Текст книги "В Индии"

Автор книги: Николай Черкасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Останавливаемся у самой главной из достопримечательностей Эллоры – храма Кайласа. Две с половиной тысячи лет назад строили его несколько поколений индийского народа в течение двух столетий. У какого-то гениального художника древности родилась идея создать величественный храм в скале. И вот первое поколение начало откалывать в гигантской скале все то, что не нужно, постепенно создавая очертания храма, затем – большой двор вокруг него. Потом – изумительные колонны с редчайшими украшениями, фигуры богов и священных животных, барельефы, вырубленные на стенах.

Во дворе храма любуемся громадными слонами и четырехугольными колоннами с фресками. Их никто туда не ставил, они были высечены художниками из той же самой скалы.

Последующие поколения вокруг храма в скале высекли террасы – первую, вторую и третью, украшали их колоннами, по их стенам выполняли барельефы причудливой формы. Эти барельефы посвящены жизни богов, и главным образом бога Шивы.

Обходим террасы. На стенах фрески, изображающие богов, людей, слонов, львов, грифов. Храм находится в глубине двора. Над его входом колоссальная скульптура бога Шивы. Входим в храм. Хиндуисты поклонялись фаллосу – богу радости, счастья жизни и любви, и в центре алтаря – бог фаллос, на которого верующие возливали различные благоуханные масла. Масло по желобку стекало на террасу, расположенную вокруг храма. В храме мы надолго задерживаемся у изображения какой-то богини: она лежит на ложе, окруженная слонами.

Храм Кайласа – бессмертное произведение искусства, созданное величайшими безыменными художниками из народа.

Мы долго осматривали храм, любовались его фресками, барельефами, выходили во двор и вновь возвращались, не в силах оторвать глаз от гениального творения.

До XII века Эллора с ее храмами была центром индийской философской науки и поэзии. Сюда съезжались философы и поэты древности, здесь они спорили, читали свои произведения и, очарованные красотой замечательных памятников архитектуры, создавали новые.

Осматриваем несколько других храмов Эллоры. Они менее величественны. В одном из храмов перед алтарем высеченный из мрамора Будда. Скульптор постарался придать его лицу особую выразительность. Вероятно, когда жрецы освещали Будду, менялось и выражение его лица.

Одна из деталей при храме в Аджанте

После осмотра храмов Эллоры подходим к столу местной «музейной администрации», за которым сидит индиец в белом национальном костюме. Он дает нам проспект с описанием Эллоры и Аджанты, продает открытки и просит расписаться в большой книге посетителей. Первая графа – государство, вторая – имя и фамилия, третья – отзыв. Пишу:

«Ленинград, СССР; Николай Черкасов; величественно».

Вся книга исписана примерно такими же отзывами.

По пути мы решили осмотреть крепость Даулятабад. Проезжаем сквозь все семь ворот крепостных стен, осматриваем минарет. Машины разворачиваются, и мы едем в Аджанту.

Красивая дорога подымается в гору. Опять открывается вид на долину с большими лиственными, круглыми, как будто искусственно подстриженными деревьями. Трава желто-зеленая. Вдали, в лиловой дымке, виднеется еще одна горная гряда. Дорога приводит нас в глубокое и широкое ущелье. Оно постепенно суживается. Наконец подъезжаем к Аджанте. Мы выходим из машины и поднимаемся на сто ступеней вверх. На излучине мрачного ущелья нашему взору открываются высеченные в скалах храмы, такие же как в Эллоре. Их более двадцати, и выстроены они позже – две тысячи лет назад.

Многие пещеры напоминают одна другую. Колоннада, а за ней несколько четырехугольных зал, стены которых расписаны какими-то особыми красками. Роспись изображает жизнь Будды. Краски до наших дней сохранили свою яркость и свежесть. В предалтарях и алтарях каждого храма изваяния Будды, высеченные с удивительным мастерством. Гиды освещают их большими электрическими лампами.

