Текст книги "Через все испытания"

Автор книги: Николай Сташек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 32

По черному ходу Люся вышла во двор. Моросил дождь, свинцовые тучи нависли над городом так низко, что казалось, утюжили крыши. Разлившаяся по двору лужа напоминала черную, бездонную пропасть.

Дворничиха тетя Паша, увидев Люсю, всплеснула руками:

– Ой, голубушка Людмила Антоновна! Куда это вы на ночь глядя, да еще налегке? Лучше бы вам на улице не появляться. Кругом душегубы…

– Папу нашего…

– Слышала, как отбивался он от мерзавцев. А вам в таком виде нельзя. – Тетя Паша смахнула с себя плащ-дождевик и, не спрашивая согласия, набросила на Люсю, повязала ее своим стареньким платком, сунула грязную парусиновую сумку с оборванной ручкой. – Тут два бурячка да морковка. Это так, если вздумают обыскивать…

Дворами, глухими переулками Люся вышла к Новому базару по булыжной мостовой, к безлюдному садику, от него по каменному спуску к мосту на Пересыпи. Увидев двух солдат, снимавших одежду с худенького паренька, шарахнулась в сторону. Миновала железнодорожную насыпь, прошла к дому Дроздецких – покосившейся развалюхе на окраине города, с крышей, поросшей травой. Оглядевшись, Люся дернула дверную ручку, и оказалась в темном коридоре. Стало жутко. Хотела попятиться на улицу, но из темноты послышался старческий голос:

– Кто там?

Преодолев скованность, Люся отозвалась:

– Свои.

– Коль свои, то сюда. Только гляди под ноги.

Скрипнула дверь, и в конце темной ниши скользнули пучки тусклого света.

– Смелее, – услышала она тот же голос.

Переступив порог, Люся оказалась в слабо освещенной каморке.

– Тебе кого? – спросила старуха, подставляя маленькую табуретку.

– Мне Дроздецких.

– Мы и есть Дроздецкие. Ты, наверное, к сыну, к Петру?

– К нему, – ответила Люся, радуясь, что попала по адресу.

– Он скоро будет, а ты садись, дочка, поближе к лежанке, грейся.

Вскоре пришел Петр Порфирьевич, здоровенный мужчина с копной черных волос.

– Я к вам. Мне очень нужно… – сказала Люся.

– Не волнуйтесь. Сейчас поговорим. Ты, мама, согрей чайку, а мы пока вон там. – Петр Порфирьевич поднял коврик, закрывавший угол каморки, и толкнул совсем незаметную дверь. – Здесь и поговорим, – пропустил он Люсю вперед. – Вы дочка Белецких. Сразу узнал, похожи на брата, Евгения Антоновича.

– Женя здесь?

– Нет.

– Мне надо связаться с ним. Прошлой ночью схватили папу. – Люся заплакала. – Мама очень просила выручить его…

– Постараюсь разыскать Евгения Антоновича. Вы пока побудьте с моей матерью.

Поужинав, Петр Порфирьевич набросил дождевик и, уходя, сказал:

– Ждите.

– Вот так, милая, всю жизнь провожаю да встречаю, – проговорила старая женщина. – И всегда жду. И ты, дочка, ложись, жди.

Хозяйка постелила Люсе на лежанке, откуда-то из-под лавки достала мягкое полотенце, завернула подушечку.

– Ложись, – по-матерински тепло сказала она, а когда Люся легла, подсела рядом. – Феклой Павловной меня зовут.

Люся пригляделась к ней и поняла, что она не так уж и стара.

– Ты что же, Пете знакомая?

– Нет, Фекла Павловна, только теперь узнала.

