Текст книги "Доверено флоту"

Автор книги: Николай Кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

ВОЕННЫЕ МЕМУАРЫ

Кулаков, Николай Михайлович

Доверено флоту

Воениздат

Москва. 1985

Глава первая.

Накануне войны

Курьерский поезд Мурманск – Ленинград («Полярная стрела») подошел к перрону Московского вокзала. Встретивший меня капитан 2 ранга передал, что старший морской начальник в Ленинграде, флагман 2 ранга К. И. Самойлов просит прибыть к нему для срочного телефонного разговора с Москвой.

Кому и зачем я понадобился? Что могло случиться?…

Истекал апрель 1940 года. Полтора месяца назад закончилась непродолжительная советско-финляндская война. Военный совет Северного флота, членом которого я был, подведя итоги боевых действий в Заполярье, в целом успешных для нас, поднял перед Наркоматом ВМФ вопрос о том, чтобы ускорить пополнение нашего молодого флота новыми боевыми кораблями.

Соответствующее решение было принято, и группа кораблей готовилась в Ленинграде к переходу на Север по Беломорско-Балтийскому каналу. Начальник политуправления РККФ армейский комиссар 2 ранга И. В. Рогов поручил мне принять участие в комплектовании экипажей этих кораблей и организации их перехода, намечавшегося на вторую половину лета. Поскольку работать в Ленинграде предполагалось месяца три, я приехал с семьей.

С К. И. Самойловым встретились как старые знакомые: мы вместе служили на балтийской бригаде линкоров.

– Вот аппарат ВЧ, – сказал он. – В политуправлении ждут вашего звонка. Насколько я понял, вам предстоит сегодня же выехать в Москву. Билеты заказаны и на «Красную стрелу», и на самолет – выбирайте любой вариант.

Телефонный разговор с начальником оргинструкторского отдела политуправления дивизионным комиссаром В. А. Лебедевым подтвердил, что ехать в Москву надо немедленно. Лебедев, тоже мой сослуживец по Балтике, предупредил, что из Москвы я должен буду отправиться в Севастополь.

– И кажется, надолго, – многозначительно добавил он. А семью посоветовал оставить пока в Ленинграде. [4]

На следующее утро, 29 апреля, я был в Наркомате Военно-Морского Флота. Мне сообщили, что в Политбюро ЦК ВКП(б) рассматривалось положение дел на Черноморском флоте. (Это, как стало особенно ясно впоследствии, относилось к широкой системе мер по проверке и укреплению всех звеньев нашей обороны, осуществлявшихся партией в условиях нараставшей угрозы большой войны.) Не так давно на этот флот был назначен новый командующий – флагман 1 ранга Ф. С. Октябрьский, и теперь для обеспечения должной поддержки ему принимались дальнейшие меры по укреплению руководства флотом. Как выяснилось, ЦК ВКП(б) утвердил меня членом Военного совета Черноморского флота.

Начальник Политуправления РККФ И. В. Рогов, которого Центральный Комитет партии обязал лично контролировать выполнение принятых решений, находился в Севастополе. В тот же день выехал туда и я.

Говорят, что, когда едешь служить на новое место, первую половину пути думается о том, с чем расстался, а вторую – о том, что ждет впереди. Возможно, так оно у кого-то и бывает, но мне трудно было сосредоточиться на чем-то одном. В голове теснилось много разных мыслей, охватывали противоречивые чувства. Служба на Черноморском флоте, на теплом южном море всегда считалась заманчивой. Но расставаться с Севером, к которому начал привыкать, было все-таки грустно. Тем более – так внезапно, даже не попрощавшись с товарищами.

На Северный флот меня назначили летом 1939 года одним из членов Военного совета. Этот флот, лишь недавно созданный, быстро развивался. Оборудовались базы для кораблей, аэродромы для морской авиации, устанавливались береговые батареи. В условиях необжитого еще Заполярья, в суровом климате и при нехватке рабочих рук все это было сопряжено с немалыми трудностями. Но за строительством флота пристально следил Центральный Комитет партии, и нам помогали всем, чем только было можно. Не раз бывало, что, например, секретарь Архангельского обкома Г. П. Огородников получал телеграмму за подписью И. В. Сталина, требовавшую направить к нам в Полярный столько-то рабочих-специалистов, необходимых для строительства того или иного флотского объекта. Очень много внимания уделял североморцам член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Жданов, являвшийся членом образованного в 1938 году Главного Военного совета ВМФ. [5]

Командовал Северным флотом флагман 1 ранга Валентин Петрович Дрозд. Познакомились мы с ним еще на Балтике, а в Заполярье крепко подружились. Человек волевой и решительный, истинный моряк, он самозабвенно отдавал службе все свои силы. И если требовалось, смело, не боясь отступить в чем-то от ведомственной субординации, ставил насущные для нашего флота вопросы перед Центральным Комитетом партии и правительством.

