Текст книги "Бойцы Сопротивления"

Автор книги: Николай Пронин

Соавторы: Джузеппе Фьюмара,Сергей Гладкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

К их приходу большой городской зал выставки уже был забит народом. Едва они протиснулись вперед, как начался митинг. На трибуну поднялся Морис Торез.

Рябову прежде всего бросились в глаза крупные черты лица оратора, рыжеватые волосы, большие руки – руки рабочего. Но вот он заговорил. И сразу же приковал к себе внимание собравшихся. Торез призывал слушателей объединить свои усилия для завоевания победы. Бороться за демократию, свободу, независимость Франции, залечивать раны, нанесенные войной. Боевым лозунгом компартии на этот период времени стало: «Единство в бою и труде!»

«28 октября.

Наконец-то мы подвели итоги своих боевых дел {30}30
  В «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза» об этом сказано кратко: «Только на севере и северо-востоке Франции с февраля по август 1944 года партизаны уничтожили и повредили 65 железнодорожных эшелонов, 76 паровозов, более одной тысячи вагонов, 50 автомашин с вооружением, 9 электролиний, 3 моста военного значения, захватили более 100 автомашин, 50 пулеметов, 850 автоматов».


[Закрыть]. Центральному Комитету Коммунистической партии, Советскому правительству послан рапорт, подписанный бойцами и командирами батальона. В нем говорится, что «немцы завезли к себе в тыл не дешевую рабочую силу», а боевые кадры партизан, которые никогда и не думали сложить свое оружие в борьбе за честь и свободу нашей Советской Родины» {31}31
  Центральный партархив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, ф. 69, оп. 2, ед. хр. № 1, л. 126.


[Закрыть].

(Из дневника)

* * *

Хотя осенью сорок четвертого года Красная Армия вступила в Восточную Пруссию, а союзники подошли к линии Зигфрида, Германия еще сопротивлялась. В ней, как грибы в осеннюю пору, то и дело вырастали планы «спасения тысячелетнего рейха», ее главари еще надеялись на «неожиданный поворот» фортуны войны.

В октябре в гитлеровской газете «Фолькишер беобахтер» неожиданно появилась статья за подписью Гитлера, в которой он вещал: «В начале ноября 1944 года союзники потерпят свое величайшее поражение… Наше новое оружие немедленно повергнет Англию в хаос. Она погибнет даже без особого напряжения со стороны Германии. В апреле 1945 года весь военный потенциал рейха можно направить на Восток. За пятнадцать месяцев Россия будет повержена…» {32}32
  Цитируется по газете «Комсомольское племя» – орган Оренбургского областного комитета комсомола, от 24 сентября 1967 года. – Маленко С. «С-план», или О том, как хотели потопить «Альбион» (ТАСС).


[Закрыть]

Эта статья не осталась незамеченной. Она вызвала много толков и среди партизан. На что еще надеются главари рейха? Неужели и в самом деле у них есть силы, способные повернуть ход войны, или это просто-напросто очередной пропагандистский трюк?

Внимательно следили за событиями – читали о поездке де Голля в Москву, где 10 декабря был подписан франко-советский договор о взаимной помощи. Во время этих переговоров де Голль признал, что, в сущности, причиной несчастий, постигших Францию, было то, что Франция была не с Россией, не имела с ней согласия, не имела эффективного договора» {33}33
  Советско-французские отношения во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Документы и материалы М., Политиздат, 1959, с. 340.


[Закрыть]. Немцы напомнили о себе вновь.

Шестнадцатого декабря в пять пятнадцать утра шестая танковая армия СС неожиданно перешла в наступление в Арденнах, в районе Монжуа. После непродолжительных боев она вышла на рубеж Монжуа – Труа – Пон. А следом за ней начала наступление и пятая танковая армия.

На страницах печати Лондона и Вашингтона замелькал никому не ведомый дотоле маленький люксембургский городок Бастонь, окруженный с трех сторон противником. А там весь мир узнал и о другом провинциальном городке – Сен-Вит, стоявшем на перекрестке дорог. На подступах к нему завязались упорные, кровопролитные бои, во время которых было взято в плен около семи тысяч американцев. Большинство из них немцы тут же расстреляли.

