Текст книги "Прощай, Германия"
Автор книги: Николай Прокудин
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)
Глава, в которой наш герой сталкивается с очередным сумасбродным генералом и несмотря ни на что добирается до места службы.
Штаб Третьей Ударной армии размещался в симпатичном комплексе состоящем из особняков и вилл, огороженных забором, с несколькими проходными и контрольно-пропускными пунктами. Видимо эти строения достались нам по наследству от частей разгромленного «Вермахта». Громобоев миновал одно КПП, второе, третье и лишь после этого оказался в политуправлении. Дежурный майор сказал, что начальник политуправления генерал Нехайло пожелал побеседовать с новичком лично.
Эдик посидел час в приёмной и наконец-то был вызван на аудиенцию. В огромном кабинете за столом покрытым зелёным сукном восседал дородный генерал-майор со злобными глазами. Сердитый начальник был без кителя, лишь в рубашке с погонами, он сидел под вентилятором, смотрел начавшуюся прямую трансляцию заседания Верховного Совета СССР, внимательно вслушивался в слова речи премьер-министра перед депутатами, обливался потом и вытирал лицо и лысину большим носовым платком. При словах о поэтапном и постепенном переходе экономики на рыночные отношения генерал Нехайло буквально изрыгнул ругань.
– Ревизионисты! Соглашатели! Предатели! О чём они говорят! Товарищ Сталин бы этого премьера давно бы уже расстрелял…
В мозгу капитана моментально родился афоризм: какой же этот генерал Нехайло? Наоборот, самое настоящее хайло!
Свирепый генерал выключил звук, и забросал вопросами капитана.
– Как поживает мой друг генерал Никулин? Говорят, его в Главпур переводят? Что нового в округе?
Эдик неопределённо пожал плечами. Откуда он, простой капитан, мог знать планы руководства по продвижению по карьерной лестнице своего злейшего врага. А про себя даже ругнулся: вот ведь каналья этот Никулин, на глазах растёт, шагает вверх по должностям! Ах, он сволочь!
– Не могу знать, товарищ генерал, я был два месяца в отпуске, потом в дороге…
– Не генерал, а товарищ Член военного Совета армии, – поправил его генерал. – Генералов у нас много…
– Виноват, товарищ ЧЛЕН военного совет, – поправился Эдик, слегка выделив и сделав упор на слове член. – Меня отправлял в Германию, проводил собеседование и инструктировал полковник Семёнов.
– Не знаю такого, – чуть подумав, ответил Член. – А как вообще жизнь в Ленинграде?
Эдик внутренне ухмыльнулся и сдуру ляпнул, не смог удержаться:
– Демократы победили на выборах…
– Ах, дерьмократы победили! И чему ты радуешься, капитан? А? Отвечай! Хочешь, чтобы я тебя отправил обратно? – вновь разявил своё хайло Нехайло. – Так это мне легко сделать! Разболтались! Порядка никакого! Встать! Смирно!
Эдик вскочил и вытянулся во фрунт. Он никак не ожидал такой реакции. Вот же чёрт, попал так попал, да этот член Нехайло, прямо двойник, точная копия «члена» по фамилии Никулин! Их что где-то под один член затачивают, и мозги одинаковой начинкой наполняют? Хотя какие могут быть мозги у членов? Мозгам ведь положено находиться в совсем другой части тела…
– Вы спросили и я ответил! Просто констатировал факт…
– Так я тебя могу сегодня же развернуть обратно домой! И констатируй дальше свои факты. Присылают, черт знает кого! Хотят разложить последний оплот Советской армии! Откуда вас таких только берут!
Эдик загрустил. Дело пахло керосином. Он явно попал из огня да в полымя. Тут по всему видно заповедник развитого социализма в худших его идеологических проявлениях. Разозлённый Член Нехало водрузил тонкие очки в металлической оправе на хищный нос и уставился сквозь них, не мигая, на опростоволосившегося капитана.
– Так что с тобой делаем? Может тебя, капитан, действительно сразу отправить обратно? Чтобы не заносил в армию заразу… Что скажешь?
– Предлагаю отправить согласно выданному мне предписанию к месту службы… – уныло ответил Громобоев, чувствуя, что его служба в Германии оказалась как ни у кого другого короткой.
