Текст книги "Бойцы Сопротивления"

Автор книги: Николай Пронин

Соавторы: Джузеппе Фьюмара,Сергей Гладкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Он отличался высокой принципиальностью, чувством долга и сильно развитой способностью быть честным и справедливым при любых обстоятельствах. Он никогда не старался показать лишний раз свои способности и делал это лишь в случаях крайней необходимости, что выходило у него с чрезвычайной простотой и естественностью.

Мне приходилось быть предметом его особой заботы, он никогда не оставлял меня одного в случае опасности, стремился идти вперед, чтобы опасность принять на себя. И гибель его тоже была своего рода доказательством его отличных качеств – храброго бойца и верного друга.

Кроме русских и Мика, для участия в операции я выбрал еще Барбирона, высокого и крепкого шатена с веселым и общительным характером, двадцатилетнего Альдо – пламенного антифашиста, которому мы доверяли наиболее опасные поручения (к сожалению, он погиб в одной из стычек с карательным немецким отрядом), доброго, чуткого и горячего парня Тео – одного из немногих, кому было около тридцати, во взгляде которого легко было угадать его волю. Роста он был невысокого, с черными как смоль волосами, высоким лбом, почти сросшимися бровями и густой щеткой усов – он также был убит за несколько дней до освобождения страны. Вызвал я и Далле Донне – одного из наиболее сообразительных ребят в этой группе и, кстати, наиболее образованного из всех, – великолепное сложение да и высокий рост делали его заметным. Он был светлым шатеном со смуглым цветом лица. (Он так же, как и многие другие товарищи, позже был повешен нацистами).

В эту группу были включены: Марат – самый высокий и самый ловкий боец (он участвовал в многочисленных операциях в одном из отрядов группировки Эмилия – Романия, его необычная сообразительность, а также большой боевой опыт обусловили участие и в нашей операции); Эрмес – парень довольно высокого роста, прошел такую же суровую школу партизанской войны, как и Марат, впоследствии ему было доверено командование группой бригады «Грамши»; и, наконец, с нами был парнишка по имени Тим – ему было меньше девятнадцати. Необычайно подвижный и ловкий, он пролезал в самые узкие щели между скалами и мог взбираться на почти отвесные кряжи.

Все советские парни моей бригады вошли в группу для исполнения наиболее важной части операции по освобождению заключенных в тюрьме Бальденич.

Хотя для нас, итальянцев, они и были представителями мало известного нам народа, но они имели такие прекрасные личные качества, что доверить им важное и опасное дело можно было без колебаний.

Вспоминаю о появлении у нас Алексея, которого мы все звали просто Алешкой {49}49
  Фамилия Алешки пока неизвестна


[Закрыть]. Он добрался к нам из лагеря пленных в горы, с огромным трудом передвигая разбитые в кровь и опухшие ноги. У нас не было ни врача, ни лекарств, он понимал это. Был Алешка совершенно беспомощным и только показывал жестами, насколько ему тяжело. Я потерял его из виду и только вечером, а вернее, ближе к ночи увидел его, сидящего на корточках у скалы. Он пытался выдавить два гнойника, образовавшихся у него на ногах у паха. Я дал ему лезвие бритвы. Вечером он сам вскрыл себе нарывы на ногах, что, конечно, было мучительно.

О Тимофее {50}50
  Имеется в виду Тимофей Доценко.


[Закрыть] следует сказать, что у него была великолепно развита интуиция и отличная подготовка в ведении партизанской войны. Он был проворен и ловок.

Вспоминаются его прекрасные светло-русые волосы. Во время одного из отступлений наш отряд отходил с большими трудностями. Непрерывно строча из автоматов, он перебегал от камня к камню, от куста к кусту, от одного дерева к другому. Сейчас это кажется почти невероятным. Он сумел сбить немцев с толку, и они отказались от преследования, боясь западни.

Бортников Иван отличался своим поистине гигантским, почти двухметровым ростом. Лицо его очень напоминало лицо киргиза, но я не знаю, были ли у него родственники этой национальности.

