355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Черкасов » В Индии » Текст книги (страница 5)
В Индии
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 02:57

Текст книги "В Индии"


Автор книги: Николай Черкасов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Мы благодарим за честь, оказанную нам, и говорим, что твердо верим в то, что посаженные нами деревья – символ дружбы между двумя народами – будут расти и давать свои пышные и благородные плоды. Мы просим ухаживать и наблюдать за этими деревьями, помогать, чтобы они росли и развивались хорошо, а деятелей искусства просим быть добрыми садовниками. Наши друзья индийцы обещают любовно выращивать эти деревья дружбы и сообщать в Советский Союз об их росте…

По индийским обычаям, место, где ты посадил плод, является твоей собственностью. Никто не имеет права построить там что-либо или посадить что-нибудь другое. Нам по-дружески сообщают об этом. Вот уж мы никогда не думали, что станем «собственниками» в Индии…

Как-то раз, надевая чистую сорочку, я обратил внимание, что пуговицы на ней либо обломаны, либо совсем оторваны. Что за чертовщина? Просматриваю все свои рубашки, которые отдавал в стирку уже во время поездки по Индии. То же самое. Спрашиваю, чем это объяснить? Получаю немудреный ответ: оказывается, прачки – мужчины и женщины, принадлежащие к касте «дхоби», – стирают белье без мыла в море или в реке и бьют его о скалы или камни. Ясно, что при такой «стирке» от перламутровых пуговиц остаются одни обломки. Тут я понял, почему у мужчин в Индии вместо пуговиц на сорочках запонки – бриллиантовые и золотые у богатеев, серебряные и медные – у рядовых людей.

Прачка по неписаным, но соблюдающимся кастовым законам не имеет права стирать белье себе, а отдает свои собственные вещи другому.

Многочисленные касты в Индии официально отменены, но кастовые предрассудки, рожденные в давние времена, живут до сих пор. Например, человек, убирающий комнату и сметающий пыль с пола, не имеет права подавать пищу на стол. Повар, приготовляющий пищу, не имеет права мыть посуду. Моет посуду человек другой касты.

В деревнях, в которых мы побывали во время своих поездок, нам говорили, что почти четверть населения Индии принадлежит к касте «неприкасаемых», то есть людей, которые могут заниматься только черной, грязной работой. Эти «неприкасаемые» убирают нечистоты и питаются пищей, которая остается от людей более привилегированных каст. Если ты родился в касте «неприкасаемых» и нищих, то каким бы ты ни был гением и талантом, «пробиться в люди», получить какую-нибудь чистую работу почти невозможно, ибо это не положено по обычаю.

В Бомбее по вечерам к нашему дому часто приходил оборванный бедняк индиец. Под аккомпанемент гитары изумительным бархатным голосом он пел индийские и европейские песни. Этот бедняк артист принадлежал к касте «неприкасаемых». Он мог бы выступать в концертных залах всего мира, настолько замечательными были его голос и подлинное, чисто природное мастерство. Но нельзя, – вековые нравы ему это не разрешают, и он вынужден ходить по дворам, собирая гроши на пропитание.

В том же Бомбее я наблюдал, как – женщина, одетая в сари, идет по мостовой, неся на голове медное блюдо. Она останавливается, наклоняется и с удивительной грацией подбирает с дороги еще не высохший коровий помет и кладет его на поднос. Это профессия женщины, принадлежащей к какой-то низшей касте. Подняться выше по общественной и жизненной лестнице она не может, – не позволяет закон. Английские империалисты, местные реакционные круги сознательно поддерживают в народе все эти возмутительные предрассудки. Так легче держать в узде забитый, закабаленный народ.

Нас очень приглашали посмотреть фильм «Афсар-ревизор», поставленный по комедии Гоголя «Ревизор». Мы решили так: посмотрим две части, поговорим с режиссером и актерами и пойдем домой. Но когда в киностудии началась демонстрация фильма, я понял, что из зала мы не уйдем до конца картины, настолько это было любопытно.