– Ладно, посмотрим на твоё дальнейшее поведение. Я вижу, что наград у тебя много, думаю, дали их не зря. А лишнюю дурь мы из тебя быстро выбьем! Ступай в кадры! И лучше мне на глаза впредь не попадайся…
Генерал Нехайло вновь включил звук телевизора погромче, от души выругался на реплику какого-то депутата о частной собственности на землю, и предался видимо своему излюбленному занятию: слушать трансляцию, быть недовольным, беседовать с телевизором и материться.
Уф! Пронесло! Могло быть и хуже. Итак, пора вновь отправляться в путь. Однако теперь ехать предстояло совсем недалеко и недолго. Кадровик-майор выдал предписание и билет в какой-то соседний город Цербст, где базировался мотострелковый полк. Громобоев напряг извилины, пошевелил мозгом, что-то знакомое слышалось в названии этого населённого пункта, но, никак не смог припомнить.
«Ладно, на месте разберусь», – решил Эдуард и поспешил прочь из этого рассадника сталинизма, размышляя: – «Когда же здесь окончательно демонтируют „железный занавес“? Наверное, пройдет не один год. Надо скорее из штаба „делать“ ноги!»
Капитану невольно почудился в воздухе посторонний неприятный запах. Словно какой-то тлен.
«Как же тут мерзко пахнет! – размышлял Громобоев торопливо шагая. – Видимо в этой марксистской „оранжерее“ полно разнообразных загнивающих самодуров. А тепличные хозяйства, как известно, должны хорошенько удобряться навозом!»
Обильно потея в тяжелом, плотном парадном кителе, Эдуард наконец доплёлся до знакомой железнодорожной станции. Чемодан успел оттянуть хозяину обе руки, хотелось зашвырнуть его куда подальше. Посетовал на несообразительность, надо было сдать его в камеру хранения, а не таскать за собой.
За время, проведенное в штабе, вокзал и окрестности опустели, видимо все пьянчуги выбрали свою предельную норму алкоголя и разбрелись по домам. Эдик быстро нашёл в расписании нужный номер пригородного поезда и платформу отправления (он уже научился разбираться с вывесками и информационными объявлениями), сел в него и перевёл дух. Этот состав состоял всего из шести вагонов, что-то типа нашей электрички.
Через час движения с остановками на всех полустанках капитан очутился в этом самом городе Цербсте, именно там, куда ему и следовало прибыть. Громобоев вышел из вагона – и огляделся. А куда двигать дальше? Он заметил в конце платформы низкорослого худощавого майора.
– Товарищ, майор! Дружище! Не подскажешь, как пройти в полк?
Майор оглянулся, посмотрел на Эдика и уточнил:
– Надеюсь, тебе надо в пехотный полк, а не в авиационный? Ибо летуны находятся далеко за городом.
– В пехоту! – обрадовано закивал Эдуард. – Я прибыл в танковый батальон по замене.
– А-а-а, так ты коллега, – усмехнулся майор, приглядевшись. – Говоришь, что прибыл по замене? Это здорово!
Новый знакомый протянул руку и назвался:
– Владимир Странко! А я зампотех этого танкового батальона. Мы тебя уже заждались!
– Эдуард Громобоев! – ответил Эдик и пожал протянутую руку невысокого майора. – Это точно Цербст? Городок какой-то очень маленький. Видимо глубокое захолустье? Самая дальняя и тихая окраина Восточной Германии?
– Захолустный? Ну, ты, брат даёшь! Или не знаешь истории своей родины? Это ведь знаковый город для России! Здесь родилась и выросла самая великая русская императрица! Катя номер два!
– Эва как!
– Вот тебе и эва…Цербст – родина Екатерины Великой!
– А ты чего топчешься один на вокзале? Неужели меня поджидал? – Громобоев схитрил и скрыл за вопросами смущение от своего дремучего невежества.
– Конечно, нет. Скажешь тоже, делать мне нечего кроме как замполитов разных встречать! Я жену жду из Мариуполя, она должна на днях приехать, сообщила, о выезде, вот и хожу регулярно к поездам. Почему-то и сегодня не прибыла.
