Текст книги "Через все испытания"

Автор книги: Николай Сташек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Вас генерал. – Сержант протянул трубку.

– Слушаю, товарищ восьмой, – прокричал Горновой.

– Смяли передний край? – спросил Костылев.

– В нескольких местах, – спокойно ответил Горновой.

– Бей прорвавшихся, а дивизионная артгруппа преградит подход из глубины.

Как только Горновой вернул сержанту трубку, тот метнулся в дым вслед за солдатом.

– Куда ты? – прокричал Горновой.

– Я мигом, товарищ подполковник!

Через несколько минут сержант вернулся. На спине он нес раненого связиста. Сержант опустил его на землю.

Вдвоем перенесли хлопца в ход сообщения. Он потянулся рукой к своему карману, прошептал:

– Спа-си-бо, то-ва-рищ ко-мандир. Вот маме…

Это были последние слова юного бойца.

– Возьми письмо да не забудь отправить, – сказал Горновой сержанту.

Враг снова начал обстрел. Несколько снарядов разорвались перед бруствером наблюдательного пункта. Горновой еле устоял на ногах. Когда вытер засыпанное песком лицо и открыл глаза, увидел лежащего начальника штаба. Не выпуская из рук планшета с картой, майор попытался что-то доложить, но не смог подняться.

– Что с тобой? – наклонившись, спросил Горновой.

– Чепуха, пройдет.

Подбежал ординарец, перевязал майору голову.

После очередного огневого налета противник усилил нажим на передний край, но заградительный огонь нашей артиллерии и выдвинутые на заранее подготовленные рубежи полковой и дивизионный противотанковые резервы остановили врага. Атаки возобновлялись еще несколько раз, но ни одна не имела успеха. Потеряв девять танков и до батальона пехоты, противник с наступлением темноты отошел на исходные рубежи. Глубокой ночью он попытался эвакуировать из нашего расположения подбитые танки.

– Нет уж, дудки! Этому не бывать. Останутся у нас в качестве трофеев, – сказал Горновой, наблюдая, как полыхнул черно-бурым пламенем подбиравшийся к переднему краю тягач.

Немалые потери понес и полк Горнового.

Далеко за полночь Михаил Романович возвратился на НП. В блиндажике за перегородкой сидел сержант-телефонист с двумя трубками, подвешенными на голову с помощью клочков бинта, и, склонившись над коптилкой, читал письмо погибшего товарища: «Дорогая мамочка! Я тебе уже писал, что мы стоим в обороне. Нудное это дело. Наступать веселее. Но думаю, что долго стоять не будем. Погоним немчуру и скоро ее разобьем. И я возвращусь к тебе. Не скучай, а главное, не плачь. Пиши мне почаще, а если я немного задержусь с ответом, то не пугайся. Ведь я на войне, и времени здесь не всегда хватает. Смотри за Павликом, чтобы не убежал на фронт. Все хотят бить фашистов. Даже у нас в полку есть один такой, у разведчиков, все рвется пойти за «языком», да не берут его ребята…»

Читать письмо до конца сержант не стал, посмотрел лишь в самый конец листка, где было выведено большими буквами: «Целую тебя, моя мамочка, крепко-крепко. Я буду громить фашистов за своего отца, сложившего голову, защищая Родину». В самом уголке стояла подпись: «Твой сын Федя».

Сержант тяжело вздохнул и положил письмо в противогазную сумку: «Завтра отправлю».

…Рубеж, достигнутый войсками в ходе зимнего наступления, вскоре стал известен как Орловско-Курская дуга. И получилось так, что дивизия Костылева, добившаяся по сравнению со своими соседями несколько большего успеха в последние дни наступления, оказалась на «дуге», выгнутой в сторону противника. В самой же дивизии выступал вперед больше других частей полк Горнового. Подполковник находился в неослабном напряжении, изучал противника.

С переходом полка к обороне Горновой в конце каждого дня обязательно заслушивал доклады командиров подразделений, а то и начальников служб. Особо присматривался командир полка ко второй роте. Глубоко врезаясь в оборону противника и нависая над ней, участок роты при переходе в наступление мог сыграть роль превосходного трамплина. Горновой связался с ротным:

– Бобров, как там у вас?

– На Шипке все спокойно, товарищ двенадцатый, – ответил старший лейтенант.

