Текст книги "Жан Жорес"

Автор книги: Николай Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Несмотря на отпускное время, столица полна народу и суеты. Много военных. Полиция разгоняет демонстрации пацифистов и срывает социалистические плакаты. Начался штурм магазинов. Быстро расхватываются консервы. Вспоминают, что в 1870 году в Париже ели крыс.

На Восточном вокзале, развернув газету, Жорес узнает о мобилизации 23 русских дивизий. Он отправляется в «Юманите», беседует со своими сотрудниками, просит немедленно передавать ему все сообщения агентства Гавас. Особенно из Англии и Германии. Потом идет в Бурбонский дворец. В кулуарах полно депутатов. О войне говорят как об уже совершившемся факте. Жоресу передают слова Делькассе: «Победа обеспечена. Когда я был в России, они мне все показали. Я изучил все их стратегические железные дороги. Концентрация войск будет быстрой, через месяц или шесть недель русские будут в Берлине».

– Какое легкомыслие! – восклицает Жорес.

Только в восемь вечера делегация социалистов во главе с Жоресом попала к премьер-министру Вивиани. До этого у него был германский посол. Жорес говорит о своих опасениях в связи с военными мероприятиями французских властей; не могут ли они дать предлог Германии для нападения? Он требует объяснить, что делает правительство для предотвращения войны. Вивиани отвечает мягко, терпеливо. Он рассказывает о лихорадочной военной активности за Рейном, о том, что нельзя обойтись без некоторых предосторожностей. Чтобы Жорес убедился в миролюбии Франции, Вивиани конфиденциально информирует его о том, что французским войскам дан приказ не подходить к границам ближе чем на десять километров. В Париже делается все, чтобы избежать войны: он просит не затруднять положение правительства, и без того крайне сложное…

Потом Жорес отправляется в «Юманите» и перечитывает все газеты. Там, где мелькает его имя, он не останавливается: угрозы, оскорбления, угрозы…

Жорес откладывает газеты и на чистом листе пишет заголовок статьи: «Хладнокровие». Он все еще надеется. Возможность мирного урегулирования пока не исключена. Он указывает на необходимость посредничества Англии. Это отвечает глубочайшему стремлению народов. Главное сейчас – не терять голову, сохранять хладнокровие, ибо возбуждение и паника опаснее всего.

«Те, кто полагает, – пишет Жорес, – что дипломатический кризис может и должен разрешиться не сегодня завтра, глубоко ошибаются. Как в современной войне сражения, развиваясь на фронте огромной протяженности, длятся по семь и восемь дней подряд, так и дипломатические битвы, приводя в действие всю Европу, весь огромный и разветвленный аппарат могущественнейших держав, неизбежно растягиваются на несколько недель».

Он все еще надеется и советует подождать. Немедленные международные действия пролетариата, как он убедился в Брюсселе, Интернационал организовать не способен. Французские социалисты расколоты и парализованы сомнениями. На что же он все-таки надеется? В конце статьи Жорес отвечает на этот вопрос:

«Опасность велика, но она не непреодолима, если мы сохраним ясность мысли, твердость воли, если сумеем проявить и героическое терпение, и героизм в борьбе. Ясное сознание долга дает нам силы его выполнить.

Все социалисты, состоящие в федерации Сены, должны явиться в воскресенье 2 августа утром в зал «Ваграм» на собрание, посвященное международному положению и действиям, которых ждет от нас Интернационал. Такие собрания не позволят ни на минуту ослабнуть воле я мысли пролетариата и подготовят ту мощную – я уверен – демонстрацию, которая должна предшествовать открытию конгресса Интернационала, Самое главное – непрерывно действовать, настойчиво будить мысль и сознание рабочих масс, В этом наш истинный оплот. В этом и только в этом гарантия будущего».

Номер «Юманите» с этой статьей выходит 31 июля. Тревога в Париже все сильнее. В 11 часов утра Жорес отправляется в Бурбонский дворец. Депутаты-социалисты снова совещаются, обсуждая последние новости. Каждое сообщение пока содержит в себе загадку, полно страшной неизвестности.

Потом Жорес снова отправляется к Вивиани. Но премьер ведет переговоры с германским послом. Представитель Вильгельма II требует, чтобы в случае войны России с Германией Франция оставалась нейтральной. Вивиани дает уклончивый ответ. Немец заявляет, что французское правительство еще имеет в своем распоряжении 18 часов для размышлений.