С теплым чувством вспоминал я и своего старшего товарища – другого члена Военного совета флота дивизионного комиссара Николая Константиновича Смирнова – очень энергичною, высокоэрудированного политработника, и начальника штаба флота капитана 1 ранга Ивана Федоровича Голубева-Монаткина – обаятельного старого моряка, великого труженика.

Службе в Заполярье я был обязан знакомством с командармом 2 ранга Кириллом Афанасьевичем Мерецковым, впоследствии Маршалом Советского Союза. Он командовал войсками Ленинградского военного округа, на территории которого были районы базирования Северного флота, что обусловливало тесный контакт в работе командования и штабов округа и флота.

Первый раз встретиться с К. А. Мерецковым мне довелось, когда он в сопровождении группы военных инженеров производил рекогносцировку побережья, высказав при этом ряд предложений об усилении нашей береговой обороны. Для перехода на полуостров Рыбачий командующему войсками округа был предоставлен сторожевой корабль, на котором пошли туда и мы с командующим флотом. В Мотовском заливе сторожевик встал на якорь, и армейские товарищи приготовились высаживаться на дикий, пустынный берег.

– А как моряки? – спросил Мерецков, обращаясь к командующему флотом и ко мне. – Останутся на корабле или пойдут с пехотой?

Мы с Валентином Петровичем с сомнением посмотрели на свои начищенные флотские ботинки, однако отставать от армейцев не захотели. На берегу с интересом и пользой наблюдали, как Мерецков и сопровождавшие его инженеры (их группу возглавлял известный впоследствии фортификатор А. Ф. Хренов, который тогда был еще в звании полковника) определяли места будущих укреплений, как намечались в полярной тундре и среди скал, с учетом особенностей местности, оборонительные рубежи. Но тундра есть тундра, и для хождения по ней наше морское обмундирование явно не годилось. Часа через четыре мы настолько промокли и продрогли, [6] что перестали сопротивляться настойчивым советам Мерецкова возвратиться на корабль.

Армейцы вернулись на борт сторожевика лишь к ночи и теперь не меньше, чем мы, радовались корабельному теплу, возможности принять душ, переодеться. А после ужина в кают-компании еще долго шел оживленный разговор о нашей общей работе по укреплению обороны заполярных границ страны.

В дальнейшем нам неоднократно приходилось прибегать к содействию командующего войсками округа в решении важных для флота вопросов, и К. А. Мерецков всегда относился доброжелательно, подходил к делу по-государственному, с большой дальновидностью.

Когда началась война с Финляндией, основными задачами Северного флота стали поддержка и обеспечение боевых действий 14-й армии на приморском фланге фронта, командовал армией комдив В. А. Фролов, ставший впоследствии генерал-полковником. После того как наши армейцы заняли Петсамо (теперь, как и в старое время, – Печенга), отряд моряков был послан для овладения портом Лиинахамари в Петсамском заливе, организации его обороны и приема там транспортов. С этим отрядом в качестве представителя командования флота отправился туда и я.

Через сутки, хотя в порту еще горели подожженные отошедшим противником угольные склады, мы приняли у разминированных причалов первые транспорты с маршевым пополнением, боеприпасами и продовольствием. Круглосуточная полярная ночь усугубляла трудности, связанные с освоением поврежденных сооружений незнакомого порта, но снабжение войск морским путем было налажено. Очень много сделал для этого прекрасный организатор и большой знаток портового хозяйства интендант 1 ранга Ю. С. Сидерброк.