Уточнив несколько вопросов, Горновой положил трубку.

Приметный парень Бобров. В полк прибыл с петлицами сержанта-пограничника и в первом же бою заменил раненого офицера – принял командование взводом. Проник в тыл егерского полка, внезапным ударом разгромил штаб, пленив самого начальника штаба. За этот подвиг сержант был награжден орденом и получил офицерское звание. Доверили ему взвод пешей разведки. Хотели даже перевести в разведку дивизии, но Горновой упросил комдива оставить взводного в полку. А когда потребовалось заменить командира второй роты, Горновой, не колеблясь, остановился на Боброве. Вскоре убедился, что выбор верный. Если раньше на мыску, занятом ротой, нельзя было поднять голову не только днем, но и ночью и доходило до того, что солдаты частенько не получали горячей пищи, то с назначением Боброва ситуация резко изменилась. Новый ротный стал хозяином положения на всей прилегающей местности. Теперь противник был загнан в землю и не мог высунуть носа. Дошло до того, что ротный стал злоупотреблять достигнутым преимуществом – средь бела дня свободно разгуливал по опорному пункту вне ходов сообщения. Когда позарез потребовался «язык», Бобров с тремя бойцами ночью, в проливной дождь ворвался во вражеский блиндаж. А это оказался артиллерийский НП, где находились всего два спящих солдата. Захватили обоих.

Опасаясь за жизнь отчаянного офицера, Горновой предупредил:

– Под пулю не лезь.

А он с некоторой обидой:

– Перед этими грабителями спину гнуть да еще и ползать?! У меня к ним особый счет и за солдат, и за офицерских ребятишек, оставшихся там, на границе.

– Вот и побереги себя, не красуйся перед людьми. До границы еще прорваться надо, перешагнуть ее, – улыбнулся Горновой.

– Это само собой, – согласился Бобров.

И сейчас, думая о ротном, Горновой решил наступавшую ночь провести вместе с его солдатами.

С появлением командира полка в окопе стало тесно. То с одной, то с другой стороны послышались вопросы: «Скоро ли в наступление?», «А как относительно второго фронта?» Кто-то из солдат съязвил: «Когда рак свиснет, а кукушка засмеется – тут тебе и второй фронт. У них на уме другое – нас измотать».

Горновой слушал внимательно, на вопросы отвечал быстро, где уместно – подпускал шутку. Солдаты оживились, послышались смешки. Ночь промелькнула незаметно. Такое общение с людьми переднего края, с теми, кто идет на самом острие атак и первым принимает на себя удар в обороне, никогда и ничем не заменить. И подчиненных ободришь, и сам наберешься сил. Укрепляется общность сердец, без которой не жди победы.

Возвратившись на НП, Горновой всматривался в посветлевший передний край, и в его сознании все отчетливей моделировался предстоящий бой. Казалось, он видит, как перед опасным участком полковой обороны полыхают вражеские танки, а опорный пункт роты утопает в густом дыму. «На Боброва надеюсь. Других бы под него подравнять», – подумал Михаил Романович.

Когда полк днем и ночью вгрызался в мерзлую землю, Горновой забывал даже о кратковременном отдыхе. Мотался с фланга на фланг, помогал малоопытным командирам создавать надежную систему огня. «Это важное дело, и его нельзя никому перепоручать, – возражал Горновой, когда замполит пытался подсказать, что надо больше доверять подчиненным. – Их надо многому научить, а уж потом доверять и спрашивать».

Не позволял он себе ни малейшего расслабления и теперь, после завершения всех наиболее трудоемких инженерных работ.

Отдохнув не более двух часов, Горновой поднялся. «Отоспимся, братец, потом, когда Гитлера прихлопнем», – сказал ординарцу – пожилому солдату Александрову в ответ на замечание, что командир должен себя щадить и что ему еще потребуется много сил.

Перекусив, Горновой отправился с группой офицеров на правый фланг полка еще и еще раз уточнить участки неподвижного и подвижного заградительного огней, разведать направления выдвижения и рубежи развертывания для контратаки второго эшелона полка, а также наметить дополнительные полосы установки противотанковых мин. На это у него ушел весь длинный утомительный день. Лишь после заката солнца, умаявшись, добрался он до своего НП, а там его поджидал пожилой рыжеусый солдат.