– Я так и подумала. А он все с партийными делами. Своих отправил невесть куда, пришел ко мне, чтобы ближе к шахтам. Тут родился. Еще мальчиком не отставал от отца. Тот, бывало, на работу, и Петруша за ним. А я жди. И теперь вот беспокойся, как он там, в катакомбах. Правду сказать, укрытие надежное. Англичане да французы после нашей революции завладеть катакомбами не сумели. Хотелось им разгромить подпольщиков, да не удалось. Катакомбы они, видишь ли, всегда помогали простому люду. Еще в давние времена вольнолюбивая молодежь в них пряталась. Мы и оружие в катакомбах хранили, и свою типографию, и сами прятались. Тут с Порфирушкой и встретились. Работал на печатном станке, а мое дело было разносить газеты да листовки. Поселились мы здесь, на Куялышке. Слепили эту халупу да так и не оторвались от шахт. Тут прошли наши лучшие годы. Вот только скорбно, что Порфирушка… – Она поднесла к глазам конец передника, утерлась. – В позапрошлом году скончался. Теперь о сыне сердце болит. Неугомонный, как отец, в самое пекло норовит.

Люся слушала Феклу Павловну, а думала о маме, об отце и все время украдкой поглядывала на дверь, ждала.

Но только поздно вечером Люся услышала приглушенные голоса за стеной. Оказывается, здесь была еще и третья комната. Петр Порфирьевич за руку повел туда девушку. Люся шагнула в темный коридор – и оказалась в объятиях брата, прижалась лицом к его сырому, холодному плащу, глотая слезы, сбивчиво рассказала о случившемся, передала просьбу матери вырвать отца из лап карателей.

Прощаясь, брат предупредил:

– На улицу не выходи. Останешься здесь. Беспрекословно выполняй все требования Петра Порфирьевича. Представится возможность, вместе с ним переберешься в катакомбы.

– А мама?

– Сестричка, все продумано. Считай себя партизанским врачом, а я помогу родителям, переправлю к ним Веру Платоновну. Она сможет доставать нужные медикаменты.

– Женечка, как же я вот так, налегке, к партизанам в катакомбы?..

– Фуфайку, брюки и все прочее дадим, – пообещал Петр Порфирьевич. – И с продовольствием порядок. С медикаментами похуже, но кое-что придумаем.

На прощание Евгений обнял Люсю, сказал:

– Ты, сестричка, не убивайся, дела наши не так безнадежны, и надо верить в победу.

– Не подумайте, что в катакомбах мы будем отсиживаться, – проговорил Дроздецкий, делясь своими мыслями. – Это наш плацдарм. С него мы поведем наступление на врага. Ни днем ни ночью не дадим гитлеровцам покоя.

Глава 33

Даже в кромешной тьме их заметил фашистский патруль. Люся, задыхаясь, бежала за Петром Порфирьевичем. Раздались выстрелы, совсем рядом просвистели пули.

– Теперь поняли, чем грозит выход в город? – спросил Дроздецкий, когда они юркнули в подземелье.

– Еще бы! Как не понять. Думала, сердце мое разорвется.

Осветив фонариком каменный выступ, Петр Порфирьевич неожиданно остановился, сказал:

– Передохнём.

Достал из внутреннего кармана тужурки небольшую схему, чтобы сориентироваться. Люся думала о том, как был прав Евгений, предлагая уйти в подполье. «Пырнула же того насильника в бок. Разве они простят? Непонятно, почему не застрелили в тот же момент. Ведь стреляли…»

Подсвечивая фонариком, пошли дальше. И хотя подземелье становилось просторнее, воздуха не хватало. Тяжело дыша, Люся нет-нет да и останавливалась.

– Привыкнете, – успокаивал ее Петр Порфирьевич. Часа через полтора, чтобы подбодрить ее, сообщил:

– Дойдем до угла, а там рукой подать.

И действительно, вскоре впереди замерцал огонек. Повеяло человеческим жильем.

Дроздецкого ждали с нетерпением. Поступили новые указания подпольного обкома, и Петр Порфирьевич начал тут же наводить справки, отдавать распоряжения, готовить усиленные наружные посты, подбирать разведчиков для отправки в промышленный район, где требовалось надежное прикрытие подготовленных подрывов.