Грузы для фронта подавались из тыла через все большее число наших портов. Объем перевозок, за которые отвечал флот, возрастал, и Военный совет поручил мне ведать их организацией на Белом море. Потребовалось централизовать работу, к которой привлекались и пароходство, и рыболовецкие суда, и Севморпуть. Сперва не все шло гладко – давали себя знать ведомственные барьеры, кое-кто не сумел быстро перестроиться на военный лад. Дело пошло лучше, когда действия ледоколов стал лично координировать известный полярник, начальник Главсевморпути И. Д. Папанин. Он смело принимал решения, умел воодушевлять людей. А каким душевным человеком оказался Иван Дмитриевич, каким интересным собеседником! [7]

С задачами, возлагавшимися на наш флот, североморцы справились. Но допускалось и немало ошибок, из которых следовало делать выводы на будущее. Мы не имели тогда опыта конвоирования транспортов, организации их прикрытия с моря и с воздуха. И стала еще более очевидной безотлагательная необходимость усиления весьма малочисленного тогда Северного флота.

Я настроился принять участие в этой работе, окунуться в нее с головой. Уезжал из Заполярья, надеясь скоро вернуться туда с новыми боевыми кораблями. Получилось, однако, иначе. И надо было думать уже о другом флоте, настраиваться на другие задачи.

* * *

Впервые я увидел Севастополь летом 1928 года, когда довелось провести отпуск в Балаклаве. Восхищался историческими памятниками, нарядным Приморским бульваром, огромными, врезавшимися далеко в берег бухтами, где стояли корабли Черноморского флота и шла незнакомая мне, в чем-то даже таинственная жизнь военных моряков.

Весь город, какой-то особенный, не похожий на другие, оставил неизгладимое впечатление. В ту пору я, двадцатилетний рабочий Киевского паровозоремонтного завода, не смел и мечтать, что когда-нибудь буду служить на флоте, да еще в Севастополе, знаменитом городе, о героях которого столько читал еще в детстве.

А весной 1932 года – в то время я работал уже в Ленинграде, в Октябрьском райкоме партии – меня мобилизовали в кадры Красной Армии и направили в Военно-политическую академию. На мандатной комиссии, когда спросили, в каком роде войск хотел бы служить после учебы, ответил: «На флоте!»

Киевская комсомольская организация шефствовала над одним из подразделений Черноморского флота – дивизионом сторожевых и торпедных катеров. Приезжая к нам, черноморцы увлекательно рассказывали о кораблях, походах, учениях, и, наверное, с этого и началась у меня любовь к флоту. А партийная работа в Ленинграде, в Октябрьском райкоме, помогла близко познакомиться с моряками-балтийцами.

Уже будучи слушателем морского факультета Военно-политической академии, я снова попал в Севастополь – мы проходили стажировку на крейсере «Коминтерн». Учебные плавания позволили увидеть также Одессу, Феодосию, Батуми и другие черноморские порты. Однако на то, что назначат [8] на Черное море, слушатели нашего курса не рассчитывали. Нас предупредили, что большинство выпускников пойдет на подводные лодки недавно созданного Тихоокеанского флота.

В те годы Военно-политическая академия находилась в Ленинграде. Мы часто выступали на заводах и фабриках, а руководящие партийные и советские работники города – у нас. На всю жизнь запомнилось, как слушали мы Сергея Мироновича Кирова, когда он 1 ноября 1934 года – ровно за месяц до своей гибели – пришел вместе с заместителем наркома обороны СССР М. Н. Тухачевским на торжественное заседание, посвященное 15-летию академии и награждению ее орденом Ленина.

Наш набор заканчивал учебу в 1936 году. Как и ожидалось, почти всех выпускников морского факультета направляли на Тихий океан. Причем было предложено сразу же брать с собой на Дальний Восток семьи. Когда я доложил, что моя семья сможет приехать только через год – по окончании женой медицинского института, представитель управления кадров ответил:

– Ну раз так, назначим пока военкомом подлодки на Балтику, а через год поедете на Тихоокеанский флот вместе с женой-врачом.

Но судьба сложилась по-иному. Я действительно прослужил около года комиссаром на балтийских подводных лодках: сперва – на «Щ-318», затем – на «С-1», лодке нового типа, только что вступившей в строй. А потом был назначен военкомом линкора «Марат» – флагманского корабля Краснознаменного Балтийского флота. Практическая школа, пройденная на нем в течение двух лет, очень много дала для всей моей дальнейшей службы.

С Балтики, как уже было сказано, меня перевели на Северный флот. И вот теперь – на Черноморский…

Поезд пришел в Севастополь утром 1 мая. Несколько дней назад, в Полярном, я шел к причалу на катер по дорожке, представлявшей собой коридор между снежных стен выше человеческого роста. А здесь, в Крыму, все было в цвету, люди выходили на первомайскую демонстрацию, одетые по-летнему нарядно.