А Жорес, сопровождаемый Кашеном, Самба, Браком, Лонге, Реноделем, Бедусом, Рапопортом, отправляется на Кэ д'Орсе, в министерство иностранных дел. Их принимает заместитель министра Абель Ферри, племянник Жюля Ферри, рядом с которым Жорес когда-то начинал свою политическую деятельность. Жорес резко требует подробных разъяснений позиции правительства. Он хочет знать все.

Ферри пространно рассказывает о противоречивой, крайне сложной обстановке, в которой так трудно сохранить мир, хотя правительство пытается сделать все.

– Ах, господин Жорес, – говорит Ферри, – как жаль, что вас нет среди нас, чтобы помочь нам советами. А что думаете делать вы, что будет делать социалистическая партия, если обстановка будет еще более грозной?

– Мы будем продолжать нашу кампанию против войны, – твердо заявляет Жорес.

– Но вас убьют на первом же углу. Вы хотите самого худшего…

– Худшее – это война! Мы разоблачим вас, легкомысленных министров, даже если бы нас за это расстреляли.

Выходя от Ферри, Жорес бросает своим спутникам:

– Все кончено!

Вместе с Реноделем и Лонге он берет такси и отправляется в «Юманите».

– Сегодня ночью я напишу статью, в которой разоблачу всех виновников готовящегося наступления. Я должен выступить, как некогда Золя. Это будет новое «Я обвиняю».

Кто-то напоминает, что пора бы пойти пообедать. Обычно Жорес и его сотрудники посещают скромное кафе «Круассан», рядом с редакцией. Но Лонге, обеспокоенный разговором с Ферри, предлагает пойти в другое место, например, в «Кок д'ор». Вокруг «Круассан» в последние дни бродят какие-то подозрительные молодчики из «Аксьон франсез».

– Нет, нет, – возражает Жорес, – в «Круассан» мы у себя, это наше место…

В кафе, как обычно, усаживаются у окна налево от входа. Здесь почти все сотрудники «Юманите». Жорес сидит между Ландрье и Реноделем на клеенчатом диване, спиной к открытому окну. Стоит июльская жара. Занавеска медленно колышется за самой спиной Жореса. Все едят, перебрасываясь короткими замечаниями. Часов в восемь в кафе появляется один из сотрудников редакции с последними телеграммами из Лондона. Он показывает их Жоресу…

Г-н Дюбуа, старый швейцар «Юманите», сидел, как обычно, у входа в редакцию и рассматривал прохожих. Вдруг какой-то молодой человек спросил его: в редакции ли г-н Жорес? Дюбуа ответил, что сейчас в редакции нет никого. Поблагодарив, молодой человек направился к кафе «Круассан». Он приехал в Париж 28 июля из Реймса и несколько дней бродил здесь. Его звали Рауль Вилен. Этот 29-летний неудачник не сумел ничему научиться и работать. Он жил на 150 франков, которые ему давал отец, мелкий служащий. Но в последние годы у него завелись деньги, и он даже смог совершить путешествие в Англию, Германию, Грецию и Турцию. Теперь у него были друзья, все пылкие патриоты. Он давно уже посещал их собрания, неизменно кончавшиеся криками: «Смерть Жоресу, да здравствует родина!» Виден с радостью узнал о надвигавшейся войне. Здесь-то он сможет отличиться. Не надо даже отправляться на фронт. Самого заклятого врага Франции, немецкого шпиона Жореса можно уничтожить в самом Париже. Ему дали револьвер, и вот уже несколько дней он выслеживал вождя социалистов. Это было легко, ибо Жореса знал каждый и он, не боясь ничего, ни от кого не скрывался, Вилен шел к «Круассан»; ведь именно здесь часто бывают Жорес и его помощники.

Между тем обед группы социалистов продолжался. К столу Жореса подошел молодой журналист из газеты «Бонне Руж» Рене Долье, Он показал Жоресу цветную фотографию своей маленькой дочки. Жорес взял ее в руки, разглядывая снимок. Выражение тоскливой озабоченности на его лице сменилось доброй улыбкой. Вдруг занавеска за спиной Жореса раздвинулась и с улицы в кафе протянулась рука с револьвером, направленным прямо в находившуюся в полуметре голову Жореса. Прогремел выстрел, за ним второй. Жорес медленно, как будто он вдруг задремал, повалился на бок.