– Может, поймаем такси? – спросил Эдик, которому уже надоело тягать свой огромный, тяжелый чемодан. – Руки от него устали…
– Да, ладно, не сори деньгами, пригодятся ещё для гаштетов, лучше прогуляемся пешочком в часть, тут совсем не далеко. Я тебе помогу.
– И ведь точно Цербст! – внезапно воскликнул Эдуард припоминая, и шлепнул себя по лбу ладошкой. – Ах, твою, медь! А я-то ещё в Магдебурге подумал, что мне это название неуловимо знакомо! Верно, программа истории восьмого класса! Эк, куда меня занесло! Транзитом из города, где Екатерина Великая правила, в город, где она родилась!
Тощий майор усмехнулся, похлопал Эдика по плечу и предложил по очереди, по сто метров, тащить поклажу. Они не спеша прошли через исторический центр, и по пути Громобоев таращил глаза на разнообразные и почти не повторяющиеся старинные здания, на замок в готическом стиле, в котором родилась дама перевернувшая Россию вверх дном, на вывески магазинов, на витрины. Под ногами лежала мостовая, выложенная камнем, и подошвы сапог иногда даже проскальзывали на гладких булыжниках брусчатки стертых миллионами подошв за многие века.
– Непривычно всё? Европа! Ничего, скоро освоишься. День-другой, пока я холостякую и мне делать нечего, то могу побыть твоим гидом по городу. Завтра можем продолжить обзорную экскурсию, если конечно ты этого хочешь.
Взмокший Громобоев пыхтел, борясь с тяжелым чемоданом, и поэтому лишь энергично закивал головой в знак согласия. Тут взгляд Эдика упал на старые истёртые трамвайные рельсы, словно замурованные в мостовую, которые почему то резко обрывались на середине площади, словно их вырвали, украли и продали.
Он поставил поклажу на брусчатку и, указав пальцем на транспортный дефект, спросил попутчика:
– У немцев рельсы закончились? Или наши пионеры постарались и стащили на металлолом?
Странко усмехнулся и ответил:
– Да нет, согласно местной легенде, в доме возле ратуши жила бабушка, не то Гиммлера, не то Геринга. Трамваи бегали, громко трезвонили, дребезжали, и когда бабуся стала совсем старенькой, весь этот шум ей постоянно мешал спать. Она попросила дорогого внучка прекратить безобразие и дать ей покоя. Высокопоставленный фашистский внучок свою бабушку очень любил, поэтому выполнил её пожелание и движение остановил простым решением – ликвидировал трамвайное движение в центре. Для старушки наступил покой, а рабочим стало неудобно добираться на заводы. Может быть поэтому в Цербсте зачахла промышленность и в войну его практически не бомбили. Говорят, на него упала всего одна американская авиабомба. Город американцы брали, обошлось без штурма, поэтому все здания целёхонькие. Ну и наши почему-то его тоже не обстреливали, возможно кто-то знал чья родина, в память о Екатерине. Потом когда янки вывели войска, сюда вошли наши части, ведь эта территория в соответствии с Ялтинскими договорённостями о раздела Германии должна была входить в советскую зону оккупации. Время шло, сменились власти, но трамваи с тех пор так больше не ходили через центр. Так одна зловредная старушка, нарушила единую систему транспортного сообщения целого города…
По прибытию в часть Громобоев представился командованию, и первым делом прибыл на беседу к замполиту полка. Подполковник Патрушенко с виду был достаточно милым дядечкой, широкоплечим, крупноголовым, добродушным. Он сразу побеспокоился о жилье для семьи вновь прибывшего офицера и пригласил к себе в кабинет заместителя командира полка по тылу.
– Иван Федорович! Что у нас есть свободного в жилом фонде для заслуженного офицера? Только называй квартиры самые приличные…
– Надо подумать, – сурово сдвинул брови зампотыл, закатил глаза и смешно зашевелил губами. – В четырёх комнатную квартиру предшественника майора Иванова мы его поселить, конечно же, не можем.
– Верно, не можем. Эдуард Николаевич, поясняю, майор Иванов у нас был отец-герой, у него четверо детишек, самая многодетная семья гарнизона. Вернее отцом-героем он так и останется, но уже в России. А у вас, как я понимаю после ознакомления с личным делом, лишь жена и одна дочь.
Эдик кивнул, а зампотылу продолжил размышления вслух.
