Текст книги "Доверено флоту"

Автор книги: Николай Кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Вскоре корабли Дунайской военной флотилии, вступившей в оперативное подчинение командующему Южным фронтом, понадобились на Буге и на Днепре.

* * *

Во второй половине июля 1941 года наша партия осуществила меры, оказавшие огромное влияние на укрепление боевой мощи армии и флота. Я имею в виду реорганизацию управлений и отделов политической пропаганды в политорганы и введение в частях, на кораблях и в соединениях военных комиссаров, а в ротах и им равных подразделениях – политических руководителей. Эта мера, как известно, была обусловлена в корне изменившейся обстановкой работы в войсках, связанной с войной.

К нам поступила директива Народного комиссара обороны СССР и Главного политического управления РККА, первый, пункт которой наставлял политработников: «Быть большевистскими комиссарами, боевыми носителями духа нашей партии, ее дисциплины, ее твердости, самоотверженности, мужества и непоколебимой воли к победе, хранить и умножать традиции комиссаров времен гражданской войны».

Все это потребовало вдумчивого подхода к расстановке кадров. Ведь не каждый начальник отдела политической пропаганды мог быть назначен комиссаром соединения. Решать эти проблемы нам активно помогал армейский комиссар 2 ранга Иван Васильевич Рогов, возглавивший Главное политическое управление Военно-Морского Флота. В эти дни он находился в Севастополе, посетил многие корабли и части, собирал политработников, разъяснял им значение Указа Президиума Верховного Совета СССР о реорганизации органов политической пропаганды и введении института военных комиссаров.

И. В. Рогов тут же, в Севастополе, назначил руководящие кадры политработников, входивших в номенклатуру Главного политического управления ВМФ и наркома.

Должен сказать, что политработники, став комиссарами, самоотверженно выполняли порученное дело, сплачивали моряков, увлекали их на ратный подвиг. Я не помню случая, чтобы кто-нибудь из них хотя бы на какой-то момент смалодушничал. Их место всегда было впереди, и об этом еще не раз пойдет речь в моих записках. [59]

В этой главе, посвященной началу боевых действий на Черноморском театре, не очень много говорилось о крупных надводных кораблях, об эскадре и почти ничего – о подводниках. Главные боевые дела и тех и других были впереди.

К началу войны две черноморские бригады подводных лодок и отдельный учебный дивизион (который сразу же перестал быть учебным) насчитывали 47 подводных кораблей. Подлодки, как я уже сказал, стали выходить в боевые походы с 22 июня. Это были глаза и уши флота в отдаленных районах моря, где подводники несли дозор, в том числе противодесантный, вели разведку. Но основной их задачей являлось пресечение морских перевозок противника, для чего мы держали по нескольку лодок на позициях в западной части моря. Однако целей для атак они там довольно долго не встречали – сперва противник мало пользовался морскими путями, у его берегов появлялись лишь небольшие суда, державшиеся на недоступном для лодок мелководье.

Первую победу вписала в боевой счет черноморских подводников подлодка «Щ-211», которой командовал капитан-лейтенант А. Д. Девятко. 15 августа она потопила на подходах к Констанце крупный военный транспорт. Этот же экипаж успешно выполнил ответственное спецзадание, скрытно высадив вблизи Варны группу болгарских коммунистов, возвращавшихся из эмиграции на родину для подпольной борьбы против немецко-фашистских поработителей.

Корабли эскадры, оснащенные мощным артиллерийским и торпедным оружием, мы готовили в мирное время к морским боям с равноценным или даже превосходящим по силе противником, к действиям против флота коалиции агрессоров, появление которого по нашу сторону Босфора было вполне возможным. Вместе с тем в планах боевой подготовки артиллерийских кораблей всегда отводилось место и стрельбам по сухопутным целям. И поскольку гитлеровцы сделали ставку на захват наших военно-морских баз с суши, такое использование корабельной артиллерии, как и береговой, стало в ходе войны главным. Но что так это будет, определилось не сразу.

В начале войны многие корабли, включая и крейсера, были заняты минными постановками. Все больших усилий требовала защита наших морских перевозок (сперва – от вражеских мин и ударов с воздуха, а потом – и от атак подлодок, торпедных катеров). 28 июня нарком ВМФ приказал считать обеспечение своих морских сообщений, и в первую очередь – перевозок топлива из Туапсе и Батуми, основной [60] задачей Черноморского флота. К конвоированию транспортов и танкеров стали привлекаться вслед за сторожевыми катерами и тральщиками крупные боевые корабли. В штабе флота понадобилось иметь специальный отдел, занимающийся морскими коммуникациями.