Приближаемся к храму, который нам особенно рекомендовали осмотреть. Сказанное слово точно гудит где-то вдали. Полным голосом я взял высокую ноту, и она звенела, как струна рояля при нажатой педали, постепенно затихая в нишах храма. Мы следили по часам, звук удалялся в течение двенадцати-тринадцати секунд и замирал на пятнадцатой-шестнадцатой секунде, словно застывая в вечном безмолвии камня.

Каким же образом строились эти храмы, при каком освещении величайшие художники, сыны Индии, создавали свои великолепные произведения искусства? Нам объяснили, что здесь особый гранит, отражающий, как зеркало, солнечный свет; художники использовали его как источник освещения. Этот свет позволял им видеть в глубине пещеры, что́ они творят.

Нас снова приглашают заехать в центр княжества Хайдарабад – «сердце Индии», как его называют. Это большой город, насчитывающий свыше миллиона жителей. Но княжество, как нам говорят, одно из самых отсталых. Мы благодарим за приглашение посетить этот город и собираемся возвращаться в Бомбей.

Спускаемся вниз по ступеням к нашим машинам. Сильно проголодались, и наши любезные спутники уже приготовили обед. Под деревом разостлан ковер, на нем скатерть, расставлена посуда с салатом, закуской, различными индийскими кушаньями. В особых кувшинах приготовлена вода для умывания рук.

Обед заканчивается. В воздухе парят коршуны и ястребы. Они спускаются совсем низко и садятся на деревья. Мы подкидываем вверх небольшие куски хлеба, и ястребы, «пикируя», на лету хватают их. Они спускаются все ниже и ниже. Каждый из нас старается подбросить как можно выше кость, кусок хлеба. Ястреб вот-вот схватит когтями кусок пищи, но его выхватывает у него другая птица; драка в воздухе; счастливец, завладев добычей, взмывает ввысь. Птицы наглеют и, не страшась нашего присутствия, «пикируют» прямо на наш импровизированный стол и вдребезги разбивают посуду. Поспешно убираем остатки пищи, чтобы предотвратить полный разгром обеденного стола.

Стемнело, и на бархатном небе вспыхнули яркие звезды, с отчетливой дорогой Млечного Пути. Я сел рядом с шофером. Сильные фары далеко освещают дорогу. Внезапно застигнутые светом зайцы мчатся по шоссе и не сразу сворачивают в сторону, в темень. Перед самой машиной пробежала дорогу стая шакалов. Четыре зеленых светящихся глаза издали смотрят на нас. Кричу: «Тигры, тигры!» Подъезжаем ближе. Оказывается, волы тянут повозку…

И вновь в темноте светящиеся точки, на этот раз – две. Мчимся прямо на них. Из-под фар убегает в сторону гиена, сидевшая на шоссе.

Сворачиваем на тряскую, пыльную дорогу, и наша машина несколько отстает от двух идущих впереди. Начинаю дремать. Вдруг меня будят: «Смотрите, смотрите!» В темноте вспыхнули огромные печи. Огненная масса клубится в воздухе, полыхает зарево. Это сахарный завод.

Поздно ночью на пустынных улицах Бомбея видим огромное количество человеческих тел, прикрытых разным тряпьем. Перед моими глазами стоят величественные памятники Эллоры и Аджанты, созданные талантливейшим индийским народом, и вот страшная картина нищеты, до которой доведен ныне этот талантливый народ английским империализмом.

На следующий день с утра готовимся к выступлению в радиокомитете. Корреспондент бомбейской радиостудии задал нам вопросы, и мы готовы ответить на них.

Едем в радиокомитет, осматриваем студию. Студия занята своим делом – тут репетируют музыкальные номера, там поют, в третьей комнате диктор что-то читает перед микрофоном.