* * *

…Трудно было привыкать к подземелью, к суровым условиям жизни, но подполье сплачивало людей, общая борьба за правое дело будила в них силы.

Люся вместе с другими таскала камни, расчищая завалы, помогала мужчинам замуровывать ненужные лазы, участвовала в оборудовании медицинского пункта. Она даже рубашки мужчинам латала, хотя раньше никогда не занималась этим. Изучила винтовку, пулемет, гранату и немецкий автомат. Ловко набивала патронами магазины. Трудилась много, хотя последствия последней встречи с Мишей становились все более чувствительными.

Как только был оборудован, хотя и весьма примитивный, медицинский пункт, к Люсе потянулись люди, особенно женщины с детьми. Требовалась срочная помощь, а инструментов и медикаментов нет. На детей больно было смотреть. Питались однообразно, света солнечного не видели. И Люся пошла на командный пункт к Дроздецкому.

– Тебе куда? – остановил часовой.

– К Дроздецкому.

– У него командиры.

– Вот и хорошо. Они мне и нужны.

Люся решительно шагнула на огонек. Над столом склонились несколько человек.

Увидев Люсю, Петр Порфирьевич спросил:

– Что-то случилось, Людмила Антоновна?

– Зима на носу, Петр Порфирьевич, а в катакомбах кроме мужчин женщины, дети. Есть больные. Говорят, что в Романовке крупная аптека и медицинские склады. Послать бы туда людей и забрать все, что еще сохранилось.

Один командир поддержал:

– Доктор верно говорит. Сам знаю, была там аптека, и склады были. Наведаться бы в медпункт совхоза. Там фашисты, вероятно, еще не были.

– Пошлите меня, – вызвался худенький паренек.

Партизанам удалось добыть немало медикаментов, но Люся понимала, что это – капля в море. По ее предложению Дроздецкий почти ежедневно отправлял группы людей на сбор лекарственных трав и ягод. Вместе с вооруженными мужчинами ходили женщины, приносили охапки полыни, кашки, зверобоя и других трав. Однажды им удалось собрать в крутой балке более двух ведер шиповника.

Партизаны убирали на совхозных полях картошку, капусту, свеклу, морковь, но об этих вылазках стало известно гитлеровцам и полицаям. На их засаду напоролись партизаны. Бой продолжался около двух часов. Несколько фашистов и их холуев были уничтожены, остальные бежали. Понесли потери и партизаны. В отряд они возвратились с двумя пострадавшими, причем один был тяжело ранен в голову, потерял сознание. Трое суток Люся боролась за его жизнь и спасла хлопца. Вскоре она подобрала помощницу, та немного разбиралась в медицине.

А тут еще одна закавыка вышла.

Была в отряде чудесная девушка – связная Таня Яснова. Рискуя жизнью, Таня по заданию партизан ходила в город и появлялась то на Пересыпи, то в гуще людей на привозе, а то и на далекой Черноморке. С помощью Тани отряд Дроздецкого до весны поддерживал связь с внешним миром. Обстановка ухудшилась, когда Таня, возвращаясь из города, напоролась на полицаев и, получив ранение, выполнять задания больше не могла.

– Пошлите меня, – попросила Люся Дроздецкого.

– Не могу. У вас в медпункте работы хватает.

– У меня помощница хорошая, справится.

В тот день Дроздецкий не дал своего согласия, но и не отказал. Ожидая его решения, Люся не сидела сложа руки. Она заучила на память немудреную легенду, продумала маршрут, наметила несколько вариантов обхода опасных мест, примерила подготовленную на этот случай одежду. Не дождавшись вызова Дроздецкого, пошла к нему сама еще раз.

– Петр Порфирьевич, родненький! Не сомневайтесь, задание выполню, – умоляла она. Ей так хотелось испытать себя в опасном деле и, кроме того, навестить маму. Ведь полгода не виделись.