Внезапность наступления, а еще в большей степени, бездействие английской и американской разведок привели к тому, что появление немцев на переднем крае обороны было для союзников буквально как снег на голову. Началась паника, умело раздуваемая немецкими диверсантами, которых американцы окрестили коротким словом «ченг». Повсюду можно было встретить дезертиров. Тем и другим русские партизаны и были обязаны появлением у них гостей.

В один из дней возле здания энен-льетаровской комендатуры неожиданно остановились несколько «студебеккеров» – специальный американский летучий отряд по борьбе с «ченг» и дезертирами. Пока солдаты обедали в местной интендантской столовой, размещались в отведенном для них помещении, их командир, узнав, что в городе есть русские партизаны, прикатил на сборный пункт. Это был длинный худощавый брюнет лет тридцати. Вместе с ним приехал переводчик: юркий развязный малый в чине сержанта.

– Мерке, – представился он, энергично жуя резинку, и, повернувшись к своему командиру, как бы между прочим, заметил: – А это мой шеф – капитан Тидеман!

Имея опыт общения с англичанами, в первый момент русские партизаны не очень-то обрадовались приезду гостей. Но американцы вели себя корректно. Капитан, разумеется, уже получил о русских соответствующую информацию от военного коменданта города и расспросами их не донимал.

Гостей угостили коньяком, пригласили на концерт, который давали в этот вечер самодеятельные артисты. Капитан, бывший саксофонист филадельфийского оркестра, большой любитель музыки, сразу же заинтересовался струнным оркестром. Уехали гости полные впечатлений.

Тетрадь восьмая

«13 января 1945 года.

Обстановка в Арденнах по-прежнему весьма напряженная. За час до Нового года немцы начали новое наступление. За три дня они продвинулись на тридцать километров, и теперь их отделяет от Совернского прохода – ворот к Страсбургу – всего пятнадцать километров. Захватив его, немцы закроют в «котле» седьмую американскую армию. Они уже взяли Рошфор, приближаются к французской границе. По ночам мы слышим гул их орудий…»

(Из дневника)

* * *

Утром на сборный пункт неожиданно позвонил сержант Мерке, сообщил, что их патруль схватил двух подозрительных типов, которые выдают себя за русских партизан. Однако документов при них не оказалось.

– Если хотите видеть этих парней, – сказал он Рябову, – приезжайте, да побыстрее, пока их не пустили в расход…

К американцам, как командир комендантского взвода, должен был поехать Петриченко, но его на месте не оказалось. Пришлось отправляться лейтенанту самому. Штаб летучего отряда размещался в мрачном здании грязновато-серого цвета. В ограде стояло несколько «студебеккеров», в которых только что доставили очередную партию «ченг». В большинстве своем это были молодые парни, одетые в английскую и американскую форму, с безупречно изготовленными документами.

Едва сержант открыл дверь одной из камер и глаза Рябова начали привыкать к полумраку, как его окликнули:

– Товарищ лейтенант!

– Максимов, – удивился Рябов, – как ты сюда попал?

– Самым преглупым образом, – ответил тот улыбаясь. – Мы гуляли по городу, мой товарищ заговорил по-немецки, а в это время мимо нас проходил американский патруль. Он немедленно среагировал на этот разговор, потребовал у нас документы. Документов с собой не оказалось.

– Все ясно, – сказал Мерке, – но вам, лейтенант, придется зайти к капитану.

Они миновали длинный коридор и вошли в большую комнату. За столом сидел Тидеман. Ворот гимнастерки его был расстегнут, небритое лицо после бессонной ночи выглядело усталым. Напротив него развалился в кресле какой-то тип, одетый в американскую форму: нога заброшена на ногу, в зубах сигарета. Капитан вел допрос…

Если бы Рябов не видел собственными глазами только что доставленных диверсантов и позади этого типа не стоял солдат с автоматом в руках, он бы, наверное, подумал, что Тидеман беседует с одним из своих сослуживцев. Во всяком случае, человек, сидящий передним, ничем не отличался от военнослужащих американской армии. Заметив лейтенанта, Тидеман в знак приветствия устало кивнул ему головой, указал на стул, а сам продолжал допрос по-английски. Сержант Мерке переводил:

– Обер-лейтенант Хорст, вы говорите, что у вас автомастерская?

– Да, – небрежно подтвердил тот.