– В новом ДОСе квартиры заняты, поэтому если селиться в двухэтажные коттеджи… Но даже не знаю… там любая квартира нуждается в хорошем ремонте…
– А эсэсовская башня? – спросил Патрушенко.
– Это можно! И точно! На первом этаже освободилась двухкомнатная, можно хоть сейчас вещи заносить, – обрадовался этой идее зампотылу. – Если нет возражений, тогда я сейчас же распоряжусь!
– Вот видите, Эдуард Николаевич, как всё удачно складывается, квартиру мы вам подыскали прямо рядом со службой, можно будет больше времени уделять личному составу. Сейчас начальник службы КЭС выдаст ключи, быстро размещайтесь и потом знакомьтесь с батальоном.
– А почему эта башня эсэсовская? – уточнил Громобоев.
Замполит хитро усмехнулся в пышные чёрные усы и пояснил.
– Вы же рассмотрели архитектуру наших казарм? Они построены во времена кайзера Вильгельма II. О-о! эти стены многое могли бы рассказать – безмолвная история немецкого милитаризма! Тут стоял полк эсэс. Выгляньте в окно, и увидите возле плаца, перед штабом, домик в готическом стиле? Заметили?
Эдик кивнул, он действительно даже залюбовался проходя мимо, этим строением из старого красного кирпича, покрытым коричневой черепицей, с высокой, но словно бы слегка обрубленной высокой башенкой по центру, и с двумя остроконечными башенками пониже по бокам, с флюгерами на шпилях.
– Ваша квартира будет в боковом флигеле, – уточнил начальник службы КЭС полка и выдал ключи. – Это бывшая военная кирха и квартира капеллана. После победы, расквартированные здесь наши части, её немного переоборудовали: снесли крест, убрали культовые излишества за ненадобностью, разделили зал на квартиры. Так что теперь это ваше жильё.
Капитан поднялся по трём массивным каменным ступеням под небольшой навес, отпёр ржавым ключом замок и вошёл на лестничную площадку. В этом своеобразном подъезде на первом этаже был длинный Г-образный коридор, сразу у входа дверь первой квартиры, а в глубине в дальнем углу виднелась вторая квартира. Помещение с высоким сводчатым потолком пахнуло сверху и снизу на Громобоева запахами вековой истории, а может быть и полутора вековой.
Затем Эдуард другим большим ключом открыл внутренний замок и вошёл в квартиру. Ого! Да тут настоящий музей! Длинный разветвлённый коридор, большая кухня, две комнаты, совмещённый санузел: раковина, потускневшее от времени старинное зеркало, массивный унитаз и рядом с ним огромная проржавевшая ванная. Высоко над головой нависали серые потолки на уровне примерно пяти метров, однако оттуда вместо большой люстры, на длинном шнуре свешивалась одинокая лампочка, в стенах были прорублены (правильнее все же сказать созданные планами архитектора) высоченные и одновременно узкие четырёх метровые окна. Ни дать ни взять настоящая келья! Полы в квартире местами были паркетные, местами деревянные, а в кухне и коридоре бетонные. В углу большой комнаты выпирал встроенный в стену камин с изразцами. И комнаты и кухня чистые, но абсолютно пустые, даже без казённой мебели, одни лишь голые стены.
«Обстановка похожая на могильный склеп!» – усмехнулся про себя Громобоев и ещё раз огляделся и произнёс вслух: – А судя по всему, тут действительно в прошлом была полковая кирха или часовня!
Капитан внёс чемодан в комнату, в ту, что поменьше и снова для себя и привидений изрек вслух:
– Товарищ капитан, добро пожаловать в логово эСэС! Приветствую вас духи!
Громко произнесенные слова отразились от стен, окон и потолков гулким эхом, эти звуки повторились пару раз, постепенно затихнув.
– Ау! Эй! Эхо! – вновь воскликнул он шутливо. Эхо отозвалось рычанием и гулом.
«Да уж, и в правду не слишком уютно, склеп не склеп, но настоящая келья! В такой квартире одному спать жутковато», – подумал Громобоев, толкнул чемодан в дальний угол и поспешил в казарму, знакомиться с батальоном.