– Приметная вы очень.

– Старушкой-нищенкой наряжусь.

После долгого раздумья Дроздецкий согласился.

Одевали Люсю сообща. Замаскировали под деревенскую старуху. Подмазали лицо. На спину взгромоздили котомку. Петр Порфирьевич показал, как надо гнуть спину перед патрулями, но заметил при этом:

– Лучше с ними не встречаться. Назад возвращайтесь сегодня же к вечеру. На подходе к мельнице вас встретит Ваня.

Весь путь до города Люся прошла благополучно, однако у садика заметила проехавшего мимо на велосипеде типа в соломенной шляпе, который ей встречался еще на Пересыпи. Но, странно, он, казалось, даже не посмотрел в ее сторону и скрылся за поворотом.

К назначенному месту Люся добралась в условленное время и, соблюдая осторожность, вошла в дом. Разговор был предельно краток. Повторив услышанное, Люся вышла черным ходом во двор и поспешила домой. На площадке своего этажа остановилась, вытерла лицо и тихонько постучала в дверь. Открыла Вера Платоновна. Сначала не узнала, а потом, всплеснув руками, позвала:

– Серафимушка, встречай свою долгожданную!

Из кухни выбежала мама, бледная, худенькая, постаревшая, обвила ее шею руками, запричитала:

– Родная моя! А я думала, не дождусь! Был Женя, рассказывал, но ведь прошло больше двух месяцев… А ты? Как же ты там?

Мать пересказала об отце все то, что Люся уже слышала от Евгения. Люся поняла, что отца в живых нет, но промолчала: «Пусть мама ждет. Так ей легче».

Нужно было уходить. Серафима Филатовна с тревогой посматривала на дочь, но задерживать не стала. Ведь за время ее отсутствия в доме появлялся полицай, уже немолодой, судя по всему, русский, интересовался, где находится дочь. Прощаясь, буркнул: «Значит, запомните, вы свою дочь похоронили, а я здесь никогда не был». А кто он – поди разберись в это смутное время.

Назад Люся шла другим путем. Попадать в заводской район вечером было опасно. В последнее время каратели держали его под особым наблюдением. Ночью количество патрулей удваивалось.

Грязную, изрытую снарядами и бомбами, траншеями и ходами сообщения окраину Люся миновала благополучно. Дойдя до тополиной аллеи, осмотрелась. Ее предупредили, что между пригородами и ближайшими деревнями фашисты кроме усиленных патрулей выставляют замаскированные посты и всех, появляющихся в этой зоне, задерживают. Поэтому пошла не по дороге, а огородами, маскируясь под местную крестьянку, возвращающуюся домой на хутор.

«Какая красота», – подумала Люся, подойдя к мельнице. Над землей плыли розовые, курчавые облака. Яблони и вишни утопали в пурпурном цвету. Несмотря на предзакатную пору, жужжали пчелы и шмели, щебетали птицы.

У мельницы Люсю никто не встретил. Пройдя еще немного, она поняла, что находится рядом с катакомбами, и обрадовалась. «Ну вот, кажется, и пришла». И вдруг – треск глушителя. Прямо на нее мчался мотоцикл с коляской. Раздались длинные автоматные очереди. Пробежав немного, Люся услышала позади два взрыва, а когда оглянулась, то увидела на дороге охваченный пламенем мотоцикл. К ней приближался высокий мужчина с автоматом.

– Ваня! – закричала она.

– Бегите, я прикрою! – услышала в ответ.

* * *

Стрельбу на дороге и разрывы гранат первыми услышали партизаны-разведчики, а когда вырвавшаяся из-за посадки автомашина остановилась и открыла по катакомбам минометный огонь, они ответили длинными пулеметными очередями.

По сигналу тревоги партизаны в один миг заняли боевые посты. Под обстрелом вражеских минометчиков Люся с Иваном добрались-таки до входа в катакомбы.