Некоторое время капитан молча рассматривал немца. Затем спросил:

– Как вы думаете, сколько еще продлится война?

– Думаю, недолго, несколько недель…

– Вот как!

– У вас большое превосходство в технике и людях, – пояснил Хорст, – к тому же мы ждем вас…

– Это почему же? – удивился капитан.

– А потому, что вы поможете нам встать на ноги…

– По-вашему, для этого американцы и начали войну с вами?

– Не только для этого, – нагло продолжал обер, – а еще и для того, чтобы русские не проглотили нас…

– Вот как! – еще больше удивился капитан. – В таком случае зачем вы пошли на них войной?

– Это была ошибка.

– А вы лично это давно поняли?

– После Сталинграда…

– Судя по всему, Хорст, вы неглупый человек. В таком случае, почему приняли участие в операции «Кондор»?

– Это приказ! Кроме того, я хотел скорее оказаться у вас в плену…

– Чтобы вас тут же расстреляли?

– Пленных не расстреливают…

– Вы слишком самоуверенны, Хорст, – проворчал капитан и кивнул солдату. – Увести его, а там посмотрим.

Повернувшись к Рябову, спросил:

– Ну как, лейтенант, признал своих парней?

– Да!

– Забирай!

Он нажал клавишу своего настольного микрофона, собираясь вызвать секретаршу, но передумал.

– Сержант, принеси бутылку мозельского. Сержант вышел и тут же вернулся назад с подносом в руках, на котором стояли бутылка «Трабен-Трабахер» и три рюмки.

– Ты извини, лейтенант, – продолжал капитан устало. – Я как порядочный сосед давно должен был пригласить тебя в гости, но этим бандитам нет конца – просто какой-то кошмар…

Глотнув вина, мрачно заметил:

– Не буду скрывать, что до последнего времени наступление немцев шло успешно. Если так будет продолжаться и впредь, они отрежут Антверпен, а это, сам понимаешь, грозит серьезными неприятностями. Война может затянуться, немцы грозятся, что у них в запасе еще есть «Фау-3» и «Фау-4», и тогда англичанам совсем несдобровать.

Рябов внимательно смотрел на капитана, соображая, что это – реальная опасность, и в самом деле, немцы так прижали англичан и американцев, что им нечем дыхнуть, или просто-напросто капитан паникует? Ясно было одно: капитан делился своими сомнениями не случайно. Видимо, в подобной ситуации он оказался впервые и ему хотелось услышать на этот счет мнение человека, который кое-что повидал. Но прежде чем Рябов успел что-либо сказать, мимо окон здания, в котором они находились, проскочил «джип». Через минуту дверь кабинета с шумом распахнулась, в нее стремительно вошел офицер связи, и, даже не поприветствовав сидящих, громко сказал:

– Вы слышали новость? Русские начали новое наступление на Восточном фронте!

Только тут вошедший обратил внимание на Рябова и некоторое время смотрел на него растерянно. Заметив это, капитан улыбнулся.

– Познакомьтесь… Русский офицер!

– О! – удивленно протянул приезжий. – Очень рад, Коульман.

– Так ты говоришь, что русские перешли в наступление? – переспросил Тидеман.

– Да, говорят, оно началось раньше, чем планировалось, – ответил приехавший.

– Ну тогда немцам крышка!

Рябов стал прощаться. Это была его последняя встреча с американцами. Вскоре обстановка на Западном фронте начала нормализовываться, и летучий отряд американской армии покинул Энен-Льетар.

* * *

Весна сорок пятого года была богата всевозможными событиями. В апреле Советская Армия начала наступление на Берлин и взяла его в кольцо. А двадцать пятого апреля советские войска встретились с американцами в районе Торгау на Эльбе. И вот наступил самый большой день – День Победы!

Накануне Рябов – его назначили начальником сборного пункта советских партизан – был в командировке. На сборный пункт вернулся уже поздно вечером. По коридору прохаживался дежурный. В одной из комнат громко хлопали костяшками играющие в домино. В углу, уткнувшись в книгу, сидел Коваленко.

Вдруг, пробегая по коридору, кто-то крикнул:

– Капитуляция!!!

Игра продолжалась в том же темпе. Видимо, смысл слова «капитуляция» не дошел до сознания играющих. А может быть, этого слова никто и не произносил. Все это Рябову лишь померещилось. Но вдруг, словно что-то вспомнив, игроки переглянулись и как по команде, одновременно, начали медленно подниматься со своих мест.