Возникла необходимость перебазировать часть кораблей из Севастополя в другие порты (рассредоточить их стало целесообразным также и ввиду систематических вражеских воздушных налетов). Базой значительной группы кораблей – двух крейсеров и трех эскадренных миноносцев – сделался Новороссийск. В Севастополе из состава эскадры остались линкор, три крейсера, лидер, семь эсминцев.

Ареной боевых действий многих кораблей, в том числе и базировавшихся на Кавказе, предстояло вскоре стать прифронтовому северо-западному району Черного моря. [61]

Глава третья.

На помощь Одессе

Проводив дунайцев в Николаев, я занялся делами Одесской военно-морской базы, при помощи специалистов штаба флота и группы политработников проверил ее боеготовность – это было главным, ради чего Военный совет направил меня в Одессу.

Армии Южного фронта отходили с боями на новые оборонительные рубежи. Выход противника к Днестру (на отдельных участках врагу уже удалось его форсировать) означал реальную угрозу для Одессы. Генерал-лейтенант Н. Е. Чибисов, когда мы были у него с командиром военно-морской базы Г. В. Жуковым и ее военкомом полковым комиссаром С. И. Дитятковским, прямо сказал, что создание Отдельной Приморской армии обусловлено именно необходимостью прикрыть Одессу – важный промышленный и культурный центр Юга, крупнейший черноморский порт. Он подчеркивал, что этой армии необходимо тесно взаимодействовать с флотом.

Будучи с недавних пор командующим войсками Одесского военного округа (штаб которого переехал в Днепропетровск), генерал Чибисов возглавлял формирующуюся армию по совместительству и должен был оставаться тут лишь до прибытия командарма. Он, чувствовалось, вкладывал всю душу, стремясь сделать как можно больше. Его тревожило, что наших войск на одесском направлении, как он считал, пока недостаточно.

Мы знали друг друга еще по совместным учениям в мирные дни. В то время Никандр Евлампиевич Чибисов был заместителем командующего войсками округа. Прежнее знакомство сделало нашу встречу непринужденной и сердечной. Чибисов рассказывал, как помогало частям Красной Армии население заднестровской Молдавии, как люди, всего один год прожившие при Советской власти, расставались с нашими бойцами со слезами на глазах, умоляя скорее возвращаться. Многие из этих людей, особенно рыбаки, уходили с войсками на левый берег Днестра, в приморские районы [62] Одесщины (о том же услышал я и от моряков-дунайцев). Все это воскрешало в памяти лето сорокового года, когда я видел торжествующую Бессарабию, воссоединявшуюся с Советской страной. Как хотелось, чтобы там, за Днестром, верили и знали: мы обязательно вернемся, не обманем пробужденных у наших братьев надежд на новую жизнь!

Разумеется, главной темой разговора с Н. Е. Чибисовым были вопросы сугубо практические – чем и как может флот помочь развертываемой под Одессой Приморской армии. Генерал Чибисов хорошо представлял возможности морского оружия, и я тогда сожалел, что командовать здесь сухопутными войсками будет не он (но преемник ему нашелся достойный).

Одесская военно-морская база располагала сильной береговой артиллерией – более мощная имелась на Черном море только под Севастополем. За предвоенные годы прошли модернизацию старые батареи и были сооружены новые. Основу огневой системы базы составляли две 180-миллиметровые (с дальностью стрельбы до 35 километров) батареи: 411-я, стоявшая на окраине города, в районе Большого Фонтана, и 412-я – у пригородного селения Чебанка. Всего же база имела шесть стационарных батарей и пять подвижных. В подчинении командиру Одесской базы находились, кроме того, четыре батареи Очаковского сектора береговой обороны.

По докладу командования базы все батареи были в надлежащей боевой готовности, однако в этом следовало убедиться. На батареях, как и в других частях, куда я приезжал, объявлялась боевая тревога и проводились внезапные учения. Выучка личного состава оставляла хорошее впечатление. Но приходилось везде особенно тщательно проверять подготовку к обороне с суши, чему только недавно стали уделять серьезное внимание: долгое время в базе готовились отражать нападение врага главным образом с моря.

