Текст книги "Доверено флоту"

Автор книги: Николай Кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Комендант сектора полковник И. А. Ласкин и военком полковой комиссар П. Е. Солонцов уже имели приказ командарма восстановить положение не позже следующего дня. Выбор времени для контратаки в пределах этого срока был за ними. После разговора с нами и совместной оценки обстановки Ласкин решил выполнить задачу ночью.

Поздним вечером, на исходе суток, 514-й стрелковый полк, который повел в контратаку его военком батальонный комиссар О. А. Караев, при поддержке соседа – 161-го [167] стрелкового отбросил противника назад, и Камары вновь перешли в наши руки.

Этим, собственно, и завершилось отражение ноябрьского штурма. Манштейн прекратил его, видимо поняв наконец, что быстро овладеть Севастополем не может и что четырех дивизий и двух бригад, участвовавших в наступлении 11-21 ноября, для этого недостаточно. Местами гитлеровцы продвинулись на 1-4 километра в пределах полосы передового оборонительного рубежа, нигде не прорвав главного, но и это обошлось им дорого. По нашим подсчетам, враг потерял под Севастополем уже около 15 тысяч солдат, полторы сотни танков, 130 самолетов, немало орудий и другой техники.

С утра 22 ноября войска СОР на ряде участков начали контратаки с целью возвращения утраченных за последние дни позиций. Ставилась, в частности, задача восстановить положение в районах Дуванкоя, Черкез-Кермена, хутора Мекензия. Однако противник сопротивлялся упорно, и результаты этих контратак были в общем невелики. Думается, в значительной мере потому, что приходилось слишком экономно расходовать снаряды.

При недостатке других средств усиления (танков у нас практически не было, авиации – мало) артиллерия играла под Севастополем совершенно особую роль. Я говорил уже не раз о стойкости и боевом упорстве тех защитников Севастополя, которые сражались в пехотном строю, встречаясь с наседающими фашистами лицом к лицу. Но мы бы не смогли отбить ноябрьское наступление без мощной поддержки сухопутных войск артиллерией всех видов. И потому больше всего опасались оказаться в положении, когда вражеские атаки будут продолжаться, а регулярный подвоз боеприпасов для армии еще не наладится («Снарядов для полевой артиллерии осталось на три дня боев», – говорилось в одной из телеграмм Военного совета флота в Ставку и наркому ВМФ).

Чаще, чем следовало бы (учитывая недолгий срок службы стволов), вводилась в действие береговая артиллерия. Большинство ее батарей было подчинено комендантам секторов. Но опыт ноября показал, что все-таки целесообразнее управлять этой могучей огневой силой централизованно, направляя ее на наиболее важные цели, используя прежде всего для подавления немецкой артиллерии. Постепенно складывалась система централизованного управления вообще всей артиллерией СОР, включая артполки дивизий, и это позволило при необходимости быстро сосредоточивать [168] огонь 40-50 орудий практически на любом километре фронта.

В общую систему огня включалась и артиллерия каждого корабля, стоявшего в Севастополе или приходившего хотя бы на короткий срок. Нередко бывало так: корабль, только что прибывший из Новороссийска или Поти и сразу получивший целеуказания, одним бортом ведет огонь, а с другого производит разгрузку или принимает раненых и подлежащих эвакуации жителей города. В ноябре 11 кораблей провели 54 боевые стрельбы по наземным целям. В конце месяца крейсера «Красный Кавказ» и «Красный Крым», эсминцы «Незаможник», «Шаумян» и «Железняков» были сведены в отряд артиллерийской поддержки под командованием начальника штаба эскадры капитана 1 ранга В. А. Андреева.

Боевые корабли, транспорты, танкеры участвовали в обороне Севастополя уже тем, что доходили сюда с боеприпасами, горючим, с маршевым пополнением. Севастополь зависел теперь от морских перевозок в такой же мере, как раньше Одесса. Между тем путь к нам от кавказских портов стал уже не таким прямым и относительно коротким, каким был еще недавно. Присутствие фашистской авиации на крымских аэродромах и ее возрастающая активность над морем заставили отказаться от прежних маршрутов и ввести в действие схему новых, кружных.

Но предвидеть, какого напряжения достигнет еще только разгоревшаяся борьба на морских коммуникациях между Севастополем и Большой землей, мы тогда не могли.

