Свой каторжный срок Губельман отбывал с земляком Лазо, легендарным Котовским. Он был свидетелем дерзкого побега Котовского с каторги.

Эшелон с отрядом разгрузился на станции Адриановка. Командир отряда Бородавкин и Губельман явились в штаб Забайкальского фронта. Сергей Лазо искренне обрадовался пополнению.

– Мы тут решили объединить ваш отряд с хабаровцами и амурцами. Создается ударная группа войск. Ей предстоит главная задача: наступать на Оловянную через станцию Булак.

Несколько дней командующий фронтом провел в частях ударной группы. Это был его метод: самому знакомиться с настроением и состоянием бойцов. Напоследок он заглянул к аргунцам. Командир третьей сотни Василий Бронников принялся расхваливать нового политбойца. С первого же дня Ольга сумела так себя поставить, что казаки буквально смотрят ей в рот. А если еще в бою себя покажет, такому политбойцу цены не будет.

– А верхом? – спросил Лазо. – Умеет?

– Научим, – заверил Бронников. – Это дело плевое. Главное – лошади не боится. Да и лошадь ее чует… Идем, у ней сейчас как раз занятия. Послушаем.

Сергей Георгиевич издали узнал корону белокурых волос. Вокруг политбойца прямо на земле сидели казаки. Ольга, рассказывала о жульнической проделке атамана Семенова. Чтобы создать видимость, будто японцы не жалеют для него своих солдат, он переодел в японскую форму свой небольшой отряд и устроил ему пышную встречу на станции Мациевская. Ночью этот отряд отправился обратно в Маньчжурию, а утром снова прибыл на Мациевскую. Так продолжалось несколько дней. Видимость непрерывного пополнения японскими войсками… Семенов ненавидит Колчака. В Забайкалье он хочет чувствовать себя полным хозяином. Атаман хвалится своим знакомством с высокопоставленными японскими генералами, всячески создает себе репутацию человека, для которого японцы не пожалеют никаких средств. Он постоянно намекает на благосклонное отношение к нему самой императорской семьи. Недавно нанял какого-то тщедушного японца, нарядил в мундир и всюду выдает его за сына генерала Куроки.

Заметив командиров, Ольга закончила занятие. Казаки с шутками направились к коновязи. Бронников сказал, что ему нужно в кузницу, но Сергей Георгиевич его задержал. Не на свидание же он заехал! Ему было достаточно, что он увидел Ольгу. Однако уехать, не сказав ей ни слова, было неудобно. Пусть Бронников будет рядом.

Они дожидались, когда Ольга подойдет. Ее провожали двое казаков. Один из них, с громадным чубом из-под козырька, блестел глазами и доказывал:

– Этого золота у атаманишки – целый вагон. За ним, рассказывают, свои же офицеры следят во все глаза, чтобы не убег без дележа. Попомните мои слова: в случ чего, свои же ему голову и оторвут!

Она приостановилась, сказав казакам, что ее ждут. Они только сейчас заметили Лазо и командира сотни, смешались и со всех ног пустились догонять товарищей. Она, конечно, догадывалась, отчего он задержался. Черт знает, как неловко! Выручил Василий Бронников, начав рассуждать о том, что взять Оловянную будет нетрудно, самое трудное ждет потом: впереди сильно укрепленная семеновцами высота Тавьш-Тологой и бурная весенняя Онон. Мост-то через речку сами взорвали!

– Есть кое-какие соображения, – сказал Лазо, показывая Ольге, чтобы она шла рядом, – как воспользоваться именно взорванным мостом. Ты обратил внимание, на что похож свалившийся пролет?

Бронников пожал плечами.

– Никогда не задумывался об этом! – чистосердечно признался он. – Висит себе и висит.

– А ты сходи, погляди и подумай, – предложил Лазо, Больше он не прибавил ни слова.

Ольга с интересом прислушивалась к разговору мужчин. Ей нравился мягкий южный говор командующего. Легкая, едва заметная картавость Лазо словно ласкала слух, придавала ему какую-то совсем не подходящую к суровому моменту домашность. Своими манерами, врожденной интеллигентностью он напоминал молодых людей – студентов Томского университета.

Сергей Георгиевич заверил Бронникова, что у нас неплохо с артиллерией: целый артдивизион, двадцать орудий. Да и такая боевая единица, как Аргунский полк в тысячу сабель…

– Товарищ командующий, – неожиданно спросила Ольга, – почему вы до сих пор не состоите в партии?