Я исполнял роль Осипа, знаю почти наизусть все другие роли, и я пришел в восторг от того, как современно звучит бессмертная комедия русского писателя здесь, в Индии. Действие фильма происходит в 1949 году, в одном из маленьких провинциальных индийских городков. Все персонажи картины – в современных национальных индийских костюмах.

С первых сцен «Ревизора» в зрительном зале поднялся гомерический хохот. Вот городничий, одетый в белые шаровары и курточку, объявляет чиновникам о приезде ревизора. Авторы сохранили гоголевский текст. Появление каждого нового персонажа меня сильно увлекало, и я их ждал. Судья – в национальном костюме. Земляника – в европейском пиджачке и брюках, почтмейстер-в национальном сюртучке и тюрбане.

С нетерпением ожидаем выхода Добчинского и Бобчинского. Стремительно влетают два актера – один маленький, а другой невероятно длинный. Оба в тюрбанах и с нарочито густыми, завитыми кверху усами. Кинорежиссер не отступил от неписаного закона индийского кинопроизводства и исполнение музыкально-танцевальных номеров «поручил» Добчинскому и Бобчинскому. После окончания своих диалогов они с увлечением пели и танцевали.

Жду не дождусь появления Осипа и Хлестакова. Осипу сценарист уделил мало места в картине, и его характер совсем не раскрыт. Слуга Хлестакова представлен вялым и невзрачным, что никак не соответствует этому образу. Монолога Осипа не было. Но вот появляется Хлестаков. Играет его великолепный актер Девананд. Он одет в европейский костюм. Это артист, играющий главным образом любовников, стройный, с очень приятным, красивым лицом. В руке у Хлестакова пишущая машинка, в кармане вечное перо «паркер». Он удивительно напоминает английских и американских молодчиков, которых мы всюду встречали. Ревизор голоден, он посылает Осипа к хозяину гостиницы за обедом. Сцена еды поставлена смешно и интересно. Наконец по улице к трактирчику подходят судья, Бобчинский и Добчинский, все вваливаются в комнату ревизора. Эта сцена сделана по Гоголю.

После обеда Хлестаков спит. Городничий и городничиха в волнении. Роль городничихи превосходно играла строгая, мужественная женщина в национальной одежде. Но дальше начинается полное «отрицание» Гоголя. По индийским обычаям, невозможно допустить (во всяком случае на экране), чтобы молодой человек ухаживал за почтенной замужней дамой, и поэтому сценарист «добавил» городничему вторую дочку. Одна дочка с пухлым лицом, слегка вздернутым носиком и удивительно раскосыми глазками, прямо как у индийских божков, а вторая – красавица, актриса лирического плана.

Очень хорошо артист Девананд проводит объяснение в любви первой дочери. Смущаясь, она рассказывает потом своей мамаше о случившемся. Потом Хлестаков объясняется в любви и второй дочери…

Неизменный кинозакон о танцах и пении помог до конца «раскрыть» образ Хлестакова. И вот дочерям городничего снится Хлестаков – сначала одной, и он с ней танцует, затем другой. Первой снятся сны, где Хлестаков в многократной экспозиции танцует какие-то необыкновенные танцы, изображая идолов и богов. Вторая дочь видит себя одетой в современный европейский костюм, исполняющей с Хлестаковым американизированный танец…

Превосходно сделана сцена получения взяток Хлестаковым от чиновников и купцов. И то, что он в европейском, а они в национальных костюмах, приобретает сразу особый смысл.

Вползает унтер-офицерская вдова на коленях и рассказывает Хлестакову о своем горе и нищете. И эта сцена поставлена отлично.

Наступает час отъезда, но Хлестаков не может уехать – он влюблен в «лирическую» дочку. И тут гениальное произведение Гоголя окончательно идет насмарку. Хлестаков садится на извозчика, едет к вокзалу. Он приехал, раздумывает, выходит на перрон. Подходит поезд, у героя в руках билет, но в последнюю секунду он останавливается и раздумывает уезжать. Вагоны проходят мимо него, поезд удаляется.

