Текст книги "Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана"

Автор книги: Николай Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

К 1972 году было уже трудно взывать к общественному сознанию в некоторых частях Германии и Австрии, и наказания за преступления военного времени там стали более мягкими или вовсе не назначались, а людей, доставленных в суд с запозданием, просто оправдывали. Нацистский архитектор Вальтер Деяка, сконструировавший и построивший газовые камеры и крематории в Освенциме, был оправдан австрийским судом присяжных. «Нью-Йорк тайме» напечатала 14 марта протест: «В суде были предъявлены чертежи газовых камер, печей и электрических подъемников для транспортировки тел в печи, на которых стояла подпись архитектора. Никакое наказание не может искупить те злодеяния, которые вершились в Освенциме. Позволять злодеям разгуливать на свободе… это осквернение праха жертв и надругательство над их памятью. Такие преступления подрывают самые основы человеческого общества. Как же можно забыть их или же простить?»

Одной из причин возмущения журналистов в Нью-Йорке и в основном довольно спокойная реакция в Западной Германии на это кошмарное эхо прошедших лет была разница в отношении общества. Когда политика американского правительства приводит к военным действиям, задевающим общественные понятия о справедливости, возникает мощный протест. Критики американской внешней политики всегда брали материал для своих выступлений из американских источников.

В Западной Германии занятия крупным бизнесом вновь принесли богатство и престиж людям, запятнавшим себя во время войн. Их судили и приговорили за военные преступления, но потом отпустили на свободу и снова принимали в приличном обществе.

Механизм, использовавшийся в Освенциме для эффективного избавления от человеческих созданий, контролировался и во многом совершенствовался благодаря «I.G. Farben». Во времена гитлеровского режима это был крупнейший в мире химический комбинат. Название «I.G. Farbenindustrie AG» объединяло всемирную сеть из 500 компаний более чем девяноста стран. Комбинат являлся международной организацией, устойчивой к катастрофам в Германии и поэтому очень привлекательной для Бормана и тех, кто планировал пережить приближающееся поражение. Компания управляла механизмами массового уничтожения и в то же самое время готовилась действовать в мире без Гитлера. Это ярче всего было продемонстрировано на так называемом «процессе Освенцима» во Франкфурте в 1964 году.

Американский военный суд в Нюрнберге приговорил тринадцать управляющих «I.G. Farben» к тюремному заключению по обвинению в убийствах и мародерстве. Поезда, предназначенные для перевозки грузов и домашнего скота, набивали евреями и отправляли в лагеря смерти, где в «душевых комнатах» уничтожали жертв и где крематории извергали клубы жирного черного дыма, распространяя удушливый запах сгоревших трупов. Через двенадцать лет после суда многие из преступников вернулись в компанию, в ее дочерние предприятия или же на другие химические фирмы. Например, Фрицтер Меер, который был признан лично ответственным за производство ядовитых газов и эксперименты на жертвах концентрационного лагеря в Освенциме, вновь занял уважаемое положение директора «Bayer Leverkusen», правопреемника «I.G. Farben». Отто Амброс, бывший председатель управления по производству химического оружия при фашизме, вышел из тюрьмы и стал директором одного из партнеров «I.G. Farben» (Scholven Chemie и AG Feldmunde Papier AG». Именно Отто Амброс написал 12 апреля 1941 года льстивую записку Фрицу тер Мееру: «На банкете, устроенном руководством Освенцима, мы обсудили все дальнейшие меры, касающиеся действительно прекрасной организации концентрационного лагеря для прибыли завода Buna».

После выхода из тюрьмы многие из представителей фирмы были награждены за свою работу немецким федеральным правительством. Генрих Бютефиш, ответственный за использование на фабрике рабского руда и по совместительству полковник СС, был приговорен военным американским судом к шести годам тюремного заключения, но выпущен на свободу после обретении Бойном независимости. Он стал заместителем председателя совета директоров компании «Ruhrchemie AG» и в 1964 году получил за выдающиеся успехи «Большой немецкий крест» от президента Западной Германии Любке.

