Текст книги "Преодоление"
Автор книги: Николай Вагнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Глава десятая
ЭКЗАМЕН
Работа Василия Кострова в институте началась с приема экзаменов у задолжников. Каждый вечер приходили по три-четыре человека. Они долго готовились, а отвечали плохо. Василию жаль было тратить время попусту. Благоразумнее, по его мнению, было вместо этих повторных экзаменов читать лекции и не гнать потом учебную программу. Все складывалось так, что чувство неудовлетворенности от институтской работы появилось у Василия с первых же дней.
«Директор требует бороться за каждого студента и во что бы то ни стало сохранить контингент!» – эти слова заместителя по учебной части казались Василию абсурдом. «Что значит сохранить контингент? Переводить каждого с курса на курс независимо от знаний? Вот эти двое пришли второй раз, а что они всего за одну неделю могли сделать?»
Василий смотрел на студентов, – которые в разных концах аудитории готовились к ответу. Один из них, диспетчер бетонного завода Тимкин, в прошлый раз сидел за этим же столом и беззастенчиво списывал с учебника. Пришлось попросить его выйти. А эта девушка, склонившаяся над листом бумаги и решавшая или делавшая вид, что решает задачу, ушла сама. Вид у нее тогда был болезненный и растерянный. Она даже не попыталась отвечать. «Я лучше приду в другой раз». Сказала и удалилась, тихо прикрыв за собой дверь. «Посмотрим, чем они порадуют сегодня», – подумал Василий и в третий раз спросил:
– Кто-нибудь готов? Давайте, товарищ Тимкин, начнем с вас. Вы готовились полтора часа, вполне достаточно. Покажите свои записи.
На стол легли аккуратно исписанные страницы.
– Рассказывайте.
Заглядывая через плечо Василия в свои записи, Тимкин без запинки, почти скороговоркой изложил понятие двойного интеграла и вдруг умолк.
– Продолжайте, продолжайте, – сказал Василий, перевернув страницы обратной стороной. – Понятие двойного интеграла вы дали. А как произвести изменение порядка интегрирования? Это второй вопрос вашего билета. Подойдите к доске, сделайте чертеж.
Тимкин взял мел, начертил площадь. Неуверенно, то и дело поглядывая на Кострова, разграфил ее на квадраты.
– Так, так. Пожалуйста. Каковы же пределы интегрирования? Если мне не изменяет память, в прошлый раз вы споткнулись на этом самом месте. – Василий отвернулся от доски, взглянул на часы, придвинул к себе журнал. – Плохо, товарищ Тимкин. Опять не знаете материала. Между прочим, без знания основ высшей математики из вас никакого инженера не получится. Ну, что же, придете еще раз. Только теперь уже в зимнюю сессию.
Тимкин положил мел, вытер платком руки.
– Я просил бы вас, Василий Иванович, принять у меня на этой неделе. Во-первых, я не хочу быть отчисленным из института, а во-вторых, у меня большая занятость по общественной линии. Это тоже полагалось бы учитывать.
– Я учитываю только знания.
Василий сделал пометку в журнале и попросил пройти к столу студентку Крисанову.
– Пожалуйста. Отвечайте на ваш билет.
Громко стукнула и задрожала дверь. Василий повернул голову и сказал, скорее себе, чем студентке:
– Ну-ну, проявляем характер…
Он слушал, как отвечала Лена, не вникая в смысл ее слов, но в то же время понимая, что рассуждает она логично и свободно разбирается в теме. Мысли Василия вновь и вновь возвращались к Тимкину, а от него, по прямой ассоциации, переходили к Коростелеву – новому, а для Василия – первому директору института. Именно он, Коростелев, просил обратить внимание на Тимкина, не только потому, что экзамен по математике решал его перевод на четвертый курс, но и по другим, особым, как он выразился, причинам. Какие причины имел в виду Коростелев, Василий не знал и не поинтересовался ими. Он не привык выделять кого-либо ни по служебному положению, ни по родственным связям или знакомству. «Вот об этой самой Крисановой директор небось не позаботился. А она отвечает на удивление здорово. И почему только в прошлый раз она так поспешно ушла?»
– Достаточно, – оборвал Василий, – теперь решим за дачу.
