Текст книги "Преодоление"

Автор книги: Николай Вагнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава восьмая
НА ЕЛИНСКОЙ

Новая асфальтированная дорога, припудренная оранжевым песком, очерчивала границу города. Сразу за каменным бортиком буйно зеленела трава. В ней пестрели венчики ромашек, вспыхивали красные стайки полевой гвоздики и распушенные фиолетовые головки репейника. Чуть подальше, на бугре, трепетали листья ольховника и боярышника и властно распростерли ветви остроконечные ели. Унизанные свежей зеленью вновь народившихся шишек, они смыкались все гуще, вытесняя низкорослый кустарник, превращаясь в сплошную стену тайги. Лес уходил далеко на северо-запад, поднимаясь по взгорьям к едва различимой синей дымке горизонта.

– И все-таки – это медвежий угол, – безразлично сказала Люба, подавая Василию картину, на которой был изображен именно тот, открывающийся из окна их новой квартиры, вид.

– Ты всегда чем-нибудь недовольна, – ответил Василий, повесив картину. – Чего, казалось бы, человеку надо? Дали квартиру. Отдельную. В обещанный срок…

– Да, но однокомнатную.

– Еще дадут и двухкомнатную, – уверенно сказал Василий. Он спрыгнул со стула, отошел на несколько шагов и, склонив голову, посмотрел, как висит картина.

– Хорошо. Только напрасно ты нарисовал этот пейзаж.

– Что ты! Ты подойди сюда. – Василий обнял жену, вывел ее на балкон. – Посмотри, какая красота! Сама первозданная природа. А воздух?

– Действительно, хорошо, – глубоко вздохнув, ответила Люба. – Настоящая дача.

– И дача, и город. Сюда посмотришь – тайга. Там – дома, самые современные.

– Не дома, а коробки. Сплошные серые коробки. Города здесь не ощущаешь. Его не получилось. Как подумаешь, что где-то за этими лесами – Москва… люди, машины, театры… магазины! И всем этим кто-то пользуется, каждый день…

Василий недослушал, повернулся и вошел в комнату.

Следом за ним переступила порог балкона Люба. Она засунула руки в кармашки легкого халатика, спросила раздраженно:

– Тебе не интересно, о чем я говорю?

– Просто в этом вопросе мы с тобой расходимся.

– Если бы только в этом!

Люба нагнулась и молча стала собирать бумагу, оставшуюся от упаковки купленной накануне тахты. Ома взяла щетку и, громко постукивая ею, принялась подметать валявшиеся на полу стружки. Пол терял тусклость, начал светиться свежей, еще не потерявшей блеска краской, и вся комната от этого становилась нарядной.

– Чем не квартирка! – Василий взял молоток, оглядел стены. – Куда ты хотела повесить эти полки?

Жена не ответила.

Он начал вгонять гвозди и не сразу расслышал короткие звонки у входной двери. Люба открыла. В прихожей загудел голос Петра Норина.

Он вошел в комнату веселый, улыбающийся, в белой рубашке с аккуратно закатанными рукавами.

– С новосельем! – поздравил он. – Полагалось бы принести табуретку или какой-нибудь там сервиз. Но совсем забыл, что сегодня воскресенье. Магазины на замке. Не осудите? – обратился он к Любе и положил на стол коробку конфет.

– Ну что вы! Проходите, будем чаевничать!

Норин лихо повернулся к Василию.

– Поздравляю! Надеюсь, я самый первый гость?

– Пожалуй! Знакомьтесь, Петр Иванович: моя жена.

– А мы уже успели. Любушка, если не ошибаюсь? Любовь Георгиевна…

– Прошло целых пять минут, а вы помните.

– Такое имя! – раскинув руки, воскликнул Норин. – Любовь!.. Грех забыть. Недаром Василий Иванович с утра до вечера бредил вами.

– А вы комплиментщик!

– Согласен. Но все мои комплименты – только по существу.

– Так и должно быть. Садитесь. У нас, правда, пока всего два стула. Но стол можно подвинуть к тахте.

Люба ушла на кухню, загремела там посудой, а мужчины перенесли стол и присели возле него; не сговариваясь, закурили.

– Верны своему «Беломору»?

