Текст книги "Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо"

Автор книги: Николай Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Речь Старика была скупой, но точной, он тщательно подбирал русские слова. Однако когда заговорили о боевом обеспечении, Старик разволновался и стал жаловаться на хроническую нехватку боеприпасов и обмундирования. Своей одеждой он словно демонстрировал положение бойцов его отряда. У всех одни и те же беды! Сергей Георгиевич пообещал, что съезд, который соберется в конце месяца, обязательно обсудит вопрос о помощи китайским товарищам.

Проводив ночного гостя, Сергей Георгиевич подпер рукою щеку и уставился на хилый огонек коптилки. Провал Чемеркина… Кто же проник, кто же орудует? Сомнений не оставалось: провокатор находился где-то рядом, он знает много, и враг с его помощью всякий раз наносит неожиданные, а потому болезненные удары. Вспомнился рассказ молодых ребят, Саши Фадеева и Игоря Сибирцева, о том, как им чудом удалось избежать ареста перед самым уходом сюда, в тайгу. Задержись они в квартире минут на десять, арест был бы неминуем. В контрразведке узнали, что они отправляются в партизанские районы с заданием партийного центра, несут с собой инструкции… Кто же выдает? Положение гнуснейшее: приходится подозревать чуть ли не каждого…

Этой же ночью Сергей Георгиевич написал письмо Ольге. Он советовал ей оставить Владивосток и перебраться в какую-нибудь деревню. Находиться в городе, под самым боком контрразведки, становилось опасно. Кроме того, он втайне надеялся на встречу. Ребенка, дочери Ады, родившейся недавно, он еще не видел…

Длинные бечевки свежего лыка окрашивали пальцы зеленью. Старый охотник Сима, снисходительно покуривая, наблюдал, как неумело возится Лазо, и приговаривал:

– Лапти в тайге – первое дело. Идешь, как тигра, сам себя не слышишь. Ну и ногам опять же удовольствие.

Самодельные лапти старик называл по-сибирски: «баретки в сорок четыре клетки». Помощь его Сергей Георгиевич отклонил с самого начала – хотелось сплести самому, своими руками. Сима лишь указал подходящее ореховое дерево и показал, как аккуратно драть лыко.

– Пятку-то выплетай, выплетай! – не утерпел старик и кинулся показывать. – Тяни, не бойся. Лыка, она крепкая.

Рассматривая первый лапоть, охотник долго почесывал затылок и не произнес ни слова. Зато второй он похвалил от всей души.

– Сам видишь, дело нехитрое. Теперь недели две никакого горя не будешь знать. А там – опять. Только запомни: орешину выбирай не шибко старую, но и не молодую.

Из тайги цепочкой по тропинке брели усталые разведчики. Сегодня, в последний день перед началом операции, партизаны не спускали глаз с намеченных объектов. После обеда вместе со старым охотником Сергей Георгиевич отправился к реке: своими глазами глянуть на вражескую сторону.

Лагерь партизан жил будничной жизнью. Дымили костры, варилась пища. Лазо и охотник Сима поминутно здоровались, прикасаясь к шапкам. Возле одного костра шел разговор о том, что предстояло делать сегодняшней ночью.

– Нет ничего хуже, чем рвать мосты, – признавался чернявый парень, пробуя ложной из кипевшего котелка. – Рвешь, а сам думаешь: свое добро губим. Взорвать его – минута, а ну-ка почини потом! Строить их – уметь надо. Ему бы до скончания века стоять, а рвешь. До того это не по-хозяйски, ей богу, аж заплакал бы!

Костры остались позади, охотник Сима показывал дорогу. Сергей Георгиевич с трудом поспевал за сухопарым стариком, удивительно легким на ногу. Пробравшись к берегу, он долго рассматривал американский лагерь. Поместительные палатки окружали окопы полного профиля. Для пулеметов и орудий оборудованы специальные укрытия. В стороне от солдатских палаток белели длинные строения. Там помещались вещевые и продовольственные склады.

По дорожке вдоль палаток мерно расхаживал часовой с карабином. Лазо дождался смены караула и отправился обратно в лагерь.