В это время происходит сцена у судьи: выяснилось, что приезжает настоящий ревизор. Появление почтмейстера и чтение письма сделаны прекрасно. Я узнавал гоголевские слова. В зале слышался хохот.

Заканчивается фильм, я бы сказал, ханжески. Как рассказал мне автор сценария Четан Ананд, ему пришлось осудить всех виновных, ибо зло должно быть наказано.

Режиссер и исполнитель роли Хлестакова доказывали нам, что поставить фильм строго по Гоголю они не могли. Многое не было бы понятно индийским зрителям. Поэтому они и пошли на такое произвольное толкование этого произведения. Как исполнитель роли Осипа в театре, я сказал, что следовало бы более выпукло обрисовать образ слуги. В вестибюле театра я показал, как Осип, отказываясь брать деньги, все же берет их у городничего. Я сыграл эту сценку, и она понравилась индийским кинодеятелям. Когда мы вышли на улицу, Пудовкин сфотографировался с режиссером Четан Анандом, а я снялся с исполнителем роли Хлестакова артистом Деванандом. Я подарил ему фотографию, написав:

«Индийскому Хлестакову от русского Осипа. – Черкасов».

А он мне подарил свое фото с надписью:

«Русскому Осипу от индийского Хлестакова. – Девананд».

Каждая новая встреча, просмотр фильмов, беседы несли массу впечатлений. Мы приглашены к писателю Мулк Радж Ананду домой, на завтрак. Хозяин любезно встречает нас, и мы видим много знакомых лиц: артисты, режиссеры, члены Комитета, с которыми уже не раз встречались. Сидим, разговариваем. На подушках, поджав ноги, в ярких костюмах из парчи, сидят удивительно стройные, с красивыми глазами танцовщицы и танцовщики. Тут же замечательный актер Притхви Радж. В белом национальном костюме он напоминает шекспировского Отелло.

Артистки подают нам завтрак, ухаживают за нами. Большинство из них видело советские фильмы, они понравились индианкам, произвели на них большое впечатление. Я рассказываю о том, что мне очень понравились талантливые индийские актеры театра и кино, подчеркиваю, что, несмотря на отсутствие профессиональной школы, эти артисты на практике овладели высоким мастерством.

Гостеприимный хозяин Мулк Радж Ананд просит индийских мастеров танца показать свое искусство.

Сбоку от меня сидит женщина балетмейстер. Она подает сигнал к началу. Танцовщик и танцовщица становятся в своеобразную «пятую позицию» – расставив широко ноги, полуприседая, держа руки ладонями вверх на уровне плеч. Музыкальное сопровождение – один барабан.

Балетмейстер кратко поясняет содержание танца: взаимоотношения богов и их борьба. Потом начинает декламировать. Она произносит слова, которые одновременно повторяют и исполнители. Музыкант на барабане отбивает ритм. Слова произносятся тише, шепотом и совсем замирают… Это своеобразное вступление к танцу, затем – танец и диалог, ибо индийские танцовщики разговаривают и в танце. После вступления артисты исполняют танец, полный причудливых, неповторимых движений. Танцовщицы танцуют босиком, пятки их ног выкрашены красной краской, ладони – тоже, на лбу наведен красный кругленький значок. На руках большое количество перстней, на груди – бусы; запястья, браслеты на руках и на ногах. Даже на пальцы ног надеты кольца.

Первый танец кончился. Мы горячо аплодируем. Другой танец тоже посвящен какому-то божеству. Балетмейстер снова что-то декламирует, танцовщица повторяет, слова затихают, громче слышится звук барабана, и артистка уже говорит только на языке жестов.

Так перед нами прошли изумительные индийские танцы. Вероятно, если бы мы знали условный язык народной хореографии, существующий с древнейших времен и запечатленный во фресках храмов, мы еще глубже поняли бы содержание исполняемого.