Эдик быстро освоился и в полку, и в батальоне, ведь ему не привыкать менять место службы и вливаться в коллектив. Командиром танкового батальона оказался типичный хохол: круглолицый, усатый, крупный, пузатый – подполковник по фамилии Перепутенко. Комбат был горласт, криклив и шумен, но на самом деле, как оказалось, добрейшей души человек. И замкомбата Михаил Толстобрюхов – копия комбата и внешне и по характеру. Начальник штаба отсутствовал – он поступал в академию, поэтому за него работал новичок, который тоже прибыл лишь накануне. Стройный, рослый, со щёгольскими усиками помощник начштаба капитан Семён Чернов, можно сказать, был земляком Громобоева, и приехал сюда из дыры под названием Каменка. Эдик хорошо знал эту Каменку, бывал в ней много раз. Этот соседний с его бывшим полком гарнизон, находился между Выборгом и Ленинградом, но добираться до города было неудобно, да и начальство той дивизии не поощряло и даже препятствовало посещениям культурных центров, дабы эти походы в музеи, не заканчивались посиделками в разнообразных злачных местах.
Громобоев, заикнулся было комбату о приёме должности у предшественника, на что Перепутенко, разгладив усы, с ухмылкой ответил:
– Было бы забавно на этот приём должности посмотреть! Наш Алексей Петрович в полку месяца четыре носа не показывает, всё в полях с женой и тремя детьми трудятся…
– Как это в полях? С семьей живёт на полигоне? – не понял Эдуард, ведь обычно нахождение офицера в полях – подразумевалась служба на стрельбище или на танкодроме.
– Ну что ты! Наш замполит отродясь на полигонах не бывал, говорит – ему они противопоказаны, – усмехнулся замкомбата Толстобрюхов. – На плантации он – у немцев полевой сезон начался! Они всей семьёй клубничку сейчас собирают, денежки зарабатывают.
Громобоев хотел сам отправиться на поиски квартиры Ивановых, но майор Толстобрюхов вызвался проводить.
– Петрович мне денег изрядно задолжал, третий месяц никак выцарапать не могу, увиливает гад, а с тобой, наконец-то, будет повод зайти и вытрясти из него должок. Иванов вроде бы по виду и по фамилии русский – но такой жлоб и скупердяй – настоящий куркуль! У меня большие сомнения в истинности, прописанной в личном деле национальности и фамилии Иванова. Подозреваю – псевдоним взял себе или записался на фамилию жены. Ну да что об этом говорить, сам сейчас всё увидишь и поймёшь. Они с комбатом различные темные делишки регулярно проворачивали, потому Перепутенко его всегда покрывал.
Офицеры пересекли плац, вышли через парадное КПП (через другое, а не через то, которое вело к замку и в город) и очутились в компактном и уютном военном городке. По обе стороны дороги стояли ряды аккуратных одинаковых трёхэтажных двух подъездных серого цвета домиков, покрытых тёмно-коричневой черепицей.
– Дома у нас стандартные, по восемнадцать квартир, – пояснит Толстобрюхов. – Перестроены и уплотнены после создания гарнизона сразу после войны, говорят, из одной немецкой квартирки уплотнили и сделали по две наших. С другой стороны полкового забора стоят ещё две новые современные пятиэтажки. Их заселили два года назад. Там более комфортно, и живут в основном начальники и «блатные». А здесь проживают прочие семьи из нашего полка и полка летунов. Лётчиков по утрам увозит автобус за двадцать километров от города на аэродром, и возвращаются они после ужина. Бедняги!
– Почему бедняги? – поинтересовался Эдик.
– Потому что там у них одни самолёты и ни одного гаштета!
Под разговор сослуживцы узкой улочкой миновали военный городок и почему-то завернули за угол. От перекрёстка тянулся ещё один ряд таких же, как и их гарнизонные, одинаковых домов, но покрашенных в более светлые тона.
– А тут проживают под нашей заботой и защитой немецкие товарищи: полиция, пожарные, мелкие партийные клерки. И здесь же семья нашего замполита. Как Ивановы тут очутились – никто не ведает. Этот хитрован Лёха вообще-то умудрился прослужить в полку семь с половиной лет, вместо положенных пяти…
– Значит он настоящий пройдоха? Шмекер! – коротко охарактеризовал его Эдуард.
– Угадал, – усмехнулся Толстобрюхов. – В самую точку!
