Текст книги "Открытие Норильска"

Автор книги: Николай Урванцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Закончив шурф, задали там же восстающую до кровли, а потом продолжили вторую штольню. В ней после сыпучки пошла более плотная руда такого же минерального состава, с пирротином, халькопиритом и пентландитом, что и в первой штольне.

Скважина на глубине 18,2 м, наконец, вошла в рудное тело штольни и прошла по нему 12 м, так что мощность его на протяжении 100 м не уменьшилась, а скорее увеличилась.

Оруденелая порода с вкраплениями сульфидов от северного мыса горы Рудной идет по ее склонам на юг в долины Угольного и Медвежьего ручьев, занимая площадь свыше 5 км². Не может быть, чтобы на столь обширной площади не было новых сульфидных гнезд с богатым оруденением. Вся эта обширная площадь оруденелого диабаза представляет единое месторождение, которое я назвал Норильск-1, уверенный, что в ближайшем будущем будут найдены Норильск-2, Норильск-3 и др.

Меня начинают заботить предстоящие расчеты с рабочими. Их заработки записаны в заборные книжки и к моменту прибытия в Красноярск составят порядочную сумму. денег у меня сейчас мало, взяты только на текущие расходы по работам в Дудинке. Остальное лежит на моем текущем счету в Красноярском банке, но и там их немного. В течение работ экспедиции в Норильске бухгалтерия Центрпромразведки должна была ежемесячно переводить причитающиеся по смете суммы по зарплате на мой текущий счет в Красноярск, чтобы по возвращении я мог со всеми расплатиться. Еще в марте я по телеграфу запросил Красноярский банк, какие суммы там есть на моем текущем счету. Мне сообщили ту сумму, что была осенью. Запросил еще раз – ответ тот же. Телеграфировал в Москву в ЦУПР, ответа нет. Это меня сильно встревожило. Очевидно, когда экспедиция уехала и приступила к работе, заботы о ней отпали А тут ЦУПРу надо снаряжать новые экспедиции, всем нужны деньги, о нас и забыли. В те времена это бывало. Пробовал еще раз запрашивать Москву, сообщил нужные суммы по зарплате, но ничего конкретного в ответ не получил. Очевидно, надо кого-то посылать в Москву добывать нужные нам деньги. Но кого? О Клемантовиче и Батурине и речи быть не может. Остаются Корсшков и Елизавета Ивановна. Корешков ведет все хозяйство и счетоводство, его оторвать нельзя, да и Москву он не знает. Остается Елизавета Ивановна, но послать ее в далекий путь одну – решиться нелегко, однако иного выхода нет. Засел я за составление подробного доклада о выполненной работе, о ее условиях, о перспективах; Корешков составил смету по зарплате и прочим расходам, обоснованную выписками из расчетных книжек. Выехать в Дудинку надо будет еще по зимнему пути и там, дождавшись ледохода, добираться в Красноярск первым пароходом или катером. В Москву надо попадать как можно раньше, так как хлопот с деньгами будет немало. Мы это хорошо знаем по снаряжению нашей экспедиции весной. Елизавета Ивановна все это тоже отлично понимает и представляет, как возмущены будут рабочие, если им вовремя не выплатят деньги в Красноярске. Расстались мы с ней уже во второй половине мая, когда из Часовни в Дудинку пошел последний аргиш. Наши олени пока остались, чтобы вывезти экспедицию в Дудинку осенью по окончании работ.

Работу мы закончили уже в конце августа. Все буровое оборудование разобрали, смазали и сложили в штольне. Оставшийся динамит, капсюли и шнур уничтожили по акту. Здания законсервировали, а сторожем оставили нашего бурового рабочего Максима Щукина, который на жительство переберется сюда с семьей из Часовни.

