Текст книги "Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана"

Автор книги: Николай Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Остальные люди, пришедшие к выводу, что Борман был «коричневым большевиком», строили предположения на необъяснимых событиях, в центре которых находился Борман. Но намекать на подозрения, связанные с Мюллером, было просто опасно. Гестапо повсюду держало своих агентов. Кто бы осмелился вслух произнести имя Бормана, не говоря уже о том, чтобы написать его? Когда перст подозрений указывал в сторону партийной канцелярии, верх брал страх перед тайной полицией. Бормана никто не любил, но в 1942 году Канарис и другие люди, недолюбливавшие Бормана, и представить себе не могли, насколько огромной была его реальная власть. Им пришлось отложить в сторону сомнения в верности Мюллера, – разве не он был самым ярым антикоммунистом в начале тридцатых годов? К несчастью для Канариса, его вольные высказывания против Бормана привели к его казни еще до окончания войны.

После войны к хору обвинений против Бормана присоединились многие известные немцы, но их прошлое часто заставляло относиться к ним с недоверием. Среди них был генерал-лейтенант СС Готтлоб Бергер, который искал у союзников поддержки своих антикоммунистических порывов. Его учреждение издавало военные руководства, в которых русские описывались как недочеловеки. Бергер заявил на процессе в Вильгельмштассе, состоявшемся после военного трибунала в Нюрнберге, что считает Бормана тем, кто «причинил наибольший вред», и что он еще появится в коммунистической Германии под настоящим именем как советский ставленник-комиссар. Бергер оказался одним из многих военных преступников, к которым отнеслись снисходительно – в его случае двадцать пять лет тюрьмы были заменены тремя.

Каковы были преимущества того Братства?

Пропаганда.Большинство старых нацистов не смогли приспособиться к послевоенной необходимости проявлять гибкость. Их поведение раздражало немцев, которые стремились поскорее обо всем забыть. Но Братство поддерживало их. Например, бывшие войска СС оказались неким Комитетом взаимопомощи, сражавшимся на передовой линии борьбы с большевизмом. Когда Берия в 1952 году выступил с проектом объединения Германии, он застал западные державы врасплох: они строили свою политику с позиции силы и вооружали свою зону в Германии. Молодым немцам было стыдно смотреть, как старые пособники Гитлера выступают против России, в то время как им внушали, что перевооружение – это плохо. С одной стороны, им говорили, что гитлеровский режим был злом, а с другой стороны – они видели, что крестовый поход против коммунизма продолжался, но уже в другом обличии.

Шпионаж.Братство организовало шпионскую сеть в антикоммунистически настроенных странах и в Западной Германии. Списки бывших прихвостней, полицейских начальников и прочих гитлеровских преступников оказались бесценной находкой для руководителей коммунистического лагеря, которые могли использовать их в целях шантажа. Сотрудники лагерей смерти, чтобы избежать ареста, получали сертификаты, «доказывающие», что они работали в других местах. В число жертв шантажа входили бывшие эсэсовцы, которых так много оказалось в организации Гелена. Гейнцу Фельфе, Гансу Клеменсу и Эрвину Тибелю, в течение десяти лет «сливавшим» советским службам информацию из федеральной разведки, КГБ пообещало амнистию. Правда, военное руководство запрещало профессионалам, занятым во время войны в немецкой тайной службе, работать на союзную разведку. В то же время обе стороны тайно вербовали их в качестве шпионов. Попытка Отто Йона создать официальный реестр, чтобы не дать послевоенным шпионам просто продавать информацию всем заинтересованным сторонам, быстро провалилась.

Некоторые члены Братства сотрудничали с советскими службами, используя свои каналы и американские деньги. Есть много записей о немцах, которые этим занимались. Военная каста сохранила связи собственного «братства», несмотря на разделение Германии на Восточную и Западную. Другими бывшими нацистами манипулировали и без их ведома.

Всегда оставалась перспектива объединения Германии. У Бонна были причины, как политические, так и экономические, стремиться к этому. Немцы, которые смотрели дальше «холодной войны», предвидели время, когда крупные финансовые интересы в Латинской Америке и крепкие родственные связи с находившимися там немецкими общинами явятся основой нового движения – к новому немецкому империализму. Правда, история распорядилась несколько иначе.