Благодаря своей природной памяти и сообразительности Бортников был первым среди русских, кто научился правильно говорить на нашем языке и даже ухитрялся принимать участие в политических дискуссиях. Стоит сказать, что у него были и незаурядные организаторские способности.

Раздобыть для него обувь нужного размера было делом очень нелегким, поэтому вначале ему редко приходилось участвовать в операциях, а иногда он воевал буквально босиком и добирался до нашей базы с разбитыми в кровь ногами. Мне часто приходилось пользоваться его необычайной силой для переноски продуктов из Эрто.

Среди этих ребят Миша {51}51
  Фамилия Миши также неизвестна.


[Закрыть] также обращал на себя внимание. Однажды в Босконе он доказал свою великолепную меткость стрельбы, уложив часового, стоявшего на высокой стене.

Можно оказать, что Орлов стрелял не хуже Миши, но проявилось это несколько неожиданным образом. Нам удалось найти неведомо как попавший в наши края русский ручной пулемет с двумя ножками, который, насколько я помню, русские называли «Дегтярев». Пользуясь этим оружием, Орлов ухитрялся поражать цель как одиночными выстрелами, так и короткими очередями.

Как-то раз, демонстрируя возможности своего «Дегтярева», он не пожалел впустую выпустить два патрона и вдребезги разнес две бутылки с расстояния пятьдесят метров. Этот пулемет был настолько ему дорог, что он с ним никогда не расставался, стрелял же из него крайне редко, лишь тогда, когда совершенно не сомневался, что пуля дойдет до цели. Не забросил он его и тогда, когда запас патронов для его любимца совсем иссяк и в магазине оставалось только на два выстрела, то есть когда оружие, в сущности, стало совершенно бесполезным.

В дозоре Орлов обычно замыкал шествие, держа на плече свою «драгоценность».

О Василии {52}52
  Василий Трифонов.


[Закрыть]. Это был чрезвычайно серьезный парень, даже несколько угрюмый. У него было необычайно острое зрение, которое нам много раз служило свою добрую службу. Он имел также значительный опыт партизанской войны. Делал Василий все спокойно и вдумчиво. Такие качества, как спокойствие и уверенность, пригодились ему и в будущем, когда ему доверили командование батальоном Кирова (в первые дни создания батальона им командовал Бьянки). В его батальон вошли все русские, первоначально рассеянные по разным отрядам провинции Тривенето…

* * *

…Послышались обычные оклики: «Стой, кто идет». «Смерть фашизму!», «Свобода народу!». Наконец Де Люка, Нино и его сестра пришли, их с восторгом встречают все присутствующие, хотя радость эта вызвана не только их приходом, но и содержанием вещевых мешков, висящих у них за плечами.

Принесли ужин. Полуодетые, в мундирах и другой одежде, лежавшие по всем углам партизаны вдруг (поднимаются и набрасываются на еду. Из рук в руки (начинает переходить единственная бутылка виноградной водки.

Все шумнее становится в помещении, все оживленнее лица, крепче шутки партизан. Одна бутылка на тридцать ртов – это не больше одного-двух глотков на каждого, но этого оказалось достаточно, чтобы поднять настроение.

Мы с Де Люка отошли переговорить с Лино Пьяцца, который был послан накануне провести наблюдение за тюрьмой. Он рассказал, что в указанном месте действительно видел парня с девушкой, но что ни Нази, ни грузовиков, которые тот должен был достать, он не заметил. Это сообщение встревожило меня. Лино узнал также, что в тот вечер, когда Мило был вынесен приговор, охрана тюрьмы была усилена немцами, но уже на следующий день все опять было обычным.

Де Люка поинтересовался, как у нас идут приготовления, и, мне кажется, я немного покривил душой, сказав, что мы уже давно его ждем для принятия окончательного решения.

– Итак, Карло, план остается неизменным? – спросил он меня со своим характерным для провинции Эмилия выговором, – Нет смысла ничего менять?

– Да! – твердо ответил я.

