Текст книги "Через все испытания"
Автор книги: Николай Сташек
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Николай Иванович Сташек
Через все испытания
По долгу памяти
Сорок лет минуло со дня Великой Победы над ненавистным фашизмом, а в памяти нашего поколения живет она осколком, с которым не в силах справиться ни один хирург. Раны войны затягиваются, но рубцы ноют и не дают спать по ночам. В нас живет прекрасная гордость за Победу, но не умирает и боль, не утихающая никогда. За тех, кто на наших глазах падал в горячий снег, пылающий от крови, в багровую весеннюю траву. Многие из тех, кто уходил в бой, не вернулись, остались на века двадцатилетними и юными смотрят с фотографий на своих потомков. У них были матери, которым до могилы не выплакать слез. Любимые были, у которых свадьбы похитила война. Многим детям так и не суждено было увидеть своих отцов, павших в смертельной схватке с врагом. Разве можно все это предать забвению? Вот и тянется рука к перу. Долг памяти зовет рассказать о людях, подаривших миру Победу. Сколько еще их, о которых не рассказано! Миллионы! Говорю без преувеличения.
Вот почему приятно и радостно на душе, когда узнаешь о новой книге фронтовика, в которой поведал он о путях-дорогах, о битвах с врагом, а главное – о тех, кто эти битвы совершал, – о советских людях – питомцах ленинской партии, сынах и дочерях матери-Родины.
Перед тобой, дорогой читатель, новая книга – одно из многих произведений о судьбах поколения бесстрашных и верных Отчизне людей, верных во всем – и в светлой любви к Родине, действенной, чудеса свершающей любви, и в прекрасном чувстве к близкому человеку – матери, любимой, любимому, чувстве, пронесенном через войну незапятнанным, как стеклышко.
Приятно, что Герой Советского Союза генерал-лейтенант в отставке Николай Иванович Сташек из моего поколения, из поколения командиров нашей армии, выращенного Советской властью.
Трижды раненный, дважды контуженный, Николай Иванович после окончания войны был признан негодным для службы в армии. Но он добился-таки своего и был направлен для завершения учебы в академию. После окончания Академии Генерального штаба имени К. Е. Ворошилова Николай Иванович служил в войсках, а в последующие годы – в должности заместителя начальника Военной академии имени М. В. Фрунзе. Здесь защитил диссертацию, стал кандидатом военных наук. А вскоре ему было присвоено звание доцента. По состоянию здоровья ушел в запас. В запас, но не на отдых. Будучи на войне, он поклялся себе, что, если останется жив, обязательно напишет книгу о том, как отстаивали свою любимую Родину советские люди в годину тяжких испытаний. И написал. В 1982 году издательство «Молодая гвардия» выпустило в свет роман Сташека «Крутыми верстами». А вот сейчас перед тобой, дорогой читатель, новая книга ветерана. Это книга о судьбе сельского паренька, о его нелегком пути в жизни, о товарищах по борьбе с классовыми врагами, с фашизмом. Это книга о большой, светлой любви к Отчизне-матери. Книга о тех, кто завоевал Победу, отстоял советскую Родину, выполнил освободительную миссию. Думаю, что к судьбе Миши Горнового, Люси Белецкой и многих других героев повести читатель не останется равнодушным.
В Кремлевском Дворце съездов на торжественном собрании, посвященном 40-летию Победы, подчеркивалось: «Наша Победа не ушла в прошлое. Это живая Победа, обращенная в настоящее и будущее». И создавая произведения о ней, о людях, ее сотворивших, авторы-фронтовики делают большое дело, передавая эстафету мужества и верности партии, Отчизне в надежные руки молодых патриотов – хранителей и продолжателей славных, немеркнущих, как Вечный огонь, традиций.
Дважды Герой Советского Союза генерал армии
А. БЕЛОБОРОДОВ
Глава 1
Верной подруге жизни Валентине Михайловне Сташек, оказавшей большую помощь в создании этой книги, с душевной признательностью посвящаю.