Перед подъездом на каменном бордюре, вплотную к аккуратной цветочной клумбе и травяному газону стояла подержанная «Волга» чёрного цвета, салон которой был доверху набит вещами.
– Никак уже собрались! Смотри, как плотно упаковал барахлишко, прямо под завязку – констатировал Толстобрюхов. – Видимо завтра-послезавтра Петрович двинет в путь, или переберётся на какой-нибудь фольварк, поближе к земле, поближе к новой работе.
Михаил уверенно постучал в дверь на первом этаже, затем посильнее толкнул её. Оказалось не заперто.
– Они никогда не закрываются. От кого? Ведь тут воров нет… – пояснил он капитану. – Да и что у нас немцам воровать? Сапоги и портянки? Или страшную военную тайну?
В захламлённую барахлом прихожую навстречу офицерам вышел высокий, худощавый, на вид почти измождённый тяжким трудом и жизнью мужчина в чёрных трениках с отвисшими в коленках штанинами и в засаленной футболке непонятного цвета. Бритва лица майора Иванова явно не касалась примерно неделю, а последняя расческа, в его космах и лохмах, по-видимому, сломалась и того раньше.
– Миша! Ну, что такое! Я же сто раз говорил, что завтра верну тебе твою тысячу! Отчего такое недоверие?
Эдик с любопытством быстро огляделся. Всюду царил бардак и беспорядок, казалось, что обитатели этой квартиры бережно сохраняли следы давнего погрома евреев фашистами. На полу под ногами скрипело битое стекло, всюду пыль, из обстановки лишь старая покосившаяся и дышащая на ладан мебелишка: обшарпанный платяной шкаф без дверей, сервант с треснутыми стеклами, облупленные стены со следами ковров, диван без ножек (ножки заменяли стопки из томов сочинений Ленина). В центре большой комнаты лежали сваленные в кучу тюки с вещами. Хозяйка и дети сидели на кухне пили чай и дружно с подозрением посмотрели на незнакомца.
– Да не шуми ты, Петрович! Я к тебе по делу. Вот это твой сменщик, капитан Громобоев! – пояснил Толстобрюхов. – Желает принять у тебя дела и должность, привёл познакомиться. Поэтому я заодно, дай думаю, зайду и заберу денежку, чтоб ты не бегал по полку как гончий пёс, высунув язык, меня, разыскивая…
Предшественник с унылым видом пожал руку Эдуарду, почесал заскорузлым пальцем сельского труженика переносицу и жалобно посмотрел на замкомбата.
– Мишаня! Вечером деньги отдавать плохая примета…
– Ничего страшного, я не суеверен. Давай-давай, смелее Алексей Петрович…
Иванов тяжело вздохнул, бочком протиснулся мимо тюков в другую комнату, долго шебуршал, и было слышно, как он там напряжённо пыхтел и сопел. Наконец коллега и предшественник, вернулся.
– Тебе старыми или новыми?
– Смеёшься, прохиндей? Откуда у тебя новые? Или полиция уже помогла обменять народные бумажки на буржуазные бундесы? – с недоверием переспросил Мишка.
– Шучу я, – ответил предшественник и осклабился в улыбке. – Думаю, вдруг клюнешь и попросишь…
Михаил неспешно пересчитал свою возвращенную с великим трудом тысячу восточногерманских марок в мелких купюрах. Заметил оставшуюся пачку денег в руке Иванова и переспросил:
– Петрович, а зачем тебе марки ГДР? Их ведь скоро не станет? В России не обменяешь!
– А кто сказал, что я завтра сразу домой уеду? Мы ещё месяц поработаем в госхозе, поживём своим табором за городом. Первого июля через знакомых обменяю марки на бундесы и тогда уеду. Две машины загрузил, два прицепа, но кое-что надо ещё прикупить домой впрок. Поставим палатку, потрудимся, чуток подкопим на дорожку…
Майор Иванов с тоской посмотрел на Громбоева и с нескрываемой болью и тоской в голосе произнёс:
– Эх, как я тебе завидую, Эдуард! Сколько можно дел было бы провернуть в новых экономических условиях…
– Тебе мало семи лет? – ухмыльнулся Толстобрюхов.
– Да я за полгода бы повторил бездарно прошедшую семилетку! – ответил Иванов и, подхватив под локотки офицеров, и не предложив сесть за стол, настойчиво вывел их на улицу. Тут его словно осенило, Алексей Петрович хлопнул себя по лбу и затараторил:
– Слушай, Эдуард, ты ведь безлошадный! Может быть мой «Трабант» купишь? Давай покажу, и даже прокачу. Он за углом стоит. Машина в очень хорошем состоянии, за тысячу марок куплена в том году, но тебе уступлю за восемьсот…
Михаил не выдержал и даже прыснул.
– Побойся Бога, Петрович! Кому сейчас нужен твой «Траби», да ещё за восемьсот марок! Тем более, у сменщика получка будет аж в июле. Он сейчас точно не покупатель.
– Не вмешивайся не в своё дело! – Иванов сердито одёрнул замкомбата. – А ты не слушай его, Эдуард, всё равно посмотри на аппарат.
Алексей Петрович живо увлёк офицеров за собой, они подошли к забавной, горбатой, маленькой машинке, размером примерно со старый глазастый «Запорожец».
– Эх, было время, когда она считалась неплохим транспортом. Давайте, садитесь, довезу до полка. Сразу оцените качество! Петрович распахнул дверцу для пассажиров, сам сел за руль. Толстобрюхов уселся на заднем сиденье, заполнив его целиком своим телом, а Громобоев примостился, скрючившись возле водителя, и почти упёрся коленями в подбородок.
– Машина неказистая, но хорошая, – не унимался Петрович и с надеждой предложил. – Подумай, капитан, я ещё уступлю, скину цену…
– Успокойся Алексей, не наглей! Да ведь он через пару месяцев себе десятилетнего «Форда» купит!
– Десятилетнего! А этому «Траби» всего три года…
– Не слушай его Эдуард. Это пару лет назад по ГДР рассекали сплошь «Варбурги», «Трабанты», а «Волги» и «Жигули» считались роскошью. Теперь немцы от них как можно скорее избавляются, а наши простаки скупают.
– Ну, раз так, тогда прощайте, – обиделся Иванов и резко затормозил возле КПП.
– А как же сдать дела? Документацию? – опешил Громобоев.
– Эдуард, какие вам нужны документы, и какая передача дел? В столе у Васьки писаря всё возьмёшь и просмотришь, он этим занимался последние полтора года! – майор смахнул внезапно набежавшую слезу рукавом и вымолвил, – Ну, что же, прощайте, не поминайте лихом!
– А как же проставиться за отъезд? – вновь не выдержал Толстобрюхов. – Не хорошо, не по-офицерски это!
– Откуда деньги взять? На какие шиши кутить, Миша! – Иванов умоляюще скрестил сжатые кулачки на груди. – Ты же у меня последние средства забрал! Можно сказать, оставил детей без хлеба…
– Деток… – хмыкнул замкомбата. – Такие лбы вымахали, ростом выше тебя и пашут в поле наравне с мамой и папой. Да, ну тебя! Сквалыгой ты был, Петрович, таким и остался!
Толстобрюхов сердито махнул рукой на Иванова и увлёк за собой Эдика.
Очень удачно совпало, что Громобоев и Семен Чернов приехали в полк практически одновременно, с разницей в два дня, поэтому они проставились сослуживцам в складчину на пару, денег ведь было совсем мало. Капитаны наскребли по двадцать марок, набрали вина, водки и пива, а закуску добыл из полковой столовой знающий «все ходы и выходы» Толстобрюхов. Много ли служивому народу надо, поди не жрать ведь пришли: бочковые солёные огурцы и помидоры, жареная картошечка с тушёнкой, да рыбные консервы.
После первых трёх тостов Эдик и Семен рассказывали о себе, старожилы в ответ делились информацией о полку. Гульнули на славу, почти до утра. Сёма похвалялся, что ему посчастливилось, во второй раз попасть служить в Германию с небольшим перерывом на посещение Родины.
– Обожаю эту страну! Я здесь лейтенантом начинал, в мотострелковом полку под Дрезденом. Ох и покуролесили мы в своё время на славу… Хотите расскажу вам одну занятную байку?
– Конечно, хотим! – за всех ответил сильно подвыпивший Толстобрюхов.
– Давай Семён, не томи, рассказывай, – поторопил нового приятеля Громобоев.
