Текст книги "Разноцветные дни"

Автор книги: Николай Красильников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

ЧУНЯ

Над горами хлестал ливень.

С вершин низвергались потоки, увлекая за собой камни и смытые деревья.

Грохот, шум, плеск.

Перед рассветом погода угомонилась. Над вершиной проблеснула льдистая звездочка.

Дикая свинья увела выводок – восемь полосатиков – в абрикосовую рощу: там было покойнее.

К утру каким-то своим материнским чутьем она обнаружила, что нет самого слабого, девятого.

Свинья в беспокойстве металась от дерева к дереву, расшвыривала рылом обломанные ветки, обнюхивала траву… малыша нигде не было. Она увела оставшийся выводок обратно в горы, где под корневищами столетней арчи была ее лежка.

…Зоолог Евстафьев на рассвете вышел в горы. Валуны будто сдвинуты с места, деревья искорежены, трава спутана.

Ну и поозоровал весенний «небесный водопад»!

На развилке тропы из зарослей барбариса до зоолога донеслось тихое повизгивание. Он насторожился и пошел на звук.

«Ну и ну!» – по лицу зоолога скользнула улыбка.

В зарослях, запутавшись ножками, лежал… крохотный поросенок. Увидев человека, он попытался встать, но опять упал. Не хватило силенок. Тогда поросенок опять взвизгнул, кажется, от страха.

– Ну что ты, глупыш, – сказал Евстафьев. – Не бойся. Я человек добрый.

Он стянул с себя полевую куртку с множеством карманов и застежек. Вызволил дикого зверька и укутал его.

Всю дорогу на пути к станции зоолог чувствовал, как под курткой бьется кабаненок. Видно, сильно простыл. Трудно без материнского тепла и молока…

«А ведь его легко могли растерзать волки или хищные птицы, – думал зоолог. – Хорошо, мне на глаза попался!»

Только дома Евстафьев, обогрев найденыша, впервые задумался, как ему «поставить» на ноги дикое животное. Не было ни бутылки, ни соски, ни молока… Ну, положим, все это можно достать. Однако нет навыков по уходу за таким малышом.

А если заболеет? Как его потом лечить?

И тут зоолог вспомнил о своей знакомой – Лене.

Лена работала в зоопарке и училась по вечерам в техникуме на ветеринара.

«Ага, вот кто поможет!» – подумал Евстафьев.

Лена с радостью взяла необычного новосела.

Он оказался свинкой, и девушка придумала ей забавную кличку – Чуня.

Свинка действительно была очень симпатичной.

По гладкой темно-стальной щетинке продольно разбегались полоски-лучи.

Глазки ну точь-в-точь две темные вишенки.

Нос вытянут, а на конце влажный розовый пятачок.

Первые дни в доме Чуне было все в диковинку. Она больше отлеживалась на коврике-подстилке в углу комнаты.

Сначала вообще не хотела брать соску с молоком. Визжала. Вырывалась из рук. Ночью жалобно попискивала, как кутенок.

– Ну, ладно… Ну, хватит плакать, – словно ребенка, уговаривала Лена, а сама незаметно совала соску с молоком.

И Чуня, наконец, схватила ее. Зачмокала. Да с такой жадностью, что через минуту в бутылке ничего не осталось.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Лена. – На первый раз хватит.

Наутро дело пошло веселее. Теперь, увидев девушку, Чуня сама семенила навстречу и тыкалась ей в ноги холодным пятачком. Видимо, это означало: «Здравствуй, хозяюшка! Что ты мне принесла?»

Лена вынимала из сумки бутылку с молоком и кормила Чуню.

Через месяц свинка подросла, окрепла. Щетина ее сделалась гуще.

Как-то Лена пришла с работы веселая.

– Ну, все, Чунюшка, – торжественно сказала она. – Завтра утром переселяю тебя в зоопарк к твоим сородичам. Там тебе будет интереснее.

У Лены на работе «подопечные» самые разные.