Автор
Было это давно, более ста лет тому назад. Но в народе сохранилась молва о том, как в одну из весен появился на берегу лимана в этих южных краях молодой широкоплечий, кряжистый мужчина. В дальнем конце узкой косы укрылся он в шалашике на все жаркое лето. А когда лиман, почернев, вздыбился холодными волнами, поднялся пришлый повыше, выдолбил в ракушечнике нору да в ней и пережил до следующей весны. Потом появилась приземистая хатенка с одним крохотным оконцем, зазеленел отвоеванный у пустыря огородец. Однажды хуторяне, к удивлению своему, рядом с избушкой, засверкавшей свежей побелкой, увидели Настю – единственную дочку пастуха из-за гряды. От нее и узнали, что зовется незнакомец Иваном Горновым. Потом и сам Иван проговорился, что бежал из центральной Великороссии после участия в погромах помещичьих имений. Он поведал друзьям-соседям о том, что пришлось изменить фамилию и укрываться от царских сатрапов, преследовавших род Торновых со времен казни их предка – сподвижника Емельяна Пугачева.
Миновали годы. Вместо мазанки на взгорке вырос просторный дом под камышовой крышей, и жил в нем внук Ивана – Роман, перенявший от деда трудолюбие, неторопкость речи и доброту. К тридцати с небольшим успел он обзавестись тремя сыновьями да двумя дочерьми и уверял свою синеокую Оксану, что это еще не конец. Выл ему особенно люб младший из мальчишек – Мишутка, капля в каплю отцовский портрет.
Получив тяжелое ранение при участии в Брусиловском прорыве, Роман возвратился домой в начале семнадцатого, прихрамывая на левую ногу. Односельчане доверили бывшему солдату раздел помещичьих и церковных земель. Роман взялся за дело с жаром. В течение недели все хуторяне получили наделы. Получил и он – целых двенадцать десятин. И как только сошел снег, появился в поле первым, трудился до поздней ночи. Возвращаясь домой, спешил передать свою радость жене – обнимая ее, взволнованно выкрикивал:
– Задышала земля-то, зерна просит!
Отсеялся Роман раньше других и собрал хороший урожай, а вот сберечь его не удалось. В один из пасмурных осенних дней, когда Роман заканчивал вспашку зяби далеко от дома, за грядой, в хутор ворвались кайзеровские оккупанты. У Романа во дворе хриплый псиный лай оборвался после прогремевшего выстрела. В ту же минуту в сарае завизжала свинья, у ворот жалобно замычала буренка. А в доме под ударами прикладов зазвенел кованый сундук. Сорвав крышку, солдаты, отталкивая друг друга, набивали пожитками замусоленные ранцы.
Оксана, забившись в угол и прижимая к себе напуганных ребят, молчала. Но не стерпела, схватила за плечо верзилу, взявшего Мишуткины штанишки.
– Вег! – заорал немец и отшвырнул женщину.
Оксана ударилась головой о притолоку, с трудом удержалась на ногах. Зазвенело в ушах, перед глазами пошли желтые круги. Опомнившись, выбежала из дома, двор был пуст. Только в воздухе кое-где кружились, словно боясь опуститься на землю, невесомые пушинки. «Почему так тихо? Кто сорвал с петель ворота?» – задавала она себе вопросы. Увидев потянувшуюся от хутора в сторону шляха длинную колонну груженых повозок, простонала:
– Ограбили-ии!
В той стороне, куда ушла колонна, вдруг раздались винтовочные выстрелы. Оксана почувствовала, как бешено заколотилось сердце. Она знала, что Роман не расставался с подобранной на поле винтовкой. Вспомнила его взволнованный рассказ о том, как увидел в пожухлой траве винтовку и подсумок, набитый позеленевшими патронами: не хотелось брать, но на всякий случай сунул под сено на дно повозки. «Наверно, теперь и пригодилась. Но что с ним?» – встревожилась Оксана.
Появился Роман далеко за полночь. Оксана, сдерживая рыдания, уткнулась в его грудь заплаканным лицом. Роман гладил ее вздрагивающую спину:
– Успокойся, Ксаша. Скажи спасибо, что живы. Гнались за мной. Пришлось пальнуть. Не имел бы ее, – он кивнул в сторону повозки, где и теперь хранилась винтовка, – не уйти бы. Потом в посадке прятался, темноты ждал.