…Первые попытки сотрудничества начались еще при Троцком. После Первой мировой войны его другом был глава немецкой военной разведки полковник Вальтер Николаи. Они сходились во мнении, что Советский Союз должен запретить Германии иметь собственную армию в рамках Версальского мира. Взамен немецкие офицеры предоставляли свой опыт Красной армии. У Германии не было ни танков, ни тяжелой артиллерии, ни военно-воздушных сил, ни военно-морского флота. По Версальскому договору ее крошечная армия насчитывала не более ста тысяч человек. В Советском Союзе же не хватало кадровых офицеров. После того как Троцкого убили, Николаи сохранил свои связи с советскими спецслужбами.

Николаи создал корпорацию, которая, обходя ограничения Версальского договора, вела подготовку для производства по немецкой технологии отравляющего газа в Сибири, бомбардировщиков «Юнкере» на Урале, подлодок и военных кораблей в Ленинграде. До 1930 года треть ежегодного бюджета немецкого правительства плюс сто двадцать миллионов «стабилизированных марок» отправлялись в секретный картель. В «черной» немецкой армии находились и обучались в Поволжье двадцать тысяч танкистов. Перед тем как отправить военнослужащего в Россию, его имя исключали из армейских списков. Прототипы немецких танков и самолетов, созданные в немецких мастерских, отправлялись по частям на советские фабрики через свободный порт Щецин. Таким образом кадры и орудия, впоследствии превратившие такие города, как Сталинград, в груду развалин, создавались на советских учебных полигонах и заводах.

Полковник Николаи умело использовал старые связи. Еще до того, как большевики захватили власть, немецкие отряды охраняли опломбированный вагон, в котором Ленин и его соратники направлялись из Швейцарии, чтобы управлять революцией в России. Решение Сталина оказать нацистам тайную поддержку в 1929 году, когда Гитлер нуждался в деньгах, было попыткой сохранить эти хорошие отношения.

Сталин и Гитлер имели общие интересы, заключавшиеся в разделе Польши, но они оказались несовместимыми. Тайное сотрудничество неумолимо привело к великим чисткам в Красной армии 1937 года, когда тысячи советских офицеров были казнены по подозрению в предательстве и шпионаже в пользу Германии.

Со своей стороны, Гитлер хотел сломить власть немецкого генерального штаба, где, по его мнению, существовала просоветская группировка. Одним из забытых исторических фактов, имеющих очень важное значение, является то, что, когда Гитлер хотел допросить Николаи по подозрению в просоветской деятельности в 1943 году, именно Мюллер остановил это расследование. После 1945 года немецкие либералы были более всего обеспокоены тем, что военная каста может сохранить свои традиционные симпатии.

Имя прикрытия – Мюллер

Важные части головоломки хранились в дальнем уголке памяти Стивенсона. Как это часто случается, они появлялись внезапно и долгое время лежали там несоединенными. Но оказалось, они были связаны с защитой, обеспеченной группенфюрером СС Генрихом Мюллером другому человеку, официально признанному в Советском Союзе выдающимся разведчиком эпохи Сталина. Иногда банальные разговоры ищущего человека выводят на информацию, которая затем скрепляет отдельные кусочки головоломки.

Будучи канадцем, Стивенсон мог летать в Ханой в начале его коммунистической оккупации, так как Канада являлась членом международной комиссии по перемирию. В Ханое он скрестил шпаги в полемике с влиятельным членом польской комиссии. Это была женщина. Она атаковала Стивенсона, словно дракон. Затем он встретился с ней во время длинного утомительного перелета по маршруту Ханой – Пекин – Москва. В салоне самолета она оказалась очаровательной собеседницей и необычайно остроумной в критике советской бюрократии. Стивенсон радовался, что основную часть пути говорила эта дама, и многое из того, что она сказала, заставило бы встать дыбом остатки волос на почтенных головах членов ЦК КПСС.

Она работала в Мексике корреспондентом Польского государственного информационного агентства. Эта страна служила как бы наблюдательной площадкой для всей Латинской Америки. Они разговорились о человеке, убившем в Мексике Троцкого. Стивенсон встречался с убийцей в тюремной камере и был поражен его одержимостью коммунистическими идеями.

…Они с трудом передвигали ноги в грязи маленького летного поля где-то в Сибири, пока самолет дозаправляли.

– Иногда мне казалось, будто дело происходит в Средневековье! – сказал Стивенсон собеседнице, вспоминая тот эпизод.

Она улыбнулась и отвела взгляд.

– Россия и есть средневековая страна, – сказала она. – А Сталин являл собой последнего и настоящего средневекового тирана. Он пользовался таким обожанием, потому что в умах людей, неожиданно лишенных своей религии, заменил Бога. Убийца Троцкого был испанцем и католиком по происхождению, но он отверг ценности своего народа и его традиционные верования.