От Ильюхова прискакал нарочный. В коротенькой записке Ильюхов сообщал, что с наступлением темноты партизанские отряды выступают на исходные позиции.

Долго горел и никак не мог погаснуть пышный летний закат. Монотонно журчала быстрая речка. Небо постепенно бледнело и становилось выше. В прохладном вечернем воздухе засновали бесшумные летучие мыши.

На крыльце школы сидели двое почтенных партизан.

– Живут, понимаешь, эти самые элементы по городам, в енотовых шубах, бородки козликом…

Возле пылавшего костра раздавались взрывы хохота. Слышался тенорок нарочного, прискакавшего от Ильюхова.

Не обращая внимания на молодежь, старый охотник Сима пристроился поближе к огню и придирчиво проверял свою берданку, перебирал патроны. Несколько штук он заново перезарядил. К ночному бою старик готовился, словно к большой и опасной охоте.

В полночь раздалась команда потушить костры. Сергей Лазо двигался с передовым дозором. Вышли к реке. Разговоры и курение были запрещены. До противника оставалось метров триста.

Медленно тянулись минуты ожидания. Внезапно командующий замер: он учуял табачный дым.

– Кто там курит, черт возьми? Безобразие!

Курил верзила Митька.

– Да я незаметненько, в рукав… Никакого, понимаешь, терпежу!

– Сдай оружие! – свистящим шепотом приказал Мелехин. – Ну, быстро. Я кому говорю? Распустились… И – марш назад. Чтоб я тебя больше не видел. Потом разберемся.

– Ну, ну, ты не шибко-то… – заартачился Митька. – Ты тут не самый главный.

Мелехин взвел курок.

– Я кому сказал?!

Наконец справа послышалась беспорядочная пальба. Небольшая группа партизан начала отвлекающий бой. Этот бой по плану должен был убедить противника, что партизаны намерены занять Зыбунные копи и продвинуться дальше на Шкотово.

Шумливая речка неслась по камням, скрадывая шум переправы. На вражеском берегу Лазо распорядился залечь, а сам с несколькими разведчиками пополз вперед. Впереди забелели громадные палатки. Где же часовой? Заломило от напряжения глаза. А, вот он… Лазо молча тронул разведчика, и тот, бесшумно извиваясь, исчез в кромешной тьме.

По вершинам деревьев пролетел ветер, дружный шум листвы заставил часового остановиться и задрать голову.

Внезапно силуэт солдата с карабином на плече исчез. Сергей Георгиевич от неожиданности вздрогнул. Ни шороха, ни вскрика, – стоял человек и вдруг не стало его. Теперь не медлить!

Вскочив на ноги, Лазо поднял руку с револьвером.

– За мной, товарищи!

Ночь огласилась выстрелами, разрывами гранат. Из палаток выскакивали раздетые солдаты. Старый охотник Сима не торопясь выбрал цель, его берданка бухала отрывисто и гулко. Сергей Лазо в упор свалил американского офицера, что-то яростно кричавшего своим солдатам.

Короткий ночной бой как будто подходил к концу, когда из темноты по партизанам уверенно застучал пулемет. Лазо почувствовал невольное замешательство нападавших. Рядом с ним на землю брякнулся Мелехин и длинно выругался.

– Нет, это надо же! Смотрели, смотрели, а не заметили. Вон там за кустиками еще две палатки. Оттуда и поливают.

Пули зло секли листву над головами, сочно впивались в мякоть деревьев. Стрелял человек опытный, он бил беспрерывными очередями, заставляя нападавших вжиматься в землю и не поднимать головы, в то время как свои понемногу осматривались и обретали уверенность. Терялся порыв, уходило время. Сейчас все решали мгновения. Только бы бойцами не овладела паника!

И Сергей Георгиевич вдруг ощутил во всем теле поразительную легкость. Так с ним было два раза в жизни: в Иркутске во время боя с юнкерами и когда брали Оловянную.

– Вперед… броском! Не ложиться!

Споткнувшись, Лазо упал, но тотчас же вскочил и увидел перед собой огненную пульсирующую точку. Вот он где! Как же он днем не разглядел этих проклятых палаток?