Теперь Люсю тревожила резко поднявшаяся у Тани температура. Участился пульс, раненая нога отекла. Кожа бедра стала ярко-багровой, чувствовался характерный гнилостный запах. «Гангрена», – с ужасом подумала Люся.

Глава 34

Прорвав в конце июня сорок второго нашу оборону на рубеже реки Тим и введя в сражение свежие резервы, немцы предприняли наступление в северо-восточном и восточном направлениях. В сложной обстановке стрелковая дивизия генерала Костылева, находившаяся в резерве фронта, получила приказ – захватить гряду высот севернее Остроглаз, с тем чтобы не допустить прорыва противника в направлении Мостовое.

Поднятая по тревоге, дивизия двинулась к назначенному рубежу кратчайшими маршрутами. И хотя выйти на этот рубеж успели только передовые батальоны, дивизия добилась значительного успеха: противник, почувствовав угрозу, нависавшую над флангом ударной группировки, вынужден был прекратить на этом направлении дальнейшее наступление и поспешил перейти к обороне.

Важную роль в выполнении задачи, возложенной на дивизию, сыграла ее разведывательная рота. Действуя далеко от главных сил, она не только установила направления ударов противника, но и разведала его численность. Решив эту сложную задачу в быстро меняющейся обстановке, она захватила важную высотку на выгодном рубеже и, ведя напряженный бой в течение нескольких часов, отвлекла на себя значительные силы врага.

Части дивизии вынуждены были вступать в бой с ходу и занимать оборонительные позиции в не совсем выгодных условиях: противник мог просматривать и простреливать всю глубину их боевых порядков и подступы с тыла, а наши подразделения не могли вести наблюдение даже за вражеским передним краем.

– Выделите, товарищ генерал, один стрелковый батальон. Не пожалеете. Уже завтра с утра ваш НП будет на обратных скатах высоты, – предложил Горновой.

Комдив сидел молча, вглядывался в карту и, обведя высотку карандашом, спросил начальника штаба:

– Как думаешь, Сергей Федорович? Идея заманчивая, и Горновому можно верить, что высотку возьмет.

– Взять-то возьмем, но удержим ли ее?

– Это тревожит и меня. Артиллерии-то одни полк. И все же игра стоит свеч. Иначе будем мы здесь сидеть как с завязанными глазами. Надо рискнуть обязательно сегодня, пока противник не успел окопаться, да и в обстановке разобраться. Ты, Горновой, как думаешь?

– Лучше всего действовать с наступлением темноты, чтобы до рассвета подразделения могли закрепиться, подготовить систему огня.

– Добро, батальон возьмем у Ивана Христюхи. Я иду к себе, доложу командарму. А ты, Горновой, – в полк.

– Напросился? – съязвил начальник штаба. – Не понимаешь, что твое дело разведка дивизии, а по батальон у Христюхи. Тоже мне «глаза и уши».

– Уверен, что так нужно. А батальоном я командовать не собираюсь. Останусь начальником разведки. Наши наблюдательные пункты должны быть на скатах, обращенных к противнику. Тогда будут и глаза, и уши.

С наступлением темноты, после мощного огневого налета, в котором участвовали кроме артполка дивизии два таких же полка соседей, батальон сибиряков рванулся в атаку. Через час подразделения перемахнули через гряду и, заняв выгодные позиции, начали закрепляться.

– Прошу выслать саперов, – передал Горновой радиосигнал начальнику штаба. – Место для НП подобрано.

До утра сибиряки окопались и замаскировали позиции, а саперы вместе с разведротой и ротой стрелков соседнего батальона успели не только оборудовать НП дивизии, но и отрыть ход сообщения от него в тыл.

Захваченные пленные были ошарашены неожиданным ударом. Они были уверены, что русские, понеся большие потери, будут довольствоваться тем, что им удалось остановить наступление.