Нас вводят в небольшую комнату, записывают на магнетофон вопросы корреспондента и наши ответы. Самая передача будет происходить несколько позже. Индианка в сари, с красным кружком на лбу, задает нам вопросы. Отвечаем через переводчицу. Ряд вопросов касается наших впечатлений об Индии. Потом следуют вопросы о моей творческой работе в театре и в кино, и в заключение такой вопрос: смогу ли я сыграть в кино роль индийского исторического деятеля? Я ответил: при условии глубокого изучения культуры народа Индии, используя мои личные наблюдения, считаю вполне возможным, почетным и увлекательным сыграть такую роль.

Индийских деятелей искусств, присутствовавших в студии, взволновали мои слова о необходимости глубокого изучения культуры Индии для исполнения одной роли.

После окончания записи мы рассказали о том, что советский актер, подходя к работе над историческим образом, глубоко изучает эпоху, события, стиль времени. И только это позволяет ему правильно понять и прочувствовать материал, который он должен воплотить в сценическом или кинематографическом образе.

Беседа окончена, нас благодарят. Входит индианка, также в национальном костюме и с красным кружком на лбу, – бухгалтер радиокомитета. Она любезно вручает нам два талона в местный банк: гонорар за наше выступление – по 40 рупий. Эти деньги мы так и не успели получить – не было времени.

Я был очень доволен и горд тем, что наша русская речь, наши советские мысли впервые в истории Индии будут звучать в эфире. Быть может, и они в какой-то степени помогут сближению великих индийского и советского народов и укреплению мира во всем мире, столь необходимого простым людям нашей планеты.

Почти месяц мы в далекой Индии. Множество интереснейших встреч, бесед, впечатлений… Всего не запомнить, не записать. Впечатлений столько, что они напоминают сундук, переполненный вещами и поэтому не запирающийся. Перебираю в памяти наиболее яркие, волнующие эпизоды и наблюдения, стараюсь сделать какие-то хотя бы предварительные выводы, суммировать их, подытожить виденное.

Все время не выходит из головы мысль о системе искусственно созданных запутанных кастовых и религиозных взаимоотношений людей, существующей в Индии. Многочисленные предрассудки, словно цепи, опутали и сковали волю и силу народа. Советскому человеку особенно бросаются в глаза и поражают его все эти неписаные «законы» жизни, установленные для простых людей.

Один сотрудник советского посольства в Нью-Дели рассказал нам историю о том, как он обнаружил у себя в комнате мышь, которая своим царапаньем мешала ему работать. Он поставил мышеловку. Ночью мышь попалась, и наш товарищ попросил слугу-индийца уничтожить ее. Слуга выполнил приказание. Но на другой вечер мышь заскреблась в том же месте. Снова мышонок был пойман, и сотрудник посольства просил слугу уничтожить его. Но мышь снова появилась. Оказалось, что индиец не имел права, по существующим «законам», уничтожать мышь, всякий раз выпускал ее из мышеловки, и она возвращалась в комнату, в свою норку…

В Индии множество тропических муравьев-термитов, строящих огромные муравейники – большие глиняные башни, очень высокие, нередко выше человеческого роста. Нам встречались такие муравейники на дорогах, особенно неподалеку от джунглей. Мы проехали несколько огромных муравейников, сооруженных насекомыми в самом кювете дороги. Когда проходили дорожные мастера, они видели, что большим муравейникам грозит опасность – начнутся муссоны, по кювету потекут бурные потоки воды и смоют эти «башни». И дорожные рабочие – их никто не заставлял делать это – заботливо отвели кювет в сторону, чтобы дождь не смыл затейливого сооружения – башню муравьев.

Многобожие в Индии, бесчисленное количество богов и богинь, добрых и злых, тоже говорит о том, что народ хочет добра, красоты и несколько тысячелетий тому назад, создавая свою мифологию, подарил жизнь своим богам, какую сам желал, но не имел и не мог иметь. Индийцы наделяют своих богов всеми радостями и благами жизни, всеми ее наслаждениями. Их боги любят, ревнуют, страдают, имеют много детей. Индиец – простой человек – наивно верит в то, что после смерти ему на том свете повезет больше, чем в бренном земном существовании, и он будет, предположим, торговцем, купцом, богатым человеком! Реакционные круги всячески укрепляют эти верования в людях, усиливают их.