Крики, суматоха, беготня, звон посуды сменились мертвой тишиной. Друзья подняли Жореса и положили на сдвинутые столы. Появился врач, и через минуту его лицо сказало все. Тишину разорвал пронзительный женский крик:

– Жорес убит!

* * *

1 августа 1914 года французы в оцепенении читали расклеенные на стенах воззвания правительства: одно об убийстве Жореса, другое о всеобщей мобилизации, о войне. Каждый честный человек воспринимал их как нечто единое: эти два трагических события в сознании многих миллионов слились в одну катастрофу. Так оно и было, в сущности.

Жорес погиб, а предотвратить войну ему не удалось. Потерпела крах и возглавлявшаяся им социалистическая партия. Ее руководители с каким-то едва скрытым облегчением теперь немедленно капитулировали перед своей буржуазией и согласились на «священное единение» с ней, ради защиты отечества, естественно. Над гробом Жореса они клялись, что делают это во имя его идеалов. Ведь он уже ничего не мог им сказать… Человек, воплощавший совесть и надежды трудовой Франции, погиб, ибо, как говорил Ромен Роллан, для его добродетели не оставалось места на земле в наступавшую лихорадочную эпоху.

Какая горькая ирония истории! Не пройдет и месяца со дня убийства Жореса, а Жюль Гэд, так долго и упорно яростно разоблачавший сотрудничество Жореса с левобуржуазными партиями и их лидерами, станет министром далеко не левого буржуазного кабинета и перечеркнет все свои ультрареволюционные прежние высказывания!

Столь близкий к нравственному идеалу беспредельной честности, Жорес не раз заблуждался в своей жизни. Он признавал это: «Я не клевещу до такой степени сам па себя, чтобы претендовать на то, что жизнь ничему меня не научила».

И все же он занял исключительное место в истории Франции, в истории освободительного движения пролетариата. Ключ к пониманию и справедливой оценке личности великого трибуна дал Ленин, который писал, что для этого надо «строго отделить субъективные мотивы и объективные исторические условия». Субъективные мотивы его действий всегда безупречно искренни и благородны, но объективные условия иногда их не оправдывали. Он не обладал действительно научным мировоззрением. Его выдающийся ум стремился соединить марксизм и традиционные французские социалистические я демократические идеи с их бесспорными достоинствами и очевидными слабостями. Но вопреки этому он сумел многое сделать для французского и международного социалистического движения. Благодаря поразительной интуиции он верно предвидел будущее. Он предугадал, например, грядущую роль русской революции, угрозу мировой гегемонии Соединенных Штатов, опасность возникновения фашизма, методы борьбы с ним объединенных сил рабочего класса и всех демократов. Родившаяся в 1920 году Французская коммунистическая партия, в своем учредительном манифесте заявила, что она стремится стать партией, достойной Жореса, И спустя много лет лидер этой партии Жак Дюкло, выступая с трибуны французского парламента, которую некогда украшал своим дивным красноречием Жорес, заявлял;

– В борьбе, которую мы ведем, мы выступаем под знаменем Жореса!

Народы всего мира, развернув после второй мировой войны движение в защиту мира, действовали в духе его идей. Присутствуя на различных конгрессах или конференциях мира, многие французы вспоминали: а ведь все это уже говорил Жорес.

Главные мысли великого французского социалиста по только пережили его самого, но как бы обрели вторую жизнь. И они оказались более верными в новых исторических условиях. Идеи борьбы за мир, выдвинутая им с такой силой, носила тогда налет утопического пацифизма. Но она стала абсолютно реальной и жизненно необходимой в эпоху угрозы атомной войны. Тактика единого фронта с буржуазно-демократическими силами порой вела Жореса к ошибкам. Но спустя несколько десятков лет она позволила французским коммунистам добиваться многого в годы Народного фронта, в период Сопротивления и в послевоенную эпоху.