Увидел приготовившиеся к параду флотские части – и охватило глубокое волнение. Ведь завтра мне с этими бойцами и командирами работать. Как-то встретят?… Сумею ли оправдать оказанное доверие, приспособиться к незнакомым еще масштабам – флот на Черном море большой… Растревоженный такими мыслями, я сказал встретившему меня [9] военкому штаба флота А. С. Шохину, однокашнику по академии, что должен отдохнуть с дороги и присутствовать на параде не буду: захотелось побыть еще немного одному.

Со смешанным чувством нетерпения и некоторой настороженности ждал встречи с И. В. Роговым.

Это был руководитель умный, требовательный, в меру строгий, уже хорошо известный военным морякам, хотя служил на флоте еще недолго.

Участник гражданской войны, коммунист с 1918 года, старый армейский политработник, Иван Васильевич Рогов не так давно находился на посту военкома Генерального штаба РККА, а затем – члена Военного совета Белорусского военного округа. На XVIII партийном съезде он был избран членом Центрального Комитета ВКП(б) и тогда же, в марте 1939 года, назначен начальником политуправления РККФ и заместителем наркома. И. В. Рогов пришел на флот в очень ответственное время, когда у страны появились возможности существенно укрепить свою морскую мощь и надо было мобилизовать всю массу военных моряков – а ряды их стали быстро расти – на достижение высокой боевой готовности. Думается, он был – и по личным качествам, и по жизненному и партийному опыту – именно таким человеком, какой требовался, чтобы руководить в этих условиях политической работой.

Пробыв тогда в Москве не больше, чем требовалось, чтобы принять дела, Рогов начал работу на новом посту со знакомства с флотами. Прежде всего он выехал на Балтику и, посетив ряд кораблей и частей, провел целый день у нас на «Марате». Там мы и познакомились.

На линкоре Иван Васильевич пытливо вникал в организацию боевой учебы и политической работы, осмотрел одну из орудийных башен и погреба главного калибра, машинное и котельное отделения, центральный пост и главный командный пункт, краснофлотские кубрики, долго беседовал с личным составом. Запомнилось, в какой категорической форме потребовал начальник политуправления от командиров и политработников большего внимания к быту моряков, в частности к их питанию.

Обстоятельно беседовал И. В. Рогов с секретарями парторганизаций корабельных подразделений. А закончил день, проведенный на линкоре, длительным разговором со мной – комиссаром корабля. В своих указаниях Рогов делал упор на значение дружной, слаженной работы командного и политического состава, подчеркивал необходимость всемерно поддерживать волевых, требовательных командиров. [10]

За год, прошедший с тех пор, я встречался с начальником ПУ РККФ еще не раз, но первая встреча на «Марате» осталась самой памятной. Наверное, потому, что тогда передо мной в какой-то степени раскрылся стиль работы Рогова, содержавший немало поучительного. Да также и потому, что та встреча, как я понял впоследствии, сыграла определенную роль в моей дальнейшей флотской судьбе.

В Севастополе после парада и демонстрации И. В. Рогов приехал в гостиницу, где я его встретил и доложил о своем прибытии. Прежде чем говорить о моих практических задачах, Иван Васильевич упомянул об обстоятельствах, вызвавших столь спешное мое назначение. Как я и предполагал, именно Рогов назвал мою фамилию, когда в ЦК решался вопрос о том, кого из старших политработников послать на Черное море.

Поскольку разговор шел откровенный, я спросил Ивана Васильевича, как он решился на такое выдвижение, зная меня всего год. Рогов ответил, что в данном случае он опирался на мнение обо мне ленинградской партийной организации, и в частности секретаря горкома А. А. Кузнецова, по инициативе которого я в свое время был послан с большим повышением на Север.

Сразу встал перед глазами Алексей Александрович Кузнецов… Мы познакомились в конце 1938 года, когда «Марат» встал на ремонт и частичную модернизацию. Были установлены весьма жесткие сроки выполнения запланированных работ, зависевших от нескольких заводов. Нам часто приходилось обращаться за помощью в городской комитет партии, и А. А. Кузнецов вникал в корабельные дела и нужды с глубокой заинтересованностью. Все, что требовалось сделать на линкоре, было сделано в срок.