Индийская мифология многообразна. Боги наделены порой сложными характерами. Например, как произошло, что у бога Ганеша слоновья голова? У Шивы, одного из главных индийских богов, и богини Кришны было четверо детей: два мальчика и две девочки. Один из мальчиков, Ганеш, был непоседливый, любопытный ребенок. Вечно он приставал с расспросами к отцу, был назойлив. Как-то Шива занимался какими-то важными делами. Ганеш, по свойственному ему характеру, стал забрасывать отца различными вопросами. Шива сказал сыну: «Перестань, ты мне мешаешь работать. Разве не видишь – я сейчас занят. Мне некогда с тобой беседовать…» Но Ганеш продолжал приставать к отцу. Тогда Шива не выдержал и ударил своего сына по затылку, с возгласом: «Противный мальчишка, перестань мне мешать!» От сильного удара голова Ганеша отлетела. Вошла Кришна и говорит мужу: «Шива, что же ты наделал? Как же теперь наш Ганеш будет ходить без головы?» – «Ничего, – ответил Шива, – что-нибудь при-думаем». И, чтобы успокоить свою супругу, приказал: «Пойди с ним на улицу, с первого встречного сними голову и приставь ее Ганешу». Первым встречным оказался слон. Кришна сняла голову со слона и приставила ее Ганешу. С тех пор слоновья голова украшает тело Ганеша, одного из индийских богов.

Товарищеские встречи с деятелями индийского искусства и кинематографии всегда проходили в обстановке большой непринужденности и сердечности. Чувствовали мы себя так, будто давно знакомы с нашими собеседниками, внимательно слушали их рассказы, соболезновали им, понимая всю тяжесть положения, в котором приходится жить и творить индийским актерам, режиссерам, художникам. Присматривались к нам и наши новые друзья. Они прислушивались к творческим спорам, происходившим у меня с Пудовкиным, и порой принимали в них участие.

Как-то на одном из собеседований с индийскими коллегами я, как актер, говорил, что в театре актер важнее, чем режиссер, приводя слова одного из создателей Художественного театра – В. И. Немировича-Данченко, утверждавшего, что хороший режиссер должен раствориться в актере, что только актер доносит до зрителя идею произведения, замысел автора. Меня поддержали индийские артисты. Пудовкин же отстаивал свою точку зрения – точку зрения режиссера, утверждал, что главное – это режиссер, и его поддерживали индийские режиссеры. Дружеская творческая дискуссия проходила весело, с большим юмором, каждый из нас приводил много примеров, защищая свою точку зрения. Эта дискуссия, как нам потом об этом говорили, произвела на наших хозяев большое впечатление. Вопреки своей реакционной прессе, индийцы узнали, что советские деятели искусств не стрижены под одну гребенку, что каждый из творческих работников имеет свое мнение, отстаивает его и защищает.

Мы удивлялись: до чего же реакционная печать и пропаганда англо-американцев исказили представления индийцев о нас, людях советского мира! И мы с удовольствием убеждались в том, что этот зловредный туман враждебной пропаганды рассеивается, а индийские деятели (они сами говорили нам это) почерпнули от нас много интересного и поучительного для них.

Нередко у нас разгорались дискуссии на тему, что важнее – театр или кино. Я утверждал, что театр и кино – родные братья, говоря, что в Советском Союзе эти виды искусства сосуществуют, помогают друг другу. Мы выражали сожаление о том, что театр такой огромнейшей страны, как Индия, с массой талантливейших актеров, режиссеров и художников, стоит на очень низком уровне, что нас поражает ничтожно малое количество театров.