Прокашлявшись и переступив с ноги на ногу, он взял по-стариковски под козырек:

– Дозвольте обратиться, товарищ командир.

– Слушаю вас.

– Вижу, бьются наши разведчики, да все впустую. Потому как не спит немец по ночам, топает по траншее из конца в конец. В ту германскую случалось нам брать «языков» днем.

– Надо подумать.

– Тут дело такое, – пояснил солдат. – Через неделю будет у немца пасха. Дадут ему посытнее пожрать, а то, глядишь, отпустят и шнапсу. Задремлет после этого. Тут его и бери. Только без шуму. Вон по тому овражку подобраться можно.

К поиску готовились основательно: изучили подходы к переднему краю, уточнили обязанности каждого бойца.

Горновой согласовал с артиллеристами огневое окаймление участка налета и провел несколько практических занятий в тылу полка, отработав порядок налета и возвращения разведчиков в свое расположение.

Ночью разведчики замаскировались на рубеже своего боевого охранения, находившегося от противника на удалении трех сотен шагов. Горновой также выдвинулся на НП, специально подготовленный в первой траншее.

Было тихо. Только в кустах изредка и, казалось, настороженно попискивали пичужки. «Весна. Жизнь не остановить», – подумал Горновой.

Начало светать, и жидкая пелена тумана расплавилась в лучах восходящего солнца. Командир полка внимательно наблюдал за вражеской обороной. И сигнал разведчикам для действий подал лишь после того, как у противника прекратилось всякое движение.

Разведчики рванулись из своих укрытий. Но каково было удивление Горнового, когда он увидел впереди возвращавшейся поисковой группы бегущего вражеского солдата.

Противник открыл по разведчикам огонь из всех видов оружия. Когда до первой траншеи осталось не более двадцати метров, одна из мин разорвалась неподалеку от командира взвода. Сделав несколько шагов, он упал. И тогда немец подхватил его на руки. Через минуту он был в траншее рядом с НП командира полка.

– Тофарищ! Шнеллер… Медицин! Эр ист фервундет! [4]4
  Он ранен (нем.).


[Закрыть] – закричал немец.

Оказав раненому первую помощь, санитары унесли его в ближайший медпункт, а немец, не дожидаясь допроса, начал торопливо рассказывать о себе и своей воинской части. Оказалось, что он из Тюрингии, там у него остались родители и жена с сынишкой, что отец его коммунист и, провожая сына на войну, просил при первой возможности перейти к русским.

– Хорошо, Вилли, что послушался отца. Будешь нам помогать, – сказал Горновой.

Не понимая русской речи, Вилли то и дело кивал в знак согласия.

Несколько дней спустя он выступал перед микрофоном агитационной машины, призывая своих бывших однополчан последовать его примеру.

Сведения, полученные от пленного – грамотного солдата, вникавшего в суть разговоров своих офицеров, – достаточно убедительно подтверждали данные, которыми располагало наше командование: противник готовился к проведению крупной наступательной операции. Такие предположения подтверждались тем, что гитлеровцы в последнее время начали интенсивно накапливать юго-восточнее Орла боеприпасы, горючее, продовольствие. В последнее время на переднем крае все чаще появлялись офицеры-танкисты и артиллеристы, занимавшиеся рекогносцировкой, особенно внимательно изучали систему обороны русских и местность – как на переднем крае, так и в глубине их позиций.

Вилли видел, как в расположении обороны их батальона в последние дни появлялись даже старшие офицеры.

Горновой еще больше времени стал проводить в подразделениях, проигрывал с командным составом на местности способы выполнения каждым командиром полученных задач.

Этому он посвятил и весь день четвертого июля. Войдя поздно вечером в блиндаж на НП, почувствовал озноб. Подумал: «Что-то лихорадит, как бы не свалиться. Не до болячек сейчас. Дорог не только каждый день, но и каждый час. Не случайно противник в последние дни усилил пристрелку и на переднем крае и в глубине обороны полка».

– Потапыч! – позвал ординарца. – Накинь мне шинель. Знобит что-то.

– Доктора бы…

– Не надо. Пройдет.

Немного согревшись, Михаил Романович заснул и увидел сон. Дремучий лес, затаенная тишина. Сверкают белые огоньки – ландыши, от цветка к цветку перелетают пчелы. Шмели деловито роются в разноцветных колокольчиках. Величаво вскинув голову, из-за сосны выглядывает гордая лань, к ее вымени тянется неокрепший, длинноногий детеныш.