– Ну как, вы разобрали мундиры то размерам? – задал он вопрос снова с легким оттенком иронии.

– Как видишь, все одеты с иголочки, и, кажется, с этим вопросом разобрались.

– Ну вот и великолепно.

– Теперь остается ждать совсем немного, пусть едят спокойно. Вчера вечером в тюрьму привезли еще семнадцать товарищей и с рассвета уже начали их пытать.

– Надеюсь, что этим вечером мы несколько изменим их положение.

– Надо постараться.

– Все же подумай, какому риску мы подвергаем сразу столько товарищей!

В это время меня окликнули:

– Эй, Карло, не выпьешь с нами глоток? – Тео протянул мне бутылку с остатками виноградной водки – граппы.

– Что, все уже выпили, кому хотелось?.. А русские?

– Кое-кто из них выпил, ну а из наших-то никто не отказался.

– Что же вы, ребята, даже не попробуете, что у нас выпивают, до победы уже недалеко, вернетесь домой, в Россию и прости-прощай граппа.

– Там у нас своей водки хватает, русской.

– Что ж, как хотите! А теперь к делу. Пикаино, ты готов?

– Готов! – отвечает Пикаино. Его дело окончательно подогнать обмундирование.

Он снимает мерки, втыкает булавки, если надо что-либо изменить, потом снимает обмундирование с проходивших примерку и начинает торопливо работать иглой. Начинает священнодействовать и Барбирон, он стрижет и бреет партизан одного за другим, так что в конце концов ребята становятся неузнаваемыми.

Тем временем уже наступил полдень. Горячее солнце первой половины дня полностью рассеяло легкий туман, стоявший в воздухе с раннего утра, вокруг чувствуется бурное пробуждение природы, деревья и кусты буйно зелены, река покрыта бесчисленными золотыми блестками, которые при каждом дуновении ветерка разбегаются в разные стороны.

На фоне широкого плеса Пьяве четко вырисовывается тюрьма. Как не хочется нарушать спокойствие и чистоту пейзажа грохотом выстрелов! Настолько мирно выглядит на фоне летнего дня очертание четырехугольника тюрьмы, что трудно представить мрачность происходящего внутри ежедневного, ежечасного мучительства патриотов.

* * *

…За окном тепло, с низин поднимается легкий туман, который ближе к вечеру доберется до коньков крыш и до верхушек деревьев.

Между тем Барбирон – наш партизанский парикмахер – быстро подстриг волосы четырем из восьми наших «немцев», а Пикаино-портной-уже почти закончил свою работу. Человек десять спят на тюфяках с соломой, а другие разделились на две группы: одна занята игрой в мору {53}53
  Итальянская народная игра.


[Закрыть], а другая увлечена какой-то долгой беседой. Анджело все время подтрунивает над Пикаино, а тот отыгрывается на Барбироне.

Де Люка совершенно неутомим, он снова и снова осматривает оружие, мундиры, проверяет стрижку, подбадривает тех, кто выглядит подавленным, раздает свои последние сигареты, всячески пытается поднять настроение. Я ему признателен за такую невероятную активность, потому что мне необходимо собраться с мыслями, внутренне сосредоточиться. Надо отдать должное Де Люка – ведь, чтобы добраться до нас, ему пришлось пройти путь вдвое больший, чем проделали мы, и, кроме того, мы отдыхали целую ночь, а он за сутки даже не вздремнул. Ему тоже трудно. На мне лежит ответственность за тридцать человек, потом, если все будет в порядке, за сто, а ему приходится нести еще и политическую ответственность за все события, разворачивающиеся в Тривенето.

Весь этот обширный район он не раз обошел пешкам. У нас хорошо отлажена связь, и посыльные, зачастую мальчишки и девчонки, могут проникнуть куда угодно. Но они в основном сообщают и передают информацию, а для решения тех или иных вопросов нужно идти самому Де Люка, на месте составлять планы и организовывать операции совместно с командирами подразделений. Кстати, пока операция не окончится, от места действия он также не уходит.

– Карло, уже два часа, может быть, начнем подготавливаться?! – Это Де Люка подошел ко мне, чтобы напомнить о времени.