…Во время войны комбинат «Фарбен» готовился начать строительство фабрики по производству синтетического горючего и резины в Верхней Силезии, там, где был легко доступен рабский труд. Рудольф Хесс, друг Бормана еще с бурных лет их юности, уже шесть лет управлявший концентрационными лагерями, решил помочь в этом деле. В юности он был набожным католиком, немного простоватым, «просто рожденным для того, чтобы стать священником». Осенью 1941 года Хесс не присутствовал на еженедельных отборах больных для введения им смертельной инъекции. Он предложил иное – газовые камеры. По его мнению, это было «добрым выходом из сложного положения», связанного с решением «еврейского вопроса». Число жертв доходило до десяти тысяч за один прием, и химическая индустрия с удовольствием увеличила объемы производства цианида. До этого у Хесса с химиками складывались не самые лучшие отношения. Управляющие комбината «Farben» сетовали на то, что Хесс поставил им только 1300 рабочих вместо 2700, необходимых для срочной работы.

Фотографии Хесса показывают, будто он предвидел грядущее наказание: у него были расширенные от ужаса зрачки и кислое лицо человека, для которого жизнь слишком трудна, чтобы пройти ее до конца. Через два года после окончания войны, перед повешением в том самом месте, откуда он поставлял рабочую силу химическим предприятиям, Хесс сказал корреспонденту агентства Рейтер, что приговор очень несправедлив, так как он никогда не совершал столько убийств, в скольких его обвиняли.

Процветание больших или монопольных компаний зависело от растущей власти таких людей, как Йозеф Менгеле, который выбирал для своих опытов «морских свинок» из тысяч людей, направляемых затем в газовые камеры Освенцима. В 1972 году Менгеле, иногда под именем «доктор Надих», летал из своего нового дома в Южной Америке в Испанию, если Братство считало это вполне безопасным. Успешный бизнес его семьи в Латинской Америке привел Менгеле к мысли, что он слишком долго попросту терял время, лишая расцветавшую западногерманскую экономику своего таланта.

Это животное непонимание дикости собственного поведения он продемонстрировал во время процесса по Освенциму. Когда судьи потребовали экстрадиции Менгеле из Парагвая, остававшегося самым тоталитарным государством в мире, президент Стресснер, генерал и сын немецкого пивовара, ответил на это требование жестким отказом, а Менгеле заявил, что желает навестить свою семью в Германии. Атмосфера в немецких городках, сосредоточенных вокруг той или иной компании, отчасти объясняла его самонадеянность.

Стивенсон видел, что семейство Менгеле свободно правило в «своем» баварском городе и доктор Йозеф мог посещать его совершенно безнаказанно. Стивенсон также был свидетелем, как на другом судебном процессе химическая компания избежала наказания благодаря местному влиянию. Анализ судопроизводства по этому делу был опубликован в 1972 году двумя шведскими исследователями. Из 972-страничного обвинительного акта следовало, что фармацевтическая фирма маленького городка Альсдорф в погоне за наживой проявила безразличие к страданиям и уголовно наказуемую халатность, повлекшую за собой случаи смерти и пороки в развитии новорожденных. Речь шла о поступавшем в продажу талидомиде, препарате, способном вызвать серьезные умственные расстройства. Это «лекарство», которое продавали в разных частях света, было продуктом «Chemie-Grünenthal». Оно стало причиной подлинных трагедий – повреждений плода в утробе матери. В 1972 году это явилось очень опасной проблемой. Два ребенка появились на свет с перепончатыми руками и прочими неописуемыми уродствами.