– Вы его знали?

– Немного. Он долгие годы провел в мексиканской тюрьме, но не перестал быть фанатиком. Его с детства готовили к подобным партийным поручениям, и он направил весь свой пыл в эту сторону. Он считал, что убийство величайшего врага и философского противника Сталина послужит спасению всего человечества.

– Троцкий не представлял никакой особой угрозы. Стоило ли концентрировать на нем усилия?

– Сталин концентрировался на любом потенциальном сопернике, просчитывал вперед многие ходы. С истинным врагом типа Гитлера он был хитрым и непримиримым.

– Но ведь он не заслал к нему наемного убийцу?

Она всмотрелась в дальний конец поля.

– Я думаю, все уже готово, чтобы отправляться.

Хана развернулась столь же быстро, как и поменяла тему разговора.

Позднее Стивенсон вновь затронул интересующий его вопрос. На этот раз она не пыталась увильнуть.

– У Сталина имелся потенциальный убийца в ближайшем окружении Гитлера. Но какой смысл было убивать Гитлера?

– Это спасло бы несколько миллионов жизней!

– И превратило бы Гитлера в мученика! И оживило бы старую немецкую теорию – об «ударе в спину». Если бы Гитлера убили, уж поверьте, нацистам не пришлось бы уходить в подполье. Нет, требовался не убийца, а сторожевой пес, который докладывал бы Сталину обстановку и подготавливал военное поражение Германии, а также крушение идеи о немцах как великой расе хозяев.

– И кто же являлся этим сторожевым псом?

– Кто его знает. – Она пожала плечами.

Остановившись по пути в Нью-Йорк в Варшаве, Стивенсон попытался вновь обратиться к этому вопросу.

Муж его знакомой дамы имел научную степень в области международного права. Он участвовал в суде над штандартенфюрером СС Йозефом Мейзингером – «варшавским чудовищем», гестаповским мясником, отличавшимся бычьим самодовольством и тупой грубостью – настоящим ублюдком. И вот что услышал от него Стивенсон.

– Этот Мейзингер был давним другом гестаповца Мюллера, даже его правой рукой с самого начала знакомства. Мне пришлось изучить их прошлое, прежде чем Мейзингера повесили. Он был сыщиком в той же самой мюнхенской команде. Тайная полиция везде одна и та же! Там все думают, что у них есть вечная лицензия на убийство.

– Мюллер должен был убить Гитлера?

– Гитлера? Зачем убивать фюрера? Чтобы сделать из него мученика и заставить немцев вновь стыдиться самих себя? Нет, от Мюллера требовалось уничтожать окружающих и наблюдать за Гитлером. Мюллер систематически избавлялся от тех или иных чудовищ, но всегда обращался осторожно с Борманом и фюрером. Первый был его источником информации, хотя Борман и не догадывался об этом. Гитлер являлся символом зла, то есть тем, кому мы могли противостоять. И заметьте, труднее противостоять идее, нежели ненавидеть конкретного человека. Если уж говорить начистоту, подлинным героем этой истории оказался Мюллер.

…Этот разговор положил начало новому интереснейшему направлению в исследовании Стивенсона. Оказывалось, что Мюллер прикрывал самого известного из русских разведчиков – Рихарда Зорге, члена нацистской партии. Он отправлял отчеты из Токио через немецкое информационное агентство. Рихард Зорге, начиная с 1937 года, информировал Сталина загодя о каждом намерении японцев. Он сообщил точную дату гитлеровского вторжения в Россию. Зорге предоставил также жизненно важную информацию о том, что Япония не намеревается атаковать советские границы на Дальнем Востоке. Тогда Сталин и Генштаб перед угрозой захвата Москвы спешно приняли решение – бросить сибирские войска на защиту столицы. Подвиг Зорге оценили только в 1972 году, присвоив ему звание Героя Советского Союза. В честь него назвали танкер и московскую улицу, а его профиль, значительно усовершенствованный, художником, поместили на четырехкопеечных почтовых марках.

Работа Зорге журналистом вызвала подозрения в Берлине. Зимой 1940 года, будучи еще на второй роли во внешней разведке РСХА, Шелленберг проверял надежность немецких посольств за рубежом. Он отправил Мейзингера, будущего «варшавского душителя», заниматься этим делом. Мейзингер рапортовал в Берлин со ссылкой на японские агентства, что Зорге – советский шпион.