– Я так боялась. Хорошо, что не было тебя. Не утерпел бы ведь. А им человека убить – раз плюнуть.
Следом за немцами зачастили беляки, петлюровцы, «зеленые», шайки Маруси какой-то.
Особенно бесчинствовали деникинцы. Лезли из кожи вон, чтобы огнем и мечом восстановить господство свергнутых классов. Безвинная кровь людская рекой текла. Горе хлестало через край. Казалось, не будет этому конца, не развеется мрак. Но в один из зимних солнечных дней за горой прогремели артиллерийские выстрелы, и через полчаса в хутор вихрем ворвались конники. Люди попрятались кто куда, однако вскоре поняли, что это свои, красные. Все выбежали на улицу. Женщины поспешили за кринками молока. Хутор ожил – в окнах появился свет. То здесь, то там послышался смех, а затем и привольная песня.
К себе в дом Роман позвал шестерых. Молодые, здоровые, один к одному. Когда вошли в дом и разделись, Роман пригласил их к столу, приговаривая:
– Давай, Ксаша, давай что там у нас найдется добрым молодцам. Для них и последнего не жалко.
Когда на стол было поставлено все, чем богаты, Оксана спохватилась:
– А где Мишутка?
Старший, Ваня, пожал плечами:
– На улице был…
– Извините, ребята. Я мигом! – Поднимаясь из-за стола, Роман почувствовал, как по спине пробежал холодок: «Чего доброго, полез малец к лошадям».
Осмотрев конюшню, обежав двор и выглянув на улицу, Роман возвратился в дом. Теперь уже он спросил:
– Где же Мишутка?
– Кажись, кто-то здесь шевелится, – весело закричал один из красноармейцев, заглядывая под стол. – Точно! Вот он! – И подбросил смущенного мальчика до потолка.
– Какой прыткий! – бережно принимая от товарища Мишутку, похвалил другой красноармеец. – Заберем с собой, посадим на коня и будешь в разведку ходить. А пока во?… – Конник пошарил в нагрудном кармане, вытащил маленькую чайную ложку и протянул малышу: – Бери, каша слаще будет.
Миша, освоившись, доверчиво прижался к бойцу, звонко произнес:
– Спа-си-бо, дяденька! – и протянул руки к матери.
А Роман сказал растроганно:
– Теперь земля будет только нашей. Низкий вам поклон. Дай бог, чтобы побыстрее покончили со всеми мироедами.
Боец, который подарил Мишутке ложку, добавил:
– Трудиться на земле мне не довелось. Сызмальства – под землей. Был коногоном, подрос – взял в руки обушок. Углем насквозь пропитан. Однако ж кормит нас всех земля, которая теперь передана селянам. Но чтобы владеть ею вечно, оккупантов и беляков прогнать надо. А сделать это можем только мы. Тут бог не помощник.
Роман понял, что камушек – в его огород.
За полночь конники повалились на устланный соломой пол; кто подложил под голову седло, кто – котомку. Поданные Оксаной подушки убрали на лавку.
– Пух нам, хозяюшка, ни к чему. Размягчает душу, – отозвался бывший шахтер. – С победой вернемся к своим, тогда и на подушки, к жене.
– А у кого жены нету, Сергей Иванович? – спросил паренек, молчавший весь вечер.
– Будет, сынок. Еще какую красавицу встретишь. У тебя все впереди. Вот побьем гадов…
Роман, осторожно переступая через ноги спящих красноармейцев, направился к дверям. За ним пошла и Оксана. Она поняла, что эту ночь им придется переспать в летней кухне.
Растопив маленькую железную печку и застилая ряднушкой топчан, Роман повернулся к жене:
– Все думаю, Оксаша.
– О чем, Романушка?
– Как быть нам. Не уйду с красными – белые заставят в своих стрелять.
– Рома, милый. А дети?
Оксана рухнула на топчан, обхватив голову руками, заголосила. Роман утешал как мог, а сам думал: «И ее понять можно. Пятеро ведь, один другого меньше. Но и красноармейцы имеют детишек, жен, и война им не всласть, а воюют, проливают кровь. Так с кем же быть? Разве не с теми, кто дал нам землю?»
Взял старое, в заплатах, одеяло, обогрел с обеих сторон у печурки, накрыл Оксану. Раздевшись, примостился на краешке топчана. Оксана приподняла голову:
– Ромушка, без тебя-то как же я…
Роман прижался щекой к мокрому от слез лицу жены, тихо ответил:
– Надо же воевать за новую жизнь. Ради тебя, детишек. Ты у меня умница. Все понимаешь. А покончим со всей этой нечистью – вернусь, ей-богу, вернусь. – Роман поцеловал жену в щеку.
Оксана не ответила. Молчание это угнетало. Закрывая глаза, Роман воображал себя лихим кавалеристом в буденовке. Вот его конь, неистово фыркая широко раздувшимися ноздрями, обгоняет других лошадей и он, Роман, то палит из нагана, то взмахивает блестящим клинком. Справа и слева падают зарубленные беляки…
На какую-то минуту вздремнув, Роман неожиданно вскочил. Ему показалось, что вражеский конник занес клинок над красноармейцем, который подарил Мишутке чайную ложку. И не успела Оксана спросить, в чем дело, как с улицы донеслись призывные звуки трубы. Роман понял: тревога! Грохнули выстрелы, у ворот зазвенели подковы. Горновой выскочил на улицу. Во дворе уже не было ни одного красноармейца.
Роман поспешно седлал коня. Выбежала Оксана, широко простерев руки, обхватила мужа:
– Не пущу!
– Что ты, родная, успокойся, – освободившись из объятий, в последний раз поцеловал ее, легко вскочил на коня, крикнул:
– Прощай, Ксаша!
А от веранды в одной рубашонке вприпрыжку бежал Мишутка, глотая слезы, прерывисто крича:
– Папка! Я с тобой! Па-поч-ка!
Глава 2
Оксана хотела бежать вслед за мужем, но не смогла тронуться с места. С большим трудом дотянулась до угла веранды, прислонилась к водосточной трубе. Сколько простояла, не помнит. Очнулась от возгласа:
– Мамочка, холодно мне… – К ней прижимался босоногий Мишутка. – Домой пойдем.
На озябших плечиках его поблескивали упавшие с крыши льдинки.
Оксана с трудом поднялась на крыльцо, открыла дверь, сделала несколько шагов и упала на остывшую постель.
На рассвете, с трудом переступив порог, в хате появился дед Алексей, отец Романа. Потоптался, опираясь на суковатую палку, сказал:
– Не отстает старуха. «Иди, – говорит, – проведай, душа что-то не на месте». Вот и пришел… Стало быть, ускакал Роман? Дак ты не убивайся. Не куда-нибудь, а за землю биться. Эту нечисть буржуйскую с нее соскабливать.
Дед опустился на краешек лавки, вполголоса рассуждал сам с собой о событиях, в которых до конца не разобрался. Оксана не отзывалась, уставилась в потолок бессмысленным взглядом. Но когда старик направился к выходу, вдруг отбросила с лица распустившиеся волосы, вскричала:
– Как жить?!
Старик остановился, потоптался на месте, повернулся и сел за стол. Подняв седую голову, сказал:
– Не убивайся, дочко, надо себя переломить. Роман со своими ушел, а мы тут будем сообща. Глядишь, скоро и возвернется. С Кайзером воевал – в каких переплетах был. в самом пекле жарился, а пришел. Давай, дочко, потерпим.
Посидел еще немного и откланялся, а Оксана, хоть и с трудом, поднялась, рассудив, что слезами горя не зальешь. Отец прав: терпеть надо. Когда не было никаких вестей от Романа с германского фронта, думала, сойдет с ума, но все обошлось. Может, и сейчас обойдется – сбережет Романа ее любовь.
С той поры время для Оксаны будто остановилось. Дневные заботы приглушали нестерпимую боль ожидания. А ночью она, эта боль, не давала сомкнуть глаз, давила на грудь тяжелой свинцовой плитой. Услышит шорох за окном, подхватится и босиком по холодному земляному полу к окну. Раздвинет занавеску, а там темнота сплошная и ветер шумит.