Два огненных всплеска – кто-то на бегу кинул гранаты – оборвали пулеметную очередь. Коротко и мстительно застучали партизанские выстрелы. С последним очагом сопротивления было покончено.

Помахивая испачканным в грязи револьвером, Лазо направился на станцию. После леса здесь показалось просторно и светло. На востоке уже рассасывалась тьма, близился рассвет. Шлепая по маслянистым лужам, бегали подрывники. Торопясь управиться до света, они закладывали фугасы под выходные стрелки, под водокачку и водонапорную башню.

Потянулись в лес подводы с захваченными трофеями. На последней телеге везли охотника Симу. Старика скосила последняя пулеметная очередь.

Тяжко ахнул плотный взрыв, в небо взметнулся смерчь огня и битых кирпичей. От водонапорной башни осталась только круговина пепелища. Мелехин, бегая по станции, поторапливал подрывников. По земле, шипя злым нетерпеливым огоньком, извивался длинный бикфордов шнур. Мелехин и подрывники кинулись наутек. Светящийся огонек скрылся под водокачкой, тотчас здание словно вспухло и развалилось на глазах.

Вся операция, заметил Сергей Георгиевич, заняла не больше трех часов.

В деревне, куда вернулись партизаны, царило оживление. Штаб светился всеми окнами. Там грохотал ликующий голос возбужденного боем Шевченко.

Ночной бой, на взгляд Лазо, прошел успешно. Удалось сделать все, что было намечено. «Почти все», – поправился он, вспомнив о двух палатках за кустами. Если бы не эта оплошность, отряд не понес бы ни одной потери.

Шевченко вел себя со сдержанным достоинством. Ему уже сказали, что в критическую минуту боя командующий сам пошел на пулемет. В глазах Шевченко это было высшей аттестацией.

– И все-таки самое трудное у нас впереди, – подвел итог Лазо, вызвав изумление Шевченко. – Я сейчас поясню… Мы не можем закрепить успех, потому что не имеем сил. Если бы мы могли развить наступление, заставив противника отступать! К сожалению, приходится признать, что противник повсюду сохранил ключевые позиции. Нет никакого сомнения, что он примется немедленно очищать свой тыл. Следовательно, наступление последует в самые ближайшие дни. Нам нужно торопиться, чтобы успеть провести съезд…

В тот же день, ближе к вечеру, он выехал в Казанку. Туда, как передал последний нарочный от Ильюхова, перебрался из Фроловки весь Ревштаб. Лазо ехал всю ночь, рано утром, до смерти усталый, был на месте.

Ночная операция парализовала всю железную дорогу от Сучанских копей до Озерных ключей. Серьезного сопротивления противник нигде не оказал. На станциях Фанза и Кангауз удалось захватить и взорвать подъемники. Мощные фугасы превратили машинные отделения в груду искореженного металла. Теперь Владивосток на долгое время лишился местного угля.

Из владивостокских газет партизаны узнали о диверсиях на КВЖД. Это действовал, в соответствии с планом Ревштаба, отряд китайских партизан под командованием Старика.

Выбирая Сергеевну для проведения съезда, Лазо брал в расчет неминуемое наступление противника. Казанка может слишком быстро оказаться в зоне боев.

По сведениям, которыми располагал Ревштаб, командование интервентов усилило гарнизоны на станциях, в бухте Находка бросила якорь целая эскадра боевых кораблей, для инспекции воинских частей приезжали высшие офицеры. Как ожидалось, враг готов начать наступление на широком фронте от Тетюхе до Имана. Закрыть такую брешь у партизан явно не хватит сил. Оставалось одно: искусно маневрировать, всячески избегать открытого боя.

Последним приказом Ревштаба все силы партизан стягивались в Сучанский район. Каждый отряд получил задание сдерживать наступление интервентов до тех пор, пока не закончит работу Ольгинский съезд трудящихся. Проведение съезда Ревштаб рассматривал как самую важную боевую задачу.

С открытием съезда замешкались на два дня. Лишь к 27 июня собрались все делегаты. Они пробрались в Сергеевну из самых глухих таежных районов, даже из волостей, занятых врагом.