Лена начала писать на доске, объясняя ход решения, Василий утвердительно кивал головой и, глядя на нее, пытался вспомнить, где он мог ее видеть раньше, до этих двух встреч в институте? «Серые, широко раскрытые глаза, коротко стриженные волосы?.. Уж не в котловане ли, пять лет назад, когда он привозил на экскурсию свой школьный класс? Ту девушку, бригадира бетонщиков, звали именно так – Лена Крисанова…»
Василий вновь оборвал Лену:
– Достаточно, знаете. Давайте вашу зачетку. – Заполняя графу и расписываясь, он спросил: – Чем объяснить ваш странный уход в тот раз? Не за неделю же вы успели все подготовить.
– Болела голова. Мне просто не надо было являться.
– А каким образом вы очутились в числе «хвостистов»?
– Это целая история. Простудилась, лежала в больнице. Словом, вылетела вся весна.
– Понятно. Вот возьмите. – Он протянул зачетную книжку. – Полагалось бы поставить пять, но… надо сдавать с первого раза. Учтите это и постарайтесь не болеть. Кстати, твердая четверка лучше иной пятерки.
– Спасибо! До свидания.
– До свидания. Да! Вы работаете бетонщицей?
– Нет.
– Странно…
– Чему вы удивились?
– Да нет, ничему. Просто я знал одну бетонщицу и тоже, кстати, Крисанову, которая как две капли воды была похожа на вас.
– Можете считать, что это одна и та же капля. Я и в самом деле работала бетонщицей. До болезни.
– Значит, по этой самой причине ушли из бригады?
– Да. А что делать?
Василию хотелось задать еще один вопрос – знакома ли Лена с Петром Нориным? – но посчитал это неуместным да и нескромным. И не все ли равно ему в конце концов, кто невеста Норина? Пусть – эта девушка, Лена Крисанова! Пусть! Только вряд ли они – пара. Нории беззастенчив, а Крисанова, по всей вероятности, девушка действительно скромная. Весь вид ее говорит о серьезности и цельности. И голова – светлая. «Светлая… Светлая…» – повторил про себя Василий, складывая в папку экзаменационные билеты и учебники. «Мыслит здраво, целеустремленно. Побольше бы таких студентов, товарищ Коростелев! Побольше бы!..»
Снова посмотрев на часы, Василий сунул папку под мышку и вышел в коридор. Он бодро зашагал мимо пустых аудиторий, глубоко вдыхая свежий воздух, идущий через открытые окна. Сейчас за ним должна была зайти Люба с билетами на последний киносеанс.
В преподавательской комнате уже никого не было. Василий положил журнал в шкаф, быстро натянул плащ и стал спускаться по лестнице. Здесь он увидел Коростелева, в пальто, с туго набитым портфелем в руке. Он стоял у доски объявлений, бегло оглядывая свои собственные приказы по институту. Завидев Василия, Коростелев приподнял шляпу:
– Добрый вечер. Что поздно?
– Возился с задолжниками.
– И много пришло?
– Сегодня, можно сказать, много, – с иронией ответил Василий. – Целых пять человек.
– Пятерых можно было отпустить и быстрее.
– Если бы они что-нибудь знали.
– Неужели так-таки ничего?
– Почти. Во всяком случае, счет два – три.
– Не понял.
– Сдали двое. Троих отправил.
– Ну, знаете ли, эта игра в футбол мне не очень нравится.
– Мне тоже.
– Так в чем же дело? От кого, интересно, зависит ваш счет?
– Уж не от меня, конечно.
– От вас, Василий Иванович, в том числе и от вас. Поймите наконец, что нам сейчас дорог каждый студент. Чем их будет больше, тем благоприятнее сложатся условия и для института, и для каждого работающего в нем. Неужели вам неизвестно, что преподавательская нагрузка определяется не только часами, но и количеством студентов? От их количества в конце концов зависят наши ставки.
– Стало быть, ставки превыше всего? А знания?
– Добивайтесь их.
– Вот я и добиваюсь.
– Формально. Один вы, кажется, не прониклись целью вывести институт на первое место. Весь коллектив это понял, а вы нет.
Коростелев чиркнул спичкой, прикурил.
– Вы идете?
– Иду.
Они вышли на улицу, молча пересекли сквер и остановились у калитки.
– Кстати, Василий Иванович, надеюсь, в числе сдавших был Тимкин?
– Наоборот.