Это парнокопытные животные – грациозные, словно выточенные из самшита, косули, быстрые, как ветер, сайгаки, с достоинством взирающие вокруг, винторогие козлы… А также джейраны, дикие бараны…

У каждого животного свой характер, свои повадки. И Лена хорошо изучила их. Это ей помогает в работе.

Дикие звери издалека узнают свою хозяйку. Наверное, они тоже чуют доброго человека. Но раньше всех Лену узнает Чуня.

Еще только услышав ее шаги, Чуня вырывается вперед из всего кабаньего молодняка, мчится к Лене и, как собачка, старается лизнуть ей руку.

К осени свинка с удовольствием стала есть и пойло, и отруби, и арбузные корки.

…Прошло два года. Чуня превратилась в огромную свинью. Ее можно увидеть в Ташкентском зоопарке. Она охотно оборачивается, услышав свою кличку. Посмотрит, посмотрит на звавшего – отвернется равнодушно. Потому что признает лишь Лену. И угощение Чуня принимает только из ее рук.

А недавно я узнал, что у Чуни скоро будут свои поросята.

Дикие поросята, рожденные в вольере.

КУДА ДЕЛИСЬ РАКИ

О необдуманном обещании невозможного люди с усмешкой говорят: «Жди, когда на горе рак свистнет».

Почему на «горе» и почему «свистнет»? – недоумевал я. Ведь раки вовсе живут в воде и свистеть они не умеют…

А еще, когда я спрашивал: «Куда это журавли осенью улетают?» – отец шутливо отвечал: «Туда, где раки зимуют! Ясно?»

«Ясно», – заливался я пунцовой краской, хотя мне ничего не было ясно.

Поговорка есть поговорка. А додумывать ее надо самому…

Что же это за загадочное животное – рак?

Лет до десяти я его видел только на картинке, а живым никогда. Впервые мне довелось держать рака в руках – вареного.

Мы ехали со старшим братом в поезде «Ташкент – Москва».

Где-то за Бузулуком на станции брат вышел на перрон.

В окно хорошо просматривался небольшой базарчик.

Старушки в фартуках и платках в мелкий горошек продавали под навесом дымящуюся картошку, соленые пупырчатые огурчики, ягоды – малину, крыжовник, смородину…

Вот брат остановился возле одной тетки с ведром. Что-то показывает на пальцах. Видно, торгуется. Наконец, она что-то заворачивает ему в пакет и брат радостный – рот до ушей – летит обратно в вагон.

Поезд тронулся.

– Угощайся, – говорит брат и высыпает содержимое пакета на приоконный откидной столик.

Это были вареные раки. Я сразу их узнал. С клешнями. Какие-то красные. Ах, вот почему соседка, там, дома, часто жаловалась матери на своего подвыпившего мужа: «Опять мой явился, как рак красный!»

– Бери смелее! – хлопнул по плечу меня брат. – Картошку, огурчики всегда можно попробовать, а раков – нет. Де-ли-ка-тес! Они не везде водятся…

Я поднял за клешню одного рака. Пучеглазый. С розоватой спинкой. Представил, как он может пятиться к норе задом наперед. И мне почему-то его стало жалко.

– Ты что не ешь? – подмигнул брат, аппетитно хрумкая.

– Что-то неохота, – признался я.

– А напрасно… Вкуснотища такая!

Уже вернувшись домой в Среднюю Азию, я узнал от ребят, что и в нашем засушливом краю в некоторых арыках и речках водятся раки. Тогда водились…

Как-то мы рыбачили на Аксу. Удили на удочку пескариков, ловили майками крохотных усатых сомиков. И тут же кидали в ведерко с водой. Интересно принести домой живую рыбу!

Тем временем наш заводила Витька-Каланча лазил под корягами, шарил там руками.

Вдруг он выскочил пулей на берег, а в растопыренных пальцах… рак! Не розовый, не красный, оказывается, а темно-серый, почти черный. Шевелит клешнями влево-вправо. Таращится по сторонам, будто ничего не поймет. А мальчишки как завизжат не хуже девчонок – и врассыпную!

Никогда еще не видели такого чудища.

– Да не бойтесь вы, лопухи, – успокоил Каланча. – Не такой уж он и страшный. Могу даже ему сунуть палец.

– А ну, – сказал голопузый Санька, на всякий случай держась подальше.

Слово – не воробей. И Каланча продемонстрировал свою храбрость. Но тут же завопил, прыгая на одной ноге:

– Ой-ой-ой, мамочка-а!

– Что такое? – окружили его ребята, хотя и было страшновато.

– Ничего, пустяк, – помахивая освобожденным пальцем, кисло улыбнулся Каланча.

Он опустил пленника в ведерко с рыбешками, и мы гурьбой полезли в воду. Уж больно припекало летнее солнце.

Накупавшись вволю, плюхнулись на песок. Горячий, приятно щекочущий…

И тут Санька голопузый как закричит (он, оказывается, не купался, вертелся все время возле ведра):

– Ребя! А пескарей-то нет…

Мы окружили ведро, словно колодец. На его поверхности плавали рыбешки, располосованные пополам…

Конечно же, это постарался чертов рак со своими клещами-клешнями.

Почему-то это придало нам ожесточенной храбрости, и вместо дальнейшей ловли рыб, мы вытащили десятка по полтора раков.

Не меньше оживления вызвала наша добыча дома…

Теперь мы каждое утро спешили на речку за раками.

Некоторые мальчишки даже пустились на хитрость.

Набрали пустые консервные банки и раскидали их вдоль берега по затонам и корягам. Не знаю, кто придумал первым эту ловушку, но раки, видимо, посчитав банки за норки, охотно прятались в них.

К счастью, такая обманная ловля не привилась среди нас. Не было в ней чистого азарта, того, что отличает истинного охотника и ловца от браконьера. И мы продолжали ловить раков руками.

А через несколько лет их не стало. Не только в Аксу, но и в других местах, где мне приходилось бывать.

Куда делись раки? Неужели их всех переловили?

Став взрослым, я узнал, что раки, еще больше, чем рыбы, не выносят загрязненных водоемов…

ЦЕЛЕБНАЯ КРАПИВА

Кому в детстве не доставалось за какую-либо проказу кустиком крапивы? Тут на всю жизнь запомнишь обжигающую боль, словно тебя ошпарили кипятком.

Помнится, мы, мальчишки, лазали в соседний огород за огурцами. Узнала об этом моя бабушка, поймала и – хлесь, хлесь! – крапивой пониже спины.

– Ой, ой, – закричал я. – Больно!

– Ах, больно! А по чужим огородам лазить не больно? – и снова хлесь, хлесь!

– Ой, ой, горит!

Я вырвался из ее рук и убежал в конец сада. Сад был густой, вишневый. Хотел я сесть на старую скамейку, да не могу. И не столько от боли, сколько от обиды заревел еще громче. Бабушке скоро стало жалко меня… Подошла и говорит:

– Не плачь, Петенька, сейчас все пройдет!.. Это я не со зла, а чтобы тебе в науку пошло. Боль от крапивы, если хочешь знать, целебная… От всяких там радикулитов помогает.

Не принял я тогда бабушкиных слов всерьез. Просто пропустил мимо ушей.

Как-то весной смастерил я новый скворечник. Прибил его на крыше. А вскоре и новоселы поселились в нем. Шустрые, шумные, по саду порхают, собирают прутики, пушинки…

А потом новоселы как-то сразу стихли. Скворчиха осталась сидеть на яйцах, а скворец отдыхал рядом на жердочке. Только рано на рассвете и вечером он звонко распевал свои песни.

Иногда я садился на лавочку и долго наблюдал за ним. Серое в крапинку горлышко слегка вибрировало, поблескивало на солнце, издавало дивные хрустальные звуки. Интересно! Маленький сам, а такой голосистый!

Спустя некоторое время, очевидно, появились птенцы. Потому что скворец теперь уже меньше пел и в поисках корма стремительно носился по саду. То личинку какую-нибудь принесет, то кузнечика…

А однажды я его увидел в крапивнике, что был за садом. Но что там делает скворец? Смотрю, а он клювом – хвать! – листок крапивы – и к скворечнику, и прямо в окошечко.

– Бабушка, иди сюда! – закричал я.

– Что еще там? – она полола грядку с капустой.

– Скворец крапиву в гнездо таскает. Он же погубит птенцов. Надо что-то делать!

Бабушка выпрямилась, сощурилась от солнца и говорит так хитро:

– Не надо ничего делать!

– Как это не надо? – удивился я ее спокойствию.

– А так! Запах крапивы, наоборот, помогает птицам. Он отгоняет вредных насекомых и клещей. Так что не бойся, птенцы и их родители будут в полной сохранности. Такая она крапива, целебная, что для людей, что для птиц… Помни это!

Я снова сел на лавочку и стал смотреть за скворцом. Он уже достаточно натаскал в гнездо крапивы и теперь на жердочке чистил перья. А потом как запоет! Звонко и чисто, словно серебряный бубенчик…

ДИМКИНА ГРУША

Димка у нас ужасный фантазер. Всегда чего-нибудь выдумывает. Увидит молнию в небе и говорит, что это красный конь проскакал. Или встретит на поселковой улице ослика с вьюком сена и тут же радостно кричит:

– Смотрите, облако плывет!

А однажды вбежал в дом, как всегда возбужденный, и таинственно сказал маме:

– Там во дворе грушу ручей щекочет! И она хохочет всеми листьями…

– Как это груша может хохотать, – улыбнулась мама. – Пятки у нее появились, что ли?..

– Зачем пятки, – насупился Димка. – У груши вместо пяток корни. Вот их и щекочет ручей. Пойдем, посмотрим.

– Ну и выдумщик ты! – вздохнула мама, но посмотреть на грушу вместе с сыном вышла.

Грушевое дерево росло в самом конце двора, прямо на бережке шустрого ручья. Пробегая мимо дерева, он ледяной своей водой омывал старые узловатые корни. А груша хлопала на ветру густой темно-зеленой листвой.

Вот Димке и казалось, что дерево хохочет.

– И правда, – согласилась мама. – Грушу будто щекочет вода.

Когда мама с Димкой взошли на крыльцо, в кроне дерева запела птица.

– Слышишь! – озарился улыбкой Димка. – Щекотка передалась и птице.

В середине жаркого лета ручей стал пересыхать. Груша все меньше трепетала листьями. Они стали сворачиваться в трубочки. И птица сразу куда-то улетела.

Загрустил Димка вместе с грушей. Как ей помочь, не знает.

Как-то в полдень мама решила полить двор из шланга. Заглянула в чулан, а шланга нет. Как сквозь землю провалился.

– Димка, ты где? – позвала мама.

– Здесь, – откликнулся он с другого конца двора.

– Что там делаешь?

– Грушу щекочу.

– Как же ты ее щекочешь?

– Из шланга.

– Вот тебе на! А я его ищу.

Мама хотела рассердиться, но когда вышла во двор, увидела, что Димка, оказывается, протянул шланг на улицу к водопроводной колонке, и теперь упругая струя, будто оживший ручей, омывала корни.

И груша снова воспрянула. Листья выпрямились, зашелестели мягко на ветру. Заманчиво зарозовели первые плоды. И птица залилась звонкой трелью. Откуда она только появилась?

– Мам, тебе нужен шланг? – спросил Димка. – На, возьми!

– Ладно уж, – улыбнулась мама. – Я подожду!..

УДОД ПРИЛЕТЕЛ

Над предгорьями прошумел хлесткий ливень.

Апрель. Травы в самом соку. Пошли в рост.

Радуга цветным хрусталем опоясала пол-небосвода.

Хорошо в такую пору бродить по холмам в поисках грибов-шампиньонов. Легко на сердце. А на память приходят полузабытые строки:

 
В островах охотник бродит.
 

С полной кепкой грибов я вышел к урочищу Ургаз-сай. Трофеи – один к одному. Крепкие, с кремовыми шляпками. Отдают сырой землей и травами.

У родника, бьющего из-под огромного валуна, остановился. Присел на каменный выступ.

Надо мной широкой мелколиственной кроной колышет джида. Сквозь нее осколками пробивается солнце.

И тут откуда-то со стороны холмов раздается еле слышное: «Уп, уп!» Звук все ближе и отчетливее: «Уп, уп!»

Интересно, кто это кричит?

И вот уже над самой головой: «Уп, уп!»

Смотрю: на ветку джиды села птица. Величиной с горлинку, только крылья в полоску, а на голове роскошный розоватый гребень.

Повернулась в сторону гор и снова: «Уп, уп!»

Заметно, как надувается зоб.

Да это же удод! Крылатый петушок…

Видно, вернулся на родину и от радости не может сдержать восторга: «Уп, уп!»

Наверное, еще помнит жаркое солнце Индии, а на лапках сохранилась пыль великих пустынь.

Но это позади… Сейчас вокруг родная земля – величественные горы, холмы, родники, адыры… Сады и чащи.

«Уп, уп!»

Удод прилетел, весна в разгаре. И так хорошо, что я встретил его возвращение.

Здравствуй, удод!

Я иду холмами в свой поселок. Надо мною пролетает пестрая птица с розоватым гребнем. Солнце любуется на нас с высоты. А в памяти опять, как утром, всплывают полузабытые строки:

 
В островах охотник бродит…
 

КРЫЛАТАЯ НЯНЯ

Славно весной в саду! Цветут вишни, яблони, груши. Пчелы кружатся над соцветьями. Время первого весеннего медосбора.

На макушке тополя выводит чарующие трели скворец.

Каждое утро я выхожу с сыном погулять в сад. Иногда, когда годовалого сынишку клонит ко сну, я кладу его в коляску, оставляю ее под виноградником, а сам иду на огород копать грядки. Рыхлю лопатой влажные комья, посматриваю издалека за коляской…

Однажды так заработался, что забыл обо всем. Смахнул со лба пот, глянул в сторону виноградника и… сердце обмерло. Сын сидел в коляске. А рядом на никелированной ручке, взмахивая крыльями, прыгала майнушка. Она о чем-то звонко верещала. Сын в ответ заразительно хохотал.

Что же произойдет дальше?

А ничего и не произошло! Птица весело верещала. Сын не менее весело смеялся.

Теперь она прилетала каждое утро. Я даже майнушку назвал в шутку крылатой няней.

Чем ее привлек малыш? И почему птица не боялась подлетать так близко? Может, она чувствовала всю незащищенность годовалого ребенка? А может, птицу вовсе привлекал и не малыш, а никелированная железка? Любят же, например, сороки и вороны всякие блестящие вещи. Вот и майнушка, возможно, оказалась неравнодушной к этому.

В общем, догадок было более чем достаточно.

Но догадки догадками, а птица действительно несколько дней заменяла мне няню. Забавляла и отвлекала малыша. А тому радости через край.

Однажды майнушка исчезла.

Я думал, ее схватила кошка.

Но как-то, проходя мимо соседнего тополя, я заметил дупло. Из него вылетела наша знакомая. Увидев коляску с малышом, она звонко заверещала.

Ах, как же я не догадался! Весна в разгаре. Ведь и птице давно пора обзаводиться своим потомством…

БАННЫЙ ДЕНЬ

Зима была бесснежной, но холодной. И вот бесконечные серенькие дни сменились искрометными мартовскими деньками. Весна!

Утром над землею прошумел освежающий ливень. К обеду набухшие влагой тучи уплыли поближе к горам, оставив во дворе широкую лужу.

В небе засияло, будто умытое, солнце.

И тут началось!..

Первой возле лужи спланировала ворона. Серая, растрепанная. Оглянулась по сторонам, проскрежетала: «Ккыр-р!» – и смело ступила в воду.

Брызги полетели по сторонам.

Хор-рошо после зимы принять теплую ванну!

Накупавшись, ворона села на телевизионную антенну и принялась охорашиваться. Да так тщательно, словно ей вот сейчас лететь на свидание!

Следом за вороной прилетели три майнушки. И тоже – к луже. Плещутся, взбивают крыльями воду, верещат, будто торговки на базаре.

«Пре-лест-но, пре-лест-но!»

После шумных майнушек возле «солнечной ванны» опустились две трясогузки. Эти – модницы! В каждом движении пластика. Ни одной капли мимо.

Трясогузок сменила парочка домашних голубей.

«Настоящий птичий банный день!» – удивился я.

Голуби купались недолго. За ними наступило затишье.

Взбаламученная лужа отстоялась, приобрела прежнюю прозрачность. По воде заскользили солнечные зайчики. Словно кто-то баловался зеркальцем.

И тут откуда-то к луже прилетел воробей.

Чумазый, с общипанным хвостом. Зима для него была особенно трудной…

Воробей не полез сразу в лужу. Наверное, это был «битый» воробей. Сначала он попробовал лапкой воду: «Холодна ли?» А убедившись, что нет, залез по грудку в солнечную ванну.

«Чир-р чиви, чир-р чиви!» – зачирикал от радости серокрылый.

И вода под ним забурлила фонтанчиком.

Минут пятнадцать барахтался воробей в луже, Дольше всех. Потом с трудом взлетел и сел на ветку яблони, отряхивая намокшие перья.

Тут-то я и увидел, какой он симпатяга. Хвост после купания выровнялся, а на сероватой грудке особенно четко засияла черная «бабочка». Ни дать, ни взять – конферансье!

«Чир-р чиви, чир-р чиви!» – посмотрев в мою сторону, прочирикал он. Затем воробей перелетел на другую ветку. Подцепил клювом какого-то жучка. С аппетитом проглотил. Стал озираться по сторонам: где бы напиться.

Опустился снова к луже. Вода показалась ему мутноватой. Вот ведь чистюля! Сел на цоколь крыши. Небольшой желобок был наполнен дождевой водой. Воробей сделал два-три глотка.

«Чир-р чиви!» – понравилось.

Я думал, на этом птичий «банный день» окончился. Подумал и ошибся. К луже прилетела горлинка. Ее в нашем краю зовут глиняной птицей. За светло-палевый землистый цвет. Вот уж кого не ожидал, того не ожидал. Горлинки боятся воды, а эта сама полезла в лужу. «Банный день» продолжался…

Я встал из своего «скрадка» под огромной орешиной и направился к дому. Нужно было собрать белье. Ведь мать еще с утра затопила баню.

ХОДУЛОЧНИК-КУЛИК

Весенний воздух над рекой, как туго натянутые струны. Звенит-поет на все птичьи голоса.

Кого только нет в этом оркестре!

Острый, опытный слух отличит и крик белокрылой чайки, и малого зуйка, и круглоносого плавунчика, и береговых ласточек, и желтых трясогузок и еще многих-многих других птиц, названия которых сразу и не упомнить…

Воздух словно крошится от мельканья крыльев.

В глазах рябит от воды, птиц и солнца.

Устав бродить с удочкой, я прилег под выдранным корневищем лоха, смытого недавним паводком.

Хорошо. Прохладно. Ноги после долгой ходьбы приятно гудят…

Вдруг в шагах десяти прямо на отмель спланировала небольшая птица.

Пригляделся. Ну, да! Это ходулочник-кулик. Голова и грудь белые, а спинка и крылья темные. Тельце невелико, зато ноги длинные, заметные, вишневого цвета. Очень похожи на ходули. И ходит птица высоко их поднимая. Не поэтому ли кулика назвали ходулочником?

Сделает несколько шажков по самому берегу, остановится – и тюк! – острым клювом-шильцем в ил.

И ведь никогда не промахнется. Обязательно вытащит то крохотного моллюска, то личинку, то червяка…

Откуда же такое чутье? Ведь добычи не видать ни под илом, ни под водой… Для меня, да и для науки, это остается загадкой. И приходится только завидовать таинственному умению ходулочника-кулика. Ведь сколько тяжелых и скользких камней приходится перевернуть иной раз рыболову, чтобы вытащить два-три ручейника-червя, прежде чем устроиться с удочкой на берегу!