Нам предложили посмотреть, как тренируются индийские танцовщики. На середину комнаты вышел смуглый юноша с большими выразительными глазами. Сначала он показал тренировку глаз. Его глаза быстро вертелись в правую сторону, затем начали вращаться в левую, потом словно шли к переносице и в стороны. Вот у танцовщика начала дрожать кожа на лбу, затем последовательно задрожали уши, подбородок, шея, наконец стало вибрировать все тело.

Мы были поражены такой потрясающей техникой, умением владеть каждым мускулом своего тела. Это высокое искусство достигается постоянной и упорной тренировкой, огромным трудом.

Присутствующие стали просить Притхви Раджа что-нибудь прочитав Он сказал, что будет читать монолог Шейлока из «Венецианского купца» Шекспира. Артист пояснил, что трактует Шейлока не стяжателем, не жадным, а озлобленным человеком, и в своей трактовке оправдывает его. Притхви Радж стал в выразительную позу и с покоряющим мастерством прочел монолог на индийском языке. Мы переглянулись с Пудовкиным, в восхищении сказав друг другу: «Вот это актер!»

Все горячо аплодировали и благодарили замечательного артиста. Вижу, присутствующие вопросительно поглядывают на меня.

– Может быть, и мистер Черкесов что-нибудь исполнит?

Я находился под огромным впечатлением от мастерства индийских танцовщиков и монолога Шейлока. Все же отказываться было неловко, и я прочитал разговор Дон-Кихота с воображаемым Санчо-Пансо из пьесы М. Булгакова «Дон-Кихот» по Сервантесу. Я волновался, но сумел взять себя в руки, сосредоточиться и овладеть вниманием присутствующих. Стояла затаенная тишина, когда после торжественного монолога: «Прощай, Санчо, Санчо, прощай!» я медленно опустил руку и шепотом произнес: «Прощай!»

Перед монологом мы хотели перевести его содержание, но это было бы трудно сделать, и мы решили читать без перевода. Все присутствующие поняли трогательную сцену прощания рыцаря со своим оруженосцем, которому он дает последние наставления, как себя вести, когда он станет губернатором…

Меня благодарили, жали руки. Особенно пожимал мне руки замечательный танцовщик, повторяя: «Хорошо, хорошо…»

Мы попрощались с гостеприимным Мулк Радж Анандом, с присутствующими и отправились домой.

После небольшого отдыха мы готовились к встрече с представителями четырнадцати демократических организаций Бомбея. Эта встреча должна была произойти в большом здании кинотеатра в присутствии двух тысяч человек. Там предполагалось демонстрировать отрывки советских фильмов.

Незадолго до встречи нас известили, что без объяснения причин демонстрация советских фильмов отменена. Тогда программу несколько изменили. Решили дать концерт, подготовленный несколькими кружками самодеятельности.

Во время чествования нам снова надевали на шеи гирлянды из роз и других цветов, опять закрыв наши рты. Но так как мы уже знали, что по местным обычаям цветы можно снять минут через пять-шесть, мы так и сделали, положив их к себе на колени.

Мое появление у микрофона с переводчицей небольшого роста и на этот раз вызвало в зале веселье и смех. В своем выступлении я говорил о теплом, дружеском отношении, сопутствующем нам в Индии. К этому теплу мы так привыкли, что моментами забывали о том, что сейчас у нас на родине зима и мы только временно находимся в такой солнечной стране. Мне кажется, что я нахожусь здесь, в Индии, очень давно и что мог бы сыграть роль индийца в любом фильме, ибо у нас есть уже для этого опыт и наблюдения.

Зал был заполнен певцами, танцорами, музыкантами, рабочими, студентами. Начался концерт, исполнялись танцы, изображавшие крестьянскую свадьбу, уборку урожая. Танцевали студенты и студентки – участники самодеятельных кружков. Музыканты играли на национальных инструментах.

Прекрасно танцевала девочка лет десяти.

Артистами Ассоциации народного театра было сыграно несколько драматических сценок. Молодые артисты – энтузиасты театра – со своей программой малых форм разъезжают по деревням, показывая зрителям, лишенным какого-либо художественного обслуживания, свои незатейливые спектакли.