После отбоя тревоги завязывались беседы с бойцами. Почти всюду меня спрашивали: «Почему ушла с Дуная наша флотилия?», «Почему мы отдаем врагу наши города?», «Долго ли еще будет отступать Красная Армия?»… Трудные это были вопросы. И все, что я мог сказать в ответ, чувствовалось, не вполне удовлетворяло людей, привыкших к мысли, что если навяжут нам войну, то воевать будем не на своей территории.

А что фронт может еще более приблизиться к Одессе, многие краснофлотцы, по-видимому, были пока не в состоянии [63] себе представить. На 411-й береговой батарее артиллеристы стали просить, чтобы их послали на передовую, туда, где они смогут бить врага. Мои слова о том, что сухопутный противник может оказаться в пределах досягаемости для их орудий, они сперва восприняли чуть ли не как шутку. В одном сомневаться не приходилось: защищать Одессу, если это понадобится, моряки будут геройски.

Сам город войну уже ощущал. Как раз, когда я находился на этой батарее, со стороны моря появился немецкий самолет – очевидно, разведчик. На следующий день, 22 июля, на Одессу дважды налетали группы бомбардировщиков. Среди гражданского населения были убитые и раненые, военно-морская база потеряла троих краснофлотцев.

Осложнялись условия плавания на близких к Одессе участках морских коммуникаций – суда все чаще подвергались атакам с воздуха. Был поврежден теплоход «Аджария», и не затонул он лишь потому, что капитан успел посадить его на мель. А несколько дней спустя получили повреждения суда, стоявшие у причалов Одесского порта.

Неблагоприятное развитие событий на приморском фланге сухопутного фронта заставляло думать о подготовке к обороне Одессы как о неотложной практической задаче. 27 июля, сразу после моего возвращения в Севастополь и обсуждения обстановки на заседании Военного совета, командующий флотом направил командиру Одесской военно-морской базы директиву, которая, в частности, требовала немедленно приступить к созданию сухопутной обороны базы, ведя работы круглосуточно и используя все наличные силы и средства. Личный состав всех батарей предписывалось тренировать в стрельбе по сухопутным целям.

* * *

Случалось и в довоенной практике, и во время войны, что по каким-то вопросам мнения Военного совета флота и Наркомата ВМФ или Главморштаба не совпадали. Но что касается обороны Одессы, то тут не было необходимости ни в каких согласованиях точек зрения, ни в каких запросах. Не ошибусь, если скажу: все моряки, от краснофлотца до наркома, были единодушны в том, что флот должен защищать Одессу до последней возможности, защищать при любых обстоятельствах и даже в том крайнем, маловероятном случае, если бы для обороны этого города не хватило сухопутных войск.

Одессу ни в коем случае не сдавать, организуя ее оборону с суши и с моря, – таково было требование наркома [64] ВМФ. Эта установка была подтверждена высшим военным руководством. 5 августа последовала директива Ставки главкому Юго-Западного направления, командующим войсками Южного фронта и Черноморским флотом: «Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот».

По приказу наркома на флоте был сформирован – с подчинением командиру Одесской базы (и базированием частично в Очакове) – отряд кораблей северо-западного района в составе крейсера «Коминтерн», эсминцев «Шаумян» и «Незаможник», бригады торпедных катеров, дивизиона канонерских лодок, дивизиона тральщиков, подразделений сторожевых катеров, в том числе пришедших с Дуная, и вспомогательных судов. Командиром отряда назначили старого черноморца контр-адмирала Д. Д. Вдовиченко, военкомом – тоже ветерана флота батальонного комиссара Я. Г. Почупайло. «Кораблям базы поддерживать войска до последнего снаряда», – говорилось в приказе наркома. Для обороны Одесской базы и поддержки сухопутных войск нам предлагалось использовать по обстановке также корабли и авиацию основного ядра флота.

Нарком санкционировал оборудование маневренной базы на Тендровской косе, которая могла пригодиться как опорный пункт для поддержки и питания Одессы с моря в случае ее окружения. А такой оборот событий становился вполне вероятным.

* * *

На Черное море прибыл – для оперативного руководства действиями военно-морских сил и координации их усилий с сухопутными войсками – заместитель наркома ВМФ вице-адмирал Гордей Иванович Левченко. Его хорошо знали на всех флотах, особенно на Балтике, где Левченко еще до революции начинал морскую службу юнгой, а потом командовал Краснознаменным Балтфлотом. Мы с Гордеем Ивановичем были давно знакомы, неоднократно встречаясь по службе.