– Пускай-ка они отдохнут еще часик или два, ведь легли вчера поздно; кстати, если выйдем в семь, то к полвосьмого уже будем около тюрьмы, и еще не стемнеет.

– Хорошо, пусть так, только не хотелось бы, чтобы они устали на переходе. В Бальдениче у них еще должно быть достаточно сил и энергии. Немцы с наступлением темноты прячутся по казармам, и если мы подойдем поздно, это может вызвать подозрение.

– Да, верно, позднее не стоит.

– Итак, выходим в семь.

– Теперь, Карло, давай снова повторим то, что нам известно. В Бальдениче шестнадцать карабинеров, из них четырнадцать в жандармерии, а два дежурят на верху стены, около камер, в коридорах тюрьмы десять надзирателей, которым часто помогают неполитические, впрочем, к тому времени, когда мы подойдем к тюрьме, эти тоже должны уже сидеть по камерам.

Освобождайте только политических, постарайтесь, чтобы ни один уголовник не попал в их число. На подходе к тюрьме встретите Лино, он расскажет об изменениях, которые были в течение вчерашнего дня. Около выхода должен быть Нази с грузовиками.

– Сколько сейчас времени?

– Полтретьего. Итак, прошло еще полчаса. Почему бы тебе не попробовать немножко вздремнуть? В шесть мы тебя разбудим, а в семь выйдем.

– Сначала хотелось бы сделать общую проверку, – отвечаю я и подзываю к себе основных исполнителей: Ивана Кузнецова, Тимофея Доценко, Павла Орлова, Мика, Тима, Василия, Алешку, Мишу – и прошу их еще раз проверить свое обмундирование.

Через четверть часа восемь партизан готовы и выглядят точь-в-точь как немецкий патруль.

Де Люка осматривает их поодиночке, от пилотки до сапог. Они вертит их из стороны в сторону, обращает внимание на стрижку волос, потом его взгляд медленно перемещается по знакам отличия, по нашивкам, перебирается на брюки, останавливается на ботинках. Быстро поворачивает осматриваемого и внимательно оглядывает его сзади. Затем наступает очередь оружия. Он разглядывает пистолеты, автоматы, а после этого и все остальное, что может иметь отношение к делу.

Теперь все восемь человек одеты по всем правилам. Миша – он немного знает немецкий язык – в роли фельдфебеля, остальные – рядовые, вооружены пистолетами и автоматами.

Все идет хорошо, пока дело не доходит до Орлова. Вижу, как на лице Де Люка появляется крайнее удивление:

– Где это ты запасся такой пушкой?

– Это мой «дягтярев», – хмуро и с совершенно неожиданным упрямством отвечает тот, прижимая к себе ручной пулемет, глаза его загораются яростным огнем.

– Ты мне лучше скажи – кто из немцев носит такую штуку?

– Это не «штука», это советский ручной пулемет «дегтярь». Понятно?

– Это-то понятно. Пусть он и советский, и «дегтярь», как ты говоришь, но сегодня с ним идти опасно, с ним идти нельзя! Карло, попробуй ты ему объяснить!

– Я думаю, что Павел сам это поймет, оставь его, – отвечаю я.

И вот прошло еще полчаса, потом еще… До тюрьмы не так далеко, весь путь можно пройти минут за тридцать не торопясь, поэтому выходить раньше семи нет смысла.

Томительно тянутся минуты. Мы ждем…

– Ты хочешь что-нибудь сказать товарищам? – обращаюсь я к Де Люка. – У нас есть еще немного времени.

Подаю команду, ребята выстраиваются, Де Люка влезает на копну сена. Тишина…

Наконец Де Люка начинает:

– Нам остается пробыть здесь еще некоторое время. Большинство из вас знает смысл нашей операции, точно представляет свои обязанности и действия в любой экстремальной ситуации. Но я все же хочу еще раз повторить, на что мы идем, объяснить тем, кто еще не посвящен до конца в то дело, которое нам предстоит выполнить.