– Привычка, – ответил Василий, – десять лет – один сорт. И можно купить в любом ларьке.

– Ну, если ориентироваться на это, ничего хорошего не купишь. Я лично признаю только сигареты. Пробуйте!

– Расскажите лучше о новостях.

– Новостей целый короб. Распростился наконец со своим Разъездом.

– Уже?

– Я ведь говорил, что в самом скором времени буду в Речном. Как видите, планы сбываются. Во-вторых, мой друг Евгений Евгеньевич Коростелев сдает дела. Вы знаете, кем он будет?

– Слыхал. Директором нашего института.

– Совершенно точно. В-третьих, я, кажется, все-таки женюсь.

– Вы?.. На ком?

– На той самой Лене, из управления. Помните, я не раз говорил вам о ней?

– И это называется – убежденный холостяк?

– Пора, Василий Иванович. Когда-то надо пойти на такой шаг. Она – скромница. Как говорится, не избалована. Без образования, правда, но учится. У вас же в институте. Перешла на третий курс. Место занимает заметное. Словом – все за. Да и квартирка скорее будет. А квартира, сами знаете, – половина счастья. Холостяку получить квартиру сейчас не просто. Должность-то у меня пока – не ахти. Все квартиры идут работникам комбината да эксплуатационникам.

– И все-таки удивлен. Только вчера воспевали свободную холостяцкую жизнь…

– Ваше благотворное влияние. – Норин расплылся в улыбке. – Сила примера. Разве плохо иметь жену и жить, как у Христа за пазухой? Впрочем, окончательно я еще не решил. Все это чепуха. Надо всесторонне изучить предмет любви, и, вообще, пусть это будет между нами. Договорились?

Люба вошла в комнату в цветастом платье, неторопливо расставила разные по размеру и форме чашки.

– Не правда ли, превосходный сервиз?

– При чем здесь сервиз?.. Да вы не хлопочите. Посидите с нами.

– Минутку терпения. – Она снова ушла на кухню, принесла печенье и тарелку с тонко нарезанными ломтиками лимона. – Вы, может быть, хотите есть? Дело в том, что мы уже завтракали.

– Ни о какой еде не может быть и речи. Все замечательно! – сказал Норин, подвигая к себе чашку. – Хорошо тут у вас! Все же в Речном жить можно. Заработки неплохие. Быт налажен. И вы знаете, когда сидишь вот в такой современной квартире – полное впечатление, что находишься чуть ли не в столице.

Заметив ироническую улыбку Любы, Норин спросил:

– Вам не кажется?

– Не будете же вы безвылазно сидеть в квартире. Стоит выйти на улицу, как вы очутитесь в обыкновенном рабочем поселке.

– Согласен. Но я не собираюсь безвылазно сидеть в квартире. Да и в самом Речном. Это, так сказать, этапы большого пути. На вашем бы месте я давно работал где-нибудь в министерстве и разгуливал сейчас по Москве.

– Почему именно на нашем месте? – спросила Люба. – Разве есть какая-нибудь разница?

– Существенная. У вас обоих дипломы. Но… – помолчав немного, продолжал Норин, – институт, надеюсь, при благосклонном отношении Василия Ивановича и Евгения Евгеньевича, закончу к весне. И еще событие – на днях подал заявление в партию.

– Что поздно надумали? У Василия Ивановича уже десятилетний стаж. А вы примерно одного возраста.

– Видите ли, Любушка, как-то упустил время. А потом – я ведь однажды подавал. Ровно год назад.

– Ну и в чем же дело?

– Воздержались. Ввиду неопределенности семейного положения. Как сейчас помню, один чудак на заседании парткома сказанул: «Вы что, всю жизнь будете на чужих огородах пастись?»

– Но теперь-то у вас в этом смысле ничего не изменилось, – заметил Василий.

– Э-э, нет! – поводив в воздухе указательным пальцем, возразил Норин. – Теперь обстановка другая. У меня – невеста, почти жена. Это раз. Обновился состав парткома – два. Потом не забывайте – я же растущий. На выдвижение пошел.

– И тем не менее, в партию вступают не так.

Норин вопросительно посмотрел на Василия.

– Не так, Петр Иванович. Должно быть убеждение, чувство необходимости.