Вспомнилась и встреча на партийном активе моряков Ленинградского гарнизона – вскоре после XVIII партсъезда. В перерыве кто-то из представителей военно-морских учебных заведений стал просить секретаря горкома сделать доклад об итогах съезда на партийном собрании в училище.

– Вы и сами справитесь, – ответил на это Алексей Александрович. – Вот от выступления на корабле отказаться бы не смог…

Я стоял рядом и не упустил случая попросить Кузнецова выступить перед коммунистами «Марата». Собрание с его докладом – ярким, надолго запомнившимся – состоялось на линкоре через несколько дней. А после собрания – товарищеская беседа в кают-компании, затянувшаяся далеко за полночь. Много интересного услышали мы тогда о делах и [11] планах Ленинградской партийной организации, о перспективах развития города.

Хочется, выйдя тут за рамки описываемого времени, сказать, что А. А. Кузнецов был тесно связан с флотом до конца своих дней. В течение всей Великой Отечественной войны и в первые послевоенные годы он входил в состав Военного совета Краснознаменного Балтийского флота. Постоянно интересовался Алексей Александрович делами военных моряков, горячо откликался на их нужды и будучи секретарем Центрального Комитета партии.

* * *

Командующий флотом флагман 1 ранга Филипп Сергеевич Октябрьский встретил приветливо. Но в пронзительном взгляде его острых, очень живых глаз угадывался вопрос! «Кого-то ко мне прислали? Как-то будем работать?»

До того мы знали друг друга мало. Начав знакомиться по-настоящему, проговорили почти целую ночь. При этом не раз вспоминали заседания Главного Военного совета Военно-Морского Флота в декабре 1938 года, на которых впервые увиделись.

Полагаю, что на работе в те дни Главного Военного совета ВМФ уместно остановиться: созыв его имел громадное значение для вставшего тогда в порядок дня строительства большого морского и океанского флота нашей страны.

Заседания Совета и образованных им комиссий проходили в Москве с 9 по 20 декабря. В работе участвовали командующие флотами и флотилиями, члены военных советов, командиры и комиссары ряда соединений. Приглашены были также командиры и военкомы некоторых крупных кораблей (в числе таковых оказался и я как комиссар «Марата»). Работой Совета руководил секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Жданов.

19 декабря нам сообщили, что в три часа дня состоится встреча с руководителями партии и правительства. Все отправились в Кремль. В Свердловском зале мы увидели за столом президиума И. В. Сталина и других членов Политбюро. На встрече руководители партии и правительства заслушали выступления представителей наркомата, командующих флотами и флотилиями, членов военных советов.

Встреча продолжалась до глубокой ночи. И. В. Сталин часто прерывал выступавших репликами и вопросами, требовал уточнения различных деталей. Особенно интересовался он подводными лодками. Узнав, что среди присутствующих находится командир бригады подлодок Черноморского флота [12] Герой Советского Союза И. А. Бурмистров, недавно сражавшийся с фашистами в Испании, Сталин задал ему множество вопросов о достоинствах и недостатках наших лодок, о том, за счет чего можно увеличить их надводную и подводную скорость, о других необходимых усовершенствованиях. Выслушав ответы Бурмистрова, Сталин попросил его изложить в докладной записке предложения подводников об улучшении тактико-технических элементов кораблей. Очень внимательное отношение к тому, что предлагали моряки, было характерно для всей этой встречи.

Утром 20 декабря состоялось последнее пленарное заседание Главного Военного совета. С заключительной речью выступил Андрей Александрович Жданов.

Он сказал, что 1938 год явился годом, когда создание большого флота Страны Советов начало переходить из перспективы, из наметки в реальную плоскость, первым годом, когда моряки получили новые крейсеры, лидеры эсминцев, эсминцы, и в этом смысле вопрос создания большого флота силами отечественной промышленности находится накануне своего разрешения. А затем А. А. Жданов привел слова И. В. Сталина о том, что девять десятых задачи строительства большого флота составляет подготовка кадров для новых кораблей. Мы должны, подчеркнул Андрей Александрович, работать в этом отношении не только на сегодняшний день, исходить не только из текущих задач боевой подготовки и нынешнего состояния флота, но и думать о завтрашнем дне, о будущем флоте…

Перед нами развернулись захватывающие перспективы строительства морского и океанского флота{1}.