– Русские люди терпеливы, но когда терпение лопнет – пощады не ждите, – жестко взглянул Горновой на пленного гауптмана.

Немец, не понимая слов, все же по-солдафонски гаркнул:

– Яволь!

Горновой подумал: «Куда девалась спесь? Приперло, так быстро забыл о верности фюреру».

Утром, слушая на новом НП доклад разведчика, комдив подумал: «Круто ты, парень, замешан да и крепко терт. Малость подтесать бы углы, и выйдет из тебя толковый командир».

И не пожалел генерал для этого сил. Пристально наблюдая за Горновым, он не упускал ни одного промаха Михаила, поправлял, советовал, а где надо – и одергивал, особенно за горячность.

Как-то по весне, возвращаясь ночью из разведотдела армии, Горновой по пути заскочил на дивизионные склады.

– Слушай, интендант, – обратился он к дивизионному интенданту, – голоден, как волк. С утра не было росинки во рту. Будь другом, дай поесть.

– Тут тебе что, богодельня? Каждый грамм на учете, – брюзгливо отозвался тыловик, недовольный тем, что его осмелились потревожить ночью.

Горновому показалось, будто искры посыпались у него из глаз.

– Ах ты жмот! – вскричал Горновой и схватил интенданта за грудки.

О выходке Горнового доложили комдиву. Тот возмутился:

– Ты что это себе позволяешь? – строго спросил генерал, вызвав к себе разведчика. – Смотри, повторится подобное – всыплю по первое число, не посчитаюсь ни с какими заслугами.

Вскоре произошло событие, которое могло круто изменить судьбу Михаила, если бы не комиссар дивизии.

Будучи старшим на НП комдива, Горновой заметил, что противник средь бела дня начал устанавливать проволочные заграждения перед своим передним краем.

– Этого я вам, гадам, не позволю, – возмутился он и от имени комдива приказал артиллеристам открыть огонь, хотя знал, что каждый снаряд на учете и без разрешении генерала не может быть произведен ни один выстрел.

За самовольство комдив наказал разведчика, а на партсобрании коммунистов штаба стоял вопрос об исключении его из кандидатов партии за грубое нарушение приказа из-за допущенной невыдержанности. Горновой признал свои ошибки, но коммунисты были непреклонны.

– Поверим ему, – сказал комиссар. – В последний раз.

После этого Горновой ходил как в воду опущенный.

Больше всего тревожило равнодушное отношение к нему комдива, который делал вид, что разведчик ему не нужен и что можно обойтись без него. Но однажды, правда, еще с холодком в голосе, сказал:

– Запомни. На тебя надеюсь, потому и спрашивать буду особенно строго. «Язык» нужен. Данные уточнить. Враг нацелился на Воронеж. А сколько сил оставил перед фронтом дивизии, сколько снял и перебросил, толком не знаем. Вдруг перед нами слабое прикрытие осталось, а мы, вместо того, чтобы ударить, сидим? Ударим – заставим противника воздержаться от ввода резервов на главном направлении, а захватив хотя бы первым эшелоном дивизии высоты, создадим выгодные условия для последующего перехода в наступление.

– Полагаю, для выяснения обстановки надо побывать в расположении противника, – сказал Горновой.

– Как ты себе представляешь вылазку в тыл противника? – спросил комдив.

– Все обдумано, товарищ генерал. Возьму с собой разведчика-артиллериста, переоденемся в солдатское обмундирование и с наступлением темноты – в речку. Ее глубина всего до метра, а чтобы пройти опасную зону под водой, наденем противогазы с удлиненными гофрированными трубками. Через час окажемся в тылу. Понаблюдаем день-другой, и все станет ясно. А может, на обратном пути пленного прихватим.

– Прихватим… Как легко у тебя все, Горновой, – поморщился находившийся здесь же начальник штаба.

– Риск немалый, – заметил комдив. – Да на войне не обойтись без него! И все же не хочется тебя пускать. Может, кого другого?