Наша главная задача – освободить политических заключенных из тюрьмы Бальденич. Освободить всех, а не только Мило, как это раньше предполагалось… Не собираюсь говорить вам о трудностях. Сами их хорошо представляете… знаете, что это будет очень непросто. Я подробно и внимательно рассматривал все возможные способы проведения операции. Мне пришлось отбросить мысль о том, чтобы взять тюрьму штурмом. Как всем известно, Бальденич – хорошо защищенная тюрьма, в ней много боеприпасов, и она может держаться долго, даже если из охраны останется несколько человек. Понятно, что при первых же выстрелах к тюрьме будут переброшены войска, а в случае нашего поражения начнутся репрессии, будет уничтожено много заключенных. Поэтому наши действия должны основываться на военной хитрости. Да, действительно мы собрались сюда для того, чтобы вести бой, и обстоятельства нас принуждают именно к этому. Однако совсем не предполагается, что единственным средством для этого является стрельба. В партизанской борьбе военная хитрость должна играть важнейшую роль.

Восемь наших товарищей уже переоделись в немецкие мундиры, четверо других будут исполнять роль схваченных партизан – эти двенадцать человек должны без единого выстрела войти в тюрьму, разоружить карабинеров, освободить заключенных и найти удобный момент для дальнейших действий.

Мы, конечно, не знаем, подвернется ли такой удобный момент, и, видимо, создать его будет трудно; однако мне думается, что все должно пройти гладко, хотя исключить и предусмотреть все неожиданности нельзя. Следует прямо сказать, что вся эта операция очень опасна, но другой возможности освободить наших товарищей нет. Нам многое известно: знаем расположение помещений в тюрьме, нам известно, сколько в ней охранников и обслуживающего персонала. Нам известно, что по стенам проведены провода высокого напряжения, но нам многое и неизвестно – например, как отключить ток или какие необычные изменения в составе охраны ожидаются сегодня.

Задачей восемнадцати товарищей, остающихся за пределами тюрьмы, будет поддержка патруля, проникающего в тюрьму, на тот случай, если стычка с противником окажется неизбежной. Я должен особенно отметить тот факт, что никто из них ни в коем случае не должен первым открывать огонь; только если он начнется уже внутри тюрьмы. Поэтому каждый из вас должен сохранять предельное спокойствие. Вы должны совершенно забыть о том, что вы партизаны. Вам следует понять, что малейшая неосторожность может стоить жизни сотне наших товарищей, причем, пожалуй, наиболее доблестных. Если все пройдет хорошо, то участники основной группы проведут освобожденных к грузовикам, на которых их отвезут в заранее условленные места. Я прошу вас еще раз вдуматься в то, что я вам сказал, и запомнить основное: эта операция должна пройти так, чтобы не было ни одного выстрела. В случае удачи на свободу выйдут и будут избавлены от верной смерти семьдесят человек. Карло подробно проинструктирует вас о деталях проведения этой операции.

Де Люка спустился со своего возвышения и предоставил мне слово.

– Ребята, – начал я, – наше время подошло, и медлить больше нельзя. Я скажу вам только об основных моментах. Я, Эрмес, Николотто и Марат будем исполнять роль заключенных, и мы пойдем в окружении патруля из «немцев». Во главе патруля будет Миша, за ним с двух сторон Кузнецов и Мик, затем мы, за нами Тим и Василий, а сзади всех Алеша и Тимофей с замыкающим Орловым, у которого будет наше оружие.