К тому времени положение под Одессой, особенно к северу от нее, еще более осложнилось. Фашистские войска захватили Котовск и Вознесенск, вышли к Кременчугу. Шли ожесточенные бои на кировоградском и криворожском направлениях. Силы Южного фронта оказались разобщенными и отводились к Бугу (а затем и на рубеж Днепра). Отдельная Приморская армия, удерживая левым флангом позиции у Днестра, оттянула от него свой правый фланг, чтобы прикрыть [65] Одессу с севера, и развернулась полукольцом на дальних подступах к городу.

К опасности, нависшей над Одессой, прибавилась непосредственная угроза Николаеву. А имевшаяся там военно-морская база, поскольку она находилась не на берегу моря, а на Южном Буге, то есть в тыловом районе, где исключалось появление морского противника, совсем не располагала береговой артиллерией – только средствами ПВО.

Г. И. Левченко пробыл в Севастополе недолго, решив немедленно отправиться в Одессу и Николаев. Сопровождать заместителя наркома выпало мне. Вечером 8 августа мы пришли в Одессу на эсминце «Шаумян». За несколько часов до того командир базы контр-адмирал Г. В. Жуков, ставший начальником гарнизона, по указанию Военного совета Приморской армии объявил город на осадном положении.

Жуков доложил, что отряд кораблей северо-западного района поддерживает сухопутные войска. В помощь Приморской армии база сформировала два небольших полка морской пехоты. 1-й полк, насчитывавший 1300 штыков, находился в районе Аджалыкского лимана, 2-й (750 штыков) предназначался для прикрытия порта. На местных предприятиях были размещены заказы на 20 тысяч бутылок с горючей смесью для борьбы с танками и на 10 тысяч гранат. Не хватало винтовок, пулеметов. Командир и комиссар базы просили помочь оружием и людьми.

Военный совет флота знал об этих нуждах Одесской базы, и для удовлетворения их делалось все возможное. Что касается людей, то никаких бригад морской пехоты флот еще не имел, и бойцов для действий на сухопутье собирали отовсюду понемногу без ущерба для боеспособности того или иного соединения, корабля. Но помощь Одессе не могла свестись к выделению больших или меньших подкреплений ее гарнизону. Драться за Одессу, отстаивать ее готовился весь флот.

Вице– адмирал Левченко и я встретились с командующим Приморской армией генерал-лейтенантом Георгием Павловичем Софроновым. Он только что вступил в должность, прибыв с Северо-Западного фронта, но район Одессы знал давно -выполнял здесь задания партии и воевал еще в гражданскую. Старый большевик и кадровый военный, Софронов производил впечатление очень спокойного, уравновешенного человека, привыкшего хорошо продумывать свои слова и решения.

Командарм познакомил нас с обстановкой в районе Одессы, которая была достаточно тревожной, откровенно поделился [66] тем, что беспокоило его больше всего – не хватало войск, чтобы надежно удерживать линию фронта. Армия, оборонявшаяся фактически уже в тылу противника (хотя на побережье одесский гарнизон был отрезан еще не полностью), имела две стрелковые и одну кавдивизию, все – далеко не штатного состава. А фронт обороны составлял многие десятки километров, и у врага был значительный численный перевес.

Генерал Софронов был удовлетворен действиями моряков, благодарил за полки морской пехоты, но очень просил заместителя наркома ВМФ поддержать его обращения к старшим начальникам насчет усиления Приморской армии.

10 августа, зайдя на несколько часов в старинный Очаков (там комендант сектора береговой обороны, майор по званию, держался как-то не очень уверенно, и потребовалось строго поговорить с ним, напомнив, что на то и война, чтобы были трудности), пришли на катере-охотнике в Николаев. В районе города уже четвертые сутки находился штаб Южного фронта, однако командир Николаевской военно-морской базы контр-адмирал И. Д. Кулишов, как выяснилось, не имел с общевойсковыми начальниками должного контакта, конкретных задач по подготовке к обороне города ни от кого не получал. Плохо осведомленный о положении на фронте, Кулишов не решался самостоятельно распорядиться об эвакуации запасов продовольствия и других ценностей, которым здесь было уже не место.