Один из актеров этой ассоциации превосходно пропел песню «Веселый рыбак». Артист стоял босиком, в полосатой рубашке, задрапированный клетчатым платком. Он держал в руках палку, которая изображала весло, и пел куплеты: «Что мне, рыбаку, попадается? Попалась рыба, хорошая рыба». И небольшой хор под аккомпанемент барабана и бубна весело ему подпевал. Рыбак поет о том, что в сети ему попался спекулянт. «Что я с ним сделаю? Сейчас придумаю!» Хор подпевает, в зрительном зале творится что-то невероятное. Наконец рыбаку попался в сеть колонизатор-угнетатель. И счастливый рыбак поет о том, что он с ним сейчас сделает. Снова в зале взрыв хохота, а хор под барабан и бубен бойко запевает припев…

Долгими аплодисментами публика наградила исполнителя этого особенно понравившегося ей номера. Мы испытали на этом концерте огромную радость и как художники и как искренние друзья этого талантливого народа, так смело использующего искусство в борьбе за свое человеческое достоинство.

Однажды мы зашли в парикмахерскую постричься и побриться; народу было немного. Нас усадили в высокие кресла, и я ознакомился с техникой работы цирюльника-индийца. Бритву он точит о свою ладонь так быстро и ловко, что я боялся, как бы он не отхватил себе пальцы. Обильно намыливая лицо, он брил очень ловко; потом предложил мне вымыть голову, я согласился. Он обвязал меня большим махровым полотенцем, и я хотел было наклонить голову над большим умывальником. Но мастер дал знак, что еще рано. Он начал поливать мои волосы каким-то маслом и долго его втирал. Он нажимал на голову с боков, с затылка, со лба, будто пробовал арбуз со всех сторон. Это было не очень приятно и болезненно. Я морщился и не мог остановить парикмахера, так как он еще не смыл масла с волос. Процедура длилась минут десять. После нее он начал мытье. Я почувствовал, что в голове словно появилась какая-то свежесть. Оказывается, такой массаж хорошо освежает голову, и утомленные умственным трудом люди приходят в парикмахерские, чтобы сделать себе такую гигиеническую процедуру.

Рано утром мы выехали на машинах в княжество Хайдарабад, чтобы ознакомиться с древнейшими памятниками индийского архитектурного искусства – пещерными храмами Эллоры и Аджанты. Нам предстояло проехать несколько сот километров.

Было бы непростительно не найти времени для осмотра таких величайших памятников старины.

Несколько машин двинулось по направлению к городу Назик. Раннее южное солнце ласкает пышную тропическую природу. Высокие, длинные кокосовые пальмы постепенно исчезают. Холмистая, усеянная лиственными деревьями и кустарниками местность вдали заполняется туманом. Откуда он? Сухо, сырости нет. Подъезжаем ближе. Оказывается, это большое облако дыма от сжигаемой крестьянами травы.

Вдали виднеется цепь причудливых гор с наслоениями различных оттенков. Верхний слой – светлый, средний – темный, самый нижний – совсем светлый. Гигантские столовые горы с плоскими, точно срезанными вершинами одна за другой уходят вдаль. Кажутся они какой-то диковинной цепью крепостей, на которых в течение веков дожди и ветры создали своеобразные башни.

Смотрю на спидометр автомобиля. Мчимся с огромней скоростью – восемьдесят километров в час. Дорога превосходная. Потом думаю: нет, это быстрее восьмидесяти километров. Оказывается, на спидометре счет ведется не на километры, а на мили. Следовательно, едем мы со скоростью в сто двадцать километров. При встречном транспорте невольно вздрагиваю, ибо никак не могу привыкнуть к левостороннему движению.

На шоссе встречаются группы крестьянок в национальных костюмах. На головах у них медные сосуды с водой, начищенные до блеска и ярко горящие в лучах солнца. Иной раз женщина ловко несет два кувшина, Доставленные один на другой, и издали они кажутся необычайным головным убором. А некоторые из крестьянок держат еще на бедре голенького ребенка, который сидит верхом, откинувшись на ладонь матери.