Активно использовалась при отражении ноябрьского наступления гитлеровцев базировавшаяся на плацдарме СОР авиация. Малочисленность ее восполнялась боевой работой на пределе возможного. Истребители делали по 6-10 вылетов за день. И я не раз видел, какое восхищение вызывали смелые действия летчиков у севастопольцев, военных и гражданских, которым доводилось наблюдать их с земли.

«Ястребки», особенно И-5, нередко использовались и как штурмовики. С этим связан подвиг командира эскадрильи капитана Н. Т. Хрусталева. Ведомая им группа самолетов штурмовала фашистские войска в Бельбекской долине. Тут же завязался воздушный бой с налетевшими «мессершмиттами», самолет Хрусталева был поврежден и загорелся. Пренебрегая возможностью спастись, Николай Хрусталев поступил так же, как Николай Гастелло, – бросил горящий «ястребок» в скопление вражеской боевой техники на земле. [169]

Молодой черноморский летчик младший лейтенант Яков Иванов, сражавшийся на новом истребителе МиГ-3, сбил несколько бомбардировщиков. 12 ноября, в день массированных налетов на город и корабли в бухтах (в тот день, когда попала под бомбы «Червона Украина»), Иванов, израсходовав весь боезапас, срезал фашистскому «хейнкелю» хвост винтом своей машины. Тогда он благополучно вернулся из полета, сумев посадить поврежденный самолет. А четыре дня спустя Иванов, сбив «мессершмитт» и опять оставшись без боеприпасов, снова пошел на таран. Уничтожив еще один бомбардировщик, он погиб и сам. Якову Матвеевичу Иванову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза – первому из черноморских летчиков.

Хотя основные силы нашей авиации базировались на Кавказе, командующий флотскими ВВС находился большей частью в Севастополе. В разгар ноябрьских боев в эту должность вступил молодой генерал-майор авиации Н. А. Остряков. Он прибыл с Дальнего Востока, но на Черном море уже служил. В свои тридцать лет Остряков имел за плечами опыт боев в Испании, являлся депутатом Верховного Совета СССР. Талантливый авиационный командир, Николай Алексеевич был человеком неутомимым, темпераментным и очень храбрым, поистине генералом-бойцом.

Как– то мы с Г. В. Жуковым, будучи в районе Инкермана, следили за боем двух наших «ястребков» с несколькими «мессершмиттами». Силы были неравными, но наши летчики так дерзко атаковали, так искусно маневрировали, что немецкие истребители никак не успевали занять выгодное положение и использовать свой перевес. Скоротечная схватка в небе кончилась тем, что один «мессершмитт» загорелся, а остальные скрылись.

Вечером на заседании Военного совета, как обычно, заслушивались доклады командующих родами сил. После доклада Н. А. Острякова я спросил, как он оценивает сегодняшний бой истребителей над Инкерманом и стоило ли нашим летчикам вступать в него без крайней необходимости при столь значительном численном превосходстве противника. Генерал Остряков стал так живо и увлеченно комментировать этот бой, что мне невольно подумалось: уж не участвовал ли в нем он сам?

Спросил об этом напрямик, и Николай Алексеевич смущенно признался: да, одним из летчиков был он, а вторым – инспектор штаба ВВС подполковник Н. А. Наумов (впоследствии – генерал, Герой Советского Союза). На Острякова «насели», и выяснилось, что он, умалчивая об этом, [170]участвует в воздушных боях довольно часто, ищет случая лично подраться с врагом. Тут же было принято решение: командующий ВВС может совершать боевые вылеты только с разрешения Военного совета в каждом отдельном случае.

Но это требование Военного совета – в отличие от всех других наших решений и указаний, касавшихся авиации, – Остряков выполнял не всегда. Он продолжал ввязываться в воздушные схватки с гитлеровцами, каждый раз находя оправдание этому в каких-нибудь особых обстоятельствах. Понимая, что повторные официальные запреты вряд ли помогут, я однажды по-товарищески попросил Николая Алексеевича дать мне слово не лезть без надобности в драку, беречь себя, помня о своей ответственности за всю авиацию флота. Остряков улыбнулся, но ответил очень серьезно:

– Нет, Николай Михайлович, такого слова я дать не могу.

А мы тогда еще переживали гибель военкома ВВС флота бригадного комиссара Михаила Гавриловича Степаненко, с которым Острякову почти не пришлось вместе поработать.