И вдруг – это случилось весной, когда лиман заиграл солнечными бликами, – Оксана дождалась вести. Сидела она на веранде, латала детские вещички. Старшие ребята бегали на улице, играли в лапту, а рядом с нею, попискивая, забавлялись самодельными игрушками Мишутка с двухлетней Любочкой. Оксана нет-нет да и взглянет в огород: пустовать, видно, этому клочку, не говоря уж о десятине, оставленной Ромушкой под кукурузу. В хуторе – ни одной лошади: немцы да беляки угнали. Тешила себя лишь надеждой, что вернется Роман. Разве не знает, что пахать и сеять пора.
Мысли Оксаны прервали крики. Ребята, обгоняя друг друга, что-то спешили сообщить. А позади, низко опустив голову, ковылял человек в буденовке. Костыли его расползались в стороны на скользких булыжниках, которыми выложен двор.
Распахнула дверь и вскрикнула на самой высокой ноте: «Ро-о…». Но голос тут же оборвался.
– Извините, милая, не Роман я. А вы, как вижу, его жена?
– Да, да, – переводя дыхание, отозвалась Оксана.
Солдат подошел ближе, поудобнее расставил костыли, посетовал:
– Никак не привыкну к этим деревяшкам. Из Мартыновки я, Лукьян Мозговой.
– Заходите скорее, садитесь, – дрожащими руками поставила перед ним табурет, взяла костыли, приставила рядом к стенке и умоляюще смотрела на него. А он:
– Вот и хорошо, что сразу к вам попал. Роман уж очень просил непременно поскорее навестить.
Как боялась Оксана спросить его, жив ли муж. Но он угадал ее мысль.
– Живой, живой супруг ваш, – улыбнулся Лукьян. – В госпитале он. Кланяться велел. Я ведь в ихнюю кавалерийскую бригаду от белых перебежал. Заняли беляки кулацкое село Андаровку, пир у них горой. Ну я и воспользовался – удрал, рассказал красным все как есть. Они, конечно, мои балачки перепроверили…
Прихватив с собой перебежчика, знавшего расположение вражеских сторожевых постов, разведчики скрытно приблизились к Андаровке, затаились в ближайшей балке. А когда во вражеском стане наступила тишина, эскадронный поставил задачу снять боевое охранение, разгромить штаб, захватить пленных.
– А ты, Роман, со своим взводом будешь в прикрытии, – приказал командир эскадрона Горновому.
Боевое охранение сняли без особого труда. Два солдата, выставленные на пост на окраине деревни, дрыхну ли.
– Отпустите, братцы, – став на колени, хныкал один.
А второй, с длинными вислыми усами, добавил:
– Земляки мы. У обоих детишков куча. Жду-ут…
Приблизился эскадронный. На ходу бросил Роману:
– Пленных за село и жди меня.
Беляцкий штаб размещался в волостной управе. Налет разведчиков был настолько неожиданным, что белые опомнились лишь после того, как захваченная у них повозка вихрем летела за околицей. В задке лежали два связанных офицера.
– Прикрывай, – крикнул эскадронный Роману, когда повозка поравнялась с ним.
Как только эскадронный оторвался, Роман был готов тронуться следом, но, взглянув на связанных казаков, опешил: «Как же с ними?» И тут, будто подслушав его мысль, подал голос один из разведчиков – широкоплечий, могучий парень:
– А с этими гадами, – кивнул он в сторону пленных, – что делать? – И, выхватив саблю, порывисто шагнул вперед.
– Постой, рубака! – сдержанно произнес Роман.
Вытянувшись в струнку, казаки взмолились:
– Возьми, командир, с собой. Верой и правдой отслужим. Свои мы, христиане… А там детушки малые… Пощади.
Роман еще больше заколебался, вспомнив своих ребятишек. Схватил одного беляка и бросил, как сноп, поперек седла, а вскакивая на коня, крикнул здоровяку-разведчику:
– Богун! Подцепи и этого! Авось, пригодится.