– Я же вас просил, – замедлив шаг, сказал Коростелев, – отнестись к нему благосклоннее. Неужели не ясно? Нам же с ним работать! Вы думаете, откуда мы набираем студентов? Из числа молодежи. А он будет возглавлять комитет стройки.
– В данном случае речь идет о будущем инженере. А что за инженер без математики?
– Слушайте, Костров! К чему этот излишний педантизм? Неужели вам не ясно, что вечернее и заочное обучение – профанация высшего образования.
– Откровенно! – зло отозвался Василий. – К чему же сводится наша роль? И не согласен я с вами. Наши студенты – прекрасные практики и, если, им дать знания…
Он не договорил: в свете уличных фонарей быстро приближалась Люба.
Узнав ее, Коростелев приподнял шляпу.
– Кого мы видим! Здравствуйте, Любовь Георгиевна. – Он поцеловал ей руку и, отступив, спросил: – Куда изволите спешить в столь поздний час?
– Куда может спешить замужняя женщина? К мужу, конечно. Он совсем у вас тут заработался.
– Да, кто-кто, а Василий Иванович не спешит. Ну-с, нам, кажется, по пути?
– К сожалению, нет. Я взяла билеты в кино. Можете составить компанию.
– Спасибо. Соблазнительно, но… дела. – Он приподнял портфель.
– Пишете докторскую?
– Что вы! Разве тут до докторской? Закрутился совсем. И вот надо готовиться к поездке.
– Опять в Москву?
– Не говорите! Сплошные разъезды. Идемте, я вас провожу.
Переходя через площадь, по которой торопливо проносились автобусы, Коростелев предупредительно придерживал Любу за локоть, повторяя:
– Осторожно. Здесь все-таки город… – И, как бы спохватившись, продолжил прерванный разговор: – Докторская диссертация – своего рода излишество. Для жизни насущной меня вполне устраивает то, что я имею сейчас. Понятно, я рассуждаю в данном случае несколько утилитарно. Конечно же – наука! Но в то же время – это подвижничество. Со временем может быть и докторская. Материала, во всяком случае, у меня предостаточно.
Коростелев остановился.
– Ну-с, вы почти у цели. Разрешите пожелать вам приятного времяпрепровождения. До свидания, Василий Иванович. Всего доброго, Любовь Георгиевна.
Он пошел к остановке автобуса, высокий, чуть сутуловатый, мерно покачивая портфелем. Люба посмотрела ему вслед и заторопилась:
– Идем быстрее. Сеанс уже начинается.
Фильм промелькнул радугами неоновых огней, автомобильными гонками, незапомнившейся Василию болтовней действующих лиц. Он вышел на улицу, облегченно вздохнул и откровенно сказал:
– Зря потратили время. Обыкновенная пустышка.
Люба долго шла молча.
– И все-таки это жизнь! – сказала наконец она.
– Ты о чем?
– Неужели непонятно? Я говорю о фильме. Иметь хотя бы десятую долю того, что имеют они. Смешно сказать – мы впервые выбрались в кино. И то на последний сеанс.
– Можно ходить и чаще, – спокойно возразил Василий. – Только не на такую ерунду. А жизнь у нас, если разобраться, намного интереснее.
– Ну, конечно! Ты начнешь говорить о городе, который вырос в тайге, об асфальте, о фонарях…
– Да, и о фонарях в том числе.
– Которые горят через один.
– Зато у нас имеется отдельная благоустроенная квартира, – примиряюще сказал Василий, которому совсем не хотелось ссориться с женой. Он достал ключ на металлической цепочке, покрутил им в воздухе и прижал к себе локоть Любы. – Прошу, мадам! Не проходите мимо собственного дома.
Опираясь на руку мужа, Люба устало поднималась по лестнице. Ей все же нравились панели, окрашенные в бледно-зеленый цвет, площадки, выложенные розовыми и желтыми плитками.
– Интересно, чья это квартира, кто в этом тереме живет? – нехотя налаживаясь на игривый тон, спросила Люба и устало прислонилась к косяку двери.
– Здесь живет Любовь Георгиевна Кострова, – ответил Василий и повернул ключ. – Можете располагаться как дома.
– Все-таки квартирка у нас ничего. Вот только бы обставить ее!..
Люба зажгла газ, поставила чайник и, быстро переодевшись, прилегла на тахту, облокотилась на валик, обвела глазами комнату.