Гордей Иванович Левченко с присущей ему решительностью наводил порядок. Командиру базы было приказано формировать из имевшихся в его распоряжении подразделений и служб полк морской пехоты, организовать вывоз ненужных сейчас запасов, прекратить строительство далекого еще от готовности фундаментального КП.

Затем мы отправились на судостроительные заводы. На Буге не раз встречали буксиры, уводящие в другие порты недостроенные, но способные держаться на воде корабли, – об этом командование флота своевременно позаботилось. Но на стапелях находились и корпуса кораблей, которые еще нельзя было спустить на воду. А пришло ли время их взрывать, чтобы не достались врагу, – этого не мог сразу решить даже заместитель наркома. Предстояло побывать у командующего фронтом, которому, как мы полагали, более ясны перспективы развития событий. Нельзя было решить без него и многое другое.

КП Южного фронта, разместившийся в обыкновенном [67] городском доме, судя по всему, был развернут тут ненадолго. Командующего – генерала армии Ивана Владимировича Тюленева, одного из старейших советских военачальников, мы застали в узкой, похожей на коридор, комнате со сдвинутыми к одной стене и заваленными картами столами. По тесному проходу между столами и другой стеной шагал взад и вперед армейский комиссар 2 ранга А. И. Запорожец – член Военного совета фронта.

Встретили нас тепло, радушно. Но обстановка на КП была неспокойной. Войска фронта, измотанные тяжелыми боями, отходили под натиском превосходящих вражеских сил. Как нам сказали, в полосе фронта наступало более сорока фашистских дивизий, в том числе шесть танковых. Сплошной обороны на ряде участков не было, обстановка изменялась очень быстро, а сведения о ней подчас запаздывали. Усилившиеся налеты на Николаев, очевидно, предвещали удар противника в направлении этого города.

Тюленев и Запорожец похвалили наших дунайцев. Два монитора Дунайской флотилии ушли на Днепр, в район Киева, а основное ее боевое ядро после ремонта кораблей в Николаеве использовалось на Южном Буге. Монитор «Ударный» произвел успешный, с подтвержденными разведкой результатами, огневой налет по скоплению вражеских танков у Вознесенска, уничтожил эшелон с боеприпасами. Корабли поддерживали огнем оборонительный участок у села Новая Одесса, прикрывали переправы. В масштабах операций фронта помощь флотилии армейцам была, конечно, не очень велика, но нам от души говорили за нее спасибо.

Обсуждалось у командующего фронтом и положение под Одессой, а также в районе Очакова (туда по нашей просьбе направлялся стрелковый батальон – для взаимодействия с береговыми батареями Очаковского сектора и прикрытия их с суши). Мы узнали, что есть решение пополнить Приморскую армию горнострелковой дивизией.

Уже поздним вечером на КП приехал Леонид Романович Корниец, представлявший в Военном совете фронта правительство Украинской ССР. Он обрадовался встрече с моряками, а Гордею Ивановичу Левченко очень важно было увидеться с ним. Корниец руководил эвакуацией предприятий Николаева и испытывал затруднения при решении судьбы тех недостроенных судов, которые нельзя было вывести. Как с ними поступить в случае оставления города нашими войсками, сообща решили тут же.

На следующий день стало известно, что обстановка под Николаевом резко ухудшилась. Возникла реальная угроза [68] окружения города: противник обходил его с востока, форсировав Ингул. Затем группа немецких танков прорвалась на западный берег Буга вблизи Варваровского моста, по которому переправлялись части 9-й армии. За Бугом, прикрывая этот мост от воздушных налетов, стоял на огневой позиции зенитный артдивизион Дунайской флотилии (разрушение моста могло закрыть фарватер для ее кораблей, действовавших выше по реке). Теперь дивизион развернулся против фашистских танков.

Зенитная артиллерия нередко использовалась как противотанковая, и дунайцы были к этому готовы. Прямой наводкой они подбили три танка, заставив остальные скрыться. Потом я узнал, что один из подбитых вражеских танков моряки-зенитчики сумели немедленно ввести в бой в качестве добавочной огневой точки. Инициатором этого явился политработник батареи младший политрук Горель, бывший танкист. Из Николаева мы вновь направились в Очаков, побывали на береговых батареях и на стоявших тут торпедных катерах. Была надежда, что Очаков удастся удержать, и это представлялось важным, в частности, для того, чтобы пресекать возможные попытки противника, вышедшего к Бугу, выводить какие-то легкие корабли, например торпедные катера, в Черное море, на наши коммуникации, связывавшие Севастополь с Одессой.