Доклад Мейзингера попал в руки Мюллера, который… конфисковал его. Затем он убедил Шелленберга, своего преданного слушателя, забыть об этом деле: оно могло плохо отразиться на отделе Шелленберга. Шелленберг с его карьеристскими устремлениями очень не хотел служебного расследования, которое продемонстрировало бы отсутствие у него элементарной рассудительности.

К несчастью для Зорге, он был предан одним из своих японских субагентов. Разведчика казнили в Японии почти три года спустя – 7 ноября 1944 года. После провала Зорге Риббентроп попросил Мюллера предоставить документы по делу Зорге, но все, что ему вручили, – стандартный листок из картотеки гестапо. Мюллер уничтожил все остальные бумаги.

Интересно то, что официальная история демонстрирует сходство прошлого Зорге и Мюллера. Рихард Зорге храбро сражался в кайзеровской войне. Подобно Борману, Мюллеру и тысячам других молодых немцев, он не мог более мириться с хаосом. Как и многие другие, он хотел кардинального решения. Коммунистическая система обещала порядок и лояльность по отношению ко всем людям. Гитлер требовал ото всех людей лояльности и гарантировал систему, основанную на тоталитарном контроле. По Германии рыскали вербовщики, нанимавшие людей для разных работ. Зорге устроился добывать уголь в Рурской области. Через некоторое время он стал основателем коммунистической партии в Гамбурге. Его отправили на обучение в Москву, откуда он вернулся агентом Коминтерна. Тот путь, по которому он двигался, исключал возможность сделать его информатором из окружения Гитлера. Он стал человеком разведуправления Красной армии.

Мюллер не имел явных коммунистических связей, он активно работал с нацистами. К 1930 году, когда Зорге выполнял заграничные операции, Мюллер оказался тем человеком, который мог сделать карьеру в нацистской партии, а в дальнейшем заниматься сбором информации о Гитлере и его ближайших советниках. В Советском Союзе уже довольно много знали о военной машине, которая создавалась в Германии, потому что к этому во многом были причастны.

Теперь не выглядит странным то, как случайная ханойская знакомая Стивенсона выстраивала цепочку событий. Рихард Зорге на пути в Японию, где он должен был создать советскую разведывательную сеть, задержался «для акклиматизации» в Шанхае. Там активно работали его старые товарищи из Коминтерна. Вскоре после его отъезда британская полиция уничтожила штаб дальневосточной сети Коминтерна, которую возглавлял Хилари Нуленс, живший по поддельному канадскому паспорту. Одного из его людей звали Нгуен Ай Куак, впоследствии он стал известен всему миру под именем Хо Ши Мин. Британский полицейский, раскрывший сеть, впоследствии обучал американских агентов в канадской разведшколе, основанной Уильямом Стивенсоном.

Как Борман, так и Мюллер намеревались уничтожить одного влиятельного человека, который мог изменить границы послевоенной Европы. Этим человеком оказался адмирал Канарис, подозревавший, что Мюллер является советским шпионом. В то же время он боролся с попытками Бормана превратить его систему военной разведки в арену интриг нацистской партии.

Адмирал Вильгельм Франц Канарис стал легендой двух мировых войн. Он был известен как «Великий мастер шпионажа», «Адмирал тьмы». Его шпионская сеть охватывала весь мир. Борман страстно жаждал прибрать ее к своим рукам. Ее агенты и пособники в полицейских службах разных стран, ее транспортное обеспечение, связи и методы перераспределения огромных фондов в обстановке полной секретности – все представляло чрезвычайную важность для существования Братства за рубежом. Но чтобы овладеть этими богатствами, нужно было ослабить мощную хватку Канариса. С этой целью организации распространяли зловещие слухи и сплетни. Говорили, что в ней полно сексуальных извращенцев, что Канарис мазохист, садист и скрытый гомосексуалист, а его система военной разведки наводнена предателями. Мюллер поддерживал эти обвинения. Возможно, он понял, что Канарис считает его основным подозреваемым.

Флике, тот самый радист, который первым уловил радиосигналы из партийной канцелярии в Москву, начал расследование, которое могло прекратиться только с устранением Канариса. Смертный приговор был подписан в суматохе, последовавшей за заговором против Гитлера в 1944 году. Историки до сих пор спорят о той роли, которую сыграл в заговоре адмирал. Преобладает мнение, что Канарис не участвовал в нем непосредственно. Но заговор предоставил Кальтенбруннеру возможность допросить адмирала. Допрос велся с жесточайшим пристрастием, которое описал британский агент Питер Черчилль, оказавшийся в той же тюрьме гестапо. Черчилль считал, что с того времени, как Канарис попал в руки этих головорезов, он был обречен. Причина заключалась в том, что Борман жаждал власти над всемирной сетью немецкой военной разведки, а Мюллер хотел избавиться от человека, который догадывался, кто подлинный источник информации, просачивавшейся к Сталину.