– Вот здесь бы поставить сервант, такой, как у Евгения Евгеньевича. В углу – два кресла и журнальный столик. В другом углу телевизор. Этот круглый стол выбросить и вместо него купить современный, прямоугольный. И – тоже под орех… Почему только ты не кандидат наук! Евгений Евгеньевич один получает в два раза больше, чем мы вдвоем. А ведь ты мог бы уже быть кандидатом, давно. Если бы не кинулся тогда, ка-к мальчишка, на эту стройку.
Василий приоткрыл балконную дверь, закурил.
– Об этом я не жалею.
– Не жалеть может Владик Каргопольцев. Помнишь его? Ему, как и тебе, представлялась возможность остаться при институте. Он остался, и теперь он – кандидат наук. Надо именно захотеть. Нужна обыкновенная усидчивость.
– Надо делать то, что тебе по душе. Совсем неважно, как жить, важно – кем.
– Неважно – как? – вспылила Люба. – Это значит опуститься.
Зазвенела крышка чайника, Василий прошел в кухню.
– Что будем есть?
– Не знаю, – зевнув, ответила Люба. – Открой какие-нибудь консервы.
Василий принес чайник, подвинул стол ближе к тахте. Он открыл консервы, нарезал хлеб и сел рядом.
– Кушать подано-с.
– Спасибо, – подбирая ноги под себя и усаживаясь поудобней, ответила Люба. – Я опять не успела ничего приготовить. Хорошо, что забежала в магазин, купила кое-что к чаю.
– Ужин – что надо! – сказал Василий. – Подожди, пройдет мое рацпредложение, еще не так заживем!
Глава одиннадцатая
НОВОСЕЛЬЕ
Комната, в которой жили Лена и Катя, всегда чисто убранная и светлая, в этот день потеряла обычный вид. Исчез белоснежный тюль с окна. На кроватях скучно пестрели матрацы в синюю и красную полосу. Все, что украшало комнату и создавало в ней уют – шторы, покрывала, скатерть, – было брошено в угол. Молодые хозяйки покидали прежнее жилье, укладывали чемоданы и, как будто сговорившись, вместе начинали новую, семейную, жизнь.
– Лен, давай посидим маленечко. Когда еще приедет Борис. У нас почти все сложено.
Катя села на свою кровать, посмотрела вокруг, вздохнула.
– Бросаем нашу комнату, а как дальше жизнь пойдет – одному богу известно. Смешно: никогда замужем не была и сейчас не чувствую. Может, зря за Бориса пошла, а может, тут и есть мое счастье. Как думаешь, Лен?
– Я уже тебе говорила, – ставя чемодан к двери, ответила Лена, – лучше быть замужем, чем без конца влюбляться. Так может вообще не остаться никаких настоящих чувств. Борис мне нравится. По-моему, он тебе подходит. Во всяком случае внимательный и добрый.
– Ничё мужик, – покачав головой и задумчиво улыбнувшись, согласилась Катя. – Такого приручить можно. Аж бы не наскучил. – Ее улыбка стала озорной. – Ты не думай, что он тюлень какой-нибудь. Жарконько приходится! Это уже тебе по секрету: считай, что к марту рожу.
Все это Катя высказала затаенно, чтобы никто посторонний не мог услышать, и потому вздрогнула, когда неожиданно скрипнула дверь. Катя оглянулась и увидела соседку Нину, которая имела привычку входить без стука и предупреждения.
– Ну, пташки перелетные, вы еще тут? – оглядывая комнату, спросила Нина.
– Куда торопиться? – недовольно ответила Катя и вытянулась на матраце, подперев руками затылок.
– Конечно, теперь вам торопиться некуда. Однако быстро же вы обкрутили своих мужчин.
– Могли бы еще быстрей, перед людьми совестно.
– Это тебе-то совестно? Когда уезжаете? – уже по-деловому спросила Нина.
– А что, комнату облюбовываешь?
– Да, она, пожалуй, побольше моей. По крайней мере – квадратная. У себя я ничего не могу толком расставить.
– Давай, расставляй. И комната побольше, и везучая. Сразу замуж выскочишь.
– Очень нужно! – скривив губы, ответила Нина. – Во всяком случае, гармониста всегда найду.
– Не гармониста, а баяниста, тюха.