При более детальном ознакомлении с обстановкой и в результате бесед с командирами возникла мысль, что, видимо, целесообразно – прежде всего для содействия обороне Одессы – иметь в районе моря, примыкающем к Днепро-Бугскому лиману, единое формирование из всех частей, которыми располагал тут флот на берегу, на косах, на островах, под командованием одного начальника, подчиненного непосредственно командующему. Эту задачу Военный совет вскоре решил, образовав Тендровский боевой участок, о котором будет сказано дальше.

По настоянию Ф. С. Октябрьского, считавшего, что нам надо безотлагательно обсудить одесские дела, я отправился из Очакова в Севастополь. Отпуская меня, Гордей Иванович Левченко объявил, что возвращается в Николаев, а оттуда, очевидно, – опять в Одессу.

Через несколько дней Николаев, город кораблестроителей на Буге, тыловой по отношению к Одессе, расположенный много восточнее, захватили гитлеровские войска. В последних боях за него, когда на левый берег переправлялись арьергарды Южного фронта, участвовали все находившиеся на Буге корабли Дунайской флотилий и ее сухопутные [69] подразделения. Вместе со сводным полком Николаевской базы и местными ополченцами дунайцы сдерживали натиск врага, прикрывая завершавшуюся эвакуацию людей и материальных ценностей. Сделав все, что могла, флотилия по приказу Левченко прорвалась с Буга через лиман в низовья Днепра, к Херсону, чтобы поддерживать части фронта на новом рубеже. Пробились туда же по суше ее стрелковые и зенитные подразделения, перелетела сопровождавшая корабли от Измаила эскадрилья «ястребков».

Быть может, кому-то покажется странным, что заместитель наркома, прибыв в тот или иной район, распоряжался, так сказать, напрямую, вместо того чтобы потребовать принятия тех или иных мер от командования флота. Но следует при этом учитывать чрезвычайные обстоятельства. Левченко всегда был человеком решительного действия, однако в тех условиях, вероятно, и любому другому военачальнику пришлось бы многое приказывать непосредственным исполнителям – на передачу указаний обычным порядком просто не оставалось времени. Во всяком случае, заместитель наркома оказывал нам очень большую помощь тем, что, не опекая командующего и не отвлекая его от боевого управления флотом, брал на себя по праву старшего морского начальника немедленное решение острых и трудных вопросов, возникавших там, где он находился.

* * *

На подступах к Одессе – пока еще на дальних – в основном успешно отражались вражеские атаки, нацеленные на прорыв к городу. Упорство его защитников не преминул уже 30 июля отметить в своем служебном дневнике начальник германского генштаба сухопутных войск Гальдер.

Но натиск врага на одесские рубежи, несомненно, должен был нарастать. По данным, имевшимся у нас (и оказавшимся потом неполными, преуменьшенными), противник сосредоточил под Одессой уже шесть дивизий. Между тем – к середине августа это становилось совершенно ясным – войска Южного фронта, отходившие к Днепру, практически были не в состоянии оказать помощи отрезанной от них, оставшейся на изолированном плацдарме Одессе. А наличных сил Приморской армии, даже при самой активной поддержке ее с моря, могло не хватить для удержания города.

Анализ создавшегося положения побудил Военный совет флота обратиться через наркома ВМФ и главкома Юго-Западного направления в Ставку Верховного Главнокомандования. 13 августа противник, потеснив защитников Одессы [70] на правом фланге фронта обороны, вышел к берегу моря у Талигульского лимана, завершив таким образом окружение города с суши. В тот день мы с Ф. С. Октябрьским, многое передумав, подписали телеграмму в Ставку, где излагалось положение дел под Одессой и Очаковом и вытекающие из него соображения.

«Мы можем, – говорилось в телеграмме, – удерживать Одессу, Очаков, имея Черноморский флот, господствующий на море, береговую оборону, которая препятствует прорыву противника к побережью с суши… Мы держим крепко в своих руках все морские коммуникации и можем непрерывно питать снаряжением, свежими войсками гарнизоны Одессы, Очакова и успешно оборонять их до победы»{8}.

Военный совет флота просил выделить для переброски в Одессу морем через Новороссийск две дивизии, а флотскую авиацию пополнить самолетами для действий по наземным войскам противника – штурмовиками или бомбардировщиками Пе-2.