– Почему вы решили, что у меня нет убеждения и чувства необходимости? Разве я вам говорил что-либо обратное? Главное – в деятельности, а я могу горы своротить и не надсажусь!

– Ух вы какой! – рассмеялся Василий. И уже серьезно, прямо глядя в глаза Норину, спросил: – А о таких требованиях к члену партии, как непримиримость к карьеризму, вы забыли?

– Как понимать карьеризм? По-моему, тот, кто отказывается подняться на ступеньку выше, – просто лодырь и трус.

– Не слишком ли на серьезную тему мы говорим? – вмешалась Люба. – Меня как женщину, естественно, больше интересует ваша невеста. Показали бы ее…

– Увидите, Любушка, увидите, – машинально пообещал Норин, все еще взволнованный вопросом Василия. – А может быть, уже и видели. Ведь вы были у Груздева?

– Была.

– Значит, видели. Она же в приемной сидит.

– Ах, эта?

– Не понравилась?

– Да нет… миловидная. Только, пожалуй, простовата. Вам не кажется?

– Жена и должна быть проще. – Норин по-доброму улыбнулся. – Потом, я еще не решил окончательно. Вот я и Василию Ивановичу сказал: поживем – увидим.

– А она согласна?

Норин вопросительно уставился на Любу немигающими круглыми глазами.

– На что согласна?

– Выйти за вас, конечно.

– Признаться, об этом я не думал. Мне кажется, все девушки только того и ждут, чтобы выйти замуж. Или я похож на Квазимодо?

– Я бы не сказала. Но учтите, – Люба погрозила пальцем. – Девушка девушке – рознь. Возьмет и откажет. У них – свой расчет и свое чутье.

– Вот так, Петр Иванович. Прислушайтесь. Это вам говорит женщина! А что, если и в самом деле откажет? Силой милому не быть. Не так ли?

– Уж не заключить ли нам пари? – тяжело откинувшись на спинку стула, заулыбался Норин. – Как это у Лермонтова: «Шесть штук шампанского!.. Пожалуй!»

– Нет уж, давайте без юнкерских замашек, – твердо возразил Василий. – Это вам не скачки. И вообще, разбирайтесь в своих делах сами.

В комнате на некоторое время стало тихо. Норин раскачивался на стуле, раздумывая, и вдруг неожиданно сказал:

– Убедили! На все сто! Отложим этот разговор.

– Вот это правильно, – сказала Люба. – Давайте-ка лучше угощу я вас черным кофе!

– В таком случае кофе сварю я, – заявил Василий, поднимаясь из-за стола. – Это по моей части.

– Вы курите? – предложил Норин. – Прекрасные сигареты!..

– С удовольствием, – ответила Люба и взяла сигарету. – Где-то совсем недавно я видела такие же. Спасибо! – сказала она, когда Норин поднес зажженную спичку. – Теперь вспомнила – у Евгения Евгеньевича Коростелева.

– Завидная наблюдательность. Он курит имение такие.

– Вы с ним часто видитесь?

– Как вам сказать? Когда соскучимся, тогда и видимся.

– Значит, вы близко знакомы?

– Точнее – приятели… Обаятельнейший человек…

– Да, пожалуй. Интересно, сколько ему лет?

– Сорок два, но разве ему дашь? Мужчина в расцвете сил.

– Я с вами согласна. И вы знаете, мне почему-то казалось, что главный инженер должен выглядеть каким-то не от мира сего, бирюком. А тут – пожалуйста, интеллигентный, внимательный человек. Никак не предполагала встретить такого на отдаленной стройке. Любопытно, чем занимается его жена? Ее что, устраивает эта периферийная жизнь?

На этот вопрос Норин ответить не успел: вошел Василий с двумя чашками дымящегося кофе.

– Вот вам – не какой-нибудь турецкий, а костровский. Пейте и смакуйте. Так на чем мы остановились? Вернее – на чем вы остановились? Я, кажется, помешал разговору?

– Нашему разговору? – спросил Норин. – Действительно, на чем мы остановились? А-а! На семейном положении Коростелева. Могу доложить, что он вдовец с незапамятных времен. Кроме старушки матери, которая стережет московскую квартиру, у него давным-давно никого нет.

– Иметь квартиру в Москве и жить здесь?! – сказала Люба.

Василий пожал плечами и, облокотившись на стол, пристально посмотрел на жену.

– Меня лично жизнь в Речном устраивает. И стройка, и этот лес, – сказал он, вставая и подходя к балконной двери. – Давайте-ка пройдемся по нашей Елинской улице! Как, Петр Иванович?

– Почему бы и не пройтись? – с живостью ответил Норин. Он отодвинул пустую чашку, поблагодарил Любу и вместе с Василием Ивановичем помог ей убрать со стола.

Они спускались вниз по Елинской, к синевшему вдалеке разливу реки, вдоль новых пятиэтажных домов. Притихший на жаре и безветрии лес на другой стороне улицы наполнял воздух густым запахом хвои. Вскоре лес начал редеть, и между стволами деревьев зажелтел, побежал зигзагами штакетник забора. Показались коттеджи. Василий посмотрел на них и сказал с завистью:

– В таких домиках не жизнь, а рай! Это вам не какая-нибудь пробензиненная Неглинка.

– Коростелев толк знает, – заключил Норин. – Кстати, не заглянуть ли нам к Евгению Евгеньевичу?

– Я лично с ним не знаком.

– Вот и хорошо! Будет случай познакомиться! Любушка!

– Не знаю. По-моему, не совсем удобно. – Она одернула платье, провела руками по волосам. – Как-нибудь в следующий раз.

– Зачем откладывать? Вполне удобно! Я вам говорю!

Василий в нерешительности стоял у кромки тротуара, покусывая травинку.

– Вася, может быть, зайдем? Положимся на Петра Ивановича.

– Мне все равно, – помедлив, ответил Василий.

– Вот и лады! – воскликнул Петр. – Полный вперед!

Глава девятая
СВАДЬБА

День свадьбы Кати и Бориса пришелся на последнюю субботу августа. Подруги Кати, помня о том, как рано наступают сумерки, договорились закончить все хлопоты пораньше, чтобы в полдень начать праздничное застолье.

Свадьбу решили сыграть на берегу реки, чуть выше того крутояра, с которого накренилась к воде старая касаткинская береза. Так пожелала Катя. Уже ранним утром потянулись гуськом по надбережной тропке парни и девчата. Они тащили пустые ящики, чтобы соорудить из них стол, корзины с пивом и минеральной водой; потом набрали сушняка для костров.

К двенадцати часам, когда «Волга» с женихом и невестой, дав изрядный крюк по лесной дороге, вывернула на обрывистый берег, стол светился скатертями, был уставлен бутылками и всевозможной снедью.

Гости обступили машину, и как только открылась дверца, пятеро баянистов рванули мехи. Над лесом торжественно зазвучал марш. К ногам Кати и Бориса полетели цветы. Невеста широко улыбнулась, обвела всех счастливым взглядом и низко, по-русски, поклонилась.

Вслед за молодыми из машины вышли Лена и Норин. Лена выглядела просто, в сравнении со своей подругой, одетой в длинное белое платье, с двумя красными розами в пышно взбитых волосах. Но улыбка Лены, чуть сдержанная, и весело смотревшие большие серые глаза светились той торжественностью, которая охватила всех.

Норин держался с достоинством и в то же время старался быстрее сойтись с теми, кого мало знал или с кем не был знаком вовсе. Он охотно пожимал руки, называл имя и отчество, нередко высказывая предположения: «Да мы, в общем-то, кажется, знакомы. Наверное, виделись в управлении». При этом он поправлял розовый бант из атласной ленты, приколотый к лацкану пиджака, и не без гордости напоминал: «Вот видите, тоже попал в шаферы».

Смолкли баяны, и в наступившей тишине зазвучал голос первого дружки:

– Дорогой жених Борис свет Сергеевич и дорогая невеста Екатерина свет Леонидовна! Весь мир славит ваше супружество, желает многих лет счастья и согласия! – Он подошел к Борису и Кате, чинно взял их под руки и повел к тому концу стола, где стояли рядом два стула. – Дорогие гости! Милости прошу занять места за свадебным столом, налить чарки и приготовиться к тосту.