– Тогда слушайте, а ты Эдик мотай на ус, да сам впросак не попадай. Жили мы в общаге, в каждой комнате по три человека, в тесноте, да как говорится, не в обиде. Провожали как-то в отпуск одного лейтенанта, не помню уже ни имя, ни фамилии, пусть будет Петя. Жадный был до жути, но выпить на дармовщинку не дурак! Набилась полная комната народу, пьём своё пиво, а он, герой дня, проставляться не желает. Мы за столом сидим, смотрим на него, а Петя неторопливо ходит по комнате от кровати к шкафу, вещи в чемодан пакует и бутылки со шнапсом, и ликёрами разными для подарков многочисленной родне укладывает. Скучно нам стало, решили сами ему отвальную устроить, заодно и пошутить. От угощения Петя не отказывается, на ходу выпивает, почти не закусывает, и всё складывает, складывает свои нескончаемые шмотки. Ну а мы Пете всё подливаем и подливаем водки, да пивом запить предлагаем. Вскоре уезжающий окончательно окосел и пораньше рухнул спать, ведь рано утром поезд. Отпускник наш быстро уснул и захрапел как паровозная труба. Тогда мы открыли его чемодан, вынули все вещи и бутылки, а вместо них наложили полный чемодан брикета. Поясняю тому, кто не в курсе – у немцев это что-то типа прессованной угольной пыли.
Эдик кивнул головой, мол, понял.
– Утром дружно идём его провожать на вокзал, по дороге снова поим пивом, вроде как опохмеляем, и в результате опять накачиваем его хорошенько, а сами по очереди чемодан за него несём, якобы товарищу помогаем по-дружески. Шутим, подбадриваем, желаем Пете скорейшего возвращения, заносим поклажу в купе, загружаем, поднатужившись вдвоем чемодан на верхнюю багажную полку (одному не поднять), прощаемся, обнимаемся, уходим.
Поезд тронулся, захмелевший Петя завалился сразу спать и продрых до нашей границы, полякам ведь досмотр наших поездов пофиг. В Бресте нашему лейтенанту надо делать пересадку, он с трудом вытаскивает на вокзал чемодан (как только ручка не оторвалась?!) и начинает проходить таможенный контроль.
Инспектора спрашивают, что везёте в чемодане? Отвечает – вещи и подарки. Ему говорят – откройте. Открывает и впадает в ступор: вместо импортных вещей и бутылок – его чемодан наполнен доверху брикетом! Таможня тоже в недоумении, интересуется, что это за груз, мол, какие-то странные у вас товарищ офицер подарки. Лейтенант трясётся с похмелья, да и не на шутку перепуган, пытается оправдываться. (А вдруг в вагоне подкинули наркотики?) Пытается оправдаться, что возможно он в купе попутал чемодан? Потом присматривается, пожимает плечами, хотя нет, но вроде бы свой.
Собралась вся таможня, пытаются понять, что это за провокация? Возможно, таким образом производится проверка бдительного несения ими службы? Уточняют: что спрятано в брикете? Наконец Петя догадывается и отпирается – объясняет, что был нетрезв, провожали друзья, наверняка глупо пошутили. Сперли ликёры и подсунули для веса уголь.
Таможенники естественно сначала не верят, приносят молоток и заставляют лейтенанта разбить первый брикет. Всем любопытно, какая же в брикетах спрятана контрабанда. Петя колотит, и от усердия первый кусок разбивает едва не в пыль. Проверяют на вкус и запах – никаких наркотиков, золота, самиздата, либо чего другого запрещённого. Ладно, говорят: дроби следующий брикет. Дробит – и в этом тоже лишь угольная пыль. Следующий, но снова всё тот же результат. Поглазеть на этот цирк собралась не только таможня, но и пограничники, и милиция, и даже местное железнодорожное начальство. Толпятся вокруг, смотрят, хихикают, дают ценные советы. А перепачканный в угольной пыли Петя, сидит на табурете, потеет, и обречённо продолжает колоть кусок за куском. Говорят, что служивый народ долго со смеху покатывался и несколько месяцев пересказывал всем знакомым эту забавную историю. Конечно, все быстро поняли, что это действительно дружеский недобрый розыгрыш, но порядок есть порядок: заставили разбить каждый брикет.