– Какая разница! То и другое – не мой план.
Не обращая внимания на Катю, она прошлась по комнате, как бы примеряясь к площади, остановилась в дверях и сказала Лене:
– Когда будете уезжать, занесите мне ключ. С комендантом я договорилась.
Нина ушла не простившись.
– Цапля длинноногая! – выругалась Катя. – Вот не нравится она мне и все тут. Теперь-то хоть не будет мозолить глаза. Все ей не так, все мало. Прибарахлилась выше головы и снова рот разевает. Повсюду мосты навела, что хошь достанет…
– Не завидуй.
– А я и не завистливая. Зла на них, ловкачей, нет. Мне вот всю дорогу самой биться приходится, а она, как лебедь, по жизни плывет, шеей покручивает и свысока поглядывает. «Я, мол, вам не ровня. Где вам до меня?»
Послышался осторожный стук в дверь.
– Давай! – крикнула Катя, вставая с кровати. – Заходи, залетушка!
В дверную щель просунулись сначала голова, а потом угловатые плечи Бориса.
– Ну как, собрались?
– Собрались, Боренька! Бери чемоданы и – айда…
Он взял чемоданы и пошел к выходу.
– Борь, приди еще разок. Тут еще три короба наберется.
Катя стала вытаскивать из стенного шкафа зимние и демисезонные пальто, обувь, плащ, затем из самого дальнего угла вынула малиновое стеганое одеяло – приданое, самой себе приготовленное. Развернув его и погладив рукой шелк, она сказала:
– Ну вот, а ты говорила, зачем покупаю. Не век казенным укрываться.
Взяв в охапку одеяло и одежду, Катя пошла к выходу, а Лена все еще перекладывала с места на место уже сложенные вещи, стопки книг и не торопилась уходить. Ей не жаль было расставаться с комнатой, но переезжать в общежитие для молодоженов тоже не хотелось. Она сама не могла объяснить себе – почему? Возможно, будь сейчас здесь Петр, она не испытывала бы такой неопределенности. При нем все как-то делалось само собой и времени для раздумий не оставалось. Но Петр был в Москве, второй раз после Катиной свадьбы, которая неожиданно для Лены изменила и ее жизнь.
По мнению Лены, в этот раз ехать Петру в командировку было совсем необязательно. Просто не оказалось на месте никого другого, он упросил Лену поговорить с Груздевым о том, чтобы послали его. Поворчав немного, Илья Петрович согласился. «Не ему, конечно, полагалось бы ехать, а моему заместителю, да что поделаешь, коль старик на пенсию просится. Пусть едет твой Норин. Только чтоб подарки тебе привез! Слышишь?»
Все было бы ничего. «Неделя пройдет быстро, – думала Лена. – Не успеешь оглянуться». Но зачем ему нужна была эта командировка? Неужели разговор, который ей пришлось случайно услышать, был правдой?
Присев на стул, Лена пыталась восстановить в памяти этот разговор дословно. Говорили двое, в коридоре, рядом с открытой дверью приемной.
– Тебе непонятно, что такое Норин? Подхалим и карьерист!
– Напрасно! Просто энергичный работник. Человек дела. Мы завидуем тому, что у нас нет таких качеств.
– Завидовать карьеристу? Уволь! Да такой не моргнув глазом перешагнет через тебя, через любого, чтобы подняться хотя бы на одну ступень.
– По-моему, это – домыслы…
– Ты думаешь, он зря рвался в Москву? Нет, Норин не таков. Он использует каждую возможность, чтобы лишний раз подаваться на глаза начальству. Это – линия. Он проводит ее и здесь, и там. И увидишь – добьется своего. Ты знаешь, говорят, что он специально пошел на то…
Голос говорившего перешел на шепот, и Лена не услышала окончания фразы. «На что пошел Петр?» – этот вопрос каждодневно всплывал перед Леной и мучил ее своей неразгаданностью. Чтобы успокоить себя, она старалась припомнить все казавшееся в Петре положительным – его улыбку, его щедрость, смелость – и уверяла себя в том, что он не смог бы пойти на какой-либо плохой шаг.
Из этих раздумий Лену вывел голос Бориса, который вернулся за оставшимися вещами:
– Лена, а мы вас ждем.
– Да, да. Иду!