– Капитуляция, – тихо, почти шепотом произнес один и уже ошалело, радостно, во весь голос крикнул: – Вы слышали? Ка-пи-ту-ля-ция!

В следующую минуту все четверо, мешая друг другу, кинулись к дверям. Рябов взглянул в угол комнаты, где в кресле сидел Коваленко, – его уже там не было. С улицы доносилась беспорядочная стрельба – там кричали «Ура!», целовались, плакали…

Несколько дней они ходили ошалелые от счастья.

* * *

Победа пришла, а их возвращение на Родину все еще затягивалось.

В начале июля Рябову позвонили из Парижа, попросили подготовить документы на отличившихся партизан, а спустя некоторое время вместе с теми, на кого были отосланы наградные листы, вызвали в Париж и его.

В большом зале Советского посольства собрались сотрудники штаба по репатриации советских граждан из стран Западной Европы, дипломатические работники, русские партизаны, франтиреры, офицеры французской, английской и американской армий, многочисленные гости. Вначале была официальная часть, затем началось вручение наград.

Одна за другой назывались знакомые ему фамилии: Петриченко, Бандалетов… И вдруг он услышал свою фамилию. Уже немолодой французский генерал, стоявший слева от стола, за которым сидел президиум, взяв из папки лист бумаги, начал читать:

– Военный секретариат Парижа, 5 июля 1945 года. Приказ № 242 военного губернатора Парижа, бывшего главнокомандующего войсками внутреннего сопротивления, корпусного генерала Кенига. Основание: декрет от 7 января 1944 года о награждении за участие в войне…

Генерал читал размеренно, не спеша, хорошо поставленным голосом. Переводчик, наоборот, почему-то спешил, словно за ним кто-то гнался. Едва генерал успевал произнести фразу, как он торопливо переводил ее и выжидательно смотрел на своего шефа. Создавалось впечатление, что говорит только генерал.

«Объявляется благодарность в приказе по дивизии Ивану Рябову – лейтенанту Красной Армии, – звучал голос генерала, – как прекрасному организатору советских партизанских отрядов в районах Дуллана, Фревана и Сен-Поля, который возглавил операции этих отрядов и проявил при этом смелость и презрение к опасности».

«Объявление благодарности, – вторил переводчик, – влечет за собой награждение Военным Крестом с серебряной звездочкой».

«28 августа.

Сразу после награждения меня пригласил к себе один из представителей штаба по репатриации советских граждан из стран Западной Европы подполковник Алексеев. Еще раз поздравил меня с наградой. «Завтра ваши товарищи уезжают на Родину, – сказал он. – И не морем, как предполагалось, а по железной дороге. А лично вас мы хотим задержать во Франции еще. Дел у представительства хоть отбавляй. А людей не хватает». Но, видя, как потускнели мои глаза, переспросил: «Так, говоришь, четыре года ничего не знаешь о семье? Это я понимаю. – Вздохнув, добавил: – Ну что же, тогда собирайся».

Радость и волнения дня – все это перемешалось и так подействовало на меня, что, выскочив из кабинета Алексеева, я плохо соображал, что делаю. Не помню, Лак добрался до гостиницы. Схватил чемодан и, не подумав о том, что дневной поезд уже ушел, товарищи, приезжавшие вместе со мной за наградами, уехали, кинулся на вокзал…

Оказалось, что до вечернего поезда еще оставалось больше трех часов. Все это время я ходил по перрону, пока наконец не подали состав, который я ждал».

(Из дневника)

* * *

Утром, едва лишь поезд начал подходить к Ардуазу, Рябов услышал французскую и русскую музыку. И тут же увидел в окно вагона партизан, которые четкими колоннами выстроились вдоль платформы. А там поближе к вокзалу толпились гости: стояла импровизированная трибуна, сделанная из ящиков, возле которой суетился его заместитель – Вишняк.

Увидев лейтенанта, он радостно замахал руками, кинулся навстречу.

– А ты прикатил вовремя. Сейчас начнется митинг!

В час расставания было сказано много идущих от сердца слов. Но вот была предоставлена возможность выступить Рябову.