Слушание дела проводилось в городе, где находилась компания, а не в земельном центре – Аахене. Это маленький городок, где всех жителей называли «рабочей силой», нанимая их еще в юности. Они с покорностью переходили, как на заклание, из школы на фармацевтическую компанию. В судебном процессе оказались задействованы большие юридические силы, разнесшие в пух и прах неопытных сотрудников местной прокуратуры и экспертов, выступавших со стороны обвинения. Высокооплачиваемые юристы компании провели слушания так, как было возможно исключительно на «своей» территории. При помощи лазейки в конституции федерального правительства удалось отложить судебное разбирательство. Затем компания, зная о том, что родители изуродованных детей не смогут дальше оплачивать судебные издержки, предложила каждой семье небольшое пособие за обещание не обращаться более в суд. Лондонская газета «Санди телеграф», упоминавшая этот процесс, назвала его «опасным эхом невероятной бесчувственности», доставшейся в наследство от нацистских зверств.

…Стивенсон обсуждал это дело с Беатой Кларсфельд. Она считала, что большинство немцев очень быстро подчинились закону. Именно поэтому суды кишели пронацистски настроенными юристами, в совершенстве владевшими тактикой, подобной той, которая использовалась в процессе по талидомиду. Такие юристы позволяли беглым нацистам вернуться домой или же выйти из подполья, вернуть им расположение со стороны общественности и дать законное право занимать государственные посты. Таким образом открывалась дорога для проникновения в общественное сознание идей, которые прежде считались нацистскими и были официально признаны «ложными». Будучи немкой, Беата чувствовала, что ее народ, в силу своей ментальности, склонен подчиняться суждениям, которые звучат в духе закона.

ЕЩЕ ОДИН БОРМАН

В марте 1972 года Стивенсон летел из Нью-Йорка ночным субботним рейсом компании «Avianca» в столицу Колумбии – Боготу. Там из далекого поселения в джунглях вытащили старика. По национальности, возрасту и внешности он соответствовал описанию Мартина Бормана. Этот факт интересовал Стивенсона меньше, чем регулярная доставка в полицию людей, которых назвали Мартинами Борманами. Казалось, Борман обречен материализоваться в разном обличье до конца времен, как демоны и боги, которых люди придумывали с начала человеческой истории, – они появлялись в независимых друг от друга сообществах. Те, кто вновь придумывал Бормана или же действительно верил в то, что видел его, руководствовались не мотивами жажды славы или мщения: они думали, что действительно обнаружили его. Это же произошло и в случае с Йоханном Эрманом – предполагали, что написание имени Бормана могло измениться. У Стивенсона было ощущение, что он пытается ухватить руками ускользающий туман.

Широкие улицы Боготы блестели, омытые моросящим горным дождем. Тут и там под окнами отеля сидели маленькие люди в пончо. Панораму венчал огромный освещенный крест. По утрам туда отправлялась процессия калек целовать алтарь.

Еще не рассвело, когда зазвонил телефон. Это был Эрнандо Ороско из агентства Рейтер. Он, как и все старательные работники, в личной жизни не обращал внимания на ночные часы, хотя «часы» в его голове сообщали ему томное время в любой точке земного шара. В Лондоне читатели воскресных газет уже пили предобеденное пиво, просматривая репортажи о поимке Бормана в колумбийских джунглях. «Возможно, это действительно так, – сказал Ороско. – Я просто подготовил отчет о том, что мне рассказал генерал из полиции безопасности».

Отдел административной службы тайной полиции арестовал старика в индейском поселении на реке, являвшейся частью границы между Колумбией и Эквадором. Деревушка находилась в нескольких днях пути от города Пасто, но в такую погоду требовалась не одна неделя, чтобы добраться туда от столицы. По воздуху расстояние составляло около пятисот километров через высокогорные извилистые долины. В полицейском самолете, отправлявшемся в Пасто на допрос арестованного старика, нашлось место и для Стивенсона.