Жорес избежал столь обычной участи многих политических знаменитостей, слава которых меркнет с каждым новым днем, отделяющим от нас дату его смерти. Личность Жореса, напротив, вызывает все больший интерес. Непрерывно в разных странах выходят книги о Жоресе. В каждой из них – попытка изобразить исполинскую и столь живописную фигуру Жореса, создать его портрет, как бы меняющий свои черты в разные годы. Часто у многих возникает странное на первый взгляд искушение попытаться выяснить: а как бы Жорес прошел критический период II Интернационала, вызванный началом мировой войны, период, окончившийся плачевно для большинства лидеров западноевропейского социалистического движения? Пожалуй, наиболее интересный ответ на этот вопрос дает А.В. Луначарский, много раз слушавший Жореса, близко наблюдавший его на конгрессах Интернационала, в которых он участвовал вместе с Лениным. Вот что пишет Луначарский в воспоминаниях о Жоресе:

«Жорес развертывался, как мощный дуб. Корни его все глубже уходили во французскую землю, рабочую и крестьянскую. Голову свою он поднял над всеми другими политиками Франции. Обаяние его было колоссально. Надо сказать, что он рос все время как революционер, Конечно, было бы преувеличением сказать, что к объявлению войны мы имели бы в Жоресе человека, совершенно подготовленного к роли революционного лидера французских и вообще западноевропейских рабочих, к роли партнера нашего великого Ленина. Может быть, это и не так, но буржуазия правильно опасалась, что этот человек с гигантским ораторским талантом, огромным, полным всяких ухищрений и шахматных ходов политическим умом, человек, полюбившийся массе, может стать во время войны чрезвычайно опасным… Лично я питаю уверенность, что если не сразу, то постепенно, по мере развертывания ужасов войны, Жорес должен был прийти к каким-то чрезвычайно левым, радикальным позициям, и, может быть, когда тигр Клемансо ваял в свои когти французское трехцветное знамя, будь жив Жорес, его могучая рука подняла бы над Европой красное знамя… Буржуазия чувствовала в нем возможного организатора смертельной для нее позиции в разгар войны, и рукою мерзавца с предустанавливающей фамилией Вилен (гадкий) она разбила револьверной пулей великолепную голову Жореса, одну из самых великолепных голов, какие знало человечество за последнее время, голову, словно носившую в себе солнце и радуги, пожары и фейерверки, пламенные краски, которыми он умел, на радость пролетариату, одевать свою тонкую, с отменной хитростью рассчитанную политику, все время росшую влево, навстречу нам, не теряя ни своих красивых одежд, ни сложного стального каркаса, который умел так искусно строить маэстро политических шахмат – Жорес. Он сошел в могилу как великий социалистический трибун».

Когда буржуазный суд оправдал убийцу Жореса – Вилена, 300 тысяч французских рабочих вышли на демонстрацию в честь своего вождя, протестуя против чудовищного решения. Буржуазия Франции была вынуждена в конце концов посчитаться с всенародной любовью к Жоресу и согласиться на то, чтобы в 1924 году горняки Кармо, одетые в свою подземную шахтерскую спецовку, внесли прах Жореса в Пантеон – усыпальницу величайших людей Франции. Там и покоится по праву Жорес рядом с останками таких гениев, как Вольтер и Руссо… Более чем за семь десятков лет, которые прошли после трагической гибели Жореса, о нем написано очень много. Но было бы ошибкой полагать, что обилие книг о Жоресе, выходящих в разных странах, облегчает задачу его жизнеописания. Многие из них, пожалуй, делают ее решение еще более трудным. Вокруг Жореса не утихает идеологическая борьба, в которой сталкиваются порой самые противоположные оценки его роли.

Еще при жизни Жореса буржуазные современники объявляли его яростным революционером-разрушителем, тогда как крайне левые социалисты считали его лишь вульгарным буржуазным демократом. Среди миллионов французов он заслужил репутацию великого патриота, а шовинисты кричали, что он германский агент. Революционные социалисты во главе с Жюлем Гэдом считали его реформистом и министериалистом, а сами министериалисты обвиняли Жореса в капитуляции перед гэдистами…

Буржуазные философы различных идеалистических школ ставят в вину Жоресу грубый материализм, а материалисты рассматривают его как идеалиста-эклектика. Католические авторы считают, что Жорес был опасным врагом церкви, а некоторые социалисты осуждают его за уступки клерикализму. Исторические сочинения Жореса одним дали повод видеть в нем апологета робеспьеровского террора, а другим – считать его представителем либерального направления в исторической науке…

Эти споры сами по себе – свидетельство жизненности его идей, его борьбы, его личности. В центре политических битв он остается, естественно, прежде всего во Франции. Время от времени, особенно в связи с юбилейными датами, вспыхивают новые дискуссии о Жоресе. Так было, например, когда отмечалось 80-летие основания газеты «Юманите», ныне органа компартии. Как раз тогда вышла в свет новая большая биография «Великий Жорес» Макса Галло, крупного историка и писателя, одного из активных деятелей Социалистической партии Франции. Это яркая, интересная, хотя и спорная книга.