Мы потеряли Степаненко 21 ноября, в день, когда захлебнулось и прекратилось наступление противника. Погиб он нежданно-негаданно, не в воздухе, а на земле, но от этого было уж никак не легче.

Михаил Гаврилович хотел о чем-то доложить мне и попросил разрешения прибыть на ФКП. Я ответил, что жду его через десять минут, – этого было достаточно, чтобы доехать на машине от командного пункта ВВС. Но Степаненко что-то задерживался. Настало время обеда (если не происходило ничего чрезвычайного, оно соблюдалось у нас по-корабельному точно), и я пошел из наружного помещения для дневной работы в кают-компанию, расположенную в штольне. По пути наказал часовому передать бригадному комиссару, чтобы шел обедать с нами. Едва сели за стол, начался артиллерийский обстрел, и дежурный доложил, что снаряды ложатся в районе ФКП. А через минуту-две – новый доклад: у входа ранен бригадный комиссар…

Его внесли в штольню уже без сознания. С носилок свешивался тяжелый маузер в деревянной кобуре, с которым Михаил Гаврилович не расставался с начала войны. Вскоре Степаненко умер. Меня долго мучила мысль, что этого, может быть, не случилось бы, дождись я его наверху, в нашем «дневном» домике, который от обстрела не пострадал.

Степаненко был из моряков первого комсомольского набора, [171] участвовал в восстановлении флота после гражданской войны. Он прожил жизнь, не утратив молодой напористости, комсомольского задора. И даже внешне – в неизменном черном реглане, с маузером на боку – напоминал комиссара времен своей юности. В авиачастях флота его знали все и любили за душевность, отзывчивость, простоту.

* * *

То, что Севастополь удалось отстоять, имело огромное значение, конечно, не только для Черноморского флота. Не отказываясь от своих планов овладения городом, враг был вынужден перейти к тактике планомерной его осады, и это означало сковывание под Севастополем значительных сил вермахта.

К сожалению, иначе обернулись дела на востоке Крыма, в Керченском оборонительном районе. Просуществовал он недолго. Части 51-й армии, ослабленные потерями, понесенными еще у перешейков, не смогли остановить противника перед Ак-Монайскими позициями. Прорвав их, фашистские дивизии продвигались дальше. Под давлением превосходящих сил наши войска оставили Керчь и переправились на Таманский полуостров.

В боях за Керченский полуостров участвовали моряки Азовской военной флотилии, которой с середины октября командовал контр-адмирал С. Г. Горшков, а также Дунайской военной флотилии (она влилась затем в Азовскую), корабли и части Керченской военно-морской базы, флотская авиация. На поддержку частей 51-й армии артиллерийским огнем выходил крейсер «Молотов».

Следует сказать и о 9-й бригаде морской пехоты. Она формировалась в Керченской базе в сентябре, когда уже нарастала угроза Крыму. Командиром был назначен полковник Н. В. Благовещенский, военкомом – полковой комиссар Ф. М. Монастырский. Батальоны бригады начали боевые действия на Арабатской стрелке: там нужно было прикрывать позиции береговой артиллерии, а главное – не допустить прорыва гитлеровцев по этой узкой полоске суши в тыл нашим войскам. С 4 ноября морские пехотинцы сражались на одном из участков Ак-Монайских позиций, а затем – на Булганакском рубеже, на горе Митридат и в самой Керчи. Бригада, насчитывавшая при вступлении в строй 3900 бойцов и командиров, переправилась на таманский берег в составе 1760 человек (более ста ее бойцов, отрезанных у Камыш-Буруна, укрылись в каменоломнях и продержались там полтора месяца до высадки нашего десанта).[172]

Подразделения бригады были сразу же переброшены на двух эсминцах в Севастополь. Сведенные в два батальона, они пошли по решению Военного совета на пополнение 7-й бригады морпехоты полковника Е. И. Жидилова. А командование, штаб и политотдел 9-й бригады приступили на Кавказе к формированию ее заново. И возрожденная бригада еще понадобилась потом под Севастополем.

После оставления Керчи Севастопольский оборонительный район стал единственной на Крымском полуострове территорией, удерживаемой советскими войсками. 19 ноября было упразднено командование войсками Крыма, а командующий СОР официально подчинен непосредственно Ставке (чем узаконивалось положение, фактически уже существовавшее). Опасность для Севастополя возрастала, так как силы противника, высвободившиеся на востоке Крыма, могли быть быстро переброшены к рубежам СОР.