Остальные восемнадцать человек должны скрыться в толпе людей около тюрьмы, чтобы поддержать нас огнем в случае неудачи или при подходе неприятеля извне. Необходимо внимательно следить за его приближением. Если это случится, то подмога немцам должна быть уничтожена прежде, чем ее обнаружат часовые на стенах тюрьмы, потому что иначе персонал тюрьмы поймет, кто мы такие. Если это все же произойдет, надо постараться как можно скорее перебить подходящих на помощь к тюрьме людей и сразу прийти на подмогу к нам. Конечно, необходимо внимательно наблюдать за группами немцев, чтобы выяснить, идут ли они на поддержку охране или же просто проходят мимо. Если нам придется отступать, то помните – для вас удобнее всего это делать с левой стороны Бальденича, и следите за тем, чтобы, не открыть огня по своим, потому что восемь наших одеты в немецкие мундиры. Товарищи, остающиеся за пределами тюрьмы, разделяются на три группы, которыми будут командовать Бортников, Далле Донне и Отторино. Будет хорошо, если каждая группа пойдет своим путем и будет действовать на своем участке. Когда мы выйдем с освобожденными товарищами, нужно оцепить дорогу и обеспечить безопасность посадки в грузовики, а потом необходимо некоторое время удерживать эту позицию, чтобы мы смогли добраться до безопасного места.

Теперь проверьте свое оружие. В стволе ни у кого не должно быть патрона. Не обдумав ситуации, стрелять нельзя ни в коем случае. Готовы? Ну теперь подождем несколько минут на счастье и выходим.

– Командир, почему я не могу пойти с тобой? – спросил Бортников.

– Потому что ты слишком высокий, Бортников, и будешь привлекать к себе внимание. Да и на немца ты нисколько не похож.

– Командир, можно я понесу своего «дегтяря» как оружие заключенных? – спросил Павел.

– Хорошо, Орлов, бери, будем считать, что это оружие партизан. Теперь пора выходить, уже семь.

Сначала выходят «заключенные», потом нас окружают «немцы», как и положено. Все наши конвойные хорошо выбриты и пострижены, сапоги начищены до блеска и форма в полном порядке. Миша во главе патруля как фельдфебель – невысокий, розовощекий, типичный немецкий унтер.

Я, Марат, Эрмес и Николотто – грязные, с лохматыми волосами и небритыми подбородками, в оборванной одежде – окружены «немцами». Наша группа внешне весьма правдоподобна. В молчании мы выходим к склону, ведущему к Беллуно.

«Немцы» подталкивают нас дулами автоматов, и мы поневоле входим в роль.

Останавливаемся в небольшом леске возле дороги. Я вытаскиваю карту и еще раз объясняю детали операции. Показываю маршрут отступления: мимо кабинета начальника тюрьмы, выход из которого прямо на улицу. Предупреждаю русских ребят, чтобы они, и в особенности Миша, говорили только по-немецки, при этом можно создать впечатление, что немцы пытаются говорить по-итальянски, смешивая немецкие и итальянские слова.

Обнимаемся на прощание, на глазах у некоторых слезы, но тут Николотто шутливо приказывает отставить всякие сантименты.

Отряд, оставшийся на нашей базе «Ай-Ронк», наверняка уже направился к Беллуно. Он продвигается через лес и деревни, стараясь в то же время не привлекать внимания.

И вот нас снова обступают «немцы», которых теперь, пожалуй, ничем не отличишь от настоящих, а мы, «заключенные», теперь уже гораздо ближе к этому в действительности, снова трогаемся в путь. Спуск с холма был не слишком крутым. С приближением к городу лес уступал место огородам. Вместе с возвращающимися стадами проходим мимо первых домов на окраине города. Женщины встречают коров, коз и уводят их в стойла, принимаются доить.

Тропинка становится шире и превращается в проселочную дорогу. Выходим на городское шоссе. Теперь мы в логове врага. Если нас вдруг распознают или же мы допустим какую-нибудь ошибку, то выбраться отсюда будет трудно. Вокруг нас два ряда домов, цепочками растянувшихся справа и слева.

При появлении нашей группы на лицах пожилых женщин появляется страдальческое выражение, а в глазах мужчин – неприкрытая ненависть.

Детишки при топоте наших сапог, как по команде, начинают реветь.

Люди, окончившие работу и сидящие за ужином, заслышав стук наших шагов, выходят из домов на улицу и посылают проклятия немцам на своем родном языке. Они стараются подбодрить заключенных. Как только мы стали подходить к первым домам, Василий начал грубо ругаться и подталкивать прикладом Николотто, который находился к нему ближе всех. Поведение его, столь типичное для нацистов, вызвало слезы у нескольких старушек, видевших это. Послышались все более резкие выражения, предназначенные именно немцам, прохожие не скрывали своего возмущения. До тюрьмы оставалось несколько сотен метров.