Немецкое посольство ожидало получения отпечатков пальцев Бормана из Франкфурта. Оно сделало этот запрос из-за шумихи, поднятой бывшим сторонником Че Гевары. Он издавал влиятельный журнал, именно в нем появились первые новости о случившемся, поэтому полиция и правительство не могли проигнорировать происходящее. По словам Ороско, в Пасто жили в основном немцы, и они подняли кампанию по защите бедного старика, требуя оставить его жить в индейской деревне. Немцы в «Эрихе» были дружелюбны и грубовато-сердечны. «Зачем преследовать бедного старого еврея?», «Правильно, он приехал сюда, чтобы спастись от правосудия», «Зачем охотиться за немецкими изгнанниками? Разве мы мало страдали?». Представитель немецкого посольства дважды изменял версию произошедшего относительно отпечатков пальцев, полиция также не спешила заниматься этим делом. Получилось, будто старик избавился от рисунка на подушечках трех пальцев, включая большой, из-за несчастного случая с огнестрельным оружием. Он соответствовал неподробному описанию Бормана – тот же возраст и так далее, но…

…Стивенсон должен был хоть немного поспать, но Богота находилась на трех тысячах метров над уровнем моря, а эта высота никогда не давала ему нормально уснуть. Он опять вышел на мокрую улицу. Вооруженные солдаты в белых шлемах, стоявшие у дверей, вежливо улыбнулись ему. Центр города притулился среди устрашающих скал, освещаемых только луной, когда она прорывалась сквозь облака. Стивенсона манил клуб «Аргентино» – симпатичный бар с хорошей музыкой. Девушки танцевали в крошечном островке света. Стивенсон нашел свободный уголок и заказал выпить. Посидев там подольше, довольно трудно разобрать, где находишься – в Сайгоне, Каире, Варшаве или Джакарте. Если бы Стивенсон оставался тут достаточно долго, непременно появился бы какой-нибудь человек с интригующей историей.

Вот он. Неизбежный. Вкрадчивый. Слегка угрожающий.

– Не спится? Закурить не хотите?

– Нет, – ответил Стивенсон.

– Не спали в самолете?

– Каком самолете?

– Из Нью-Йорка!

Стивенсон покорно взял предложенную сигарету.

– Привет, Джо! – крикнул незнакомец тучному мужчине, сидящему прямо у островка света, где танцевали девушки.

На этот раз – американец! Большой и довольно помятый. Широкая улыбка и большие руки. Видел Стивенсона в самолете.

– Мы можем чем-либо помочь?

– Что вы имеете в виду?

– Вы же хотите добраться в Пасто, правильно? Я видел, как вы читали новости.

– Спасибо! Думаю, найду, как туда доехать.

– Веселое местечко этот Пасто, да, Гастон?

Первый мужчина кивнул.

– У них там проблемы с партизанами, – продолжал Джо. – Эта страна – сплошные горы и долины. Страна партизан!

– Кардинал Конча Кордоба мог бы много рассказать об этом, – заметил Гастон. – Он лишил духовного сана священника…

– У партизан мало шансов, – прервал его Джо. – Но у них есть несколько верных людей в Пасто. Каждую субботу в гостинице «Эрих» проводится баварская ночь. Варят собственное пиво. Настоящие немцы!

– Вы знаете это место?

– Летаем туда постоянно. У меня собственный самолет. Я мог бы и вас подхватить, если нужно. В любом случае звоните!

Он вручил Стивенсону свою визитку, на которой было написано название нефтяной компании. Стивенсон пообещал позвонить и стал прощаться. Музыка начинала действовать ему на нервы.

Стивенсон бродил по широким улицам. Высокие офисные центры. Большие выставочные павильоны с дорогими машинами. Автомобили в витринах смотрелись памятниками компании «Мерседес». А вокруг, в радиусе полутора километров, люди жили в лачугах!

Стивенсона заинтриговало упоминание о священнике. Он знал, что был один расстриженный священник – Камило, готовившийся возглавить революцию и бежавший в горы. 15 февраля 1966 года власти Колумбии объявили, что отец Камило Торрес убит правительственными войсками, но и потом некоторое время в Колумбии, Уругвае и Венесуэле существовало движение камилизма – в память о католическом мученике.