В Калькутте и Бомбее есть множество талантливых актеров и режиссеров, есть и пьесы, но нет денег. Никто, как уже говорилось, не дает средств на содержание и развитие драматических театров. А ведь индийский театр мог бы оказывать самое благотворное влияние на индийскую кинематографию, ибо он обладает большими, выросшими из недр народов талантами, крупными прогрессивными деятелями. И даже несмотря на нынешнее плачевное положение драматического театра в Индии – я верю – у него большое будущее. Дельцы стремятся вложить свои деньги прежде всего в кинематографию, как в машину, делающую большие деньги. Воспитательные задачи, просвещение народа, пробуждение его национального самосознания – до этого им нет никакого.

Артисты и режиссеры соглашались с нами. «Иностранцам выгодно, – говорили индийские деятели культуры, – чтобы народ пребывал в темноте и бескультурье».

Такие откровенные, задушевные беседы сблизили нас. Замечательный бомбейский артист Притхви Радж заявил в печати:

«Хотя мы и не говорили на одном языке (Черкасов не знает по-английски), мы понимали друг друга через обычный язык актеров – язык сердца» (журнал «Блитц Ньюс Мэгэзин», 27 января 1951 г.). «Визит двух русских артистов, – сказал он. – окажет большое влияние на сближение народов Индии и Советского Союза».

Любопытно то, что действительно, разговаривая при помощи переводчиков с индийскими актерами, я понимал основную мысль до того, как мне дословно успевали переводить наши взаимные вопросы и ответы.

Беседуя с индийскими деятелями кинематографии, я выяснял, что если наши исторические фильмы «Александр Невский», «Иван Грозный» хорошо понимают зрители в Индии, то такие фильмы, как «Жуковский», «Павлов», «Мичурин», принимаются хуже. Рядовым жителям Индии не все понятно в этих картинах, говорили индийские режиссеры. Порочное влияние Голливуда, его примитивная продукция, прививающая мещанские вкусы и настроения, калечащая человека, задерживает развитие индийского зрителя. В этом ведь кровно заинтересованы и американские и английские империалисты. «Во взглядах на эту проблему у них не существует разногласий», – с горькой иронией говорили нам прогрессивные индийские кинематографисты.

С большим интересом мы узнали, что индийские газеты и журналы помещают много различных заметок о жизни народов Советского Союза. Правда, очень часто под видом информации о стране социализма дается вымышленный, клеветнический материал. Но печать не может не давать материала о нашей стране: слишком велики у индийского народа симпатии и уважение к стране, которая в единоборстве с нацистской Германией спасла человечество от фашистской коричневой чумы и японского империализма. И в настоящее время широчайшие массы индийского народа и его интеллигенция стремятся узнать правду о Советском Союзе, о его грандиозной мирной, созидательной работе, о величественных стройках каналов и электростанций, которые советский народ по справедливости назвал «стройками коммунизма».

Собираемся на юг страны, в Мадрас. Часть пути нам предстоит лететь, часть ехать в автомобиле. Сначала наш воздушный путь идет по маршруту Бомбей – Хайдарабад – Бангалор.

Летая на самолетах компании Аэро-Индия, я видел рекламу этой компании, выполненную в лубочном стиле: стоит индиец в красном тюрбане, в красном сюртучке, подпоясанном цветным шарфом, с закрученными вверх усами, в обуви с загнутыми кверху носками. Мне казалось, что такие карикатуры должны обижать индийский народ. Но наши друзья тотчас же пояснили, что это шаржи на богачей, бездельников и магараджей. Художники в своих карикатурах высмеивают не народ, а трутней, и сами народные массы именно так и воспринимают эти рисунки. У простых людей карикатуры всегда вызывают веселую улыбку и возгласы одобрения: «Так им (богачам) и надо, они вполне заслуживают того, чтобы над ними издевались».

И сейчас в самолете я вижу новую карикатуру на какого-то персонажа, кистью художника наделенного соответствующими атрибутами индийской «экзотики».