Сама она вступила в партию в 1914 году. Василий Бронников чуть приотстал, придерживая шашку. Сергей Лазо смотрел себе под ноги.

– Видите ли… главное, по-моему, не состоять, а быть! Я еще в Красноярске полностью разделял программу большевиков. А уж сейчас-то!.. Вы, кстати, с Кларком познакомились? Правда, замечательный человек? А вот – тоже, как и я. Мы с ним договорились так: отвоюем и оформимся.

– Нет уж, давайте лучше сделаем по-другому. От Кларка я заявление уже взяла. Пишите и вы. На днях мне надо быть в Чите, я зайду в горком партии…

– На днях! Мы послезавтра начинаем наступление.

– Значит, я поеду после наступления!

Сказано было с напором, исключающим всяческие возражения. Он с интересом взглянул ей в лицо и лишь теперь определил, что глаза у девушки орехового цвета. Признаться, необыкновенный цвет!

– Так вы пишите заявление, Сергей Георгиевич, а я заберу его с собой.

– Хорошо, хорошо… Разумеется…

В Читу ей удалось вырваться во время передышки между боями. Оловянная, как и предсказывал Василий Бронников, была взята одним нажимом, предстоял штурм укреплений, чтобы переправиться через Онон. В городском комитете Ольга застала секретаря, положила перед ним два листочка с заявлениями.

– Этих товарищей надо оформить поскорее.

– Ручаешься, выходит? – усмехнулся секретарь. – А знаешь хорошо?

– А ты посмотри сам, – посоветовала Ольга, кивнув на бумаги.

Увидев на заявлениях фамилии Лазо и Кларка, секретарь воскликнул:

– Утвердим на первом же заседании!

Передовые части, ворвавшись на станцию Оловянная, стремительно рассыпались по улочкам. Последними отголосками короткого боя бухали винтовочные выстрелы. Длинной трескучей трелью залился пулемет и смолк. Белогвардейцы улепетывали без оглядки. Несколько конных бойцов подскакали к большому вместительному дому с железной крышей. Рамы в доме высажены, в комнате виден накрытый стол. Возле ворот стоял приземистый автомобиль с открытым верхом. На кожаном сиденье автомобиля валялось несколько винтовок.

Соскочив с коня, боец обошел вокруг автомобиля.

– Богатая штука, буржуйская. Одна кожа чего стоит! Я соображаю так: ездило на ней офицерье, теперь пускай наше командирство ездит. Скачи, ребята, в штаб, а я покараулю. А то наша братва всю кожу на голенища обдерет.

Борис Кларк, человек мастеровой, с первого взгляда определил марку трофейного автомобиля: «чандлер».

– Тебе, как командующему, положен автомобиль, – сказал он Сергею.

– Я предпочитаю бронепоезд, – улыбнулся Сергей. В мягких сиденьях машины пассажир утопал так, что трудно было подниматься. Лазо казалось, что кожаная обшивка роскошного трофея навек пропиталась дорогим сигарным дымом. Водителя машины захватить не удалось, однако пленные уверяли, что на «чандлере» носился сам Семенов.

Лазо вместе с Кларком и Губельманом направлялись в штаб Аргунского полка, когда дорогу перегородила ожесточенная толпа бойцов. Губельман тронул шофера за плечо и поднялся во весь рост. Машину окружили возбужденные бойцы. Они подтащили двух человек с узлами. Лазо сразу догадался: мародеры. Из одного узла виднелся угол швейной машины, в другом – самовар.

– Какая часть? – громко спросил Губельман, брезгливо оглядывая мародеров.

Задержанные испуганно молчали.

– Это пережогинские, – сказал кто-то из бойцов. – По харям видно. Постой, мы вам сейчас покажем!

Губельман опустился на место. Глаза всех обратились на командующего. Смуглое лицо Лазо исказилось гримасой. На мародеров он старался не глядеть.

– Расстрелять! – приказал он и мотнул головой шоферу. Машина тронулась.

Некоторое время ехали молча, в угнетенном состоянии.

– Ах, черт их побери! – вырвалось у Кларка.

– Да все правильно! – пробасил Дядя Володя. – Ну а как еще поступать с такими? Много нам еще придется вымести всякой нечисти.

Лазо стукнул кулаком по колену.