На окраине деревни сколотили длинные лавки, для президиума притащили два стола.

Председательствовал на съезде Губельман. Секретарем выбрали Сашу Фадеева. Плечистый, рослый, с роскошным чубом и пушистыми усами, Губельман, открывая съезд, волновался. Перед ним сидели люди, увешанные оружием. Многие из них, чтобы попасть в Сергеевку, прошли по тайге сотни верст. Они собирались строить советскую государственность на отвоеванной у врага территории. Однако вокруг, на расстоянии дневного перехода, изготовились для броска огромнейшие силы интервентов. Поневоле приходилось торопиться, решать только самое необходимое, самое важное.

Почетным председателем съезда Губельман предложил выбрать Владимира Ильича Ленина. Зажав винтовки в коленях, делегаты высвободили руки – затрещали жесткие аплодисменты заскорузлых мозолистых рук. Саша Фадеев насмешливо покосился на недовольную физиономию представителя эсеров. Только что Саша был свидетелем короткого разговора Лазо с Губельманом. Они решили, что слова эсеру предоставлять не стоит, – некогда. И без того приходилось экономить каждую минуту.

Быстро договорились о том, чтобы покончить с многолетней дискриминацией корейцев. На всей территории Ольгинского уезда корейцы объявлялись полноправными гражданами Советской республики. В будущем исполкоме Совета им предназначалось несколько мест. Увлеченно, совсем забыв о постоянно грозящей опасности вражеского наступления, занялись хозяйственным устройством. Надо было установить твердые цены на продукты, принять закон о борьбе с опиокурением, назначить пенсии инвалидам и детям-сиротам. И в это время поступило сообщение: началось! Делегаты возбужденно вскочили на ноги. Губельман поднялся во весь рост и вскинул руку:

– Спокойно. Съезд продолжает работу!

Сергей Георгиевич выбрался из-за стола и потребовал карту. Судя по первым сведениям, враг действовал по тщательно разработанному плану. Ранним утром в наступление пошли американские части. Они двигались на Казанку двумя колоннами: через хутор Буланов и по дороге на деревню Нововеселую. Лазо сразу увидел серьезную угрозу правому флангу партизан. Он приказал выдвинуть к хутору наиболее боеспособную роту под командованием Владивостокова, придав ей конную группу.

Нарочные прибывали один за другим. В бухте Находка высадился крупный японский десант. С боем заняв Владимиро-Александровское, японцы двинулись на Перетяно и Унаши. Соединенными силами интервенты наступали от Кангауза. Партизанские отряды начали с боями отходить.

Сводная рота Владивостокова завязала ожесточенное сражение. Сам Владивостоков получил ранение, однако остался в строю. За его спиной была Казанка. Встретив сопротивление, американские солдаты залегли у самого хутора Буланова. Первый натиск врага был отражен, съезд мог продолжать свою работу.

Делегаты обсуждали денежный вопрос: предполагалось выпустить в уезде боны. О настоящих деньгах давно уже забыли, их никто не принимал.

– Про хлеб и рыбу! – крикнул кто-то из делегатов. Лазо и Губельман сблизили головы. Как ни подпирало время, а этот вопрос нельзя было комкать. Население уезда делилось на рыбаков и хлебопашцев. Но если крестьяне могли обходиться без рыбы, то рыбакам без хлеба не обойтись. При ничтожной цене на рыбу цены на хлеб в уезде держались непомерно высокие.

Представитель эсеров, проворный, юркий, о чем-то горячо нашептывал соседям. Работа съезда вдруг застопорилась, разбушевались страсти. О снижении цен на хлеб крестьяне не хотели и слышать. Губельман выразительно вытянул за цепочку карманные часы. Драгоценное время уходило на бесполезные пререкания.

Топот копыт заставил делегатов оглянуться на дорогу. Подскакавший всадник, соскочив с седла, стал поспешно пробираться к столу президиума. Установилась тревожная тишина. И словно подтверждая догадки делегатов, издалека донесся гул орудийного выстрела. Для опытного уха эта грозная музыка сказала многое.

Забыв об обязанностях секретаря, Саша Фадеев вскочил и гневно выкинул руку в сторону тех, кто горланил о ценах на хлеб.