В Хайдарабаде нам предстоит пересадка на другой самолет. Смотрю в окно: под нами проплывают большие озера, нагромождения огромных валунов, скал. Самолет приземляется. В здании аэровокзала в витринах выставлены замечательные изделия работы индийских кустарей. Тонкий художественный вкус этих мастеров из народа сочетается с филигранной отделкой различных предметов и украшений из слоновой кости, серебра, ярких камней, самоцветов. Рассматриваем выставку и так увлекаемся, что чуть не опаздываем пересесть в другой самолет.

С нами летят главным образом европейцы. Но неподалеку от меня, по другую сторону прохода, сидит молодая индианка с ребенком четырех-пяти лет. Она в дорогом сари, хорошо облегающем ее красивую фигуру, на лбу у нее наведена красная точка. В правой ноздре у индианки бриллиантовое украшение, на шее ожерелье, на руках несколько браслетов, кольца; ногти на руках выкрашены красной краской, а ладони – яркожелтой. Видимо, это жена какого-нибудь индийского богача. Ее мальчик ерзает на своем кресле, он, наверно, неважно чувствует себя в воздухе, и мать его успокаивает.

По самолету проходит стройная индианка-стюардесса и справляется о самочувствии пассажиров.

Время от времени посматриваю в окно. Летим над землями Майсорского княжества. Здесь много озер, густая сеть оросительных каналов. Скоро Бангалор – второй по величине город княжества Майсор. Там сравнительно много различных промышленных предприятий, несколько высших учебных заведений. Наличие большого количества рабочих и студентов причиняет местным властям немало хлопот и беспокойства. Это княжество в Индии считается одним из прогрессивных.

На аэродроме нашу делегацию встречают представители различных общественных организаций и кинофирм. В гостинице происходит официальный прием. Мэр города произносит речь. Он говорит о радости, которую доставил жителям города просмотр цветного фильма «Первомайский парад 1950 года в Москве на Красной площади».

– И мы обязательно покажем нашей молодежи «Юность мира», – говорит мэр. – Этот фильм уже всколыхнул миллионы людей на земном шаре.

В небольшом саду предстоит фотосъемка. Все сели на скамью и увидели перед собой огромный, старинного образца, фотоаппарат, установленный на треножнике. Фотограф скрылся под куском материи, наводя на нас фокус объектива, похожего на пушку.

– В нас стрелять не будет? – в шутку спросил я.

– Нет, не будет, – хором ответили друзья, рассмеявшись.

В одном месте проезжаем по мосту через плотину. Вдали в темноте светят электрические огоньки небольших городков. Невольно вспоминается поездка по Хайдарабадской провинции, неприглядные картины крестьянской нищеты, пара волов, представляющих собой «систему» орошения в этой отсталой провинции… Впрочем, немало подобных картин довелось нам видеть во время поездки по великой стране.

Осматриваем город Майсор, подъезжаем к дворцу магараджи. У ворот видим двух стражников с высокими пиками в руках. Хотим подойти ближе, но грозный оклик стража останавливает нас: подходить к дворцу не разрешается. Не очень огорченные поведением охраны майсорского магараджи, усаживаемся в машины. Торопимся, так как предстоит проехать сто двадцать – сто тридцать миль до города Коимбатор, откуда на самолете полетим в Мадрас. Автомобили мчатся с большой быстротой. Сопровождающий нас представитель одной из кинофирм хочет сделать остановку в известной ему индийской деревне, крестьяне которой славятся мастерством чеканки по серебру. Своими изделиями эти мастера снабжают лучшие магазины Индии. Но наши шоферы все время ошибались, и мы попадали не в ту деревню, которая нам была нужна. Кустарей мы так и не нашли.

На одной из остановок в каком-то поселке шоссе обрамлено двумя рядами гигантских баньенов, прядями змеевидных веток впивающихся в землю. Здесь, при полном отсутствии ветра, мы обратили внимание на странный шелест листвы. Оказалось, что на этих огромных баньенах живет большое стадо обезьян.