– До сих пор жалею, что не расстрелял Лаврова! Типичный хунхуз. Я нисколько не сомневаюсь, что кого-то из таких вот и нашли японцы для налета на контору «Исидо». Они все работают на руку японцам. Помню, в Иркутске, во время мятежа, консулы из кожи лезли, чтобы мы не разоружали эту сволочь. Они их спасали, как только могли. Нашего японцы встретят – сразу штык к груди: «Бурсевика?» И если только большевик – конец. А эти!.. – он едва не выругался и махнул рукой.

Губельман, насупившись, барабанил пальцами, нависли густые брови и усы.

– Анархизм – зло, ржавчина. Они сейчас хуже хунхузов. «Борцы за народ»! Лавров и Пережогин бесчинствуют, грабят население. Нашему делу они наносят вред.

Возле штаба Аргунского нолка Губельман и Кларк высадились из машины, а Лазо поехал дальше.

Взяв Оловянную, красные части овладели левым берегом реки Онон. На правом берегу укреплялись семеновцы. Высокий железнодорожный мост был разломлен пополам, средний пролет одним концом свисал в воду.

В штабе Лазо родилась мысль об обходном маневре. Возглавить отряд аргунцев поручалось Кларку. В этот отряд входила и сотня Бронникова.

В сумерках на обеих сторонах задымили костры. Изредка постреливали патрули. Громадное зарево заката окрасило землю в зловещий багровый цвет. В отряде, сформированном из двух сотен Аргунского полка, сыграли боевую тревогу. Борис Кларк и Василий Бронников объехали строй и приказали трогаться. Сотни взяли с места рысью. О том, куда направляются, не знал никто, кроме командира. Из штаба фронта Кларк вернулся перед самым вечером.

Отъехав от берега, отряд взял круто вправо и поскакал вниз по течению реки. Ольге досталась косматая монгольская лошаденка с коротким шагом. Приноравливаясь к неуклюжему спотыкливому аллюру, она, как ее учили казаки, привставала на стременах. Иногда сотни переходили на шаг, и тогда Ольга чувствовала, как ноют непривычные к верховой езде ноги.

На сегодняшнем совещании в штабе фронта командующий поставил перед отрядом Кларка задачу скрытно передвинуться на пятнадцать километров ниже по течению, вплавь переправиться через Онон и ударить по семеновцам с тыла. Чтобы отвлечь внимание противника, артиллерия откроет огонь. Кроме того, под прикрытием этого огня отряд матросов, пользуясь свесившимся пролетом моста, словно лестницей, постарается перебраться на правый берег. Разрабатывая план боя, Сергей Лазо полностью отдавал себе отчет, что успех будет зависеть от четкости и слаженности всех исполнителей. Малейший сбой – и все пойдет насмарку. Поэтому-то в кавалерийский рейд он послал своего друга Кларка, а с отрядом матросов решил идти сам.

В кромешной тьме Кларк начал переправу. Кони, пофыркивая, осторожно входили в воду. Борис Кларк нашел минуту и посоветовал Ольге:

– Не бойся, ничего страшного. Держись поближе к ребятам.

Бойкий казачишка помог Ольге завязать стремена поверх седла. Он не отходил от нее ни на шаг и негромко наставлял:

– Конь, он умный. Ты держись ему за гриву или за хвост – вывезет. Но когда переплывем и будем выходить на берег, тут, девка, гляди строго: как бы не зашиб копытом.

Все-таки было страшновато. Быстрое течение, невидимое в темноте, сильно било по ногам. Лошадь вдруг оступилась и, задрав голову, поплыла. С гривы Ольга сорвалась и успела ухватиться за конский хвост. Лошадь сильно работала ногами, всем телом устремляясь поперек течения. У Ольги зашлось сердце: плавать она совершенно не умела. Но она предпочитала утонуть, но не сознаться в этом. Справа и слева плыли конские и человечьи головы. Ольге иногда удавалось взмахивать левой рукой. Правой она намертво вцепилась в конский хвост.

Внезапно захрустела галька, конь рывком вынес на берег. Ольга не побереглась и получила удар копытом по ноге. Она оглянулась на страшную реку. Перебралась!

Где-то впереди слышались негромкие команды Кларка. Конь дожидался Ольгу, посматривая на нее. Она распутала стремена и с трудом взобралась в седло.

Черное небо внезапно прорезала кривая дуга красном ракеты. Кларк давал знать, что переправа благополучно завершена.