Она написана не просто ради неиссякающего интереса читателей к легендарной личности. «Кому принадлежит Жорес?» – спрашивает автор в самом начале книги. Спрашивает потому, что Социалистическая партия Франции после четырех лет пребывания у власти изрядно подмочила свою репутацию. Ее съезд в конце 1985 года завершился без обычного с времен Жореса пения «Интернационала». Партия отказалась и от многого другого, от остатков марксизма, а фактически и от социализма.

Книга Макса Галло служит попыткой хотя бы косвенно доказать, что такая линия партии соответствует духу Жореса. Поэтому из биографии трибуна исчезает кое-что существенное, то, в чем он был революционером, в чем сближался с Марксом… М. Галло стремится доказать, что, хотя французские коммунисты на каждом номере своей газеты «Юманите» по-прежнему печатают: «Основатель Жан Жорес», между ними и «мыслью Жореса – огромная пропасть». Коммунисты, естественно, отвечают на это напоминанием об исторических фактах, доказывающих, что они верны наследию Жореса. «Что касается нашей партии, – писала «Юманите» в марте 1985 года, – то мы слишком уважаем историю, чтобы утверждать, что Жорес был бы с нами. Мы скажем проще: сегодня мы вместе с Жоресом».

Конечно, не только коммунисты претендуют на наследие Жореса. Когда в 1981 году представитель Социалистической партии Франсуа Миттеран победил на президентских выборах, он посетил Пантеон и положил красную розу на саркофаг с останками Жореса. Однако только история скажет последнее слово и назовет достойных продолжателей слова и дела великого трибуна.

Это всего лишь отдельные эпизоды борьбы вокруг наследия Жореса, борьбы за его идеи и против них. Ведь наследники тех, кто направил руку убийцы Жореса, живут и действуют. Несколько лет назад был взорван один из памятников Жоресу… Но друзей у него неизмеримо больше, чем врагов. Это – все те, кто борется против войны, которая угрожает миру, «как нависшая в небе туча таит в себе грозу». Эти слова Жореса из его знаменитого изречения и сейчас сохраняют свою мобилизующую силу. Их актуальность стала даже более грозной, чем в то время, когда за мир пламенно и страстно боролся сам Жорес. Так он продолжает жить во всей своей сложности и величии.

Хорошо известно, что в конечном счете величие исторического героя измеряется количеством людей, надежды и стремления которых он выражал и которые доверчиво следовали за ним. Именно в этом – тайна неослабевающего обаяния личности великого трибуна. Ведь широта мировоззрения Жореса, его страсть к синтезу, к единству, к объединению людей, принципов, идей вокруг благородной цели проявились не только в борьбе с войной как величайшим, но не единственным: несчастьем человечества. Цивилизации, созданной тысячелетними усилиями людей, угрожает ныне смертельно опасный кризис из-за обострения многих других общечеловеческих или, как говорят сейчас, глобальных проблем. Поэтому так актуален социалистический путь спасения, развития я совершенствования этой цивилизации, с гениальной интуицией намеченный Жоресом.

Надо откровенно признать, что в этой книге недостает многого, без чего трудно понять Жореса до конца. Жанр биографии, к тому же ограниченной объемом книги, не дал автору возможности рассказать о всех сторонах его необычайно богатой интеллектуальной деятельности. Пришлось обойтись беглым упоминанием о том, что, возможно, важнее и существеннее конкретных событий жизни Жореса. А ведь в конце концов не эти события, как бы ни драматичны и интересны они были сами по себе, а духовное, идейное наследие оказалось гораздо важнее для будущего, то есть для нашего времени я наверняка для грядущих поколений.