– Незаменимых людей нет. Но смену надо готовить. А это значит, время терять.

…Горновой задержался в тылу противника на сутки дольше, чем намечалось, но задание выполнил.

Командарм прикатил в дивизию чуть свет. Козырек кверху, лицо довольное.

– Где раскопал такого хлопца? – спросил он у комдива, бросив взгляд на подходившего разведчика.

– Из пограничников.

Все сведения Горновой нанес на карту. Когда пришел к генералу подписать донесение, тот сказал:

– Отоспаться тебе надо. Почернел весь.

Несмотря на усталость, уснуть Михаил не мог. Вытянувшись на свежем сене в землянке, задумался: «Где ты, Люся, что с тобой? Хоть бы весточку получить всего в два слова – жива, мол, целую».

Прошло с десяток дней после возвращения разведчиков из тыла, а обстановка потребовала уточнения сведений: воздушная разведка докладывала о начавшихся в глубине обороны противника передвижениях войск.

На разных участках в полосе дивизии провели один за другим три поиска, потеряли восемь разведчиков, а захватили всего одного «языка», от которого услышать ничего вразумительного не удалось.

– Что-то надо необычное придумать, – сказал генерал разведчику, – нешаблонное.

– Не знаю, согласитесь ли, – ответил Михаил. – Но есть задумка. Подобрал я трех добровольцев. Понаблюдали за высоткой. Считаю, что противник там нас не ждет.

Генерал задумался, долго смотрел на карту.

– А ведь и в самом деле подходящее местечко, – оживился он. – В такой горячей точке немцы действительно гостей не ожидают. Она на виду. Кого думаешь посылать?

– Ребята есть надежные, да и я с ними.

– А может, на этот раз помощника вместо тебя пошлем? Парень здоровый, находчивый.

– И здоровый, и находчивый, и ждет случая. Но у него трое. Старшему пять годков, а младшему нет и года. А я, сами знаете…

– Ладно, пусть будет по-твоему; чтобы обеспечить ваши действия, прикажу окаймить высотку всем артполком.

Бесшумно сняв часового, в блиндаж проникли втроем. Четвертого оставили у входа. Наготове была и группа прикрытия. Осветив фонариком нары, обнаружили крепко спящих солдат и обер-фельдфебеля. Рядовых прикончили, обера с кляпом во рту выволокли на улицу и направились к своему переднему краю. Вдруг один из разведчиков наткнулся на противопехотную мину «спотыкач». Раздался взрыв. Ночное небо вспыхнуло от осветительных ракет. Разведчики упали в траву. Враг открыл пулеметный огонь. Неподалеку разорвались мины. Послышалась чужая речь. «Спешат отрезать путь отхода, взять живыми!» – промелькнуло в сознании Горнового. Повернувшись на левый бок, Михаил метнул одну за другой три гранаты. Вскочил на ноги и, швырнув еще две, скомандовал: «Вперед!» Длинная пулеметная очередь пропорола землю у самых ног, что-то острое рассекло левое плечо. И все-таки Михаил, напрягая последние силы, бежал к переднему краю и вскоре оказался в траншее наших стрелков.

Вслед за ним прибыли и остальные. Опустили на землю тело погибшего товарища, сняли пилотки.

– А где же пленный? – спросил Горновой.

Но отозвался не разведчик, сопровождавший немца, а сам он:

– Гитлер думкопф! Гитлер капут!

– Видел, как запел?

– Почуял, что запахло жареным.

Пленный оказался хорошо осведомленным артиллерийским наблюдателем с цепкой памятью. На чистую карту он очень быстро и аккуратно нанес все наблюдательные пункты, огневые позиции артиллерии и основные узлы обороны на переднем крае.

– Алле фертиг [2]2
  Все готово (нем.).


[Закрыть], – поднял он голову, закончив работу.

– Гляди какой прыткий, – обрадовался Горновой, осматривая испещренную карту.

– Ецт нох руссише фертайдигунг? – спросил пленный.

– Давай и русскую оборону, – согласился Горновой, желая проверить его.

Пленный и с новым заданием справился быстро, а когда Горновой показал комдиву карту с обстановкой, тот усомнился:

– Уж очень быстро намалевал.

– Многое совпадает с нашими данными, – успокоил Михаил, – но еще раз проверим, сопоставим до конца.

Сведения, нанесенные пленным на карту, представляли несомненный интерес, но еще более важными были его устные показания. Он сообщил, что для смены их дивизии подошли из тыла другие части, передовые подразделения которых уже выдвигаются к переднему краю.

Полученные сведения командир дивизии решил перепроверить разведкой боем.

– Пощупаем на левом фланге, – объявил он.

Днем на местности комдив сориентировал командира полка, поставил боевую задачу:

– Батальону Хохлова атаковать и захватить позиции противника на высоте «Слива». Остальным подразделениям полка быть в готовности поддержать бой, а если противник попытается контратаковать – не допустить его прорыва к нашему переднему краю.

Капитану Горновому комдив приказал выслать вместе с батальоном группы разведчиков для захвата пленных и документов.

Когда все основные вопросы были обговорены, генерал напомнил командиру полка:

– Если противник не окажет батальону сопротивления, вводите в бой другие батальоны, чтобы захватить передний край фашистов на всем фронте вашей обороны. Командир артиллерийского полка боевую задачу получил и скоро прибудет вместе с командирами дивизионов на ваш НП. Предусмотрена помощь артполка и соседней дивизии.

В течение всего длинного июльского дня работа по подготовке батальона не прекращалась ни на минуту – уточнялись задачи на местности, решались вопросы взаимодействия и управления. Все до мелочей было продумано, не один вариант предусмотрен.

Наступила короткая летняя ночь. По сигналу, поданному с НП полка, батальон устремился в атаку. Бросок был настолько стремительным, что противник даже не успел открыть огня. Жесточайшая схватка началась лишь после того, как наши стрелки ворвались во вражеские окопы. Послышались автоматные очереди и одиночные выстрелы, пошли в ход штыки и приклады. Через час враг был разгромлен, и батальон начал закрепляться на высоте.

Разведчикам удалось захватить более двадцати пленных, в том числе двух офицеров из пехотного полка, прибывшего на смену.

Бросать вперед весь полк комдив не решился, но об успехе батальона стало известно в армии.

– Теперь держите ухо востро, – предупредил Костылева командарм. – Наш батальон на высоте – противнику кость в горле. Он попытается вернуть выгодные позиции.

И в самом деле, с рассветом враг открыл ураганный огонь, затем перешел в атаку. Он ожесточенно рвался к высоте, но натолкнулся на яростное сопротивление батальона. Попав в зону сплошного пулеметного огня, враг залег, однако, от своей цели не отказался. Атаки следовали одна за другой, а батальон, усиленный полковой ротой автоматчиков и станковыми пулеметами других батальонов, стоял насмерть.

Наступили сумерки. Произведя последний огневой налет по району НП полка, гитлеровцы бросили в атаку свыше трех рот на противоположном фланге.

– Такого вроде не ожидалось. – Командир полка повернулся к Горновому, не уходившему весь день с полкового НП.

– Как не ожидалось? Комдив предупреждая.

– Ах да… – Прохоров не успел закончить фразу. Упав, захлебнулся хлынувшей из горла кровью.

Горновой бросился к стереотрубе. Оцепив обстановку, понял: остановить противника можно лишь вводом в бой оставшейся в резерве командира полка стрелковой роты, что и сделал без промедления. О положении, сложившемся в полку, доложил комдиву только после того, как враг был отброшен.

Узнав о гибели командира полка, генерал с минуту тяжело дышал в трубку, потом еле слышно сказал:

– Надо выстоять. Принимай полк и командуй. Фашисты могут возобновить атаки.