Подъезжаем к большой плотине. У воды множество небольших белых птиц, напоминающих аистов. При полете шея у птицы маленькая, она вбирает ее в себя, а когда опускается у берега в воду и стоит на своих тонких, длинных лапках, шея становится чуть ли не в четыре раза длиннее.

Индийский крестьянин на шоссейной дороге

Проезжаем мимо кирпичных заводов, где женщины и мужчины примитивным, дедовским способом изготовляют кирпич. Встречаются арбы; их тянут священные быки с рогами, раскрашенными в зеленый и красный цвета; у некоторых на кончиках рогов красуются медные наконечники с шариками. И тут попадаются священные коровы. Бездомные животные бредут по шоссе, и шофер тормозит машину – как бы не задавить их. Рога у коров, быков, буйволов самых различных форм – то они идут вверх и как бы соединяются вместе, то опускаются вниз и с двух сторон кольцом огибают морду.

Подъезжаем ближе к горам. Машины замедляют ход, – тут очень извилистая дорога, можно опрокинуть крестьянскую арбу или столкнуться со встречным автомобилем. Подымаемся выше и выше, въезжаем на небольшую каменную площадку. На четырех небольших колоннах – крыша, а под ней, в центре – бог фаллос, выкрашенный яркокрасной краской. Сбоку, на площадке, три небольших медных колокола. Каждый проезжающий здесь должен отдать хвалу «богу» и ударить в колокола, чтобы обеспечить себе счастливый путь при перевале через горы.

С самой вершины перевала перед нами открылась красивейшая долина с большими естественными башнями – горами, теряющимися в фиолетовой дымке и как бы изображающими цепь стражей, охраняющих прославленные хайдарабадские храмы.

Приближаемся к древнему городу Назик. Здесь в XVIII веке выстроен храм в честь бога Рама. Останавливаемся у кафе, чтобы выпить кофе и отдохнуть.

Потом бродим по узким улочкам; направо и налево – магазины, лавчонки. Шум, толпы людей, священные коровы, люди, несущие на головах по нескольку штук огромных корзин. Грохот молотков о наковальни, стук молоточков мастеров, искусно делающих медные кувшины для воды.

Надо пройти узкую улицу, завернуть налево, и там мы увидим храм. Зеваки смотрят на нас, и если мы останавливаемся, разглядывая что-нибудь, тотчас нас окружает толпа любопытных.

У какой-то лавчонки рассматриваем картинки, изображающие богов. Выбираем одну, другую, третью; они очень и очень дешевы. Это литографии в красках. Вокруг образуется огромная толпа.

На дверях одной из лавок нарисованы челюсти, верхняя и нижняя. Ага, зубной врач, техник. Клиентов у него нет, и он дремлет себе рядом с зубоврачебным креслом, лежа на полу.

Прямо на улице – торговцы, продающие сандалии, туфли разных цветов и оттенков, шали, сари. Все это настолько цветасто, что рябит в глазах.

Вот и храм бога Рама. В свое время, притесняемый другими богами, он, по индийской мифологии, вместе со своей свитой передвигался по воздуху с востока Индии на Цейлон для того, чтобы расширить свои владения. В городе Назик бог остановился на ночлег, поставив вокруг себя свиту, чтобы она оберегала его от злых людей. И ему приснилась его любимая, очаровательная красавица жена. Рама был так растроган, что плакал, и слезы эти доставляли ему огромное наслаждение. И вот в городе Назик, у истока реки, которая якобы вытекла из глаз счастливого бога, был основан храм. В XIII веке здесь выстроены памятники богу Рама и другим богам. Все они выкрашены в яркокрасную краску.

На площади перед храмом – большие бассейны с мутной водой. У бассейнов, считающихся священными, огромное количество калек – черных, грязных старух со стрижеными головами. Все они протягивали руки, прося подаяния.