Едем дальше. Кончается Майсорское княжество, подъезжаем к заставе. Здесь граница. Надо платить за проезд по дороге. И здесь, на внутренней границе, таможенники внимательно осматривают наши чемоданы и портфели. С особенным пристрастием они ищут спиртные напитки, ибо в их княжестве «сухой закон», а им, беднягам, хочется полакомиться вином или джином. Но у нас не было ни того ни другого.

Вблизи у палатки видна длинная резиновая кишка, кончающаяся большим насосом. Оказывается, таможенники, прыская какой-то жидкостью, дезинфицируют таким способом подозрительные вещи граждан, въезжающих в княжество Майсор.

На дорогах Индии меня всегда трогал вид молодых деревьев. Каждое посаженное деревце индийцы защищают от ветров, от зверьков, которые могут ему повредить. Они закрывают ствол куском железа, круглым жбаном из-под бензина, делая отверстие для притока воздуха. Иногда вокруг деревца аккуратно выкладывают несколько кирпичей. Часто посадки молодых деревьев окружены глиняной стенкой, которая на первый взгляд напоминает круглую верхушку колодца.

Впереди виднеются большие холмы, переходящие в горы, покрытые зеленью. Подъезжаем к джунглям. Частично наш путь лежит через них, В этом районе джунгли – заповедник. Здесь обитают дикие слоны, тигры, множество змей и прочих пресмыкающихся.

Углубляемся в сердце заповедника. На память приходят приключенческие романы. Наш спутник Чаудри показывает нам слоновью тропу. Рано утром и вечером по этой тропе слоны проходят к водопою. Налево небольшое заболоченное место, окруженное вековыми деревьями, чуть поодаль – пруд с прозрачной водой.

Хочется хотя бы издали увидеть диких слонов. Но, к сожалению, нет времени ждать – слоны появятся лишь к вечеру, направляясь на водопой.

Вдоль дороги встречаем причудливые высокие глиняные столбы, напоминающие вышки готических храмов. Это муравейники, построенные термитами – тропическими муравьями. Они строят эти столбы высотой до двух метров.

Живописна и величественна природа Индии! Несмотря на зимнее время, на многих деревьях красивые цветы, какое-то цветущее растение, как плющ, перекидываясь с одного ствола на другой, обвивает его, образуя своеобразные гирлянды.

Навстречу нам идет группа индийских крестьян. Это люди из племени, живущего в джунглях и очень редко появляющегося в городах.

Одна из женщин несет на бедре совершенно голого мальчика лет четырех. Мы сразу же обратили внимание: у женщины блестящие, черные с синевой волосы, очевидно намазанные каким-то маслом. Волосы блестят на солнце и напоминают плохо надетый на голову парик. Индианки одеты в свои национальные костюмы, идут босиком; некоторые из них на головах держат глиняные сосуды. Женщин сопровождает высокого роста мужчина с добродушным лицом. Мы попросили разрешения сфотографировать всю группу. Но когда подошли к ней с лейкой, мальчик начал плакать – он нас испугался. Женщины тоже как-то недоверчиво смотрели на нас, но все же позволили себя сфотографировать.

Племя это называется «тодди» и известно тем, что в его среде много гипнотизеров. Говорят, что, живя в своих хижинах в диких джунглях, люди племени «тодди» обладают способностью гипнотизировать змей и таким образом защищают себя от них. И, как нас уверяли, звери тоже не трогают «тодди».

Мужчина из племени «тодди» стоял среди группы женщин. В руках у него был простой ножик с самодельной деревянной рукояткой. Он приветливо смотрел на нас. Я предложил ему сигарету, но он знаками показал, что не курит. «Тодди» не понимали нашего шофера-индийца, не понимали и господина Чаудри. Разговор происходил при помощи жестов.

Джунгли кончаются. Все выше и выше идет дорога. Она ведет нас в сердце голубых Нильгирийских гор. Это юг Индии.

Проезжаем район хорошо разделанных чайных и кофейных плантаций, принадлежащих богатому помещику. Сама земля напоминает своим цветом молотый жженый кофе.

Делаем небольшую остановку. Фотографируем великолепные пейзажи, цепи гор, которые чем дальше, тем становятся бледнее и в фиолетовой дымке на горизонте сливаются с небом.

Проезжаем селения с домами темнокоричневой окраски. Встречаем высоких мужчин с длинными черными волосами и черными бородами и почти черных женщин.

Все выше и выше уходит дорога. По обеим ее сторонам стоят причудливые деревья, с очень длинными стволами и короткими ветвями. Издали они напоминают наши северные елки. Ветки этих «елок» так коротки и их так много, что дерево кажется покрытым мхом. Пудовкин предлагает назвать эти высокие деревья «черкасовыми» (по моему росту).

Шофер наш плохо знает дорогу, и на разъездах, на поворотах мы спрашиваем, где надо свернуть, чтобы попасть в город Коимбатор.

Горная природа юга Индии изумительна. Мы поднялись высоко – пышущие зноем долины где-то внизу, свежий воздух насыщен ароматом цветов.

На нашем пути большое строительство. Множество индийцев вручную дробят крупные камни. Толпы женщин, подростков и детишек подносят к месту стройки в корзинах на головах щебенку. Никакого намека на машины, механизацию: нет даже камнедробилки! Конечно, человеческий труд стоит в Индии гроши, – предпринимателям он выгодней, чем машины. Тем более труд малолетних, – он почти совсем ничего не стоит, не охраняется законом.

На полях, на дорожных работах видим преимущественно женщин. В деревнях они тоже выполняют тяжелую, черную работу. Нас очень взволновало, когда наши спутники рассказали о полном бесправии индийской женщины, ее безрадостном положении. Мы, например, узнали о том, что вдова не имеет права второй раз выйти замуж. Становясь вдовой, женщина остригает голову и уже не имеет никакого будущего. А так как вдовой женщина в Индии может стать в пятнадцать-шестнадцать лет, то легко представить себе всю безысходность человека, который в такие молодые годы лишен прав полюбить, снова стать женой, матерью.

В Индии еще существует обычай выдавать девочек замуж в возрасте тринадцати-четырнадцати лет. Ранние браки влекут за собой высокую смертность, множество таких девочек-матерей погибает от родов.

Один индийский врач рассказывал, что, по далеко не полным данным, в Индии, до ее раздела на Индийский союз и Пакистан, ежегодно умирало во время родов не менее 200 000 матерей. Погибает примерно каждая десятая роженица!

Прогрессивные индийские деятели поднимали вопрос о том, чтобы закон разрешал вступление в брак не ранее шестнадцатилетнего возраста. На эту тему много писалось, о пагубных последствиях ранних браков даже ставились фильмы. Но все это не дало никаких результатов.

«А в старину, – говорили нам индийские друзья, – когда у нашего крестьянина из касты «неприкасаемых» появлялась на свет дочка, нередко ее просто уничтожали, топили, как котенка. Зачем растить бесправное существо?»

Бесправие женщин в Индии поистине вопиюще. Оно характеризуется хотя бы следующим: женщина владеет тем имуществом, которое надето на ней, в буквальном смысле этого слова. Следовательно, собственностью женщины в Индии являются только: ее одежда, кольца на пальцах ног и рук, серьги в ушах и в ноздре, ожерелья, запястья, браслеты на руках и ногах. Поэтому даже бедный крестьянин наделяет своих дочерей этими «богатствами», хотя бы простыми медными кольцами, серьгами, браслетами. И на окраинах городов, в деревнях вы обязательно встретите маленькую девочку, у которой в ноздре продета серьга, – пусть это простая медяшка, но это ее собственность, то, чем она может владеть, что у нее не имеют права отнять. Многие женщины-мусульманки, оставшиеся в Индии после ее раздела, закрывают лицо паранджой. Женщина-мусульманка не имеет права с непокрытым лицом показываться на глаза постороннему мужчине.