И как только разведчики тронулись по большаку вслед за эскадроном, со стороны Андаровки послышались выкрики и лошадиный топот. Роман понял, что белые спохватились и вот-вот нагонят взвод. Оценивая обстановку, вначале он подумал было укрыться в лощине, чтобы потом свернуть в сторону, но – поздно: цоканье и храп коней приближались. «Не уйти», – ошпарила мысль. Роман круто мотанул головой назад и, убедившись еще раз, что от погони не уйти, натянул поводья. Послушный конь встал как вкопанный.
– К бою! – скомандовал Роман. – По коннице, залпом – огонь!
Взвод повалился на землю, открыл огонь. Среди беляков началось замешательство. И тут Роман увидел, как пленный, увезенный им на коне, со страшной силой ударил ногой в живот «землячка», целившего из нагана Роману в спину.
– В мотне он прятал свой наган, – выкрикнул казак и стал торопливо палить по белякам. – Ешо повоюем, а это дерьмо… – Он повернулся и выстрелил в подползавшего «землячка».
Деникинцы, спешившись, пошли в атаку, и казалось, разведчики вот-вот будут смяты. Но с тыла спешил на помощь эскадрон. Он врубился в боевой порядок беляков. В темноте послышалась пальба, брань, лязг штыков и стоны. Не выдержав внезапного удара, белые начали отступать.
К Роману подскочил на трофейном коне пленный казак с винтовкой.
– Приказывай, товарищ командир. Я – с вами.
На подступах к селу эскадрон дал еще несколько залпов и, круто развернувшись, умчался назад. К нему присоединился взвод Горнового.
И вдруг рядом разорвался снаряд. Роман почувствовал, что падает, но чьи-то сильные руки удержали его в седле.
– Такие вот дела, – закончил свой рассказ Лукьян. – Справно воюет муж твой. А теперь – в госпитале. Уже поднимается и. даже ходит помаленьку. Просил передать вот это.
Лукьян протянул Оксане большие карманные часы:
– Наказывал, чтобы сберегла Мишутке.
Инвалид вышел из дома, поковылял по длинной улице, придавленной низкими облаками, а Оксана долго смотрела ему вслед и не знала, радоваться или плакать. И часы… Зачем они, уж не перед смертью ли отдал как последнюю память о себе?.. А вдруг инвалид смалодушничал, увидев целый выводок осиротевших птенцов?
Ночью приснился ей Роман, нелюдимый, чужой. Потянулась к нему, а он сурово насупил брови, начал упрекать ее в чем-то, и вдруг – огненная вспышка. Падает Роман. И вот уже его без гроба опускают в могилу, вокруг стоят понурые конники. Рванулась к нему, но красноармейцы сомкнулись, преградив ей путь. А потом – никого вокруг. Одна у свежего холмика. Упала на колени и, задыхаясь, скрюченными пальцами разрывает землю…
Утром, когда Оксана наклонилась к жарко полыхавшей печке, старшая девочка Варя спросила:
– Кто тебя мукой обсыпал, мамочка?
– Какой мукой? – выпрямилась Оксана, уловив в детском взгляде тревогу.
Подошла к зеркальцу, взглянула в него: по темно-каштановым волосам ее пролегла белая прядь.
– Это так… – успокоила она дочурку.
Накормила детей, выпроводила их гулять, но через несколько минут с шумом распахнулась дверь, и все они, визжа от радости, ворвались в дом:
– От папки письмо!
Перед ней ликующий, радостный стоял старший сын с поднятым над головой конвертом. Дрожащими пальцами вскрыла его, повторяя: «Сейчас, сейчас, детки», – а сердце колотилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди.
Раскланявшись родителям, расцеловав жену и детей, Роман дальше сообщал о событиях на фронте и о своем житье-бытье. «Долго вам не писал, потому как и бросить письмо некуда. Беляки, то с фронта, то с тыла, а тут появился какой-то Махно. Дали ему по шее. Подошла к нам конница самого Буденного, так что и Деникину скоро конец, а там и войну прикончим. Как мы воюем, о том, думаю, Лукьян Мозговой рассказал. На войне нелегко, всяко бывает. Но верю, что победим и встречу вас. Какая это будет радость великая! Жди, милая, не печалься. А вы, детки, слушайтесь матери и помогайте ей во всем».