Вечером мы услышали теплые, сердечные слова о военных моряках, здравицы в честь каждого из наших флотов и каждой флотилии на правительственном приеме под сводами старинной Грановитой палаты.

Уже после окончания приема, когда мы осматривали великолепный Георгиевский зал (я видел его впервые), к нашей [13] группе подошел заместитель наркома ВМФ П. И. Смирнов-Светловский и негромко сказал:

– Идемте, товарищ Сталин приглашает…

Через какие-то коридоры и переходы мы попали в небольшой зал с киноэкраном. Раздавались звуки рояля – играл Андрей Александрович Жданов. В креслах – их было несколько рядов – сидели руководители партии, в том числе И. В. Сталин. Видимо, они ждали приглашенных моряков: как только мы расселись, свет погас и начался кинофильм.

Демонстрировалась новая тогда картина «Если завтра война». Смущенный непривычной обстановкой, я, как, наверное, и многие другие гости, сидел, боясь шелохнуться. Было хорошо слышно, как И. В. Сталин негромко комментирует развертывающиеся на экране события. В фильме будущая война изображалась довольно наивно – все шло гладко, и наши войска очень быстро, малой кровью добивались победы. Явно желая поддеть сидевшего рядом Ворошилова, Сталин говорил ему: «Не так будет на войне, не так просто…»

Досмотрев фильм, мы попросили разрешения отбыть: пора было на ночной поезд, которым все балтийцы уезжали в Ленинград. В нашем купе долго никто не спал – всех переполняли впечатления проведенных в Москве дней. Запомнилось, с каким воодушевлением сказал комендант балтийской береговой обороны С. И. Кабанов: «Теперь будем работать по-новому!»

В дни, когда на Главном Военном совете ВМФ и в ходе встреч представителей флота с руководителями партии и Советского государства решались важнейшие вопросы военно-морского строительства, была предопределена и личная судьба многих товарищей из высшего и старшего флотского комполитсостава. Вскоре последовало назначение Н. Г. Кузнецова первым заместителем наркома, а затем и наркомом ВМФ. Прежний командующий Черноморским флотом И. С. Юмашев получил назначение на такую же должность на Тихом океане. А на Черное море перевели Ф. С. Октябрьского, командовавшего Амурской флотилией. ЦК утвердил членов военных советов, начальников политуправлений.

Усиленное внимание к флоту ощущалось не только в том, как быстро стали решаться всякого рода организационные вопросы. В советский календарь вошел День Военно-Морского Флота, установленный, как говорилось в постановлении Совнаркома и ЦК ВКП(б), «в целях мобилизации широких масс трудящихся вокруг вопросов строительства Рабоче-Крестьянского Военно-Морского Флота Союза ССР и стоящих [14] перед ним задач». И уже первое празднование этого Дня – 24 июля 1939 года – было подлинно всенародным.

Флот развивался, рос количественно и качественно также и на Черном море. Дела было – хоть отбавляй! Строились новые корабли, в том числе крупные. Усиливались береговая оборона, морская авиация. Создавались военно-морские базы в Одессе, Новороссийске, Батуми. Требовалось быть в курсе всего этого, детально знать положение на местах, оперативно принимать меры для выполнения утвержденных правительственных планов.

Мы с Ф. С. Октябрьским вместе знакомились с боевой и политической подготовкой в соединениях, объезжали базы, части, посты и иные флотские объекты, разбросанные от румынской границы на западе до турецкой на юге. Вникали в дела в штабах и политорганах, добирались до небольших подразделений и малых кораблей. Как много значило иметь живое, а не только по отчетам представление о всех звеньях обширного флотского «хозяйства», особенно почувствовалось, когда грянула война.

Филипп Сергеевич Октябрьский был старше меня почти на десять лет. Он участвовал в гражданской войне, в партии состоял с 1919 года, находился в свое время на политической работе, а потом был переведен на командную. Очень принципиальный человек и требовательный командир, он мог казаться со стороны более суровым, чем был на самом деле.

Что же касается наших с ним отношений, то уже первая большая совместная поездка (Севастополь – Феодосия – Керчь – Новороссийск – Туапсе, туда – на машине, обратно – морем) очень нас сблизила, и мы, кажется, начали неплохо понимать друг друга. Ф. С. Октябрьский вернулся в Севастополь контр-адмиралом – находясь в Керчи, мы услышали по радио постановление Совнаркома о присвоении только что введенных генеральских и адмиральских званий первой группе лиц высшего комсостава, в которую вошел и он.

Основным критерием оценки деятельности всех командиров и политработников, главным, на что направлялись усилия Военного совета флота, было повышение боевой готовности кораблей и частей. Вторая мировая война уже шла, и никто не мог сказать, долго ли еще ее пламя будет оставаться за пределами советской земли.

С учетом обострившейся международной обстановки строилась и партийно-политическая работа. На партийных и комсомольских собраниях резкой критике подвергались факты беспечности и благодушия, самоуспокоенности и недисциплинированности [15] отдельных коммунистов и комсомольцев. Акцент в агитационно-пропагандистской работе делался на воспитании личного состава в духе политической бдительности, советского патриотизма, в духе постоянной готовности к защите социализма. Из доклада начальника политуправления флота П. Т. Бондаренко (сделанного еще в первых числах мая, сразу после моего прибытия в Севастополь) было видно, что политорганы флота укомплектованы квалифицированными кадрами. Во главе политотделов соединений стояли самые авторитетные, в нравственном отношении кристальные политработники, окончившие Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. Отрадно и то, что Бондаренко хорошо знал положение дел в соединениях, на кораблях я в частях, называл комиссаров, глубоко вникающих в жизнь и деятельность воинских коллективов, а также тех, которые, как он выразился, не все охватывают, нуждаются в помощи и поддержке. Оправдал себя институт заместителей политруков – эта мера способствовала выдвижению на политработу молодых партийных активистов.

* * *

Летом 1940 года Бессарабия воссоединилась с Советской Молдавией, а Северная Буковина вошла в состав УССР. Встал вопрос о защите этих районов, о создании там оборонительных укреплений и баз.

В составе Черноморского флота была сформирована – из кораблей, прибывавших с Днепра, – Дунайская военная флотилия, главную базу которой предстояло развернуть в Измаиле. Прибывший в Севастополь нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов дал указание (да это и само собой разумелось), чтобы кто-то из руководства флота на месте занялся организацией базирования новой флотилии. Выпало это мне.

Отправился сперва в Одессу – там сосредоточились предназначенные для Дуная корабли. А на правый, бессарабский, берег Днестра, только что переставшего быть пограничной рекой, въехал на эмке по шпалам железнодорожного моста выше Тирасполя («Ничего, доедете. Только трохи трясе», – напутствовал красноармеец-часовой на левом берегу). И вот уже первый за Днестром город – Бендеры…

Местное население встречает исключительно приветливо. Стоит остановиться, и люди обступают машину со всех сторон. Многие говорят по-русски и задают массу вопросов. Почти все сельские жители – босые. Даже бывшие румынские солдаты, встречающиеся на дороге (их части сложили оружие, и солдаты, уроженцы Бессарабии, распущены по домам), [16] в большинстве идут разутыми, повесив связанные тесемками сапоги на плечо…

Измаил – знаменитая некогда турецкая крепость, у стен которой не раз была пролита русская кровь, – выглядит как уездный городок дореволюционного времени. Бросаются в глаза допотопные, обшарпанные пролетки извозчиков. Улицы заполнены народом.

В Репи, другом дунайском порту, расположенном выше Измаила, куда вскоре приехал, застал волнующую картину – здесь принимали молдаван-бессарабов, спешивших из разных концов Румынии в свой родной край, воссоединившийся с нашей страной.

Буксиры медленно тянули наперерез течению огромные баржи, переполненные людьми. Чем ближе они к нашему берегу, тем громче доносился многоголосый радостный гул. С барж махали платками, шапками, поднимали над головами детей. А самые нетерпеливые, не дожидаясь, пока буксир подтянет баржу к причалу, бросались в воду. И, еще не выйдя на берег, становились у его кромки на колени и целовали родную, освобожденную от боярско-фашистского ига землю. Такого не забыть вовек!…

Наши бойцы протягивали людям руки, помогая выбраться на берег. Многих прибывших встречали их родственники. А в полевых кухнях, стоявших недалеко от причала, уже сварили для них обед. Готовы были и машины для развозки репатриантов по родным городам и селениям. Тем, кто ехал дальше самостоятельно, выдавались у регистрационных столов деньги на дорогу. Тронутые всей этой заботой о них, новые советские граждане еще более бурно радовались возвращению на родину, откуда увели их поиски заработка, погоня за куском хлеба. У многих были на глазах слезы.