– Кулаки! Только себя соблюдаете, а остальные, по-вашему, хоть пропади… Вы всю революцию за горло держите! Хватит болтовни, предлагаю голосовать…

Со своего места Сергей Лазо укоризненно посмотрел на Сашу и еле заметно покачал головой. Лицо паренька вспыхнуло огнем. Неужели он что-то не так сказал?

Прискакавший всадник пробрался к Губельману и протянул ему записку. Тот развернул листок, глянул и тут же передал его Лазо. Читая, Сергеи Георгиевич допустил невольный жест: удрученно запустил пальцы в волосы и так замер. Среди делегатов прекратилось всякое шевеление. Записку прислал Ильюхов. Бой шел уже в самой Казанке. Американские солдаты поджигали крестьянские дома и расстреливали уцелевших жителей. Ильюхов предупреждал, что намерен отходить на Фроловку, однако боится за свои фланги.

«Надо сворачиваться», – подумал Лазо.

Что же еще оставалось решить на съезде? Установили цены какие наметили. Остались: военный вопрос, выборы исполкома и декларация консульскому корпусу во Владивостоке.

На обороте ильюховского листка Лазо, разрывая карандашом бумагу, быстро написал: «Прошу продержаться еще часок». Верховой, пряча записку за пазуху, побежал к коню.

ИЗ ДЕКЛАРАЦИЙ КОНСУЛЬСКОМУ КОРПУСУ

«…До тех пор, пока вы находитесь на нашей территории, пока вы поддерживаете врагов, мы будем вести борьбу до последней капли крови».

ИЗ РЕЗОЛЮЦИИ СЪЕЗДА

Всероссийское правительство (омское) считать врагом народа и беспощадно бороться с ним. Единственной властью в России признать Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов и Совет Народных Комиссаров – власть, служащую интересам трудящихся всего мира и находящуюся в Москве.

Когда начались выборы исполкома, Сергей Лазо покинул съезд и поскакал в Казанку.

Война, думал он, состоит из неожиданностей. Готовясь к операции, он ждал контрнаступления и собирался остановить противника между деревнями Хмельницкая и Бровничи. Однако врагу удалось на первых порах приблизиться к месту проведения съезда. И очень, кстати, досадно, что впросак попал Шевченко, готовивший засаду в самом узком месте единственной дороги. Словно издеваясь над бесхитростным замыслом Шевченко, противник лишь обозначил движение по дороге, а главными силами обошел позицию партизан горами. И весь план обороны смешался. Ах, Шевченко, Шевченко! Никогда нельзя считать противника глупей себя. Засада в «Дарданеллах» – слишком уж примитивный прием. Не удалась она светлоярцам, и они горько расплатились за это, не попался на эту уловку враг и теперь… Предстояло отступление, причем тяжелое. Противник планомерно занимает подтаежные деревни, оттесняя партизан в тайгу. А там не только дорог, там пешеходных троп не существовало никогда. А у партизан обозы, с мест снимутся жители со всем скарбом…

Приближаясь к Казанке, Сергей Георгиевич услышал звуки близкого боя. Оправдались его самые тревожные предчувствия: партизаны оставили не только Казанку, но и Фроловку. Над покинутыми деревнями стояла туча дыма. Ильюхов, встретив командующего, приказал увести лошадь и стал докладывать обстановку. После плотного артиллерийского огня Казанка запылала, как огромный костер. Женщины подхватывали ребятишек и убегали в лес. Американские солдаты, озлобленные потерями, ворвались в чадящие развалины деревни. Навстречу им, спотыкаясь о головешки, брел слепой старик, босиком, в распущенной рубахе. Из всего населения Казанки он остался один, остальные отступили с партизанами. Кто-то из солдат сбил старика прикладом, затем его поволокли к офицеру на расправу. Пленный недоуменно слышал диковинную речь солдат, приехавших в его края из-за океана. Раздраженно дрыгая коленкой, офицер брезгливо оглядел неопрятного туземца и приказал его повесить.