В то же время выход гитлеровцев к Керченскому проливу, происшедший вслед за захватом фашистскими войсками Ростова-на-Дону, создавал еще большую угрозу Кавказу, делая необходимыми срочные меры для укрепления его обороны. В полученной нами 22 ноября директиве Ставки, где определялись эти меры, содержался и пункт, согласно которому Черноморский флот подчинялся в отношении охраны побережья от Керченского пролива до Батуми Закавказскому фронту. [173]

Глава седьмая.

Декабрьский штурм и декабрьский десант

Начинали приходить отрадные вести с других фронтов. Еще 10 ноября Красная Армия перешла в наступление под Тихвином, а 17-го – под Ростовом-на-Дону, и гитлеровцы, продержавшиеся в этом городе одну неделю, были отброшены от низовьев Дона за реку Миус. Вслед за тем, в начале декабря, стало развертываться контрнаступление советских войск под Москвой. Враг нес огромные потери, поспешно отступал, оказываясь не в состоянии закрепиться на захваченных рубежах. Восторженно встречались в Севастополе сводки Совинформбюро и экстренные сообщения «В последний час», извещавшие о наших победах. Хотелось верить, что наступает общий перелом в ходе войны, которого все так ждали.

Появились надежды на коренное изменение в нашу пользу в ближайшее время и обстановки в Крыму. Они были связаны с решением Ставки провести на востоке Крыма крупную десантную операцию. Цель ее заключалась в ликвидации немецко-фашистских войск на Керченском полуострове, а затем образованный там фронт должен был снять вражескую осаду с Севастополя и освободить весь Крым, содействуя наступлению войск Южного фронта на Украине.

Первоначальное предложение о высадке десанта в Керчи внесло в Ставку командование Закавказского фронта. В ночь на 5 декабря в Севастополе была получена телеграмма А. М. Василевского: Генеральный штаб срочно запрашивал мнение командования Черноморского флота. Надо ли говорить, как обрадовались мы с Филиппом Сергеевичем Октябрьским, – наставал, значит, и наш час наступать!

Вдвоем, не привлекая сперва больше никого, обсудили сообщенный нам предварительный план операции. И пришли к выводу, что необходимо существенно его дополнить. Основные наши предложения состояли в том, чтобы высаживать десант не только в Керчи, а широким фронтом: со стороны Азовского моря – на северный берег Керченского полуострова, с таманского побережья через пролив – в [174] Керчь, со стороны Черного моря – в Феодосию. Руководство морской частью операции мы считали целесообразным возложить на находившегося на Кавказе адмирала И. С. Исакова, поскольку Ф. С. Октябрьский как командующий СОР был связан пребыванием в Севастополе.

В Москве рассмотрели наши предложения, и Ставка утвердила их, за исключением последнего пункта. Руководить морской частью операции было поручено вице-адмиралу Ф. С. Октябрьскому.

В соответствии с этим решением и по приказанию наркома ВМФ Филипп Сергеевич отбыл 9 декабря в Новороссийск на крейсере «Красный Кавказ» (которому предстояло участвовать в высадке десанта). Отправился туда также секретарь Крымского обкома ВКП(б) В. С. Булатов с группой партийных и советских работников – формировать в Краснодарском крае органы власти для восточных районов Крыма, с тем чтобы они могли без задержки, вслед за десантниками, переправиться через пролив.

Во временное исполнение обязанностей командующего СОР вступил контр-адмирал Г. В. Жуков. Остался в Севастополе и я – так мы сообща решили.

Подготовка Керченско-Феодосийской десантной операции началась, когда под Севастополем было относительно спокойно. Продолжались с обеих сторон и огневые налеты, и действия авиации, и вылазки разведывательных групп, но крупных боев не происходило.

Мы еще не знали, что Гитлер, оказавшись вынужденным отдать своим войскам на восточном фронте приказ о переходе к стратегической обороне, одновременно потребует от Манштейна взять Севастополь в декабре. Однако и без этого не приходилось сомневаться: понеся ряд серьезных поражений, фашистские захватчики отнюдь не отказались от намерения овладеть Севастополем. Уже через двое суток после отражения нами ноябрьского наступления разведка выявила перед рубежами СОР части новой здесь 24-й немецкой пехотной дивизии, переданной Манштейну из группы армий «Юг». Из-под Керчи перебрасывалась 170-я пехотная дивизия. В осаждавшей город группировке прибавлялось артиллерии, танков, авиации.