Весть, что Е. И. Урванцева уже вернулась из Москвы и живет в Малой Дудинке, дошла до меня еще до выхода из Норильска, но получила ли она деньги, неизвестно. Это выяснилось только по прибытии в Дудинку. Деньги она получила в новой валюте – червонцами, а часть в разменной мелкой монете – серебром. Это было большое дело, и у меня как гора свалилась с плеч. В Дудинке я выдал всем только авансы, с тем чтобы окончательные расчеты произвести в Красноярске с участием представителя от профсоюза горнорабочих. Беляев по прибытии в Дудинку, конечно, выздоровел. В дороге он еще ехал на иряке, не слезал даже при переездах через речки, а в Дудинке стал свободно ходить без поводыря.

Рейсовый караван Госпароходства, как обычно, вниз по реке за рыбаками ушел еще до нашего прибытия, в конце августа. С ним как раз и приехала Урванцева. Обратно караван пришел в Дудинку уже в середине сентября. На нем мы и отправились в Красноярск тем же грузопассажирским лихтером, на котором размещались и в прежние экспедиции. Плыли мы с разгрузками рыбаков по селам долго, около месяца, и Е. И. Урванцева успела рассказать всю эпопею своего нелегкого путешествия по Енисею и не менее трудных хлопот в Москве и Петрограде.

Добиралась она до Дудинки долго. Началась оттепель, днем таяло, снег под санками оседал, олени глубоко проваливались, приходилось стоять и ждать, когда ночью хоть немного подморозит. В Дудинке лед на Енисее еще стоял, но были уже широкие забереги. Ледоход начался 10 июня по высокой воде, так что льдины выпирало на бровку коренного берега, где стоят дома. Вслед за льдом из Туруханска 15 июня пришел катер «Хлебопродукт» и скоро пойдет обратно. О пароходах вестей нет, когда придут, неизвестно. Пошла Елизавета Ивановна к капитану просить, чтобы он ее взял. Мест в каюте, ни в кубрике нет. Согласилась ехать на палубе. Там поставили маленькую палаточку. В ней и жила неделю, пока не приехали в Туруханск. Оттуда катер пошел вверх по Нижней Тунгуске, а она осталась на берегу искать новой оказии. Парохода нет, и, когда будет, никто не знает; нет и катеров. На другой день пришел маленький катерок местной кооперации из Горошихи и собирается идти дальше вверх. Им и решила ехать. Катерок дошел только до Костиной в 50 км, выгрузился и собирается вернуться обратно. Но вскоре подошел другой катерок, тоже кооперативный, и пойдет вверх до Бакланихи.

Так, пользуясь случайными оказиями, она, в конце июня добралась до Нижнеимбатского, большого селения в 200 км от Туруханска. Здесь пусто, нет никаких катеров, даже самых мелких. Разговаривая с хозяином избы, где остановилась отдохнуть и переночевать, узнала, что иногда, в случае нужды, вверх по Енисею ходят бечевой на собаках. Собак запрягают в бечеву, и они бегут по берегу, тянут лодку, а хозяин сидит на корме и правит. Если попадется речка, человек пристает к берегу, собак берет в лодку, переправляется, их высаживает, в они снова тащат лодку дальше. Чтобы не ждать, решила

Е. И. Урванцева плыть и этим видом транспорта. Хозяин избы рассказал, у кого есть такие собаки и лодка. Разыскали одного, но у него есть только одна собака, так что плыть придется медленно и помогать веслами. Лучшего ничего не нашлось. Но что же делать, добираться как-то надо, уже конец июня а до Красноярска еще более 1000 км. До Верхнеимбатского 100 км плыли три дня. Пили чай, варили немудрую похлебку тут же на берегу, немного спали под навесом из брезента, который лодочник захватил с собой. Комары и мошка накусали так, что лицо распухло. В Верхнеимбатском на берегу Урванцева увидела топографическую партию, направляющуюся на работу в район Подкаменной Тунгуски. Начальник партии меня знал по Красноярску, он устроил ее в квартиру на отдых и помог уехать дальше. Катеров и здесь не было. Она решила опять плыть бечевой на собаках, с тем чтобы при первой возможности пересесть на катер или пароход, что попадается. Топографы помогли ей найти лодочника с тремя собаками: две будут тянуть, а третья – в лодке на подсмену.