И в эти блаженные минуты в блиндаже запищал полевой телефон. Горновой схватил трубку и услышал голос генерала Костылева. Говорил он торопливо и строго, официально, без предисловий:

– Противник снимает минные поля перед своим передним краем. Его наступление может начаться в ближайшие час-два. Приведите полк в полную готовность. Усильте наблюдение, обо всем замеченном докладывайте немедленно.

Комдив смолк, а Горновой, продолжая еще какие-то секунды держать трубку около уха, почувствовал, как учащенно заколотилось в груди. Застегивая на ходу гимнастерку, выбежал на улицу. Светало. Лощину и пойму речушки перед передним краем полка затянуло туманом. Горновой рывком вскинул руку, посмотрел на часы: четверть второго. Значит, все подтверждается. Не случайно две последние ночи в ближайшей глубине вражеской обороны слышался гул танков да и на передовой отмечалось оживленное движение.

По ходу сообщения прибежал начальник штаба, сказал:

– Подразделениям передают приказание. Сообщили и в тыл.

– Вот-вот. Людей приказано укрыть, оставить только наблюдателей. Проверить готовность радиостанций, – ответил Горновой, дав понять, что уже знает об этом.

Подошел замполит. Учащенно дыша, начал докладывать:

– Почти весь день провел в первом батальоне. Прошел по всем взводам от отделения к отделению. Говорил с бойцами из нового пополнения. Осваиваются. Правда, многие плохо понимают по-русски. А тут вот встретили…

Появился полковой инженер капитан Ковтун.

– Только сейчас закончили установку мин в глубине первого батальона, на стыке с соседом. Две повозки противотанковых укрыл в капонире за высотой, как приказывали.

– Ладно, – отозвался Горновой и обратился к начальнику штаба: – Артиллеристов предупредили?

– Так точно. Разговаривал с Носковым. Да вот он и сам.

– Своих поднял, поставил задачи, – доложил командир полковой артиллерийской группы.

– А как с боеприпасами?

– Приказ выполнен с небольшим превышением. Даже и противотанковые в запасе.

И вдруг небо осветилось ярким пламенем.

Загрохотало. Под ногами закачалась земля.

И Горновой, и его помощники остолбенели. Только спустя какую-то минуту Зинкевич, взглянув на командира, прокричал:

– Наши! Вон бьют! – Он махнул рукой в сторону тыла и посмотрел на часы. – Ровно два двадцать.

Через несколько секунд громыхнули разрывы сотен снарядов в расположении противника. Потом удар повторился.

– Наши проводят контрартиллерийскую подготовку, – сказал Горновой.

Так гром артиллерийских залпов на рассвете пятого июля разорвал предрассветную тишину, царившую над широкими русскими просторами южнее Орла. Началась знаменитая битва на Орловско-Курской дуге.

Как в последующем стало известно, наш удар был нанесен всего за десять минут до начала артиллерийской подготовки противника, когда его изготовившаяся для наступления группировка находилась в полной боевой готовности. Пленные показывали, что их части понесли большие потери; для гитлеровцев он оказался ошеломляющим.

Особенно большие потери понесла вражеская артиллерия. Удар нашей артиллерии по наблюдательным пунктам врага нарушил управление его войсками.

Противник опомнился примерно через два часа и начал артиллерийскую подготовку, но в полосе 13-й армии на его огневые позиции обрушился повторный огневой удар. В то время как на земле продолжалась артиллерийская дуэль, над нашей обороной появились свыше двухсот бомбардировщиков и штурмовиков. Небо запылало от разрывов зенитных снарядов.

Стоя в траншее на своем НП, Горновой увидел, как несколько вражеских бомбардировщиков, заходя со стороны замутившегося солнца, направилось в сторону огневых позиций полковой артиллерийской группы. Через минуту-другую там, за высоткой, разорвались бомбы. Что-то тяжело сжало душу, перехватило горло.

Подбежал находившийся рядом, на своем НП, майор Носков.

– Били по пушечному дивизиону. Сейчас там разбираются.

– Наблюдайте вон за той рощей. – Горновой махнул рукой в сторону обороны противника. – Вот-вот тронутся танки. – И не успел артиллерист отойти, как на опушке рощи, на которую указывал Горновой, замелькали несколько танков, самоходных орудий. Они спускались в лощину, к нашему переднему краю.