Подходим к какой-то каменной площадке. На ней сидят жрецы с вымазанными глиной телами, с разрисованными лбами и красными пятнами на них. На руках жрецов желтой краской нарисованы ожерелья, на шее веревками привязаны какие-то предметы, волосы собраны вверх и тесьмой завязаны в пучки. Полуобнаженные священнослужители поглядывают на нас, внимательно рассматривают, о чем-то беседуют между собой. Один жрец сидит у самого бассейна, молится и делает какие-то жесты-заклинания. Он окунает руки в воду, потом разбрызгивает вокруг себя капли воды. Рядом с ним стоит индианка и пристально глядит на жреца, вероятно молящегося по ее просьбе.

Женщины стирают белье, бьют им о края бассейна. Жара страшная. Голые дети веселятся, с разбегу прыгают в бассейн, кричат, смеются, соревнуясь, кто дальше прыгнет.

Выезжаем за пределы города и мчимся по хорошему бетонированному шоссе. Местами по его краям растут гигантские развесистые деревья – баобабы, образующие целые аллеи.

Проезжаем деревни. Землепашцы старым, средневековым способом обрабатывают клочки своей земли. Сейчас январь, а здесь произрастает хлеб, яркий, нежно-зеленый. Вокруг небольших участков полей сделаны заграждения для того, чтобы прожорливые священные коровы не смогли потравить посевы. Поля обсажены естественной колючей проволокой – большими кустарниками кактусов.

Получается очень красивая картина, когда на таком небольшом зеленом клочке поля вдруг появляется ярко-оранжевое пятно, – это крестьянка в своем сари, наклонясь, пропалывает пшеницу. Труженицы – эти индийские крестьянки! Сколько силы, напряженного труда вкладывают они в обработку своих клочков, земли, которые все равно не смогут прокормить их семей.

Проезжаем по шоссе, мимо маленьких божков. Возле некоторых из них сидят на корточках молящиеся.

На нашем пути древнейшая ирригационная система орошения. У колодца – небольшая покатая платформа, спускающаяся к земле. На платформе стоят два вола. В упряжку продета веревка, проходящая через блок. Веревка с привязанным к ней большим кожаным ведром опускается в колодец. Индиец ударяет волов, и они медленно идут вниз, вытягивая ведро с водой. Остановка. Человек неторопливо берет ведро, неторопливо выливает воду в желоб, который распределяет влагу по всем полям. Волы пятятся назад, ведро снова погружается в колодец, происходит та же «операция». Кажется, словно колесо истории закрутилось в обратную сторону, и мы попали в средневековье.

Вот «культура», уготованная империалистами для индийского народа!

Делаем привал у гигантских баобабов. Здесь тень, но все-таки жарко. Пронзительно кричат попугаи. Они летают стайками, разрезая воздух как ласточки. Птицы присаживаются на дерево, возле которого я стою, и перекликаются, кричат, словно переругиваются между собой. В Индии я видел этих птиц в таком количестве, что они для меня казались уже не попугаями, а моими родными, привычными русскими воробьями.

Мчимся дальше. Дорога хорошая. Проезжаем плантации сахарного тростника, издали напоминающие нашу кукурузу. Но когда подъедешь ближе, видишь, что тростник выше кукурузы раза в четыре. По рядам ходят полуголые индийцы, ухаживая за посевом.

Невольно обращаешь внимание на особую дружбу священных животных-коров с птицами. Не раз я замечал коров с сидящими у них на спинах двумя, а то и тремя воронами и какими-то другими птицами. Очевидно, в этой дружбе есть какой-то смысл, может быть вороны и другие птицы избавляют животных от насекомых.

Шлагбаум у железнодорожного переезда закрыт. Впереди нас стоят два грузовика с продовольствием. На мешках – десятки ворон. Не боясь никого, они долбят мешки. В стране, где для человека каждая горсть хлеба – на вес золота, птицам полное раздолье, никто не прогоняет их, не трогает. Это не перестает нас возмущать.

Шлагбаум, в виде длинной железной решетки, закрыт на замок. Долго ждем, пока пройдет поезд. Наконец он прошел. Медленно подходит будочник, не спеша всовывает ключ в замок. Воронье не разлетается, продолжая клевать пищу на ходу машины.