Спеша овладеть Севастополем, чтобы высвободить скованные тут войска, враг мог возобновить атаки, еще не закончив сосредоточения всех подкреплений. Это подтверждают немецкие документы, ставшие известными впоследствии. Новое наступление сперва намечалось уже на 27 ноября. В служебном дневнике Гальдера зафиксированы две последующие [175] даты – 8 и 10 декабря (и записано также: «Продолжительность штурма – 4-5 дней»{19}). Но штурм был отложен еще раз.

Однако предотвратить его вообще, снять эту угрозу мог лишь успешный десант на востоке Крыма. Располагая теперь документами немецкого командования, еще более убеждаешься, что декабрьское наступление гитлеровцев на Севастополь могло не начаться, будь мы в состоянии высадить десант на несколько дней раньше того первоначального срока, на который тогда ориентировались.

А пока десант еще только готовился, надо было использовать каждый день и час для укрепления обороны.

Под руководством заместителя командующего СОР по инженерной обороне генерал-майора инженерных войск А. Ф. Хренова велись большие работы на всех трех рубежах – передовом, главном и тыловом. План их дооборудования, утвержденный Военным советом 30 ноября, дополнительно предусматривал создание двух отсечных позиций: в районе бывшего Георгиевского монастыря и к югу от Стрелецкой бухты. Наряду с полевыми укреплениями сооружались надежные блиндажи и землянки, а на Херсонесском аэродроме – капониры для самолетов.

Организаторские способности и настойчивость Аркадия Федоровича Хренова, его умение находить наиболее выгодные, нешаблонные инженерные решения, обходясь ограниченными техническими средствами, нельзя было не оценить еще под Одессой. Под Севастополем энергия и опыт этого талантливого фортификатора проявились еще сильнее. Очень много внимания совершенствованию полевых укреплений уделял командующий Приморской армией И. Е. Петров. Надежной опорой генералу Хренову был начальник инженерных войск армии полковник Г. П. Кедринский, глубокий знаток своего дела.

Форсированно шла установка новых береговых батарей, вооружаемых орудиями, снятыми с «Червоной Украины» и с поврежденных эсминцев. Вновь образованный 4-й отдельный артдивизион береговой обороны был вверен майору В. Ф. Модзелевскому, который в сентябре – октябре командовал флотскими батареями, поставленными у Перекопа и Чонгара. А вот зенитных батарей в Севастополе, к сожалению, вскоре убавилось: часть их пришлось выделить для прикрытия кавказских баз флота. [176]

В двадцатых числах ноября наладилась планомерная доставка с Кавказа снарядов для полевой артиллерии всех калибров (хотя и не в таком количестве, чтобы образовать запас, достаточный при любых обстоятельствах). Для Приморской армии прибыло более 6 тысяч бойцов маршевого пополнения. Морская пехота пополнялась запасниками, направляемыми в Севастополь полуэкипажами наших кавказских баз.

Все это в какой-то мере восполнило ноябрьские потери, позволило продолжать доукомплектование частей. Теперь в первом секторе, как и в трех остальных, вместо отдельных полков держала оборону дивизия – 2-я стрелковая (в дальнейшем – 109-я) под командованием ее прежнего командира П. Г. Новикова. Был образован резерв командования СОР в составе 7-й бригады морской пехоты, малочисленной кавалерийской дивизии и местного стрелкового полка. Небольшим резервом – хотя бы батальоном – располагали и коменданты всех секторов.

Специальные группы штабистов Приморской армии и береговой обороны взыскательно проверяли в каждом секторе боеготовность войск, организацию взаимодействия, надежность стыков. Производились контрольные вызовы огня поддерживающей артиллерии. Оперативно принимались меры для устранения выявлявшихся недоработок и упущений. Оборона в целом становилась более слаженной, лучше управляемой и, следовало полагать, более устойчивой.

Однако противник, уже стянувший к рубежам СОР шесть пехотных дивизий и некоторые другие части с крупными средствами усиления, обеспечивал себе значительный перевес, особенно в танках и авиации. Поэтому Военный совет флота считал необходимым настойчиво ставить перед наркомом ВМФ и Верховным Главнокомандованием вопрос об усилении сухопутных войск оборонительного района.

Первым подкреплением Севастополю с Большой земли – помимо маршевых рот – стала выделенная из резервов Закавказского фронта 388-я стрелковая дивизия под командованием полковника А. Д. Овсеенко. Военкомом дивизии был полковой комиссар К. В. Штанов. Переброска ее из Поти на быстроходных транспортах и боевых кораблях, обошедшаяся без потерь, шла несколько дней. СОР получил 10 тысяч бойцов, 30 орудий, не считая легких зениток, полтораста минометов.

Наша новая дивизия была новой вообще – только недавно сформированной, еще не обстрелянной. Красноармейцы и сержанты – почти все из запаса. Проверить боеготовность [177] дивизии до ввода ее в действие мы не смогли: перевозка полков закончилась в основном 15 декабря – за сутки с небольшим до того, как прервалась выпавшая войскам СОР трехнедельная передышка.

* * *

За эти недели многое изменилось в самом Севастополе.

Город, переживший вместе с его защитниками напряженные дни первого вражеского натиска, тоже ощутил некоторую передышку, когда угроза прорыва нашей обороны перестала быть опасностью каждого часа, а бомбы и снаряды, хотя и продолжали разрываться на улицах и дворах, но уже не в таком количестве, не так часто. Севастопольцы надеялись на скорые перемены к лучшему. Вряд ли кто-нибудь мог тогда представить, что жить в осаде предстоит много месяцев. Однако, сколько бы ни продлилась осада, она уже накладывала свой отпечаток на все. И труд, и быт горожан потребовалось приспособить к совершенно необычным условиям, организовать так, чтобы хоть немного облегчить свалившиеся на население невзгоды. И главное – так, чтобы было меньше жертв.

По сравнению с мирным временем Севастополь сделался малолюднее. Еще в июле – августе эвакуировались в глубь страны учебные заведения и научные учреждения, в том числе Сеченовский институт, Биологическая станция Академии наук, Херсонесский музей. Потом началось рассредоточение по черноморским портам предприятий, обслуживающих флот. Свыше 30 тысяч севастопольцев временно расстались со своим городом еще до начала его обороны, 26 тысяч было эвакуировано в ноябре. Но десятки тысяч мирных людей оставались в городе, и большинство их не собиралось никуда уезжать, надеясь пережить все осадные тяготы.

«Гражданское население на 1 декабря – 51 244 человека» {20}, – отвечали мы на запрос из Генштаба. Из этого числа более 21 тысячи человек работало на предприятиях и в учреждениях, и почти 30 тысяч составляли домашние хозяйки, люди преклонного возраста, дети. Не исключено, что в представленных городскими властями данных были не полностью учтены временные жители – те, кто бежал от гитлеровцев из других населенных пунктов Крыма. Они по мере возможности перевозились на Большую землю, но часть их определилась на работу в Севастополе. [178]

Приведенные цифры помогают понять, каких масштабов потребовалась работа, для того чтобы уберечь население от бомбежек и артобстрела. Разрушения, произведенные врагом в городе за дни ноябрьского штурма, покажутся не столь уж большими, если сравнивать с тем, что происходило потом. Однако, пока город находился в зоне огня артиллерии противника и в считанных минутах полета от его аэродромов, в любой момент можно было ожидать ударов гораздо более сильных. И для многих севастопольцев стало слишком опасно оставаться в своих прежних жилищах, особенно в центре города (Северная сторона и окраины Корабельной, где преобладали тогда небольшие, не очень плотно стоявшие строения, не представляли для врага столь компактной цели).

Словом, стали нужны такие убежища, где не просто укрываются по сигналу воздушной тревоги, а куда многие тысячи севастопольцев могли бы на какое-то время переселиться. Хорошо, что именно в центральной части города, на главных улицах, огибающих гористый выступ берега, и на других, террасами расположенных выше, имелись кроме глубоких подвалов старинных зданий разной величины штольни, вырубленные для складов, для нужд городского хозяйства. Они были обследованы, очищены от того, что могло храниться где-то в другом месте, оборудованы самым необходимым для жизни и начали, как и подвальные помещения, быстро заселяться. В одних укрытиях размещались две-три семьи, в других – сотни людей.

Городской комитет обороны, ведавший всем этим, сразу уделил большое внимание организации быта в убежищах. Там создавалась система самоуправления, подбирались авторитетные общественные коменданты и парторги, действовала внутренняя дежурная служба, работали медпункты и красные уголки. И почти все живущие в подземельях несли определенные обязанности в группах самозащиты, командах МПВО, санитарных дружинах.

У городских руководителей хватало и других забот. При массированных налетах фашистской авиации, которыми сопровождался ноябрьский штурм, вышел из строя хлебозавод, был поврежден ряд участков водопровода, из-за обрывов проводов и завалов на улицах остановился трамвай – единственный тогда в Севастополе общественный транспорт. Город едва не остался без электроэнергии, когда снаряд попал в котельное отделение СевГРЭС-1, но взрыв котла предотвратил, рискуя жизнью, сменный мастер коммунист Г. Ф. Красненко. [179]

Немедленно пустить трамвай было невозможно (он снова начал ходить недели через три). А вот возобновить выпечку хлеба, который доставлялся из города и в войска, требовалось в самый кратчайший срок. И городской комитет обороны обеспечил это.

Запасливые флотские хозяйственники завезли в Севастополь много пшеницы, нередко выхватывая ее из-под носа у врага. Однако мука оказалась на исходе – мельницы город не имел. И ее решили оборудовать в здании одной из школ, пустовавшем после того, как занятия были прерваны из-за сильных бомбежек. Мельницу ввели в действие очень быстро.

А что касается школ, то в Севастополе не захотели долго мириться с вынужденным перерывом в их работе. Для девяти школ были подготовлены подземные помещения, и уже в декабре ребята приступили к учебе.

Обживая старые штольни, прокладывали и новые (в этом участвовали, помогая городу, флотские и армейские инженерные подразделения). Было рассмотрено и одобрено предложение оборудовать подземный кинотеатр – какой же город без кино! Кинотеатр, где зрителей не могла потревожить никакая бомбежка, открылся некоторое время спустя в штольне с выходом на улицу Карла Маркса и стал весьма популярным в осадном Севастополе. Тянуло в него и бойцов, которым выпадал случай побывать в городе.

Все больше задач вставало перед городской партийной организацией, а ряды ее между тем редели. Уже тысячи севастопольских коммунистов и комсомольцев находились в рядах армии, в морской пехоте. Но в самые трудные дни ноября из города была направлена в войска СОР новая группа испытанных партийцев, большая часть которых стала политруками подразделений. Горком партии сократил собственный аппарат, являвшийся и аппаратом городского комитета обороны, до 9 человек, не считая технических работников. По 5-6 человек осталось в каждом из трех райкомов. А это были боевые штабы городских районов – Центрального, Корабельного и Северного, работавшие ничуть не менее напряженно, чем штабы в войсках, и лишь немного дальше от переднего края. Районные комитеты партии возглавляли П. А. Кролевецкий, М. И. Воронин и В. Т. Лопачук, и первые двое пали в дальнейших боях за город.

Городских руководителей, если они не находились на предприятиях или оборонных объектах, можно было застать на их КП в любое время дня и ночи. Теперь, пожалуй, уже нелегко представить, как Севастопольский горком и райкомы [180] ВКП(б) справлялись со всем, что требовалось безотлагательно решать и делать. Между тем объяснение этому простое: справляться помогала величайшая, поистине самоотверженная активность коммунистов, на которую опирались партийные комитеты.

Кто– то в горкоме однажды сказал, что в условиях осады, по существу, все члены и кандидаты в члены партии, оставшиеся в городе, стали партийным активом. Ощущал это и Военный совет флота. Парторганизация Севастополя численно сократилась, но сил у нее не убывало. Наш городской тыл, сплачиваемый ею, был безупречно крепок, и его помощь фронту обороны все возрастала.

На что способен осажденный Севастополь, показывали организованность и быстрота, с какими выполнялось решение о создании подземных оборонных предприятий, особенно спецкомбината № 1. Он был пущен в действие в прямом смысле слова с ходу, как вводится в бой воинское подкрепление на трудном участке фронта.

Портовые буксиры еще продолжали переводить баржи, груженные механизмами, металлом, готовыми деталями, от причалов Морзавода в Южной бухте в дальний край Северной (для этого старались использовать паузы между частыми воздушными налетами), в подземельях Ново-Троицкой балки еще монтировалась вентиляционная техника, а станки, доставленные туда немного раньше, уже заработали. 17 ноября, в разгар боев, спецкомбинат № 1 отправил защитникам города свою первую продукцию – партию ручных гранат. К зарядке их взрывчатым веществом временно подключили флотский арсенал в Сухарной балке, на противоположном берегу бухты, так как предназначенный для этого цех комбината еще не был готов.