– Разрешите мне, – отбирая у нее перевязанные стопки книг, сказал Борис. – Я обещал Петру Ивановичу доставить вас с полным комфортом.
«Газик», заполненный чемоданами, узлами и свертками, остановился сначала около клуба, где Борису отвели одну из подсобных комнат.
Быстро выгрузив часть вещей, Борис, Лена и Катя поехали в общежитие молодоженов.
Этот недавно построенный дом выделялся среди других зданий светлой силикальцитной облицовкой. Его большие вытянутые окна выходили на новую площадь Юности. Лене нравилось это место: многоэтажные дома вокруг, вдоль них – двойные ряды молодых берез и фонтан, обсаженный цветами, в центре. Все это было хорошо видно из комнаты, которую получил Петр Норин.
Осторожно ступая по квадратам пластика, Катя медленно обошла комнату, заглянула в нишу, где стояла деревянная двуспальная кровать, приблизилась к приоткрытому окну.
– Красотища-то какая! Не то, что у нас с тобой, Боренька, – закуток подлестничный. Здесь жить да радоваться.
– Нам же квартиру дадут, отдельную.
– Еще жди, когда дадут, а тут – рай небесный и мебель готовенькая. Ну, скажи, не везет ли тебе, Ленка?
Катя села на край диванчика, подбоченилась и снова стала разглядывать комнату.
– Ты иди, Боря, знаю, что торопишься. И машину отпустить надо. А я здесь поживу с полчасика, полюбуюсь и Лене помогу.
Как только ушел Борис, Катя принялась рассматривать комбинированный шкаф, совмещающий в себе сервант, книжный стеллаж и шифоньер. Она открывала дверцы, выдвигала ящики, дивясь их устройству и чистоте работы.
– Не мебель – убийство! – приговаривала она. – Все продумано, ну, решительно все. Тебе и покупать ничего не надо. Живи и пользуйся. Вот только не свое.
– Какая разница?
– Не скажи. Свое всегда при тебе останется, а казенное – до поры. Вздумаешь переехать – опять гол как сокол. А Петр-то у тебя развернулся! Честно скажу, не ожидала.
– Почему?
– Думала, не способный он к семейной жизни. А он вон как быстро все обустроил. Еще и в загсе-то вы не были, а комнату получил.
– В загсе были.
– Зарегистрировались?
– Просили прийти через месяц.
– Ты это дело не тяни! В законном-то браке надежнее. И свадебку бы сыграть не мешало.
– Неужели ты думаешь, что я стала бы кого-то держать на привязи? У жизни свои законы, тем более у личной. Между прочим, в отличие от тебя, я действительно не знаю, согласуется ли с ними моя жизнь с Петром. Правильно ли я теперь поступаю…
– Развела теорию! Уж если так раздумывать, то не сейчас. Раньше-то где была?
– Раньше, как тебе известно, я ни о ком не думала. Ни о Петре, ни о ком. А теперь вот думаю. Хочу узнать, какой он?
– Хватилась! Что, ты его в первый раз видишь?
– Вот, вот. Мне все время кажется, что я с ним только что встретилась. Бывает, двумя славами с человеком не обмолвишься, а только посмотришь в глаза, увидишь улыбку и поймешь. И кажется тебе, что ты знаешь его давным-давно. А вот с Петром – совсем по-другому. То он кажется мне хорошим, чуть ли не каким-то необыкновенным, а то примитивным, самым заурядным. Начну раздумывать, какой же он на самом деле, и не могу прийти ни к какому выводу. Ничего не пойму. Наверное, потому, что два разных человека передо мной и никогда они не соединяются воедино. Так и живу. Не знаю, с кем. Понимаешь, что происходит?..
– А ты меньше думай. Заботится о тебе, любит, а остальное выяснится. Говорят же: стерпится – слюбится. Мужик он видный, не каждая такого найдет. А со свадьбой как знаешь. Не хочешь – не празднуй.
Катя встала с дивана, потянулась, завязала под подбородком косынку.
– Пойду. Ты и без меня управишься. Будет скучно, приходи.
– Сегодня не обещаю: институт. Завтра – тоже. А там и суббота.
– Эх, Ленка! – вздохнула Катя. – В одночасье у нас жизнь врозь пошла. Сколько лет каждый день вместе были, а теперь свиданья назначаем. Ну, ладно, прощай. Завтра все равно забегу.