– Штук восемь, – прокричал Горновой.

Зазуммерил телефон.

– Слушаю, – поднял трубку командир полка.

– Докладывает Березин. Противник выдвигает танки. Уже в лощину спустились.

– Понял, – ответил Горновой и – к Носкову: – Подготовиться к открытию ПЗО [5]5
  ПЗО – подвижный заградительный огонь.


[Закрыть] перед первым батальоном. Видно, враг в самом начале нанесет удар в стык с соседом.

– Сейчас, – ответил Носков и поспешил к своим телефонам.

Горновой, услышав гул моторов, поднял голову. Группа штурмовиков подходила к передовой полкового участка. Буквально в следующий миг район обороны первого батальона утонул в дыму и пыли. Черные столбы ветром погнало в сторону полкового наблюдательного пункта. Горновой позвал прижавшегося к стенке окопа телефониста:

– Вызывай первого.

Батальон не отвечал.

– Наверное, перебило провод, – доложил связист и рванулся из окопа. – Проверю, – крикнул, удаляясь.

И уже через десяток минут доложил:

– Все в порядке.

– Что у Березина? – спросил Горновой подбежавшего Зинкевича.

– По окопам фрицы не попали, лишь две бомбы разорвались рядом с третьей ротой. Но многих оглушило, комбат сам ничего не слышит. Кричит, а на вопросы не отвечает.

(Капитан Березин всего несколько дней назад представился ему, прибыв после излечения в армейском госпитале.)

Как только самолеты закончили бомбежку, артиллерия противника совершила еще один, пожалуй, самый мощный огневой налет не только на передовые позиции полка, но и по его наблюдательному пункту. Несколько тяжелых снарядов разорвались рядом, Горнового бросило на дно окопа.

Поднялся с трудом. Он задыхался от толовой гари, дышал учащенно, в голове звенело, как в кузнечном цеху, ноги не повиновались. Вытирая лицо, он взглянул в сторону переднего края и ужаснулся: перед всем фронтом полкового участка, справа и слева перед соседями, насколько можно было видеть на задымленной местности, противник шел в атаку. Особенно плотными были пехотные цепи на правом фланге. Там же было больше и танков. «Ясно, нащупал стык, – подумал Горновой. – Как бы не смял Березина».

И хотя под ударами полковых артиллеристов там уже полыхали бурым пламенем два-три танка, противник, как показалось Горновому, ускорял движение, чтобы побыстрее ворваться на передний край.

Звонкий пулеметный лай, автоматная стрекотня слились в сплошной гул. Горновой улавливал грозные голоса своих станковых пулеметов, сорокапяток и противотанковых ружей. И конечно же больше всего боялся прорыва гитлеровцев на фланге, в стык между полками разных дивизий. «Но ведь там плотные противотанковые минные поля», – вспомнил Горновой и потянулся к планшету. Быстро взглянув на подготовленную полковым инженером схему минирования, почувствовал облегчение. Но тут увидел, как несколько танков противника, вынырнув из лесочка, подступавшего к узлу обороны первого батальона, ведя интенсивный пушечный и пулеметный огонь, поднимались по скатам высотки в гору. А тут и зуммер:

– Товарищ третий! Танки противника… Больше Горновой ничего не услышал.

Солдат рывком крутанул ручку, пофукал. «Опять связь порвана», – буркнул себе под нос, схватился за провод и побежал к переднему краю.

Наблюдая за продвижением противника, Горновой позвал начальника штаба, кричавшего в трубку радиостанции.

– Что там творится у Березина?

– Да вот поговорите. – Зинкевич подступил ближе, протянул трубку.

Горновой напрягся, чтобы услышать доклад комбата, но понял лишь одно – танки прорвались через передний край соседнего батальона. Комбат выкрикивал еще что-то, но треск и лязг забивали его слова.

Из тех шести танков, которые вместе с батальоном пехоты прорывались в тыл на стыке с соседом, один при повороте в сторону батальона Березина подорвался на мине. Остальные, заняв круговую оборону на нашей отсечной позиции, вели пулеметный огонь вдоль второй траншеи батальонного узла. Было видно, как начала закрепляться вражеская пехота.