Дома постепенно становились все выше и выше, сараи отступали в тень садов, в вечернем воздухе стоял сладкий аромат цветов.

Пока нам везло, на своем пути мы не встретили ни одного немца и ни одного итальянского фашиста.

Без всяких происшествий доходим до перекрестка, где нас должен ожидать Лино с невестой. Останавливаемся. Миша выходит из строя. Смотрит вокруг, но Лино нигде нет. Итак, первый пункт нашей программы не выполнен. Операция еще, в сущности, не началась, а уже что-то идет не так, как предполагалось.

Однако думать о том, чтобы вернуться обратно, уже не приходится и не только потому, что товарищам, которых мы должны освободить, угрожает смертельная опасность, но и потому, что мы теперь подвергнем опасности жизнь других людей, участвующих в операции. Слышен приглушенный бой часов, издалека принесенный первым вечерним ветерком: итак, сейчас семь с половиной.

Почти не раздумывая над возможностью осложнений, связанных с этой неожиданностью, пересекаем перекресток и вступаем на кривую улочку, ведущую к площади перед тюрьмой.

Посматриваю на своих товарищей и вижу, что их руки непроизвольно вцепились в оружие, все они напряглись, готовые к любой неожиданности.

Наверное, было бы правильнее предоставить нашим людям, проверенным в бою и обладающим огромной выдержкой, возможность стрелять первым. Но операция рассчитана на другое.

Учитывая вероятность перестрелки, Кузнецов идет впереди взвода, пропуская лишь Мишу, как фельдфебеля, Марат идет сразу за ним, а я – между Маратом и Тимом.

Часовые на стенах уже заметили нас и, верно, передали сообщение о нашем прибытии в жандармерию.

Бальденич – тюрьма совсем новая. Если человек представляет себе тюрьму как нечто похожее на средневековый замок с башенками по стенам, вроде тюрьмы в Гаето, посмотрит издали на Бальденич, то ему и в голову не придет, что это тюрьма. Стены не больше восемнадцати метров высотой, причем не почернели от времени – нигде не видно трещин, из которых торчали бы чахлые пучки травы или отдельные побеги кустарника. Стены ее часто заново перекрашиваются, причем тона окраски выбираются самые жизнерадостные.

В стене, выходящей на площадь, три двери: центральная – вход в тюрьму, слева от центральной несколько меньшая по размерам – вход в караульное помещение, а третья – справа от центра – ведет в кабинет коменданта тюрьмы.

Рассматривая тюрьму с фасада, можно подумать, что перед нами просто многоквартирный дом или же здание какой-то промышленной компании. Такое впечатление изменится, если присмотреться к боковым стенам, длина которых в два раза больше фасада, там нет ни окон, ни дверей, и по ним по специальным балконам медленно ходят двое часовых.

Наша небольшая группа останавливается перед воротами тюрьмы. Миша резко стучит, и в окошечке появляется смуглое лицо карабинера:

– Я слушаю вас, фельдфебель!

На ломаном итальянском языке Миша тоном, не терпящим возражения, как и подобает нацистскому фельдфебелю, требует, чтобы открыли дверь. Карабинер уступает место унтер-офицеру, и в окошке появляется его помятое лицо. Вкрадчивым и почти робким голосом он спрашивает у Миши документы на арестованных.

– Ты что, не фитишь? Мои солдаты устали. Пистро, пистро, партизан в тюрьма, – не давая ему договорить, кричит «немец».

Оконце захлопывается, гремят ключи, и дверь открывается. Переступаем порог, и необъяснимое чувство охватывает нас: мы в тюрьме…

Рядом со входом, слева, видим цейхгауз, справа – пустое помещение. В глубине короткого коридора, который ведет к первым камерам, видны еще две комнаты, похожие на первую, где отдыхают карабинеры. Между тем дверь с решеткой открывается, из нее выходит фельдфебель и спрашивает Мишу, где и при каких обстоятельствах были пойманы партизаны. Тот, чтобы случайно не выдать себя, опять повторяет: «Пистро, пистро, партизан в тюрьма».