В это время бойцы матросского отряда скапливались возле взорванного моста. С вражеского берега постреливали, пули цокали в бетонные опоры, а попав в кусок рельса, пронзительно взвывали и рикошетили в небо. Сергей Лазо подошел с двумя бойцами, катившими пулемет. Его сразу узнали. От одного бойца к другому зашелестело: «Командующий здесь… Командующий…» Полоща клешами неимоверной ширины, к нему подошел командир отряда в лихо надвинутой бескозырке.

– Товарищ командующий, братва не сомневается. Первые сейчас поднимутся и втащут пулемет. Много народу переправить не удастся. Но нам и не надо много!

Высоко вверх уходил изуродованный мостовой пролет. Внизу под ногами беспрерывно журчала неугомонная вода. От речки несло сыростью.

Командир отряда сдвинул назад кобуру с наганом, ухватился за свисавший кусок искореженного рельса, ловко подтянулся и полез вверх, цепляясь за куски поломанных шпал. Кто-то шепотом произнес: «Давай следующий». Лазо отстранил приготовившегося матроса, примерился и с наслаждением подтягиваясь на руках, ловко послал тело вверх. Руками он нащупывал колючие обломки шпал. Свисавший конец пролета покачивался. Лезть оказалось высоко, метров пятнадцать.

– Товарищ командующий, вы? – встретил его командир отряда. – Надо бы пулемет.

Следующий матрос поднял с собой конец крепкой веревки. Втроем они с предосторожностями втянули наверх пулемет.

– А беляки дрыхнут! – засмеялся командир. – Сейчас мы их благословим!

Один за другим матросы вскарабкались наверх. Впереди до самого берега тянулся ровный и целехонький настил моста.

Далеко в стороне возникла красная точка и, скатываясь книзу, медленно погасла. Ракета! Лазо вытащил наган.

– Больше ждать нельзя, – сказал он командиру матросского отряда.

По вражескому берегу ударили орудия. Белогвардейцы, всполошившись, принялись беспорядочно отвечать.

– Братишки! – вдруг загорланил командир, потрясая над головой наганом. – Штык покажи потверже… Пошли, братва!

Двое матросов, катя за собою пулемет, побежали по мосту и, обогнав атакующих, окопались на берегу. Железный голос пулемета слился с ликующим ревом аргунцев, налетевших с тыла.

Стремительного удара ночью семеновцы не ожидали. Ворвавшись на станцию Борзя, аргунцы застали в избах следы офицерских кутежей. Победителям достался громаднейший обоз. Сам атаман Семенов успел удрать на бронепоезде.

При свете занимающегося утра Сергей Лазо, не вылезая из автомобиля, развернул свою потрепанную карту. По плану, составленному в штабе, семеновцам ни в коем случае не следовало давать передышки. Сейчас на правом фланге аргунцы должны были подходить к станции Даурия. С левого фланга на Даурию наступал партизанский отряд Петрова-Тетерина. Лазо вызвал вестовых и послал их к Кларку и Бронникову. Сам он, устало повалившись на мягкое сиденье, сказал шоферу ехать на левый фланг. Его мучило предчувствие: как бы фронт не оголился. Тогда беды не оберешься!

Предчувствие не обмануло: отряд Петрова-Тетерина митинговал. Партизаны, стаскивая ораторов с поставленной на попа бочки, спорили – наступать или не наступать? Командир отряда выглядел растерянным.

– Я ничего не могу с ними поделать. Они, черти, откуда-то узнали, что Семенов уже оставляет Даурию. Беляки драпают где-то за Мациевской…

У Лазо отлегло от сердца.

– Ну, ваше счастье, – сказал он Петрову-Тетерину.

Станция Мациевская была последним крупным населенным пунктом между Читой и Маньчжурией, дальше до самой границы семеновцы могли цепляться только за небольшие разъезды.

Даурия,

командующему Забайкальским фронтом товарищу Лазо

Примите и передайте революционным войскам фронта наш товарищеский привет. Их усилиями семеновские банды изгнаны из пределов Российской Советской республики, они теперь позорно укрываются в пределах Китая, власти которого принуждены иностранными империалистский приютить этого грязного бандита и слугу капиталистов. Набравши новых хунхузов, он может прийти вновь и разорять пограничные местности, но Революционная Россия найдет силы и средства справиться с ним окончательно…

Председатель Центросибири Яковлев.

Тщательно спланированная операция по разгрому банд Семенова где-то дала осечку: полностью уничтожить озверелых налетчиков не удалось, остатки атаманского сброда уходили под прикрытие китайской границы.