– Товарищи офицеры, сержанты, бойцы, дорогие гости, – заговорил он негромко, – сегодня мы покидаем Францию, на земле которой сражались с ненавистным врагом, где остаются лежать в земле наши товарищи по оружию. Прежде всего почтим их память…

Партизаны обнажили головы, долго стояли в суровом молчании.

– Покидая Францию, – продолжал Рябов, – мы не прощаемся с нашими французскими друзьями. Такая дружба, как наша, не забудется!

Теперь, когда кончилась война, там, на родной земле, нас ждет много дел. Нужно восстанавливать разрушенное войною хозяйство, залечить раны, нанесенные нашей стране. Забот и хлопот хватит всем.

Так поклянемся же здесь под своими боевыми знаменами перед лицом своих товарищей в том, что мы не уроним партизанской славы и там, у себя дома, будем столь же беззаветны и самоотверженны в труде, как воевали здесь, на французской земле.

– Клянемся!

Над площадью, над вокзалом звучит дружное: «клянемся!».

Играет духовой оркестр. По щекам многих партизан и гостей текут слезы. Но вот послышалась команда: «По вагонам!» Отъезжающие заняли свои места. В открытые окна полетели букеты, и поезд, раскрашенный гирляндами и цветами, тронулся.

– До встречи, камрады, – кричат французы, а кто-то из русских декламирует Блока:

 
Да, ночные пути роковые
Развели нас и снова свели,
И опять мы к тебе, Россия,
Добрели из чужой земли!
 

– Пока еще не добрели, – возразил кто-то.

– Ну, теперь уже почти, – ответил тот же голос, что читал стихи.

До свидания, Франция, до свидания, друзья франтиреры!..

Сердце стучало легко и радостно – на Родину, на Родину!.. И в унисон этому стуку летели счастливые мысли о том, что теперь-то уже они непременно вернутся домой, вновь будут ходить по родной земле, ставшей после стольких лет скитаний и мытарств еще дороже и роднее!

Эпилог

Двадцать пятого августа – день освобождения Парижа от немецко-фашистских захватчиков, у Рябовых принято считать и особым праздником. Обычно в этот день в их доме накрывается праздничный стол, приходят гости. В селе уже знают эту традицию Рябовых. Рано утром, принеся пачку телеграмм и писем, почтальонша весело поздравила:

– С праздником, Иван Васильевич!

Рябов прежде всего пробежал телеграмму от Петриченко и Загороднева: «Здоровья, счастья, друг, – писали они, – очень жалеем, что не можем приехать на встречу».

В полдень, когда собрались гости, у калитки неожиданно остановилось такси: из него вышел пожилой мужчина, слегка прихрамывающий на правую ногу… Иван Васильевич некоторое время стоял растерянный, смотрел, не веря своим глазам, затем взволнованно воскликнул:

– Алеша, дорогой!

Гости, разумеется, уже слышали об Алексее Дмитриевиче Зозуле из рассказов Рябова, видели фотографию, привезенную из Франции, на которой Зозуля снят в каракулевой кубанке, этаким лихим казачонком. Теперь этот казачонок уже сед. Прошли годы, но бывший подпольщик не забыл своего вожака.

* * *

Сам Иван Васильевич поселился в Архиповке сразу после возвращения из Франции. Здесь его отыскал орден Отечественной войны второй степени, здесь, проработав много лет учителем в школе и секретарем партийной организации села, ушел на заслуженный отдых. Рябов никогда не прерывал связи с товарищами по французскому Сопротивлению. Переписка эта продолжается и сегодня.

На Украине живут Никифоров и Петриченко, Загороднев и Вишняк, и некоторые другие герои повести. Все они уже на заслуженном отдыхе. Из Киргизии шлет полные оптимизма письма Петр Охотин, а с Винничины – Георгий Карасюк, из Адлера – Дмитрий. Гирин (Виктор Жира). Недавно он тоже побывал в Архиповке. Было о чем им поговорить, что вспомнить.

Вернулись на Родину супруги Модрах.

Теперь их уже нет в живых, как нет в живых и некоторых других героев повести.

После возвращения из Франции Алексей Зозуля окончил институт иностранных языков и ныне преподает французский язык в одной из школ на Полтавщине…

И вот друзья встретились вновь…

– Так, говоришь, преподаешь французский язык? – улыбнулся Иван Васильевич Алексею Дмитриевичу. – Значит, не забыл Францию.