В начале апреля 1945 года 58-летнего адмирала Канариса вывели в тюремный двор, раздели догола и приподняли, чтобы накинуть на голову петлю, свисавшую с крюка. На него навели кинокамеры и отснятый фильм моментально отправили в личную лабораторию Гитлера, где ночью за его проявкой наблюдал лично Борман. Палачи удостоверились в том, что подбородок адмирала находится точно над петлей, и подтолкнули его.

Спустя две недели немецкая военная разведка прекратила существование. В лабиринте подземных бетонных и стальных туннелей в пригороде Гамбурга – Вольдорфе прогремели взрывы союзнических бомб. Во время войны по этим туннелям сновали тысячи людей, занятых отправкой информации в заграничные отделы и расшифровкой поступавших сообщений. 26 апреля 1945 года прозвучал последний сигнал: «Обстоятельства вынуждают нас прервать связь, но держитесь графика работы. Не отчаивайтесь. Мы, как обычно, позаботимся о вас и ваших интересах».

Во владение системой вступил какой-то новый человек…

«Братство» могло возродиться

Тайна Мартина Бормана, кажется, никого не интересует напрямую, но при этом затрагивает очень многих людей. Некоторые из них движимы примитивной жаждой мщения. Других преследует чувство вины или страх, что их найдут, и они разрываются между желанием затаиться и инстинктивной потребностью в самооправдании. Тем, кто сражался с нацистским террором до и во время Второй мировой войны, иногда хочется верить, что подобное могло произойти только в одном месте на отдельно взятой стадии человеческой истории.

Но кошмар возобновляется.

Великие державы, вместе сражавшиеся в войне против угнетателей, не позаботились о том, чтобы очиститься от нацистов и сочувствующих им. В местах, подобных Ближнему Востоку, они смогли, как и прежде, заниматься распространением ненависти. Арабские версии «Майн кампф» стали оружием в войне с Израилем. Книгу ««Майн кампф», Гитлер и нацизм» нашли среди личных вещей египетских офицеров, захваченных в плен в ходе Синайской кампании 1967 года. Это арабское издание, опубликованное с комментариями, цитировалось как одно из авторитетных доказательств существования сионистского заговора. Книга продолжала жить, так как Братство спонсировало ее новые иностранные выпуски. Испанские переводы до недавнего времени распространялись в Латинской Америке, но еврейские организации в целом относились к этому довольно спокойно, заявляя, что сейчас немногие читатели воспринимают Гитлера всерьез. Тем не менее лондонская «Джюиш кроникл» в 1972 году выразила свою серьезную озабоченность, опубликовав колонку, в которой помимо всего прочего говорилось: «В книге есть элементы – обещание дисциплины, авторитета и порядка, способные оказаться весьма привлекательными в наше беспорядочное время, особенно если не знать или не помнить о цене, которую люди заплатили за новый порядок Гитлера. У людей короткая память. Общество до сих пор странно восприимчиво к нелепым, сумасшедшим идеям, и публиковать сегодня такую книгу – значит сложить с себя всякую моральную ответственность».

Понятно, что покуда Братство можно было контролировать и использовать, выдвигались аргументы в пользу терпимости по отношению к нему. Очевидно, Братство являлось средоточием независимых группировок, каждая из которых занималась финансовыми операциями и незаконными договорами лишь в той мере, которая не вызывала у публики желания их анализировать. Но если западные державы тайно и использовали опыт Братства в регионах, где они стремились противостоять советскому влиянию, то это приводило их к фиаско, подобному тому, которое потерпела организация Гелена.

Возвращение многих немецких изгнанников можно объяснить преклонными годами, ностальгией и, естественно, растущим чувством уверенности в том, что суды уже не стремятся наказывать серьезных преступников.