Одновременно я послал телеграмму И. В. Рогову, главная мысль которой была выражена в первой фразе: «Одесса обороняется и может держаться при условии усиления войсками с подачей морем».

Главком Юго-Западного направления Маршал Советского Союза С. М. Буденный, соединившись с Ф. С. Октябрьским по телефону, сообщил, что он поддерживает наши предложения относительно Одессы и что по ним ожидается решение Ставки. Сделав паузу, Семен Михайлович изменившимся голосом, в котором Октябрьский сразу почувствовал глубокую горечь, поделился тяжелой новостью: отдан приказ взрывать Днепрогэс…

Бесконечно много было связано в сознании и сердце со знаменитым Днепрогэсом, славным детищем первых пятилеток, но не возникало никаких сомнений: поступить иначе нельзя.

После оставления Николаева С. М. Буденный еще раз предупредил командование Приморской армии: Одесса не может быть сдана ни при каких условиях. Затем поступило обрадовавшее нас распоряжение Главморштаба – самыми быстроходными средствами перевезти в Одессу 20 вагонов армейских боеприпасов. Для этого были выделены эсминцы «Беспощадный» и «Безупречный».

Ожидая решение Ставки, мы продолжали, мобилизуя внутрифлотские ресурсы и возможности, укреплять Одесскую [71] военно-морскую базу, усиливая и оборону Очакова (отрезанного уже от Одессы на суше и державшегося на отдельном плацдарме, гораздо меньшем, чем одесский). В те же дни был сформирован Тендровский боевой участок – ТБУ, разнородное соединение на косе Тендра и островах Первомайский и Березань. В него вошли части береговой и зенитной артиллерии, стрелковые подразделения, а также маневренная база на Тендре с ее службами и системой постов СНиС. Это соединение, впоследствии усиленное, оказалось очень нужным. ТБУ вскоре возглавил генерал-майор береговой службы И. Н. Кузьмичев, военкомом боевого участка стал батальонный комиссар А. С. Бойко.

В Севастополе, во флотском экипаже, формировались отряды моряков для отправки в Одессу, а по черноморским базам и гарнизонам, начиная с Батуми, спешно собиралось стрелковое оружие.

Никого не приходилось посылать в эти отряды в приказном порядке. На корабле или в части играли сигнал большого сбора, и построившемуся личному составу объявлялось: «Одесса в опасности – вы все об этом знаете. Кто готов добровольно ее защищать на сухопутном фронте – два шага вперед!» И неизменно шагал вперед весь строй. После этого, уже из добровольцев, командиры отбирали с немалым трудом тех, кого можно было отпустить. Но не попавшие в это число не успокаивались. Доходило подчас до того, что кое-кто пытался вплавь добраться до корабля с добровольцами, выведенного на рейд.

Во всех флотских базах командиров заваливали рапортами с одной и той же просьбой – послать на фронт под Одессу. Приведу характерный по своему тону и духу рапорт котельного машиниста Софронова, поданный командиру крейсера «Ворошилов»: «Прошу Вашего ходатайства послать меня на передовые позиции фронта. Я желаю храбро сражаться и до последней капли крови беспощадно громить фашистскую тварь… Я обязуюсь – если мне руку отрубят, буду бить эту тварь ногами, если ноги отрубят, буду рвать зубами и бить головой». Так были настроены наши люди, так стремились они пойти в бой.

Одесские оперсводки вызывали и тревоги, и надежды. Заняв позиции, которые считалось возможным удерживать, части Приморской армии закреплялись на них, одновременно отбивая вражеские атаки. Фортификационные работы велись и на территории самого города. Командир военно-морской базы и начальник гарнизона контр-адмирал Жуков [72] доносил, что в сооружении уличных баррикад из мешков с землей и песком участвуют тысячи горожан.

Весь одесский плацдарм был разделен на три сектора обороны – южный, западный и восточный. За первые два отвечали стрелковые дивизии – 25-я Чапаевская и 95-я Молдавская. В восточном секторе оборонялась сводная группа, куда входил и 1-й черноморский полк морской пехоты под командованием флотского ветерана, бывшего матроса крейсера «Рюрик», а совсем недавно – начальника тыла базы интенданта 1 ранга Я. И. Осипова (переаттестованного вскоре на полковника).