Борис, которого вся эта церемония приводила в смущение, отодвинул стул, усадил Катю и присел сам, неловко, в пол-оборота к ней.

– Что жених не весел, – наговаривал звонким петушиным голосом дружка, – что невеста плачет? Пьем за жизнь, за счастье молодых, за их приятности и за удачу! Наливайте чарки до краев, полней, чтоб на свадьбе стало веселей!..

Лена, сидевшая рядом с Катей, покосилась с опаской на граненую стопку, взглянула на подругу, ища у нее сочувствия, потом обратила такой же взгляд на Норина, взгромоздившегося на высоком ящике слева от нее. «За молодых! По полной!» – голосили кругом. Все встали, выпили, и только одна Лена не решалась прикоснуться к своему стаканчику.

– Лен! – Как будто издалека донесся голос Кати. – Только посмей не выпить!

– Леночка, вообще-то, неудобно, – пробасил над самым ухом Норин. – Давайте вместе! – Он поднял стопку Лены, звучно стукнул по ней краем своего стакана, снова повторил: – Давайте. Неудобно.

Лена взглянула на сияющую Катю, приняла из рук Норина стопку и, задержав ее на секунду перед плотно сжатым ртом, отпила. Глаза ее расширились. Она затрясла головой, дико посмотрела по сторонам.

– Пивом, Леночка, пивом. Как рукой снимет.

Схватив стакан с пивом, Лена сделала несколько глотков и, переведя наконец дух, села.

– Ну, думала – все, задохнусь.

– Ничего страшного! – успокоил Норин. – На свежем воздухе все моментально выветрится.

Голос Норина заглушили неистовые крики: «Горько! Горько!» Лена посмотрела на Катю и на Бориса, в нерешительности стоявших друг против друга, и тоже закричала:

– Горько! Ну горько же!

Борис сделал едва заметное движение в сторону Кати, приподнял руку, чтобы обнять ее. И тогда она сама запрокинула голову, обхватила ладонями затылок Бориса, поцеловала его в губы.

– Катькин будет верх! Точно! – услышала Лена и тут же подумала: «Чей же, если не Катин? В обиду себя не даст».

Веселье нарастало. Дружки и шаферы вновь обходили стол, подбадривали гостей, призывали их сладко пить и сытно есть во здравие жениха и невесты. Затем первый Дружка объявил о переходе к деловой части и, неожиданно для Лены, предоставил слово Петру Норину – от управления стройки.

Норин встал, повел плечами и тихо, но внушительно произнес:

– Ну что же, друзья. Сегодня получился настоящий праздник не только для Екатерины Леонидовны и Бориса Сергеевича, но и для всех нас. Дело в том, что в крепкой и счастливой семье заинтересованы не одни вступающие в брак, но и все наше общество. Вот почему мне хочется от души поздравить новобрачных. Предлагаю этот тост за их крепкую любовь, дружбу, взаимное уважение и, кроме того, за будущих детей Бориса Сергеевича и Екатерины Леонидовны!

Последние слова Норина захлестнул гул голосов. Лена была счастлива. Она вместе со всеми хлопала в ладоши. «Как хорошо он сказал! За детей. За Катиных детей! Нет, напрасно недооценивала его в первые дни знакомства. Он – простой, душевный и, в то же время, такой представительный. Настоящий мужчина. Всегда сумеет постоять и за себя, и за меня… За меня?! – спохватилась Лена. – Кто мне он? Просто знакомый. Случайный знакомый. Но – симпатичный. А может быть, только кажется таким?» Лена ухмыльнулась, снова посмотрела на Норина. «Чепуха и бред! Ну, какое мне дело до Норина и вообще до всех мужчин? А докторица! Как сказала докторица: влюбись в кого-нибудь. Влюбиться? Все это смешно! Надо отвлечься. Поговорить с Катей…»

– Катюша, ты чего грустишь? – спросила Лена. – Да ты, кажется, плачешь? А ну-ка, невеста, встряхнись!

Лена обняла Катю, примостилась на ее стуле. Норин для нее больше ничего не значил, так уверяла себя она и старалась забыть о нем.

– Я плачу? Да ты что? Садись сюда! Борис к таксисту ушел. И правильно. На кой ляд зря машину держать? Эй, Венечка, – крикнула Катя баянисту, – заиграй что-нибудь подходящее!

– В момент! – откликнулся Веня и схватил баян. – Свадьба! – крикнул он пронзительно. – Тише! Невеста петь будет!

Катя подперла подбородок маленькими кулачками, приподняла брови и запела:

 
Ой, подружки, плачу, плачу:
Мамка замуж выдает…
Ой, пожелайте мне удачи,
Жизнь-неволя настает.
 

Она озорно блеснула глазами, встала, вытянулась и пошла, пританцовывая, вдоль стола. Уже не один, а пятеро баянистов переливисто наигрывали плясовую, и вслед за Катей, плавно разводя руки или ухарски выкидывая коленца, шли все новые танцоры, скандируя время от времени в такт мелодии:

 
А мы, ка-сат-кин-ски ре-бя-та,
Эх, да-ле-ко глядим впе-ред…
Хо-ро-ши у нас девчата,
А никто за-муж не бе-рет.
 

Вся поляна, до самого обрыва, ходила ходуном. Пронзительно взвизгивали девчата, проплывая с высоко поднятыми над головами платками, с присвистом проносились в присядке парни, и вновь возникала песня, поглощая разноголосье и смех.

Но вот баяны, словно сморенные, умолкли. Взобравшийся на ящик первый дружка торжественно объявил:

– Вальс молодоженов!

Повеселевший от выпитого, Борис смело подошел к Кате, поклонился и пригласил к вальсу. Они медленно закружили по поляне: Борис – сосредоточенный, прямой, Катя – слегка откинув голову, улыбаясь и придерживая рукой платье. Постепенно к молодоженам присоединились другие пары, и скоро не осталось почти никого, кто бы наблюдал за танцем со стороны.

Лена смотрела на танцующих, раскачивая головой, еле удерживая себя от соблазна свободно раскинуть руки и закружиться одной. Неожиданно перед ее глазами появился Норин.

– Может быть, станцуем? – спросил он, крепко сжав ее руку.

Она не ответила, а скорее машинально, чем из желания танцевать именно с Нориным, потянулась рукой к его плечу и сразу ощутила себя в крепком кольце, из которого невозможно было вырваться.

– Как свадьба? – почти касаясь губами уха, спросил Норин.

– Нравится, – отстраняя голову, ответила Лена.

– А вам не кажется, что вы находитесь на собственной свадьбе?

– Пожалуй, да. Временами кажется. Хорошо, весело…

– Мне тоже кажется. Давайте считать, что это и наша свадьба.

Лена удивленно посмотрела на Норина, рассмеялась.

– С чего это вдруг?

– Просто я делаю вам предложение.

Она вновь вскинула голову, встретилась с неподвижными, почти черными глазами и отвернулась. Все кругом поплыло в вальсе: люди, кусты можжевельника, заречные леса. Плыла и она, Лена, не чувствуя под ногами земли, как по воздуху, и знала, что не упадет, не споткнется, – будто тугие крылья, держали и несли ее сильные руки.

Вальс кончился, и ей захотелось поступить именно так, как заблагорассудится сейчас, в эту минуту, выкинуть что-нибудь необыкновенное, все равно что, – лишь бы самой, ни от кого независимо. И главное – независимо от Норина, от его тревожного, тяжелого взгляда. Она побежала к обрыву, остановилась на миг, повернулась к столу и крикнула:

– Купаться! За мной!

Еще никто не успел понять, что кричала Лена, – как она исчезла. Катя, а за ней все остальные бросились к берегу. Норин увидел Лену, срывающую с себя блузку и юбку. Вот она уже стояла у самой воды в черных трусах – загоревшая, стройная, взмахивая руками и хлопая себя по бедрам.

– Ленка! – испуганно закричала Катя. – С ума сошла!.. Чего вздумала? Нет, чего вздумала! – дрожащим голосом закричала она, обводя всех растерянным взглядом. – Вода-то холоднющая! Сентябрь на носу. Ребята, остановите ее! Слышите! Быстрей!

Парни и девчата посыпались вниз, а Лена высоко взмахнула рукой и бросилась в воду.

Норин не спускал глаз с Лены, плывшей к фарватеру, где, казалось, стремился куда-то и в то же время стоял на месте белый бакен.

Неторопливо спускаясь по откосу, глубоко увязая ногами в песке, Норин снимал на ходу пиджак, развязывал галстук, расстегивал ремень. Ступив на прибрежную гальку, он аккуратно сложил брюки и пиджак, бросил на них белую рубашку и, разведя руки в стороны, вошел в воду.

Он сразу опередил плывущих парней и начал быстро приближаться к бакену, возле которого чернела голова Лены. Вскоре он увидел ее лицо, посиневшее и осунувшееся. Глаза, казалось, вылезли из орбит, а рот смеялся по-детски озорно.

– Ай да вы! – крикнула она, когда Норин, с шумом выплевывая воду и буруня ее мускулистыми руками, подплыл к крестовине бакена. – Настоящий человек-амфибия!

– Допустим – амфибия, – обхватив бакен и накренив его, сказал он. – А вам бы полагалась хорошая взбучка.

– Взбучка! – усмехнулась Лена и, скользнув руками по качнувшемуся бакену, ушла под воду. Ее голова тотчас вновь показалась на поверхности. Волосы залепили глаза. Она хотела было смахнуть их, но в это время Норин подхватил Лену одним движением руки, прижал к груди и поцеловал в раскрытый рот. Собрав силы, Лена рванулась назад и поплыла к берегу.

Медленно, как бы нехотя выбрасывая из воды руки, плыл за ней Норин. Он видел, как Лена поравнялась скупавшимися недалеко от берега парнями, покружила вокруг них и, смерив глубину, пошла по твердому дну.

На речном откосе вспыхнул костер. Пламя кидалось в стороны, как будто хотело и не могло определить направление ветра, потом рванулось вверх трепетными, вьющимися языками.

Парни выскакивали из реки, суматошно хватали одежду и опрометью неслись к костру. Там, приплясывая у огня, они натягивали брюки, застегивали рубахи, подталкивали друг друга плечами, чтобы согреться.

Норин оделся на берегу. Аккуратно повязал галстук, зачесал назад потемневшие от воды волосы. Тяжело ступая по песку, он поднялся к костру. Лены здесь не было. Норин увидел ее около стола. Она сидела возле Кати, укрывшись пиджаком Бориса, и жадно ела пирог.

Норин сел напротив Лены.

– Ну как, Елена Андреевна, согрелись? – спросил он.

Лена, едва взглянув на Норина, ответила с усмешкой:

– Это, по-моему, вы согрелись.

– Дрожит она, как осиновый лист, – вмешалась в разговор Катя. – Если бы не вы, Петр Иванович, утопла бы Ленка, и все. Долго ли судороге схватить? И еще простудишься! – сказала она Лене. – На-ко выпей еще. А ну, до дна! Ух, и люблю я тебя, Ленка! Больше жизни! Больше Бориса! Боренька, – подмигнула она, – не ревнуй. – Она обхватила Лену, приподняла ее и обратилась к Борису и Норину: – Идемте к огню. Борь, возьми баян, сейчас самое время песни петь. Люблю на закате солнышка сидеть на берегу. И веселое и грустное приходит на душу. А сегодня день как по заказу, и ни вот столечко печали нет. Хорошо сегодня, Ленок, скажи?

Лена не ответила, а только закрыла глаза в знак согласия. Стало радостно и тепло. Вот только ноги как будто не свои и рукой не хочется шевельнуть. Наверное, от воды. Туда и обратно – метров триста. Но Петр-то, Петр! Что случилось с ним, с чего это он вдруг набросился там, у бакена? И как теперь к нему относиться? А может быть, он и в самом деле любит, не зря повторяет это при каждой встрече? Но до чего самоуверен! Ему обязательно надо как-то отомстить. Пусть не воображает себя рыцарем-победителем!

Костер с гудением пожирал рыжие разлапистые сучковины. Дрова разуглились и дышали сухим припекающим жаром.

Лена заслонила ладонью лицо, пригнулась к костру и нацелилась хворостиной в тлеющий уголь. Она насадила его, как печеную картошку. Размахивая хворостиной, отошла в сторону, подобрала несколько шишек, начернила их углем. «Теперь держись, Петр Иванович! Сейчас мы повеселимся над вами и собьем спесь!»