Подъезжаем к небольшому городку Манмадбет. Железнодорожная станция. Решаем здесь пообедать. Идем на вокзал. Толпы людей ожидают поезда. Индийцы, индианки лежат прямо на земле со своими котомками. Все люди различного цвета – темнокожие, коричневые.

Идем в буфет. Заказываем пищу, моем руки. Съедаем по чашечке похлебки. Подают мясо. Один из наших спутников обращает внимание – маленький червяк.

Зовем официанта:

– Почему даете мясо с червями? Надо это блюдо чем-нибудь заменить.

Официант старается доказать, что это не червь. На станции нет холодильника, от жары мясо сразу же начинает портиться, и хозяин, не успев его распродать, угощает пассажиров недоброкачественной пищей.

Официант заменяет мясное блюдо другим, сделанным из овощей.

Торопимся засветло доехать до цели нашего путешествия – города Ауренгабад.

Впереди, между вершиной и подножием горы, стоит как бы подрубленная скала, образуя дорогу вокруг нее. Сама природа не смогла бы сделать такой объезд, тут, вероятно, была приложена человеческая рука. Когда приближаемся к этому месту, видим, что это развалины города Даулятабад – древней крепости, находящейся по соседству с Ауренгабадом.

У города Даулятабад опять начинается хорошая дорога. Налево и направо – красивые здания, особняки, дорогие отели, сюда приезжает огромное количество туристов.

Въезжаем в узенькую улочку, направо и налево – сплошь лавки. Чинят мост через большую реку. Едва-едва проезжаем по мосту, чуть не натолкнувшись на священных животных, бредущих нам навстречу.

Подъезжаем к кинотеатру, владелец которого показывает советские фильмы. Это пожилой мусульманин, плотный мужчина с рыжими усами, в шароварах и светлой курточке.

Сопровождающий нас представитель студии Даймонд Пикчерс, господин Чаудри, переговорил с – ним о чем-то, и мы поехали в небольшую гостиницу, находящуюся на пыльной площади города.

В окрестностях Ауренгабада находится гробница Тадж-Махал, построенная магараджей в подражание гробнице, находящейся в Агре. Едем к этому памятнику; солнце уже опускается к горизонту. За воротами идет узкий длинный бассейн, обсаженный по краям зелеными кипарисами. А вдали красивейшее сооружение из белого мрамора.

Подходим к нему. Снимаем ботинки, остаемся в носках. Здание Тадж-Махала со стройными минаретами производит впечатление легкого, изящного, словно кружевного строения. Большие мавританские окна сделаны из одного куска мрамора. Их резьба и украшения напоминают тонкую вязь кружева.

Солнце зашло. Возвращаемся в Ауренгабад. Сюда приехали из Хайдарабада кинопромышленники и предложили нам ночевать в их городе, в лучшем отеле. Это недалеко отсюда. Но так как в Хайдарабаде фестиваль советских фильмов был запрещен, мы решили не ехать туда и остаться на ночлег в скромной и простой местной гостинице.

Поужинали. Ложимся спать. Вдруг слышим веселую, бравурную музыку. С балкона видим музыкантов. Что такое? Свадьба! На лошади едет жених, на его шею надеты гирлянды цветов. Сзади, в пролетке, вместе с родными, невеста. Кругом с факелами идут друзья новобрачных и поют песни. Это свадьба простых людей.

Утром просыпаюсь искусанный комарами – все лицо в волдырях. Оказывается, нужно было укрыться кисеей.

Рано утром выезжаем к главной цели нашего путешествия – к храмам Эллоры и Аджанты.

Наш путь лежит через знаменитую крепость Даулятабад. Воинственный в далеком прошлом, город-крепость окружен цепью семи крепостных стен. На самом верху горы – большие здания с террасами.

Торопимся к пещерам Эллоры. Поднимаемся на холмы, к большому перевалу, и перед нами открывается большая красивая долина. Направо – огромная скала, в которой высечены храмы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю