Текст книги "Разноцветные дни"

Автор книги: Николай Красильников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

НЕПРИКОСНОВЕННЫЙ ЗАПАС

Все утро я пролазил по горам в поисках табунков кекликов. Заглядывал в сай, поднимался к труднодоступным каньонам, забирался на гранитные цоколи, и все напрасно.

Где-то совсем рядом слышалось затаенное: «Как-лик, как-лик», но самих птиц не было видно.

Какой-то заколдованный круг!

Но на охоте подобное случается.

И вот, вконец уставшие, не только я, но и мой четвероногий друг и помощник по скитаниям добродушнейший Улан решили вернуться в кишлак.

Был полдень. И, несмотря на октябрь, даже здесь, в горах, выдался необычно жаркий денек. А может, сказались еще быстрая ходьба, крутые подъемы да спуски.

Фляжка была пуста. Очень хотелось пить.

Вон и Улан высунул розовый язык. Мечется от одного куста к другому: напиться бы. Да где там!

Вода в сае высохла еще летом. И родника поблизости, как помнится, не было.

И тут при спуске к основной тропе, ведущей в кишлак, под гранитной нишей я увидел вдруг слабо сверкнувшее зеркальце воды.

Родничок?

Не может быть! Раньше его там не было…

Улан уже чуял воду. Рванулся было вперед, но я вовремя ухватил за поводок.

Если это вода, нельзя сейчас подпускать к ней собаку. Разгоряченная бегом, она может вмиг простыть. И я привязал Улана в тени к кусту тамариска.

Подошел к воде. Это была лужица. Но такая чистая! Видать, камушки на дне, песчинки…

Я зачерпнул ладонью горсть воды – до чего же холодная! – и сделал глоток. Потом второй, третий… Вкусная вода! И пахнет снегом…

Но откуда здесь лужица? Дождя не было давно, сухо кругом.

И тут мне на макушку – плюх! – капля. Еще, еще и еще…

Свежо так, хорошо. Прямо душ!

Я посмотрел наверх и увидел крохотный желобок. Оттуда капала вода. Но откуда ей там взяться?

Я быстро вскарабкался на гранитную нишу. Она была вся покрыта галечником. В одном месте бросилось в глаза сырое пятно.

Я вынул охотничий нож и стал разбрасывать гальку. Сантиметров пятнадцать прокопал и тут сталь звонко стукнулась… о лед.

Ледник!

Как же я не догадался сразу…

Видимо, много лет назад его завалило. И вот он «проснулся», начал таять.

Я снова сгреб камушки на лед – пускай будет так, как было – и спустился вниз.

Отвязал поостывшего Улана. Он жадно принялся лакать воду.

Возвращаться обратно уже стало веселее.

А я нет-нет да оглянусь на лужицу-родничок.

«Хорошо что природа имеет свой НЗ», – подумал я.

Ведь к лужице не раз потянутся и человек, и зверь, и птица…

ТРУСЛИВ ЛИ ЗАЯЦ?

«Труслив, как заяц» – не однажды мы слышали в детстве, когда речь заходила о трусости.

Но так ли труслив и безобиден на самом деле этот симпатичный зверек?

Оказывается, нет, не всегда. И даже наоборот!

…Осенью мы охотились на кекликов в районе Акчи. Как-то вечером уставшие и продрогшие вернулись в мазанку егеря Низама. И тут возле печки, освещенной керосиновой лампой, увидели пса Олопара. Пес был охотничий. Помесь сеттера и дворняги. Отлично брал фазана, зайца, шакала… В общем, универсал. Или как еще пошутил мой спутник Петрович: «Охотник широкого профиля».

И вот этот «охотник», прижавшись лохматым боком к печке, жалобно скулил.

– Что это с ним? – спросил я Низама.

– Э, садитесь, – вздохнул егерь, обращаясь ко мне и Петровичу. – Сейчас расскажу, только чай поставлю.

А вскоре Низам поведал нам за уютным самоварным чаепитием такую историю.

– Вышел утром в поле. Тут у меня еще с лета находился стог снега. Думаю, принесу немного корма овцам. За мной, как всегда, увязался Олопар. Не может же охотничья собака без дела сидеть в конуре. Только мы стали подходить к стогу, а из-под него заяц-толай как сиганет свечой кверху – и давай улепетывать скачками в сторону тугайных зарослей. Пес мой – следом. Даже взвизгнул от охотничьей страсти. До тугаев далеко. Вот мой Олопар и начал настигать косого. Десять метров остается, пять… Но что такое? Заяц перевернулся через голову и очутился на спине.

«Ну, вот все, конец», – мелькнуло в голове. Честное слово, жалко стало косого. Я зажмурился. А когда открыл глаза, увидел Олопара на стерне. Прижавшись к земле, он жалобно скулил.

А что же заяц-толай? Косой безнаказанно приближался к тугаям.

Я подбежал к собаке. Живот ее был распорот. Сочилась кровь. Ну и заяц! Вот так удар! Четкий, расчетливый. Прямо боксерский. А я его еще пожалел. Что ж, ничего не поделаешь… Пришлось Олопара завернуть в мешковину, приготовленную для сена, и скорым шагом на ферму к знакомому ветеринару.

Мы с сочувствием посмотрели на пса.

– Будет ли он теперь охотиться на зайцев? – спросил Петрович не без иронии.

– Не знаю, – серьезно ответил Низам. – Выздоровеет, посмотрим…

В ГОСТЯХ У БЕЛЫХ ВЕРШИН

Приглашение к путешествию

Я люблю путешествовать. На машине, на поезде, в самолете. Даже на ослике. На чем посчастливится.

Когда человек едет, он много видит. А с остановками – еще больше. Но если в путешествии с тобою верный друг, много видевший и потому немало знающий, – считай, что тебе повезло втройне.

Таким другом мне в путешествии через перевал, что в Тянь-Шаньских горах, был чабан Нигматулла. Он уроженец этих суровых и прекрасных мест и здесь ему с детства знакома каждая тропинка. Каждая скала. Каждый родничок.

Горы огромные, а кишлак, в котором живет Нигматулла, крохотный – в десять-двенадцать домиков.

– Самый красивый кишлак на земле, – говорит с гордостью чабан. И надо ли его оспаривать?

Действительно, у кишлака и название красивое: «Кок терак». «Зеленый тополек». Поэтично!..

Что люди берут с собой в путешествие?

Еду, одежду, фотоаппарат. А я всегда кладу в сумку блокнот и карандаш. Чтобы записать самое интересное.

Итак, в добрый путь!

Заповедник

Дорога плавно обогнула скалу и стала карабкаться вверх. Слева внизу глухо шумела река, ворочая камни, а справа – темными пятнами по вершине поднимались к ледникам арчовники. Старые и молодые. Зимой и ранней весной они задерживают снег, оберегая дорогу и кишлаки от обвалов. Длинные, до пяти метров, корни сохраняют влагу и питают ею родники. Не дают ходу оползням.

Вот какое это полезное и стойкое растение, арча! Не говоря уже о красоте нашей горной «елки».

В открытое окошко машины приятно пахнуло хвоей. И вскоре на обочине дороги мы увидели зеленый щит, на котором белые буквы предупреждали: «ВОДИТЕЛЬ! БУДЬ ОСТОРОЖЕН, ЗАПОВЕДНИК».

– Смотри внимательнее, – сказал Нигматулла.

Машина натужно еле тянула вверх. Была возможность оглядеться.

«Куда уж внимательнее», – подумал я и тут впереди увидел лису-огневку. Метя роскошным хвостом, она, не торопясь, перебегала дорогу.

Вот это да!

– Что я говорил! – улыбнулся Нигматулла.

На спуске решили сделать коротенький привал. Пусть мотор отдохнет, да и ноги надо поразмять.

Над нами круто нависали обветренные коричневые скалы.

Было тихо.

Совсем рядом пушистым белым медвежонком скатилось по ущелью облачко.

Вверху кто-то, по-сурчиному осторожно, свистнул.

Нигматулла положил мне на плечо руку и сжал: смотри!

На гранитной плите островерхой скалы стоял кеклик и беспокойно озирался по сторонам.

– Сторожевой петушок, – пояснил Нигматулла.

И тут мы увидели целую стайку кекликов, которые, прыгая с одной ниши на другую, точно по ступенькам, вовсе не убегали от нас, а наоборот, приближались, с любопытством разглядывая незнакомцев. В том числе и бдительный сторожевой петушок.

Однако кеклики есть кеклики, остановились все же на почтительном расстоянии, что-то стали поклевывать.

– Здесь прошлой осенью во-он на той вершине я увидел снежного барса, – Нигматулла показал на отдаленную скалу, залитую полдневным солнцем.

Потом мы видели издалека тэке – красавцев горных козлов и гордых орлов. Они явно не очень-то боялись присутствия машин и людей.

– Вот ведь как получается, – заметил Нигматулла. – Запрети человеку появляться с огнестрельным оружием, звери и птицы сами потянутся к нему…

После чабан показал мне в своем кишлаке олененка, которого он подобрал прошлой лютой зимой и выходил.

Олененок запросто слизывал соль с крепкой, шершавой ладом своего спасителя.

Чайхана над облаками

Чайхану в пустыне я видел. Под старым совершенно безлистым саксауловым деревом на топчане мы пали горьковатый чай, воду для которого брали из глубокого колодца.

Кругом шелестели пески.

Отдыхал не раз и в сельской чайхане на развилке дорог. Над головой колышутся мелколистые талы. На ветке клетка с перепелкой. Неподалеку арык. И ветерок тянет с необозримых полей.

Часто сидел и в тесной городской чайхане. Со всех сторон гул голосов, звон чайников и пиал. Даже поговорить нельзя толком.

А вот в чайхане высоко в горах побывать пришлось впервые. Точно орлиное гнездо притулилась она на скале, огороженная деревянными перильцами и высокой крышей-«шатром» из жести – от всякой непогоды. Глубоко внизу дробится о камни водопад. Поэтому не слышно было трепета листьев чинары, чудом ухватившейся за неподатливый грунт.

Мы заглянули сюда с Нигматуллой после скитаний по горам.

Удивительная чайхана! Запрокинешь голову – и увидишь белые языки ледников, а протянешь руку за перильца – и можно поймать облако за бороду, словно пушкинского Черномора… И холодновато как-то, словно зимой. Хотя там, в долине – всего-то час езды – до тридцати градусов жары. Лето по календарю.

– Чай не пьешь, где сила берешь? – говорит чайханщик Али, ставя перед нами чайник, разрисованный маками.

Чайханщика все здесь называют Али-баба. И он нисколько не обижается за эту знаменитую приставку. Привык, наверное. И сам он весь какой-то круглый, медлительный, точно куль.

Мы пьем зеленый чай. Угощаемся стеклянными камушками наввата. Этот сахар хорошо утоляет жажду, как почему-то любят отмечать седобородые старцы.

– Вода родниковая, – подмигивает Нигматулла.

Чай особенно душист. И пахнет какими-то травами. Хозяин добавляет в него горную траву-душицу, догадался я.

Светло, приятно.

Мы выпили три чайника чая. И снова почувствовали себя сильными, бодрыми.

«Чай не пьешь, где сила берешь?» – усмехнулся я поговорке Али-бабы. А ведь в ней есть здравый смысл.

Не прощай, а до свидания, чайхана над облаками!

Тополя

Тополя в горах похожи на огромные метлы. Целый день верхушками они скребут небо: шу-шу, шу-шу… Выглянет солнышко – тополя отдыхают. А налетят облака или тучи, они снова за работу: шу-шу, шу-шу… И так до глубокой осени, пока не выпадет снег.

Сколько лет ворону?

Когда-то я написал рассказ о вороне. О том, как он прятал про запас орехи под деревом. И всеобщее предположение выразил, будто ворон живет около трехсот лет. Сколько ему посчастливилось повидать за это время!

Рассказ опубликовали в журнале «Юный натуралист».

А недавно с удивлением узнал от авторитетного ученого-орнитолога, что продолжительность жизни этой птицы не более двух десятков лет…

И погасла в сердце какая-то сказка. Отчего это людям испокон веку хочется верить в некое бессмертие, в живую воду и в другие чудеса?..

Козлята

Козлятам от роду было месяц или два. Белые, точно снег на вершине, ножки точеные, а на лбах по два наперстка – пробиваются рожки.

Утром, потолкавшись у материнского вымени, убегают по камням вверх в горы. Да так споро, что голыми кузнечиками разлетаются в стороны. Забираются на высокую гранитную нишу и там играют, бодаются, смешно взбрыкивая задними ножками. Будто удобнее нет места для забав!

И что интересно – ни один никогда не свалится. А высота – будь здоров! Внизу же острые камни, ледяной ручей…

Игра на грани риска.

С некоторых пор чабан Нигматулла заметил, что за козлятами с любопытством наблюдает не только он, но и парочка тэке с отдаленной вершины.

Диких животных от домашних сородичей отделяли какой-нибудь километр – и тысячелетия…

Флейтовая песнь

Эта птица часто встречается в стихах древних китайских поэтов. Ее флейтовый голос очаровывал знаменитого купца и путешественника Марко Поло, а ярко-желтое нежное оперение заставляло художников брать самые тонкие кисти…

Иволга!

Кто не заслушивался на рассвете или золотистым летним вечером ее песней?

У глинобитного домика Нигматуллы струился листвою в небо пирамидальный тополь. В его кроне свистела иволга. Ее голос, казалось, был неотделим от поплескивания льдистого ручейка, дыхания знойного ветра и звездного мерцания далеких ледников…

Невольно заслушаешься такой песней, уносясь мыслями в босоногое детство, крылатую юность, невесть куда…

Вечером на айване мы пили чай. И вдруг в листьях тополя раздался кошачий визг. Откуда там взяться кошке?

Я недоуменно посмотрел на Нигматуллу.

– Это иволга, – улыбнулся он.

– Птица-клоун, – пошутил я.

– Иволга всегда кричит по-кошачьи, если что-либо ее раздражает, – пояснил здравомыслящий Нигматулла.

– Но кто ее сейчас может тревожить?

– Надо посмотреть… – чабан соскочил с айвана.

Вскоре возле тополя послышался его голос:

– Прочь отсюда, паршивец!

Вдоль помидорных грядок мелькнул пегий песик.

– Угадал. Соседский пес улегся под тополем, – сказал Нигматулла, вернувшись.

Иволга замолкла.

Минут через пять ее трепетная песнь вместе с воспрянувшей серебристой листвой поднялась ввысь, туда, к вечерним всполохам над обветренными скалами…

Сип

В одном кишлаке я увидел ватагу босоногих мальчишек. Кто с прутиком, кто просто размахивая руками, с улюлюканьем и свистом, они весело бежали за огромной птицей. Это был белоголовый сип. Вместо того, чтобы взлететь, тот огромными скачками – с камня на камень – уходил в горы.

– Что с ним? Ранили? – спросил я Нигматуллу.

– Нет, – вздохнул он. – Вчера у соседа пала лошадь. Отволокли ее с глаз долой. Налетели вороны, шакалы, лисы… Почуял пир и крылатый великан – сип. Отогнал хищников, сам принялся за пищу. Так обрадовался, бедняга, дармовщине, что объелся… Вот и не может взлететь.

Грустно и смешно было смотреть за убегающей птицей.

Бессмертники

Почему их назвали бессмертниками, обыкновенные цветы с желто-песочными соцветиями? Убегают небольшими стайками высоко в горы. В догонялки, что ли, играют, кто кого опередит?..

И все-таки самую «смелую» стайку цветов мы с Нигматуллой увидели на вершине Туя-боба – Верблюд-горы. Раскачиваются слева-направо под струями ледяного ветра, похожие на яркие зонтики. Разлетаются семена веером – на ступеньку выше, еще чуть-чуть выше. Так и берут год за годом трудную вершину. Словно альпинисты.

А как же старые цветы? Они остаются под снегом…

Но все-таки, почему бессмертники?

– Из этих цветов в аптеке приготовляют лекарства, – напомнил Нигматулла. – Видно, в них действительно есть чудодейственная сила…

Музыкальный медведь

К вам когда-нибудь приходил в гости медведь? Настоящий, живой… Чтобы запросто садился возле открытого окошка и мирно дремал… Нет? А вот к Ахмаду-горбуну такой мишка наведывался.

Кибитка колхозного объездчика Ахмада у самого склона. Рядом альпийский луг. Разнотравье. Бабочки, шмели.

После работы Ахмад возвращался на куцей лошаденке домой. Отпускал кобылу на луг, а сам, умывшись в ручье, садился ужинать. Потом брал в руки старенькую домбру и струны рождали то грустные, то радостные мелодии. Они, словно птицы, выпархивали в открытое окошко и витали в воздухе. Над деревьями, над остывающими камнями, над зарослями барбариса…

Однажды Ахмад-горбун выглянул в сад и… обомлел. Возле кирпичных ступенек лежал медведь и сладко позевывал. Объездчик не на шутку испугался. Хлопнул окошком. Медведь, видимо, обиделся и поковылял в горы.

На другой вечер косолапый снова объявился у кибитки. И на третий. Но стоило Ахмаду-горбуну отложить в сторону домбру, как мишка, обиженный, уходил прочь.

«Вот музыкальная душа!» – весело удивился объездчик. И не так уже стал бояться дикого зверя.

А в октябре, с первыми заморозками, медведь исчез.

Наверное, потому, что Ахмад-горбун теперь часто задерживался на тоях со своей звонкой домброй.

Фотография на камне

Бродил вдоль берега горной речки. Светлые потоки выплескивали иногда на песок разноцветную гальку. И крохотные камушки с перламутровую бусинку, и расплющенные, будто яичный желток с беловатой каймой, и крупные продолговатые с палевым оттенком, похожие на рукоятку ножа…

Вдруг мой взгляд падает на плоский коричневый голыш. Обломочек скального грунта… Я поднял его, подкинул на руке. Ого, тяжелый! Присмотрелся внимательнее и увидел на камне четкие отпечатки хвои. Вот так находка!

Известно, что одними из первых растений на земле были семенные папоротники. За ними появились хвойные, оказавшиеся на редкость устойчивыми при жаре и холоде.

Видел я и вековые дубы, и тысячелетние чинары, а вот держать в руках отпечаток-фотографию многомиллионнолетней арчи довелось впервые…

Перевал

Человека, впервые побывавшего на заоблачном перевале, невольно охватывает смятение. И уши закладывает от разреженного воздуха, и скалы давят справа, а слева – упаси бог глянуть! – голова закружится от бездонной пропасти, на дне которой клубятся не то облака, не то река шумит в брызгах и пене…

И только дорожка-выручалочка, петляющая змейкой, тешит надеждой.

Зато уж, окажешься внизу у подножья, обернешься – сердце переполняется гордостью: вот, мол, где я побывал!

Но прежде чем ощутить такую высокую радость, надо обязательно побороть в себе страх…

ЗОЛОТАЯ УДОЧКА

Нерест

Сижу на камне у самой протоки. Напротив – молодая поросль тростников. Словно зеленые дымки струятся над водой. Безветрие. Комар пролетит – слышно за десять шагов.

И вдруг тростники – снизу до верху – буйно зашевелились, затрещали. Пошли колыхаться волнами.

Подумалось, ветер. Оглянулся – деревья безмолвствуют. Хоть бы листок шевельнулся. Не кабаны же в тростниках? Здесь этих животных давно в помине нет.

А зеленые стрелы все раскачиваются, чуть не ломаются. Словно там, в глубине, кто-то веслом размахивает.

Не выдержал мой Улан. Соскочил с места. Пару раз зычно гавкнул на тростники.

Вроде снова воцарилась тишина.

Солнце светит. Стрекоза шелестит сухими крылышками. Косит на меня стеклянным глазом, повиснув на сабельке рогоза.

Но вот тростники опять зашебуршали, заколыхались.

Что за чертовщина?

Я встал. Забрался на камень, глянул в тростники – и ахнул. Вода в просветах буквально бурлила каскадами брызг. Когда немного стихало, на поверхности показывались округлые бронзовые луны. Это были сазаны. Они чмокали губами, словно поросята. Рьяно били хвостами. Шли косяком вверх и вниз.

Я улыбнулся, кивнул сам себе.

Ну, конечно же! Апрель – время нереста.

Улан было снова хотел гавкнуть, но я вовремя схватил его за ошейник. И мы пошли подальше от того места, где свершалось извечное и великое таинство природы.

Уж-попрошайка

Довелось мне этим летом ловить на Карасу красноперок. Впечатляющая выдалась рыбалка! Клев продолжался пять-шесть часов и только уже к обеду – когда раскаленное солнце стояло в зените – внезапно прекращался. И эти несколько часов дарили незабываемый отдых. Кукан был полон рыб – серебристо-золотистых – с ладонь, а то и больше. Прекрасные трофеи для ухи. А для завяливания – и говорить нечего: красноперка для этого лучшая рыба.

К дороге я обычно возвращался вдоль светлой неглубокой протоки, с обеих сторон поросшей зарослями ежевики, образующими коридор.

Ягода только поспевала. Туманно-голубая, формой похожая очень на малину. На вкус она была еще кисловатой.

В конце протоки в зарослях молодого тростника бил родничок. И чтобы утолить жажду перед дальней дорогой в поселок, я оставлял связку красноперок на леске у протоки, а сам шел к роднику напиться.

Как-то возвращаюсь к своим трофеям и… ноги сами приросли к земле от удивления. Возле рыбы извивался порядочных размеров уж и всеми силами старался оттянуть всю связку к воде. Пришлось сломать камышину и отогнать непрошеного воришку. Уж уплыл.

Тогда я снял с кукана самую маленькую рыбешку и оставил на песке.

Выйдя на дорогу, я обернулся. Уж был – и откуда он только взялся! – возле красноперки.

Теперь он словно ожидал меня на этом месте. И всякий раз я оставлял ему рыбешку, а то и две. Через некоторое время к нему примкнул другой уж. Пришлось добавить угощения: оставлял ужам не две, а все четыре рыбешки.

А однажды возле протоки меня поджидало уже несколько ужей. Почувствовали, видимо, дармовщинку!

«Ну это уже слишком», – решил я.

С тех пор пришлось мне изменить свой маршрут.

Зачем приучать ужей к попрошайничеству?

Любимое блюдо

Ранняя летняя зорька. Краешек солнца, будто огромный красный поплавок, подрагивает над макушками осокорей. Это потому, что деревья колышутся от набегающего ветерка со стороны Курамин.

Иду вдоль одного из многочисленных рукавов Ахангарана. Воды много. Ни тихая, ни быстрая. Бормочет, шелестит, булькает. И такая темно-синяя! Будто переняла ежевичный цвет. Сравнение не придумано: оба берега сплошь заросли ежевикой. Ягоды вовсю созревают… Не выдержал. Сорвал несколько штук. Попробовал. Вкус-но-ти-ща! Но я же пришел сюда не ягоды собирать, а ловить рыбу…

Закидываю – в который раз! – удочку. Не клюет – и все тут…

Какую только не перепробовал насадку! И сверчка, и кузнечика, и стрекозу. Даже подводного беловатого червя-ручейника… Но не прельщается рыба. Объелась, что ли?.. Вроде все «любимые блюда» маринке предлагал, а ни одной поклевки за всю зорьку.

Сел на покатый валун в тени тала.

В чем же дело? Почему не клюет? Может, рыбы вовсе здесь нет?

И тут на быстрине я увидел косячок маринок. Обогнув под водой корневище поваленного дерева, направились к противоположному берегу. Там низко к струям наклонились заросли ежевики.

Подул с гор освежающий ветерок. И несколько переспевших ягод с легким шлепком упали на воду.

Вода тут же взбурлила. На поверхности плавниками сверкнула рыба. Побежали кольцами круги.

«Ага! Вот в чем дело…»

Я бесшумно встал с места. Выбрал зрелую ягоду. Насадил на крючок. И не напрасно. Стало клевать. Еще как!

Удача? Пожалуй, нет… Всего лишь разгадка «любимого блюда» той или иной рыбы на определенный сезон.

Дятлова подкормка

Для деревьев тоже, видимо, выпадают неблагоприятные годы…

В то лето на берегах широкой и светловато-зеленой Карасу – глинистая вода к середине августа отстоялась – много деревьев высохло.

Это были тал, тополь, яблоня-дичок, изредка ива.

Вроде бы воды вдосталь, а вот поди же…

Выходит, дело не в воде, а в жучках-короедах или в других каких-либо вредителях…

Сижу я как-то под тенистым деревом, за поплавком наблюдаю. Тишина и прохлада от воды. Нет лучше отдыха в летнюю жару для городского жителя.

И вдруг до моего слуха донеслось дробно-барабанное: тук-тук-тук! Отчетливо так.

Через некоторый промежуток времени стук повторился. Любопытно стало: кто же это?

Глянул вправо и прямо-таки обмер от удивления: шагах в десяти на высыхающем тополе, плотно прижав темные крылья, белогрудый и в шапочке… дятел.

Редкая птица в наших краях!

Тук-тук-тук! Мелкая труха осыпается прямо на воду.

Вот молодец! Первым прилетел на помощь к деревьям. И откуда только узнал, что они больны?

Дятел еще поработал минуты три-четыре и улетел.

Все это время я сидел не шелохнувшись.

И тут возле тополя на тростник уселся зимородок. Нарядный такой, золотисто-голубой. Посидел-посидел и – плюх! – в воду. Взлетел с рыбешкой. Снова сел на тростник. Оглянулся по сторонам – рыбешка ярко так сверкает, словно блесна! – цвиркнул и полетел вдоль зеленоватого коридора к обрыву, где, должно быть, находилось его гнездо.

Я бы, наверное, не обратил особого внимания на зимородка, если бы и в другой раз не наблюдал подобную картину. На место, где работал дятел, обязательно прилетал зимородок. И тут только дошло до меня, что его там привлекало.

Ведь со всей этой трухой в воду, несомненно, падала жучки и всякие насекомые. Падали и манили стайки рыб. А зимородку только того и надо. Вот умница!

Я было хотел воспользоваться дятловой подкормкой, да совестно стало.

Все-таки человек!

Туркестанские сомики

Был я недавно в местах, где прошло мое детство.

Речка Аксу. Она начинается высоко в горах и бежит неподалеку от нашего поселка. Дно Аксу каменистое. Вода прозрачная, ледяная, даже летом.

На Аксу в жаркий полдень всегда можно увидеть купающихся мальчишек и девчонок. А в укромном месте под кустиком тала непременно встретишь мальчишку-удильщика.

Не стерпел я, подошел к одному такому рыбаку. Полюбопытствовал:

– Что ловишь-то?

– А вот, смотрите, – сказал крепыш лет двенадцати, кивая на пластмассовое ведерко.

В ведерке плескалось с пяток пескарей.

– И только? – удивился я.

Рыбак отложил в сторону удочку. Встал. Отряхнул пятерней штаны.

– Вчера я майкой поймал трех сомиков, – похвалился крепыш. – Вот таких, – и он показал на узкую ладошку. – Маленькие, а усатые… Только большие почему-то не попадаются. Но я обязательно поймаю большого сома. Куплю крепкую леску и стальной крючок… А лягушек вечером в лужах полным-полно.

– Ну, удачи тебе! – пожелал я.

Лет тридцать назад мне тоже приходилось ловить, завязав концы майки, под скользкими голышами сомиков.

Сначала я радовался, а потом грустил.

«Ну почему сомики маленькие! Где же такие, как на картинках в книжках?» – досадовал я.

А отец подсмеивался:

– Лови, лови! Может, и поймаешь…

И я каждый день бегал на реку.

И однажды, поймав сомиков, решил пустить их в аквариум: «Буду ухаживать. Должны же они вырасти в огромных сомов. Вот тогда удивятся родители!»

Но сомики через несколько дней всплыли вверх брюхом. Наверное, я их кормил неправильно.

Только став взрослым я понял, что туркестанские сомики – так их называют в научных справочниках – не бывают крупными. С ладонь, а то чуть больше.

А те огромные сомы, о которых я мечтал, водятся в Сырдарье и Амударье.

Но я мальчишке-рыболову ничего не стал об этом говорить. У человека должна быть мечта, а разрушать ее негоже.

Чайки-рыбоводы

Поселок наш новый, целинный. И вырос он прямо в Голодной степи. Назвали его Первомайский. В честь весеннего праздника мира и труда.

От нашего дома метрах в двухстах строители вырыли огромный котлован. Взрослые говорили – под котельную. Правда, котельную выстроили в другом месте, а возле котлована пробурили скважину. Вскоре хлынула вода и заполнила огромную яму.

Теперь каждое лето мы, мальчишки, купались в этой яме. Хорошо, прохладно! И палящее солнце не страшно…

Прошло два-три года. Кто-то на берегу водоема посадил саженцы тала. Принялись, зазеленели. Невесть откуда поднялись и тростники. Зашумели на жарком ветру.

Как-то летним утром прихожу искупаться на пруд и… глазам своим не верю!

Славка-сосед сидит на берегу и удочку в руке держит.

– Ты что здесь делаешь? – спрашиваю.

– Красноперок ловлю, – отвечает Славка.

– Да ну! – удивился я. – Откуда здесь рыбе взяться?

– А вот смотри!

И правда возле берега на кукане плавают две рыбешки. Серебристые, с розовыми плавниками. Размером с добрую ладонь.

Вот это да!

А вечером я поделился с отцом своим удивлением: откуда могли появиться в пруду рыбы? Ведь туда никто не пускал мальков. Не могли же они свалиться с неба!

– И правда, откуда? – улыбнулся отец и спросил уже серьезнее: – А ты видел над прудом чаек? Тех, что залетают к нам с Сырдарьи.

– Ну видел, – кивнул я головой. – Только при чем тут чайки?

– А при том, – сказал отец. – Это они, наверное, занесли в наш пруд весной рыбью икру… Больше некому. Так что благодарите чаек-рыбоводов.

Я заторопился в сарай. Мастерить себе удочку.

Утром, как только поймаю рыбешку, непременно угощу ею первую залетную чайку.

Ведь они не боятся нас. Подлетают близко-близко…

Любители подледного лова

В субботние и воскресные дни на реке Кинешемке уйма народу – любителей подледного лова.

Летит невесомый снежок, пощипывает колкий морозец… Только рыболовам словно нипочем непогода. Одержимые!

Застыли Дедами Морозами над своими лунками. В теплых рукавицах подергивают удочки. А случится удача – радости нет предела. Особенно когда вытащат порядочных размеров окуня. А выловленные ерши и окуньки, лежащие тут же на снегу, отливают серебром и перламутром, словно нутро ракушек. С их красотой сравнится разве что дивный хрусталь да летняя радуга!

Дом старого часовщика Ивана Лукича на берегу Кинешемки. Нет в округе более заядлого рыболова. По воскресным дням его только и найдешь на реке. Сидит возле лунки, а рядышком два пушистых кота трутся о его валенки, мурлычут. Тоже… рыбачат! Не сводят своих масляных глаз с удочки. Когда ночуют, что там на крючок что-то попалось, скребут когтями за полы тулупа: «Мя-у-ур! Мя-у-ур! Да тяни ты, хозяин, скорее!»

Случается, сорвется с крючка трофей, рассердится Иван Лукич с досады на котов:

– Цыц, непутевые!

Разбегутся усатые «болельщики» по сторонам, не поняв в чем дело… Однако скоро, как ни в чем не бывало – до обиды ли тут! – снова трутся о валенки.

Крупную рыбу Иван Лукич кладет в пластмассовое ведерко, а мелкую – котам… То-то радости усатым! Едят рыбу с обоих боков, урча от удовольствия. И главное, не ссорятся из-за добычи. Знают, что хозяин не помилует их за это.

Так и рыбачат старый часовщик и его четвероногие друзья. Правда, «друзьями» приблудные коты стали недавно – месяца два назад, когда Иван Лукич в зимний сезон впервые отправился на рыбалку. С того памятного дня коты так и ждут долгожданного воскресенья.

Только Иван Лукич выйдет на крыльцо со своим рыболовным снаряжением, а они тут как тут. Тянутся следом. Даже соседи добродушно стали подшучивать:

– Чай, Лукич снова на рыбалку собрался… Коты на крыльце.

Да и рыболовы не без юмора «подкалывали»:

– Смотри, Лукич, вместо окунька кота не зацепи!

– Не зацеплю! Лишь бы прифартило, – отвечал старый часовщик без обиды.

А однажды Иван Лукич заболел. Крепко простудился. Его увезли в больницу.

Три недели коты караулили своего кормильца возле крыльца. А не дождавшись, бегали к заветной, давным-давно заметенной снегом лунке. Другие рыболовы пробовали угощать их рыбешкой. Но коты отказывались от угощения. Гордые! Оставались верными своему хозяину.

Зато сколько было кошачьей радости, когда Иван Лукич выздоровевший вернулся домой!

Коты ни на шаг не отходили от старого часовщика. Но истинная радость к ним пришла тогда, когда Иван Лукич со своим ящичком и рыболовными принадлежностями снова улыбающийся появился на крыльце.