– Как можно? Сколько там было пережито, передумано, сколько осталось товарищей по Сопротивлению. Интересно было бы встретиться с ними, узнать, как сложилась их судьба.

– Еще как! – согласился Рябов, подумав об Анри и Морисе, Луи Бернаре – Капитане, и Реймане Телье. По складу характера, по своим мировоззрениям – это все разные люди, но он почему-то был уверен, что они находятся в рядах тех, кто борется за мир и дружбу между народами.

– Вам больше не приходилось бывать во Франции? – спросил Зозуля.

– Нет, – ответил Рябов. – Впрочем, – добавил он, загадочно улыбаясь, – с французами я встречаюсь довольно часто…

Алексей Дмитриевич поднял удивленные глаза, хотел было спросить – где именно, но не успел. Словно предвидя этот вопрос, Иван Васильевич шутливо проговорил:

– Давай-ка, Алеша, ложиться спать, а то на завтра программа намечена обширная, всего можем и не успеть…

Утром гость еще нежился в постели, а Рябов уже исчез из дома. Вернулся он в хорошем настроении и уже с порога предложил:

– А что, Алеша, не совершить ли нам экскурсию, ну, к примеру, на газоперерабатывающий завод? Предприятие новое, интересное. Сейчас как раз туда отправляется попутная машина.

Из газет Зозуля знал, что под Оренбургом на базе крупнейшего в Европе месторождения строится газоперерабатывающий завод, и, конечно, интересно было посмотреть на него. Но он сразу понял, что дело тут не в заводе, что за этой поездкой кроется что-то еще.

Он испытующе посмотрел в глаза Ивана Васильевича, прятавшего лукавую улыбку, на Анну Михайловну – его жену, но что они затеяли, так и не понял.

– Ну что ж, экскурсия так экскурсия, – согласился он и начал собираться.

* * *

«Газик» тут же укатил. Анна Михайловна осталась одна. Она, разумеется, знала цель поездки – была в «заговоре» с мужем. На минуту представила себе, как будет удивляться Алексей Дмитриевич, когда его станут знакомить с французами, как, возможно, они примутся вспоминать события давно минувших дней (среди французских специалистов есть и ветераны второй мировой войны), и улыбнулась.

* * *

Муж и гость вернулись уже в сумерках. Анна Михайловна встретила их у калитки и сразу поняла, что поездка прошла успешно.

– Вот уж не ожидал я увидеть подобное, – заговорил Зозуля возбужденно. – Когда мы приехали на завод и ваш супруг подвел меня к этим представительным господам и сказал: «Знакомьтесь, Алексей Дмитриевич, мсье Лепель, а это мсье Пьер Одуф», – у меня глаза полезли на лоб. Откуда, думаю, здесь, в далекой оренбургской степи, французы?.. Кстати, этот Пьер мне очень понравился…

– А какое впечатление оставил у вас мсье Лепель? – весело спросил Иван Васильевич.

– Остроумный парень, но этот Пьер бесподобен… А знаете, что сказал нам на прощание мсье Одуф? Он сказал: «Вот ведь как получилось: мы вместе у вас воевали с общим врагом, а теперь мы вместе строим». На это ваш супруг заметил: «Это же прекрасно, так и должно быть у хороших друзей!» – «Да, так и должно быть», – согласился Пьер, и мне показалось, что он сказал это искренне, – закончил свой рассказ Зозуля.

– Мне тоже, – подтвердил Иван Васильевич задумчиво.

«Вместе с итальянскими борцами Сопротивления в партизанских отрядах сражалось значительное число военнопленных солдат и офицеров, бежавших из фашистских концлагерей. Среди них были югославы, чехи, американцы, англичане, новозеландцы, австралийцы. Наиболее активное участие в итальянском движении Сопротивления принимали советские граждане, которых в общей сложности было около 5 тысяч человек. Они сражались почти во всех отрядах, бригадах и дивизиях Корпуса добровольцев свободы и в ряде случаев командовали партизанскими отрядами…

Имена советских людей, отдавших свою жизнь за свободу и независимость итальянского народа, высечены на многочисленных мемориальных досках и надгробных плитах в северной Италии».

«История второй мировой войны. 1939–1945». Т. 10, с. 289.