…Старик выпил местного пива «Клуб Колумбия», когда его задержали. Как заявил местный полковник полиции, в Пасто его привели под предлогом того, что у него просрочено удостоверение личности. Это дало возможность про верить его прошлое. Он родился в Германии в 1899 году, то есть на год раньше официальной даты рождения Бормана. У старика имелся документ. Это измятое удостоверение было выдано в 1952 году на имя Йоханнеса Гартмана. На нем стоял штамп американской организации, занимавшейся беженцами. Старик не понимал причины такого переполоха. Он натянуто улыбнулся, услышав, что его считали евреем. Нет, сказал он, он не еврей. Старик предъявил и другой клочок бумаги, измочаленный и лоснившийся, выданный приграничной полицией в 1926 году, на котором значилось, что он пересек границу Эквадора в качестве иностранного резидента. Он покинул Германию в двадцатые годы, чтобы начать новую жизнь. Германия – место обитания анархистов и головорезов. Он выращивает овощи со своей индейской семьей. Он ничего не знал о нацистах и улыбался извиняющейся улыбкой. В конце концов, он уехал до их появления и мало что читал.

Он не возражал бы, чтобы полиция отослала его в Германию. В джунглях ему одиноко! Он хотел увидеть, что произошло с его страной. Пусть полиция отправит его туда на выходные! Он ухмылялся, проводя языком по беззубым деснам и поглядывая на полицейских, неспешно прогуливавшихся по пыльной улице.

В ту же ночь его доставили обратно в индейскую общину. Он принадлежал секте, членам которой запрещалось дотрагиваться до механизмов и металлических предметов. Они носили вместо обычной одежды, сшитой на механических машинах, картофельные мешки и назвали себя «костельядос» – от словосочетания «картофельный мешок». Дьявола они именовали «камеонета», буквально – «грузовичок». Место, где они жили, называлось «Ормигой» в честь муравья. Символом их религии служил изогнутый крест, но они ничему не поклонялись, ни духам, ни идолам.

– Можно ли отправиться к нему в деревню? – спросил Стивенсон шефа местной полиции.

– Только с разрешением. Нужно вернуться за разрешением в Боготу. А как вы собираетесь возвращаться? Самолеты предназначены для чиновников. Можно попытаться дойти туда по дороге, но это непросто. Вокруг джунгли. Вам придется спасть в гамаке и питаться кашей из бананов и маниоки, от которой, конечно, разболится живот.

На самом деле существовала военная авиаслужба SATENA для обслуживания общин, находившихся на так называемых внутренних территориях, но выбор пассажиров зависел от расположения чиновника. Летя обратно над этим районом, Стивенсон вновь удивлялся крутым склонам гор, глубоким долинам, буйной растительности и думал о том, как трудно перемещаться там пешком.

– Страна разделена на квадраты, – объяснил Стивенсону его колумбийский спутник. – Это сделано в интересах полиции. За вами все время наблюдают.

– Прошу прощения, но…

– Нас обучали немцы, – он ухмыльнулся. – Специальная миссия из Мадрида, возглавляемая гитлеровским экспертом! Это был человек, спасший Муссолини и шурина Франко во время вашей большой войны… Отто Скорцени!

– Он был тут? Когда?

Собеседник Стивенсона почесал в затылке.

– Последний раз года три назад.

Стивенсон начал вспоминать слова Скорцени об использовании авиалайнеров при перевозках секретных грузов в страны, где за взятку можно было стать иммигрантом. Три года назад… Из праздного любопытства он недавно проверил дипломатический корпус Колумбии. Немецким послом оказался Эрнст Людвиг Остерман фон Рот. О его нацистском прошлом имелись следующие данные в личном деле: вступил в партию в 1937 году, партийный билет номер 3 810 743… Представитель национал-социалистической партии на оккупированных территориях Советского Союза.