Партизаны, отступив от Фроловки на четыре километра, заняли позицию вдоль берега реки Сучан. Ильюхов уверял, что здесь можно остановить противника. Ничего не отвечая, Сергей Георгиевич наблюдал за боем. Он без бинокля, невооруженным глазом увидел в неприятельской цепи солдат в зеленой форме с белыми ремнями. Сомнений быть не могло: японцы. Они вовремя пришли на помощь своим союзникам, американцам.

О длительном сопротивлении, конечно, не могло быть речи. Это счастье, что Ильюхов не позволил противнику совершить обход и отрезать партизан от леса. Полного окружения не вышло. Отряды могут выйти из боя, отступить, оторваться. Тайга спасет, тайга укроет… Однако какое-то время еще оставалось, и Сергей Лазо распорядился созвать командиров на совещание.

В крохотной корейской фанзе собрались командиры отрядов и члены недавно избранного исполкома Совета. Обстановка безвыходная. В районе Ольги и Тетюхе высадился сильный японский десант и занял все побережье. Под Иманом и Спасском партизаны были оттеснены в тайгу. В тяжелом положении оказался отряд Певзнера. С большим трудом ему удалось вырваться из окружения.

В темной тесной фанзе стоял устойчивый запах чеснока. Горела плошка с жиром. И не глядя на карту, Сергей Лазо знал, что единственный путь для отступления лежал через труднопроходимую тайгу к перевалам Сихотэ-Алиньского хребта. Последним населенным пунктом на еле заметной тропе будет крохотная деревушка Молчановка. Хорошо, что стояло лето и люди могут ночевать под открытым небом. Но провиант! Но боеприпасы!

– Прошу помнить об одном, – чеканным голосом выговаривал Лазо, – отступление – это не разгром. Война есть война, и без отступлений не обойтись. Мы сейчас вынуждены отступить, потому что противник лучше нас вооружен и имеет численное преимущество. Но наша беда еще и в том, что мы слишком переоценили свои силы и совершенно не подготовились к такой военной необходимости, как отступление…

Снаружи треснул револьверный выстрел. Сергей Георгиевич замолк, все повернули головы и прислушались. Наклонив в низких дверях голову, в фанзу вошел председатель ревтрибунала Глубоков. Лицо его исказила судорога, в руке он держал наган.

– Мне пришлось сейчас пристрелить паникера. Негодяй! Распустил язык, болтал черт знает что… Предлагаю немедленно принять решение: трусы и паникеры приравниваются к предателям.

Он увидел, что помешал. С глубоким вздохом вернул самообладание и, пробормотав извинение, сел, сжал виски. Прошла тягостная минута.

– Наша задача, – стал продолжать Лазо, – остается прежней; помогать Красной Армии. Она уже близко. Вместе мы непременно победим. А сейчас приказываю начать отход. Первыми уходят раненые и больные. Я отхожу с арьергардом…

Несколько дней к Молчановке стягивались остатки уцелевших отрядов. В узкой лесистой пади скопилось около двух тысяч человек. Два десятка крестьянских избушек не могли ни вместить, ни накормить такую прорву народа. Продовольствия у партизан осталось всего на три дня. Возле костров в открытую раздавались голоса, что незачем было браться за оружие. А интервенты продолжали планомерное окружение, заняв Сергеевку, Короленку, Монакино. Надо было спешно искать выход из положения.

Властью командующего Сергей Лазо распорядился распылить отряды и выбираться из «молчановского тупика». В создавшейся обстановке самым важным было сохранить силы для будущих боев. Отряд Петрова-Тетерина обоснуется в районе Анучино, Мелехину с группой партизан предстояло действовать в Иманекой долине, Николай Ильюхов будет возглавлять борьбу в своем Сучанском районе.

Прощаясь с товарищами, Сергей Лазо с трудом держался на ногах. Сказалось чудовищное напряжение последних дней. Не проходила боль в спине, на ногах на месте отеков появились зловещие раны. Когда из молчановской пади ушел последний партизан, Сергей Георгиевич собрал свой старый таежный мешок, вырезал палку и побрел в верховья реки Сучан, там, в непроходимой глухомани, вдали от человеческого жилья, доктор Сенкевич раскинул партизанский лазарет.