Рост уверенности чувствовался в деятельности людей, подобных полковнику Гансу-Ульриху Руделю, большому другу Братства и ODESSA, который всегда был готов им помочь и стал очень активен в семидесятые годы. Рудель хвастался тем, что из всех офицеров вермахта имел больше всех наград. Он распространял евангелие от Гитлера в интерпретации молодого нациста Удо Валенди. Последний переформулировал большую часть софистики, использовавшейся официальной немецкой пропагандой в тридцатые годы, чтобы доказать, что «Майн кампф» вовсе не предмет для обвинения Гитлера. В 1970-е годы Рудель командовал организацией «Народная молодежь», действия которой он координировал с другими боевыми молодежными группировками. Они пропагандировали идеи Гитлера, появившиеся в конце жизни фюрера. Вот несколько примеров этих, так сказать, «запоздалых» мыслей: «У Германии нет выбора. Наши враги ненавидят национал-социализм, потому что он превозносит достоинства немецкого народа», «Бедствия – необходимая прелюдия к великому возрождению немецкого народа», «Я открыл всему миру глаза на еврейскую угрозу».

Рудель много путешествовал по респектабельным виллам, обитатели которых составляли пронацистски настроенное сообщество в Южном Тироле, и по поселениям в Латинской Америке, призывая обосновавшихся там беглецов проверить обстановку, вернувшись вместе с ним во Франкфурт. Большинство отказывались. Валенди при поддержке Руделя выступал в молодежных лагерях, используя записи мыслей Гитлера последних нескольких недель, зафиксированные в бумагах Бормана.

В Мюнхене немецкий друг Стивенсона отвел его в один из таких лагерей. Это была встреча сторонников возрождения Братства. Собравшиеся представляли «Новую европейскую молодежь», «Молодых викингов» и «Федерацию верной Родине молодежи». Среди их задач значилось: «народное сопротивление закабалению» и «восстановление территории германских народов». Юнцы приветствовали друг друга криками «Хайль!» и упражнялись с дробовиками. Их героем, способным возродить великую Германию, являлся баварец Франц-Йозеф Штраус, глава христианских демократов этого региона. Это движение включало, как отмечал западногерманский еженедельник «Штерн», учителей, которые не могли ничего поделать с молодыми бунтарями, государственных служащих, которые не чувствовали тяги к работе, и особенно много сынов и дочерей старых нацистов, остававшихся в изгнании или же только что вернувшихся на Родину. Но вряд ли стоило соглашаться с выводом «Штерна», будто мюнхенская встреча явилась сборищем неудачников. Ведь подобное определение применимо и к первым нацистским собраниям!

Стало очевидным, что общественное мнение сделало свое дело, и западногерманское судопроизводство позволяло самым известным нацистским преступникам разгуливать на свободе. Авторитетный источник – Международный комитет по делам концентрационных лагерей – обвинял судей в том, что они из кожи вон лезли, чтобы принять аргументы защиты и отложить дела на долгие годы. Секретарь комитета Герман Лангбайн, австрийский еврей, переживший Освенцим, человек безупречной честности, заявил Стивенсону, что он движим не жаждой мести, но когда такая могущественная нация извращает закон, страдает цивилизация в целом.

Из отсроченных дел можно составить целую книгу. Одним из них было дело доктора Вернера Беста, которому предъявлялось обвинение как участнику убийства 8273 польских интеллигентов в период, когда он возглавлял нацистскую службу безопасности в Польше. Дело остановили спустя полгода из-за преклонного возраста Беста. Ясно, что в суд его привели только для того, чтобы удовлетворить общественные требования, в основном со стороны ГДР и польского правительства. Из документов следовало, что Беста приговорили к смерти в Дании за его попытки в бытность рейхскомиссаром этой страны уничтожить все еврейское население. В начале антиеврейских чисток в Германии именно Бест придумал метить еврейские паспорта большой буквой J. Он с радостью воплотил предложение Бормана упростить идентификацию евреев, заставив именовать себя словом «жид».

После войны Бест управлял организацией промышленного шпионажа в интересах дочерних компаний «I.G. Farben» и был юридическим советником «Stinnes Trust», одного из крупнейших западногерманских промышленных комплексов. Ему простили уголовно наказуемую связь с нацистскими зверствами, так как в послевоенной истории он «исполнял свой долг», охраняя западные бастионы от России.

Итак, колеса правосудия вертелись все медленнее. Беста доставили в суд, но отпустили, воспользовавшись прорехой в законе, позволявшей доказать, что во время войны он не имел личных дурных намерений и, таким образом, виновен лишь в непредумышленном убийстве. Затем, когда здоровье Беста не позволило продолжать допросы, в его деле поставили точку. К 1972 году он оказался свободным человеком. В результате к этому убийце отнеслись с таким милосердием, которое он никогда не проявлял по отношению к другим.