…Вскоре стало известно, что Германия не одобряет новую «бормановскую» историю. О раздражении местных жителей сообщалось одновременно в нескольких газетах, при этом их выражения походили друг на друга. Все сводилось к тому, что война давно окончена, а журналисты, рывшиеся в этой грязи, работают на руку коммунистам.

Сначала в немецком посольстве пообещали, что отпечатки Бормана прибудут в субботу утренним рейсом из Франкфурта через Мадрид. Спустя два дня посольство заявило, что отпечатков пальцев в личном деле Бормана не оказалось. Конечно же, отпечатки были. Их сняли с Бормана в двадцатые годы, когда он проходил по уголовному делу об убийстве, но это имело место в Лейпциге, а Лейпциг теперь находился на территории ГДР.

Стивенсон отметил единодушие местной прессы. Единственный издатель, начавший полицейское расследование, через месяц был смещен со своего поста в еженедельном журнале «Кромос». Генерал Ордоньес, глава отдела административной службы, сначала очень гордился обнаружением «Бормана». Затем полиция, контролируемая другим министром, провела допрос и Ордоньес за одну ночь изменил свое мнение. Подозреваемого отпустили.

Полковник полиции в штабе Ордоньеса сказал Стивенсону: «Мой коллега отправил подозреваемому поздравительное письмо: «Теперь вы можете танцевать на улицах городов Колумбии и говорить всем, что вы – Мартин Борман. Все будут смеяться, но может быть, угостят вас рюмкой-другой»».

Как раз перед тем, как старика доставили в Пасто, городок наводнили вооруженные сотрудники регулярной полиции. Полиция присутствовала, чтобы устрашать чужаков. Но по отдельности эти люди в стальных шлемах были готовы общаться с приезжими. Стивенсону предложили: «Вот документы, интересные для Вас. Конечно же, можно сделать с них копию! Пор фавор – пожалуйста! смогу принести и сам оригинал».

С документами тут обращались настолько вольно, что было странно, почему старику оказалось нечем заполнить промежуток между 1926 и 1952 годом? В полиции утверждали, что документы 1926 года ему выдали в Эквадоре, а каноэ старика перевернулось, когда он пересекал реку, и все бумаги затонули. Странное объяснение! И странный городок! Перемешаться тут можно было на collectivo – маленьком автобусе («фольксвагене»), но при условии, если удастся его обнаружить. Пройдя мимо кладбища, Стивенсон вышел на бетонированную площадку, которая вызвала воспоминание о шоссе, строительство которого начал Муссолини на Африканском Роге (в Северо-Восточной Африке) и которое через три километра неожиданно заканчивалось в пустыне, словно призрачная мечта о славе.

…После того как Стивенсон уехал вместе с группой следователей, Эрман-Гартман вновь исчез в джунглях. Венский охотник за военными преступниками Симон Визенталь заявил, что подозреваемый являлся марионеткой дезинформационного отдела Братства. Его подставили, чтобы отвлечь внимание от настоящего местонахождения Бормана в Парагвае. Но как тогда расценить медицинский полицейский отчет, в котором утверждалось, что у старика имеются шрамы в тех местах, где могла быть татуировка и прочие отметины, и что уже в старости ему была сделана неуклюжая и явно весьма болезненная попытка обрезания, хотя он не был евреем?

Если старик оказался пешкой в чьей-то игре, его бумаги следовало привести в более удобоваримое состояние. Существовали эксперты СС, которые удивляли своим искусством даже собственных начальников. Вальтер Шелленберг рассказывал, как его позабавило обвинение в том, что он, бригадефюрер СС, глава иностранной разведки, прятался в Америке в самый разгар войны. Тогда американские следователи предъявили ему паспорт, сделанный на имя Шелленберга со всеми необходимыми отметками о прибытии и убытии и фотографией Шелленберга. Он узнал его и объяснил, что паспорт смастерили техники из отдела поддельных документов и подарили ему в шутку на его день рождения в 1943 году.