Магия слов Жореса, благородство его чувств, возвышенность мыслей великолепно выражали требования рабочих. Сначала он – рупор шахтеров Кармо, затем – выразитель интересов всего французского пролетариата, а после этого объединитель рабочего класса всей Европы перед страшным призраком войны. Но Жорес понял уже тогда, что пролетариат во Франции, как и в других странах, не составляет и не будет составлять большинства нации. Сейчас это верно в еще большей степени, ибо резко возросли количество и роль людей умственного труда. Жорес чувствовал это, с одинаковым успехом обращаясь не только к рабочим, но и к интеллигенции. Он вдохновлял ее идеей общечеловеческой миссии социализма. Он не хотел, чтобы социализм ограничился преобразованиями в экономике, социальных отношениях и в политике.

«Я не согласен с Марксом в том, – говорил Жорес, – что религиозные, политические и моральные концепции являются простым отражением экономических процессов».

Это было недоразумение, ибо Жорес отвергал не Маркса, а примитивно-догматическую версию марксизма Гэда и Лафарга, по поводу которой сам Маркс говорил, что в таком случае он не марксист… Для Маркса, так же как и для Жореса, основная миссия социализма состоит в создании новой цивилизации, неизмеримо более человечной, основанной на старых ценностях, унаследованных от разных прошлых эпох, и на новых, созданных освободительным движением пролетариата. Для Жореса была неприемлема культура, вышедшая только из одного пролетарского класса. Новая цивилизация должна вобрать в себя достижения культуры всех времен и всех классов. Разве можно отвергать культуру Древней Греции или Рима, поскольку это была культура рабовладельцев? Или культуру Ренессанса, то есть культуру подымавшейся буржуазии? Культуру лучших представителей дворянства, господствующего класса феодального общества? Все богатства, накопленные человечеством, – законное наследие цивилизации будущего, цивилизации подлинно человеческой.

«Человек, личность – высшая цель социалистического движения, – говорил Жорес. – Оно стремится разрушить все системы идей и все социальные системы, которые препятствуют развитию личности… Человеческая личность – мера всех вещей, родины, семьи, собственности, человечества, даже бога. Вот в чем социализм!»

Как это напоминает нам, русским, о гуманистических исканиях Пушкина, Белинского, Достоевского, Толстого, о мечтах лучших героев Чехова… Что это, совпадение? Нет, это, пожалуй, прямое влияние! Уже упоминалось, что к марксизму Жорес пошел под воздействием Люсьена Герра, работавшего в библиотеке Эколь Нормаль А Люсьен Герр был горячим поклонником русского революционера и мыслителя Петра Лаврова, долго жившего во Франции. Принимая учение Маркса, Лавров стремился развивать его философию истории тем, что он называл антропологизмом, приоритетом личности и ее развития в социализме. Жорес знал Петра Лаврова и очень высоко ценил его идеи. Не отсюда ли также и особый интерес Жореса к России?

Жорес – самая крупная фигура французского социализма. Сейчас резонанс его мыслей звучит все громче, хотя эхо звуков его голоса, его легендарного красноречия давным-давно замолкло. Утраченные иллюзии – таков грустный итог многих идейных течений, общественных движений, политических событий, социальных экспериментов, революций XIX–XX веков. Сколько их искренне вдохновлялось утопией, оказавшейся самообманом или мистификацией! Сколько усилий, надежд, героизма завершилось напрасными жертвами и горьким разочарованием! Величие Жореса, его уникальность в том и состоит, что многие его идеи, выглядевшие наивными иллюзиями, оказались спустя десятки лет после того, как молчание смерти сомкнуло его красноречивые уста, прозорливыми, мудрыми ответами на запросы и нужды новых поколений. Это произошло главным образом потому, что вся жизнь, все дела, весь он сам был пронизан искренней, беспредельной любовью к людям… Вот почему духовное наследие Жореса, назидательный пример его подвижнической жизни – бесценное, целебное лекарство для веек обескураженных, даже отпаявшихся людей нашего времени. Он верил в грядущее счастье человечества, он всегда был оптимистом, воплощавшим не только сложность и тяжесть, но главным образом – радость жизни.

В этой книге сделана попытка справедливо распределить свет и тени на портрете Жореса. Но если его образ покажется читателю идеализированным, то автор надеется, что извинением для него может послужить лишь его искренняя любовь к своему герою. Если же порицание тех или иных поступков Жореса будет выглядеть слишком суровым, то лишь потому, что автор стремился быть предельно объективным.