Как бы давая возможность проверить точность переданного нам описания тюрьмы, фельдфебель пропускает нас в эту дверь, и мы оказываемся в узком внутреннем дворике.

Оба часовых, несущих вахту на стене, остановились и стали нас рассматривать. В точности вспоминаю описания надзирателя: вот они, две лестницы в противоположных концах дворика, именно по ним на стену поднимаются часовые…

В несколько шагов пересекаем дворик и поднимаемся ко второй железной двери, облицованной толстым железным листом; мы не можем увидеть, что делается за ней. Пока фельдфебель сильно стучит по двери, Орлов взбирается на невысокую стенку, ограждающую ступени лестницы и сделанную как бы нарочно для того, чтобы посильнее действовать на психику тех, кого проводят между этими стенами.

Марат по-своему истолковывает назначение этой каменной ограды и устало прислоняется к ней, опираясь на локоть и потирая вспотевшие от напряжения ладони. Такая свободная поза была явно неподходящей для заключенного. Орлов, заметив это, быстро возвращает его к реальности, крепко ударив в спину прикладом. Гаркнув на Марата по-немецки: «Стоять!», он вталкивает его в нашу группку.

Кто-то отзывается на стук и, получив ответ, открывает дверь, в которую мы и проходим. Часовой выжидает несколько секунд, чтобы закрыть дверь. Тим, Василий и Тимофей тоже собираются войти, но Миша делает им знак, что можно этого не делать.

Итак, во дворике остаются трое наших против шестнадцати карабинеров. Такое соотношение не может не вызвать у нас тревоги, однако другого выхода нет, во всем приходится полагаться только на неожиданность.

Сворачиваем по коридору направо и видим, что здесь нам придется задержаться. Восемь или девять узников-партизан со следами побоев стоят перед регистраторской, ожидая занесения их в списки и распределения по камерам. Они смотрят на нас с сочувствием и видят такое же сочувствие в наших глазах. Однако наше положение несколько отличается от положения, обычных заключенных, и мы надеемся, что близок миг, когда все изменится в нашу пользу.

Сразу же после регистрации первых трех партизан часовой уводит их, но не в одиночки, которые располагаются в глубине коридора и где мы надеемся найти Мило, а через третью железную дверь. Часовой отпирает ее и, пропустив заключенных, сразу же запирает, а затем уводит их в боковой коридор, где находятся общие камеры. Остальные партизаны продолжают стоять около регистраторской в ожидании своей очереди. Слышу, как на башне в городе часы бьют семь и три четверти, и думаю о том, что, наверное, и Мило следит за временем так же внимательно, как и я.

«Вперед», – слышим мы, и Миша с развязным спокойствием хозяина положения входит в регистраторскую, за ним вхожу и я, потом Марат, Мик, а за ними Алешка и Орлов. Немного правее двери остается Николотто, который сразу же смещается вправо, чтобы подойти или быть как можно ближе к телефону; Эрмес и Кузнецов замыкают группу.

Сидящий внутри чиновник спрашивает сразу же у Миши документы на выполнение ареста, но слышит в ответ;

– Моя нет понимать, партизаны в тюрьму.

– Но, уважаемый, для того, чтобы отвести в тюрьму этих людей, мне нужны бумаги, документы. Где они у вас?

– Немецкий фельдфебель нет понимать токумент!

Фельдфебель из охраны, стоящий в комнате, пытается помочь в разговоре:

– Папир, папир на заключенных, ферштеен, хабен зи?

– Зольдати великий рейх поймали партизаны, – говорит Миша и делает знак Орлову, чтобы он показал свой трофей.

– Хорошо, хорошо, – отвечает чиновник, – я понимаю, но мне надо записать имена этих людей, как их зовут?