Этот отдел продолжал подделывать документы и после войны. Шелленберг, превратившийся в злобного изгнанника в великолепном, но обветшалом швейцарском укрытии, вспоминал, как Клаус Барбье избежал возмездия со стороны французов за преступления гестапо. Он взял имя Мертенс и потом присоединился к ODESSA, которая имела крупную группу по подделке документов в аугсбургском лагере военнопленных. «Они отправились через Атлантику, чтобы научить этих латиноамериканцев быть хорошими антикоммунистами, – язвительно заявил Шелленберг. – Есть место, где возможно создать целое нацистское государство, и этого никто не заметит. Конечно, у такого предприятия есть свои недостатки. Цель возрождения нацизма – распространить его как евангелие, и поэтому нет смысла прятать четвертый рейх в джунглях. Но с этого можно начать, – сухо добавил он. – Латинская Америка – это шестая часть суши. Я много занимался ее изучением!»

…Тайная база дозаправки немецких подводных лодок во время войны находилась в Колумбии, на меленьком островке Карибского моря. Она располагалась в поразительной близости от важных морских маршрутов союзников. В 1970-е годы на этот остров – Сан-Андрес – летал из Майами самолет западногерманской дочерней фирмы «Люфтганзы» – Condor Flugdienst GmbH. Стивенсон заглянул туда однажды по пути на Бермудские острова, где ему предстояло обсудить последние новости о Бормане с друзьями из союзной разведки и сэром Уильямом Стивенсоном. Не оставалось сомнений, что немцы досконально знали эти воды и продолжали бывать там и после войны. Дальше на север один из небольших бермудских островков делили британская и американская военно-морская разведки. Значительные технические ресурсы и хорошо подготовленные специалисты позволяли наблюдать за нацистскими операциями на достаточно высоком уровне.

Тут все было как в старые времена. Несколько лет назад сотрудник сэра У. Стивенсона, занимавшийся Латинской Америкой, – Питер Дуайер, помог Стивенсону связаться с убийцей главного врага Сталина – Льва Троцкого. Эта история имеет значение и для нашего времени: существуют такие же вопросы по поводу документов, способов добраться до Латинской Америки и целенаправленной охоты за альтернативным лидером движения, те же идеологические и международные устремления. Известно, что в юности Геббельс бросал монетку: орел – буду нацистом, решка – пойду в коммунисты. Поддельный канадский паспорт убийцы Троцкого похож на тот, который использовал сторонник нацистов – беглый граф де Бернонвиль. Канадские паспорта были в чести у международных наемных убийц, а суверенитет Канады не препятствовал деятельности специалистов по подделке. Они работали с паспортами, взятыми у канадцев, погибших в испанской Гражданской войне. Чтобы узнать настоящее имя убийцы Троцкого, пришлось дать взятку известному мексиканскому министру. В итоге высветилась блестящая работа советских агентов в Латинской Америке. После той истории ничто уже не покажется фантастикой.

…Основным преимуществом Бормана было то впечатление бычьей крестьянской туповатости, которое он производил на окружающих. Он с огромным огорчением узнал, что ирландские фермеры вынудили Скорцени продать его поместье. Борман считал себя крестьянином, и если бы новички захватили власть в Братстве и отобрали бы его богатство, или же если он не смог бы находиться в крупных населенных центрах, то он мог бы спокойно вернуться к простой жизни крестьянина.

Стивенсон полагал, что Эрман-Гартман мог быть Борманом по ряду причин. Сгорбленный старик из джунглей произвел на него впечатление бесконечно хитрого. Через несколько месяцев после того, как шумиха приутихла, он будто дематериализовался. Он попросту исчез. Сэр У. Стивенсон настаивал, чтобы дело не закрывали. Его коллеги в Вашингтоне и Лондоне соглашались с ним, но только на словах.