Топографы, между прочим, Елизавету Ивановну сфотографировали, когда она подъезжала к берегу на лодке с одной собакой, и подарили снимок на память, В Под146 каменной Тунгуске стоял катер, который собирался плыть в Енисейск. На нем и удалось устроиться, Ее лодочное путешествие закончилось. От Верхнеимбатского 250 км они проплыли за четыре дня. Дальнейшее путешествие уже не представляло сложности. Через 5 дней она оказалась в Енисейске, где пересела на пароход в Красноярск, а в конце июля уже в Москве. Там сразу же направилась в Центропромразведку к ее начальнику геологу Н. Н. Тихановичу. Доложила ему о ходе и выполнении работ, завершении их осенью этого года, выезде в Красноярск и необходимости произвести там с рабочими полный расчет. Все это оказалось для Тихановича большой неожиданностью. Деньги, подлежащие отчислению на баланс экспедиции, конечно, разошлись по другим партиям, а резервных средств у ЦУПРа не было. Тиханович обещал выяснить вопрос, разобраться и просил прийти на следующий день. На другой день Тиханович сообщил, что денег на экспедицию у ЦУПРа не находится, и предложил поехать для решения вопроса в Главное геологоразведочное управление к И. М. Губкину, которому тогда были подчинены все геологические и геологоразведочные работы в Союзе. И. М. Губкин считал, что деньги, безусловно, должны быть выделены, но так как геологоразведочные работы первой стадии перешли теперь в ведение Геологического комитета в Петрограде, то туда следует поехать Елизавете Ивановне с докладом и всеми материалами. В Геолкоме теперь создан специальный геологоразведочный отдел. Губкин обещал туда позвонить и дать соответствующие указания. Приехала Е. И. Урванцева в Геолком и пришла к секретарю Геолкома Крадецкой. Та сказала, что об этом вопросе ей сообщили из Москвы, но сейчас идет заседание Ученого совета, и, как только оно кончится, она доложит, пока члены Ученого совета не разошлись. На Совете Урванцева зачитала мой доклад о работе, рассказала, как мы там далеко на Севере жили и работали. Представила смету, доложила о необходимости произвести осенью расчет в Красноярске. И тут опять тупик. Денег нет, все разделены по партиям, нет и резервных средств. Сказала Е. И. Урванцева, как трудно было работать в экспедиции в полярных условиях, в пургу и мороз, вынула фотографию, показала, как она добиралась по Енисею на лодке, запряженной одной собакой, и все поняли, что оставить экспедицию без средств нельзя. Вызвали главного бухгалтера, и он предложил снять понемногу денег со смет каждой из экспедиций Геолкома и так собрать. необходимую сумму. Все с этим согласились и единогласно утвердили. Бухгалтер взял смету у Урванцевой и обещал все сделать в самое ближайшее время. Через неделю, в начале августа, деньги были получены, и с ними она выехала в Красноярск скорым поездом Москва– Владивосток, который тогда только что начал курсировать. В Красноярске уже формировали рейсовый караван Госпароходства в низовья Енисея. Им Е. И. Урванцена и добралась до Дудинки еще до нашего прибытия туда.

В Красноярске рабочие получили полный расчет в новых деньгах, причем часть их – разменным серебром, чем все были весьма довольны. У Беляева заработок, конечно, оказался меньше всех. Он пытался было что-. то получить с экспедиции за увечье, но медицинская комиссия нашла его вполне здоровым и отказала в необоснованных требованиях. Клемантович уехал к себе в Енисейск, Корешков – домой в Новосибирск, а я с Е. И. Урванцевой – в Ленинград, так как теперь переведен из штатов Томского отделения Геолкома в Ленинградское. Елизавета Ивановна собиралась поступать в Медицинский институт, чтобы закончить прерванное войной медицинское образование.

Доставленную в Ленинград норильскую руду разделили пополам: половину отдали в горно-металлургическую лабораторию Горного института для испытаний на технологические методы металлургической обработки, а вторую часть – в Институт методов механического обогащения руд (МЕХАНОБР) на предмет выяснения условий обогатимости норильских руд. Сам же принялся за обработку собранных в Норильске разведочных и геологических материалов, в то же время размышляя о дальнейшем плане работ в Норильске.

ИССЛЕДОВАНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

После наших прошлогодних работ по разведке рудных шлир северного мыса горы Рудной значение Норильска как новой в Советском Союзе базы медно-никелевых с благородными металлами руд значительно выросло. Нижняя шлира была вскрыта скважиной на глубине 20 м в 100 м к югу от штольни. Мощность рудного тела тут возросла до 12 м против 10 м в штольне. Это дает основание предполагать, что оно имеет скорее всего пластообразную форму и протянется по падению в глубь горы еще по меньшей мере на 100 м. Верхняя шлира на выходе 5 м мощности, вскрытая штольней на 7 м, по минеральному составу и структуре оказалась аналогичной нижней. Поэтому прогнозные запасы сплошных сульфидных руд теперь можно увеличить более чем вдвое по сравнению с подсчетом 1921 г.

Кроме того, рудоносный диабаз от северного мыса горы Рудной в виде крупного пластообразного тела тянется на юг более чем на 3 км до верховьев Угольного и Медвежьего ручьев, где уходит ниже дневной поверхности. Такое крупное изверженное тело, конечно, должно иметь рудные скопления и в других своих частях. Поиски следует вести главным образом бурением. Некоторую помощь при этом может оказать и геофизика, так как норильские сульфидные руды обладают магнитными свойствами. Исходя из этих соображений, я начал разрабатывать план дальнейших работ в Норильске, с тем чтобы доложить его Ученому совету. Однажды, когда я сидел и работал в своем кабинете в Геолкоме на Васильевском острове, ко мне вошел профессор Н. П. Асеев, заведовавший горно-металлургической лабораторией Горного института, положил на стол два брусочка – красный (медный) и белый (никелевый) – и торжественно сказал: «Вот вам первый норильский металл из привезенной вами руды». Было так приятно держать в руках эти два кусочка, в которые вложено немало труда. Хорошие результаты получил и МЕХАНОБР. Сплошные руды обогащения не требуют, из них методами флотации можно выделять халькопирит для плавки на медь и пентландит на никель. Вкрапленные руды, прежде чем пойти в плавку, потребуют обогащения.

Начальник геологоразведочного отдела Геолкома А. К. Гидовиус, исходя из этих данных, провел экономический расчет рентабельности эксплуатации сплошных руд шлиры из штольни Геолкома. При годовой добыче всего 1 млн. пудов (16,7 тыс. т) и плавке в простых печах из этого количества может быть получено 550 т белого штейна. При существовавших тогда мировых ценах на медь, никель и платину, учитывая стоимость работ вдвое против существующей и вывозку через Пясину Северным морским путем, экспорт за границу может дать до 200 тыс. руб. прибыли в золотой валюте. Подготовив соответствующий доклад о проведенной работе и план на следующий сезон, я выступил с этим на заседании Ученого совета Геолкома. Однако, если результаты выполненных работ были приняты и одобрены, то дальнейшее их продолжение вызвало сомнения. Чтобы решить этот вопрос, была создана комиссия, которая нашла, что выявленных разведкой запасов богатых руд недостаточно. Новых участков не найдено, и поиски их могут дать отрицательные результаты. Вкрапленные руды потребуют строительства обогатительной фабрики и подъездного железнодорожного пути, на что нужны значительные капиталовложения. Поэтому дальнейшие работы в Норильске экономически нецелесообразны.

Я, тогда еще совсем молодой специалист, позволил себе с решением комиссии не согласиться и подал особое мнение, считая, что Норильск еще очень мало разведан и новые рудные тела здесь будут найдены в самом ближайшем будущем. Весь вопрос перешел на рассмотрение Высшего Совета Народного Хозяйства, которому тогда был подчинен Геолком. Его председатель Ф. Э. Дзержинский с решением комиссии не согласился и постановил работы в Норильске продолжить в еще более крупном масштабе, сразу с весны 1925 г. Начальником экспедиции он назначил одного из своих секретарей – П. С. Аллилуева, а меня его заместителем. П. С. Аллилуев оказался человеком сравнительно молодым, еще моложе меня, невысокого роста, худощавым, живым и подвижным. В обращении он был мягок, деликатен и весьма тактичен. С ним, по-видимому, легко будет работать. Я ему рассказал о своих планах дальнейших работ, основу которых должно составлять бурение. В дополнение к имеющемуся в Норильске станку Вирт надо взять еще три станка Крелиус до глубин 250– 300 м. Для всех станков необходимы нефтяные двигатели, насосы, лебедки, штанги и прочее оборудование. При двусменной работе состав бурового отряда достигнет 30 человек. Проходку штолен тоже надо продолжать. Чтобы рационально вести бурение и проходку штолен, нужно анализы отобранных рудных проб не отсылать в Ленинград, а про изводить на месте и по их данным своевременно корректировать направление работ. Для этого следует организовать в Дудинке, а если возможно, то непосредственно в Норильске химическую и пробирную лаборатории. Я рассказал Аллилуеву о трудностях при перевозке грузов из Дудинки в Норильск. Оленей может не хватить и надо попытаться применить механический транспорт – тракторы. Это будет первый опыт их использования в полярных условиях не только у нас в Советском Союзе, но и в мировой практике. Для их обслуживания нужен штат водителей и слесарей-механиков, а для ремонта – механические мастерские. При таком масштабе работ состав экспедиции вырастет до 150 человек. Своего жилья в Дудинке у экспедиции нет, не хватит его и в Норильске. В Дудинке надо поставить большой жилой дом, а то и два, лабораторию, мастерскую, гараж, склад. Дома следует купить в Енисейске, разобрать и приплавить на барках. В Норильске тоже необходимо поставить как минимум два или даже три жилых дома и склад.

Буровые вышки должны быть разборными, каркасного типа, из фанерных щитов, каждый из двух листов фанеры, с промежутком, заполненным каким-либо теплоизолирующим материалом. Вышки построят и соберут в Енисейске и в разобранном виде доставят пароходом в Дудинку.

Согласился Аллилуев и с необходимостью применять для перевозки грузов тракторы. В Москве заводов, строивших тракторы или другой вид механического транспорта для бездорожья, тогда не было. В Ленинграде их могли делать Путиловский и Обуховский заводы. Я побывал на том и другом. На Путиловском (ныне Кировский) заводе тракторами тогда совершенно не занимались, а на Обуховском (ныне «Большевик») тракторы типа американского Холт только еще собирались проектировать. Я с сожалением рассказал о своих неудачах П. С. Аллилуеву, но он меня успокоил, сказан, что в фондах ВСНХ есть гусеничные тракторы для сельскохозяйственных работ французской фирмы «Рено»; нам из них могут дать три трактора.

Такая крупная партия, как наша, успеть полностью организоваться и выехать из Красноярска еще весной, конечно, не могла. Весной отправятся геологическая группа, геофизическая партия, часть хозяйственников и строителей, чтобы поставить в Норильске склад и другие строения из того леса, что остался от прежних лет.

В Енисейске надо закупить нужные нам дома, разобрать и приплавить их в Дудинку.

Из прошлогодних работников в экспедиции остались В. А. Корешков в хозяйственной группе, Ф. А. Клемантович в горной и П. Я. Богач в механической. Домами в Енисейске и их отправкой в Дудинку будет заниматься Корешков и строительный техник Пальковский, коренной житель города. Его нам рекомендовал Клемантович как энергичного и знающего человека. От хозяйственных и организационных работ я теперь в значительной мере освобожден и могу более обстоятельно заняться геологопоисковыми работами как в Норильске, так и в его окрестности. В первую очередь мне хотелось выяснить геологическое строение Норильских озер, где я побывал только зимой и выяснил лишь их очертания и рельеф. А между тем долганин Нягда, который со мною ходил по Ламе зимой, рассказывал, что летом в верховье речки Деме, где он пас оленей, он видел зеленые камни, похожие на норильские, и обещал мне это место показать.

С первым же пароходом в Дудинку выехала весенняя группа нашей экспедиции: я с двумя студентами последнего курса Московской горной академии Е. В. Павловским и

Б. Н. Рожковым, геолог Геолкома И. Ф. Григорьев со студентом Горного института

В. С. Домаревым для съемки и опробования горы Рудной и группа геофизиков во главе с

Ю. Н. Лепешинским для магнитометрической съемки горы Рудной. Кроме того, поехала довольно значительная группа хозяйственных и строительных рабочих вместе с Корешковым для строительства в Дудинке. Тракторы прибудут осенью, а сейчас работу будем вести лошадьми, которых закупили по обычаю в Казачинском и вместе с фуражом доставили на тех же барках, что везли дома. Вскоре по прибытии в Дудинку подошли олени. Аргиш будет небольшой – человек 25: геологов – 5, геофизиков – 4, строителей и хозяйственников – 16. Продовольствия берем только на дорогу на 3-4 дня. В Норильске сушки, сухари, мука, крупы и прочее уже завезены еще зимою. Груза все же набралось достаточно: личные вещи, палатки, инструменты, канцелярия и прочее – всего около тонны. Это потребует 12-15 иряк, а их всего пригнали 20, так что придется и на этот раз всем идти пешком. В Норильск прибыли довольно быстро, без особых затруднений. Весна нынче ранняя, снегу было мало, так что полая вода в значительной степени уже сбыла, и через все речки перешли вброд. В Норильске моя группа пробыла недолго: показал геофизикам места, где компасом были обнаружены магнитные аномалии, провел два геологических маршрута по горе Рудной с И. Ф. Григорьевым, осмотрели с ним штольни, обменялись мнениями, распростились, и я вместе с Павловским и Рожковым отправились на Часовню, чтобы оттуда уйти на базу оз. Мелкого. Там сложено все, что нам надо для двухмесячного плавания по Норильским озерам: лодка, лодочный мотор, бензин, палатка и продовольствие на два месяца. Сейчас идем налегке: при себе только компас, геологические молотки, бинокли, у меня винтовка Маузера, а у ребят дробовое ружье и японский карабин, так как медведей там, по словам долган, летом бродит много.

Чем дальше мы уходим в глубь Норильской долины, тем шире раздвигается панорама горных склонов, особенно западного края Норильского плато. День был ясный, утреннее солнце четко выделяло все неровности рельефа: морщины ложков и впадины ущельев, крутые уступы лавовых покровов со столбчатой отдельностью, секущие дайки и пластовые внедрения диабазов. Сидя на валежинах и отдыхая, внимательно рассматриваем все в бинокли, то и дело обмениваясь мнениями о строении того или другого интересного участка. В одном месте, в нижней половине довольно крутого склона, километрах в 6 от Норильска, в глаза бросилась ярко-рыжая осыпь каких-то пород. Что это может быть? Не будет ли она продуктом выветривания руд? Это надо проверить.

В Часовне немного отдохнули и пошли дальше к оз. Мелкому, где лежит лодка. С нами пошел Т. Даурский. Я попросил его захватить с собою ведерко смолы и вару. Лодка уже несколько месяцев лежит на берегу, могла рассохнуться, так что ее надо кое-где проконопатить и осмолить. Пока Тима занимался этим делом, я осмотрел и проверил мотор. Он на буровой работе не был и потому вполне исправен. Я надеюсь, что это нам позволит объехать и осмотреть все берега Норильских озер.

Озеро Мелкое вполне оправдывает свое название. Наша стоянка располагается у истока из озера р. Норильской. Здесь она имеет небольшую глубину и с шумом вытекает из озера через порожистый перекат, образованный валунно-галечной грядой вдоль западного края озера.

В этом отношении тут полное сходство происхождения с оз. Пясино и р. Пясиной -Норильской.

Река Норильская на истоке вплоть до устья р. Рыбной имеет быстрое течение, многочисленные быстрины и перекаты, ширина ее не превышает 50 м. Зимою она почти не мерзнет, поэтому у местных жителей носит название Талая, составляя разительную противоположность с участком ниже Рыбной, где река имеет ширину до полукилометра и ровное, сравнительно спокойное течение. Как будто здесь две разные реки. По существу так оно и есть. Геологически участок Талой сформировался значительно позднее Рыбной и Норильской, составлявших тогда единую водную систему, Талая же была только небольшим притоком и лишь в результате интенсивного размыва своей вершиной подошла к оз. Мелкому, эродировала вход в него и стала ложным продолжением реки Норильской.

Распростившись с Даурским, тронулись в путешествие по озерам уже с большими удобствами, чем ранее. Мотор работает пока что бесперебойно, оставляя нам свободное время для осмотра обнажений и геоморфологических наблюдений. Берега озера сложены целиком рыхлыми песчано-глинистыми и валунными отложениями, не представляющими для нас особого интереса. Только два небольших островка, убежище крикливых и воинственных чаек, сложены коренными породами – диабазами. Характерно, что выходы их представляют не скалистые остроугольные выступы, а сглаженные и округленные, кое-где покрытые бороздами и царапинами вдоль оси Норильской долины. Мы с интересом рассматривали эти формы рельефа и соглашались, что они могли возникнуть в результате шлифующей деятельности ледника, двигавшегося из долин оз. Лама и Глубокое на запад.

Устье реки, по которой мы должны добраться до оз. Лама, оказалось мелководным и заболоченным, как и сама река. По ней мы спокойно доплыли до Ламы, начавши его осмотр с южной стороны. Отсюда открывается чудесная панорама огромного озера в обрамлении высоких, в сотни метров, стеною стоящих скал, далеко в глубь Сыверминского плоскогорья. Великолепный фиорд со всеми аксессуарами ледниковой деятельности: отполированными куполами, скалами с бороздами и глубокими шрамами, висячими боковыми долинами, устья которых лежат на много метров выше уровня озера, так что вода из них низвергается в озеро водопадами. Иные скалы сглажены льдом так, что приобрели асимметричную форму с пологим восточным склоном, откуда на скалу наползал ледник, и крутым западным, где он ниспадал. Такие формы рельефа у геологов носят название «бараньих лбов» и служат одним из бесспорных признаков былого оледенения. В нижней части склонов мы нашли осыпи и выходы песчаников, сланцев и каменного угля. Угленосная толща Норильска, стало быть, протягивается и сюда. А выше нее виден выход диабаза с вкраплениями сульфидов такого же характера, что и на горе Рудной в Норильске. В лупу отчетливо различимы зерна пирротина, кайма и прожилки халькопирита. Находка эта очень интересна и важна. Значит, процессы рудообразования захватывали не только узкую площадь горы Рудной, а гораздо большую территорию – в тысячи квадратных километров. Надо остаться здесь, детально все осмотреть, нет ли признаков присутствия и сплошных сульфидных руд. Но сегодня уже 1 августа, а 2 августа нас на устье Деме будет ждать с оленями Иван Нягда, чтобы пройти на то место, где есть «зеленая руда». Поэтому решили разделиться. Я уеду на устье Деме и пойду с Нягдой, а Рожков с Павловским вернутся обратно и займутся детальным изучением найденного участка с вкрапленным диабазом.

На устье Демо Нягды еще нет, но завтра он непременно должен прийти. Условные сроки на севере соблюдаются точно. Я взял с собой маленькую палатку, спальные принадлежности, брезентик, котелок, чайник, топор, продуктов на две недели и долбленую лодочку – «ветку». Условились, что за мною ребята заедут через неделю и вместе поедем дальше на восток, с осмотром озера.

Нягда пришел на другой день с четырьмя оленями «учаками», обученными для ходьбы под верхом. Он говорит, что до руды недалеко и можно успеть обернуться в один день. Езда на олене совсем не то, что на лошади. Седла как такового со стременами, подпругами и потником нет. Есть только две симметрично связанные подушечки, набитые оленьей шерстью, которые кладутся не на спину, а на лопатки у передних ног оленя. Сидеть приходится почти у шеи животного, постоянно балансируя и подпираясь посохом, чтобы не свалиться набок. Ноги особенно, если они длинные, почти волочатся по земле. Лицо надо беречь от рогов, когда одень начинает мотать головой, чтобы избавиться от назойливых оводов. Все управление ограничено посохом. Взмахнешь у головы оленя справа – он отвернет налево, и наоборот. В конце– концов дорогу выбирает себе сам одень, а человек следит только за направлением.

Поднявшись на гору по одной из боковых долин речки, часа через четыре оказались на поверхности плато на высоте около 800 м над уровнем озера. На всем протяжении шли только базальтовые лавы с пачками туфов и туфобрекчий. Щебня и гальки песчаников и сланцев или дресвы каменного угля нигде не видно. Отсюда сверху отлично видна вся западная часть озера. Восточная скрыта крутым изгибом его колена на юг, Слева от нас в широкой и глубокой долине видно еще озеро, но небольшое, длиной километров 15, а шириной – 2-З км. Это переуглубленная ледником часть долины, ныне заполненная водой. Из этого озера, которое Нягда назвал Капчук, бежит речка, впадающая в Деме. По-видимому, такие переуглубленные ледником участки долин, ныне представляющие озера, являются характерной частью ландшафта горного плато Сыверма на востоке Норильского района. Поверхность плато здесь сложена покровом пузырчатой базальтовой лавы с пустотами от выделения газов и паров из расплава при его кристаллизации. Пустоты эти потом заполняются различными минералами, отложенными горячими растворами из магмы. Обычно это бывают кварц и его модификации, опал, агат, халцедон. Но здесь было нечто более интересное. Лава по трещинам и около пузырей окрашена в зеленый цвет от налетов солей меди. Этот зеленый цвет и привлек внимание Нягды. Оказывается, пустоты в лаве заполнены халькопиритом, свинцовым блеском и цинковой обманкой. Медный колчедан (халькопирит) на воздухе в присутствии воды и углекислоты быстро окисляется и переходит в водно-углекислые соединения – малахит и азурит, имеющие характерные зеленые и синие цвета. Конечно, этот участок практического значения иметь не будет. Но он важен как показатель широкого распространения в Норильском районе магм с рудоносными растворами.

Попили чайку, согрев его на ветках кустарника, отдохнули и вернулись обратно к палатке, где Нягда сразу же ушел к себе в чум. Я остался один. Ночей еще нет. Солнце ходит вокруг то поднимаясь на юге, то спускаясь почти к горизонту на севере. Можно работать в любое время сколько хочешь. Никто не спит. На озере кричат ‚ гуси, утки, пронзительно вопят гагары, галдят чайки, в небе плавают канюки, в камнях свистят пищухи. Все живут полной жизнью, торопятся вывести, выкормить потомство. Лето на севере так быстролетно, так коротко. Завалился спать и от усталости проспал почти сутки. Вылез из палатки и был поражен сменой погоды. Солнца нет, все небо обложило тучами, дует ветер С севера, попархивает снежок. А я собирался в маршрут вверх по долине Деме. Придется отложить.