Она быстро отыскала глазами Норина, который стоял с заветренной стороны, у самого костра, и запустила в него шишкой. Удар получился метким. Пока Норин оглядывался по сторонам, вторая шишка попала в лицо, и он размазал рукой сажу на щеке. Звонко прыснули девчата, и Норин, приметивший хлопавшую в ладоши Лену, погрозил ей.

Он вытерся платком и, делая вид, что слушает, как самозабвенно поют девчата, начал незаметно обходить костер и расположившихся вокруг него людей. Лена поняла хитрость Норина и так же медленно, как он, стала передвигаться в противоположную сторону. Норин шел все быстрее, и Лена едва успевала уходить от него. Ноги не слушались, она перестала их ощущать, и эта гонка по кругу туманила голову. Лена бежала по звенящей земле навстречу искрам и клубам дыма; он разъедал и слепил глаза. «Надо вырваться из этого круга во что бы то ни стало! Стоит только сделать один шаг в сторону, и темнота спасет! Быстрее, быстрее!..»

Сумеречная прохлада освежила лицо, сразу стало легче дышать. Лена бросилась к кусту можжевельника, перебежала к другому, к третьему, спряталась за ствол ели, прислушалась.

Было тихо. Только гулко стучало сердце в тишине, которую, казалось, источал темный засыпающий лес.

Лена обхватила ствол, боясь разжать руки, потому что и земля и ель начали крениться. Они круто падали вниз, возвращались в прежнее положение и с такой же скоростью валились в другую сторону. «Что же это такое? – растерялась Лена. – Как сделать, чтобы не было так плохо?» Слабый стон Лены усилился тишиной и показался чуть ли не криком. Тотчас послышался хруст веток. Кто-то шел. «Это Петр!» – мелькнула мысль, и, ощутив необъяснимый страх, Лена побежала в чащу, в темноту, продираясь через кустарник.

Силы оставляли ее, а за спиной неотступно трещали кусты и слышались тяжелые шаги. Деревья расступились, и Лена что было духу побежала через поляну по мягкому влажному мху. Она уже достигла было спасительной черной стены леса, но споткнулась, рухнула на землю и увидела над собой Норина – огромного, всклокоченного. Он упал на колени и, шумно дыша, сказал:

– От меня не так просто уйти.

– Нет, нет! – вскрикнула Лена и уперлась рукой в грудь Норина. – Уходите сейчас же!

– Что с вами, Лена? Я же ничем не хочу вас обидеть. Но я убежден – мы должны быть вместе. Должны!..

Стало тихо. Мягко шуршали вершины елей, перечеркивая своими остриями далекие звезды. С реки приглушенно доносилась протяжная песня.

Лена лежала с открытыми глазами, смахивая ладонями крупные слезы. Горечь обиды душила ее. Увидев огонек сигареты, а потом и самого Норина, стоящего посередине поляны, она задрожала, неслышно всхлипывая, а потом заплакала навзрыд.

Он подошел, постоял около, коснулся рукой ее волос.

– Не надо, Леночка. Вставай. Нас могут потерять. Идем. Ну чего ты ревешь? Ведь ровным счетом ничего не случилось. Прости за грубость и давай будем вместе, всегда. Слышишь?

Обняв Лену за плечи, Норин раздвигал перед ней ветки деревьев. Они шли на свет костра.

– Ну, успокоилась? Молодчина! – Норин поцеловал ее в щеку. – Теперь бы незаметно выйти из леса. Ты стой здесь, а я обойду за теми кустиками.

Норин нагнулся и исчез в темноте. Лена подождала немного и, прибрав руками волосы, медленно пошла к костру.

Она остановилась около Кати, за ее спиной.

– Где ты была? – прервав песню, спросила Катя. – Чего молчишь?

– Так, гуляла.

– Ну, ну. Больно-то не гуляй. Норин с тебя глаз не сводит. А он парень – хват, пальца в рот не клади, оттяпает. Поняла?

Лена кивнула.

– Пой со мной вместе и не колобродь больше. Давай!

Катя обняла Лену и, тоскливо глядя на огонь, подхватила песню.