В то время, когда Горновой ставил задачу артиллеристу открыть заградительный огонь перед фронтом второго батальона, где противник, вплотную подойдя к первой траншее, готовился к новой атаке, над участком полка появилась очередная группа вражеских штурмовиков. Стремительно разрезая голубое небо, навстречу им пошло звено наших истребителей. Завязался воздушный бой. Один «ястребок» с первой атаки поджег вражеского стервятника. От разрыва находившихся в нем бомб загрохотало. Горновой увидел, как взорвался еще один штурмовик. А истребители продолжали атаковать. Вскоре они вступили в бой с появившимися в небе «мессершмиттами». Совершая крутые развороты, наш ас поджег заходившего в атаку «мессера», а когда погнался за другим и дал несколько длинных очередей, завалил фашиста, был внезапно атакован с большой высоты. И Горновой и находившиеся рядом офицеры видели, как «ястребок», задымив, пошел штопором к земле. Ординарец с болью выдохнул: «Ох, родимый ты мой!» Офицеры огорченно переглянулись, а Потапыч в этот миг прокричал:

– Глядите! Глядите! Вот он!

В небе распустился парашют. И как только летчик начал стремительно опускаться на землю, рядом появился «мессер». Видно, расстояние до парашюта было настолько мало, что он не успел нажать на гашетку, проскользнул мимо. Однако последовали еще две атаки. Фашист стал заходить третий раз, но, увлекшись, не заметил приближавшегося сбоку истребителя. Послышалось несколько коротких пулеметных очередей, и стервятник, задымив, рухнул в расположение своих войск.

Как только парашютист приземлился, ординарец попросил Горнового:

– Позвольте, товарищ полковник. – И кивнул в сторону развевавшегося на ветру парашюта.

– Давай.

Потапыч выпрыгнул из траншеи и бросился к летчику. За ним – солдат-связист.

Возвратившись через несколько минут, ординарец прокричал:

– Он ранен, просит пить. А это вот… – И протянул окровавленный сверток.

– Летчика живо в медпункт, – приказал Горновой начальнику штаба. Торопливо развернув сверток, увидел комсомольский билет. – А летчик-то девушка! – крикнул стоявшему сбоку замполиту. – И смотри, фамилию не разобрать, имя – Валентина. Два ордена Красного Знамени.

– Гвардейской части и со значком Осоавиахима, – проговорил замполит, всматриваясь в фотокарточку.

Атаки противника следовали одна за другой, но только во второй половине дня гитлеровцам удалось прорвать оборону в полосе соседа слева и потеснить на вторую позицию левофланговый полк дивизии Костылева.

На землю начали опускаться сумерки, и можно было подумать, что противник, понеся большие потери в живой силе и танках, до конца дня атак не предпримет. Но предположения не оправдались: враг сосредоточил по первой позиции Горнового огромную массу огня, а спустя пятнадцать минут двинул из-за высоты танки. Их было не более десятка, но они шли по скатам в атаку на бешеной скорости. При подходе танков к передовой к ним присоединилась окопавшаяся на нейтральной полосе пехота. На угрожающем направлении поставили заградительный огонь полковая и дивизионная артиллерийская группы. И все же противнику в течение часа удалось прорваться через оборону второго батальона на глубину всей первой позиции. К концу дня в полосе дивизии на переднем крае уцелел только узел обороны Березина.

Пришлось переместиться на запасный наблюдательный пункт и командиру полка. Позвонил комдив:

– Значит, вот так мы с тобой воюем?

– Да, товарищ двенадцатый, дело дрянь.

– Это еще не совсем дрянь. Смотри, какую силищу бросил противник, а мы все-таки не позволили ему совершить прорыв. Вон сколько его танков чадит. Ясно, что он с утра двинет с новой силой.

– Несомненно, – согласился Горновой.

– Начальство пообещало кое-что подбросить на подмогу, так что и тебе перепадет. Требуется сейчас же все поставить на места.

– Вас понял, – ответил Горновой, а когда Костылев положил трубку, обратился к начальнику штаба: – Комдив пообещал помощь. Уточни у штабистов.

Оказалось, что полк усиливался двумя артиллерийскими полками: тяжелым гаубичным и истребительным противотанковым.

– Организуйте встречу, – приказал Горновой.

Не прошло и получаса, как из тыла донесся гул моторов, а через некоторое время помощник начальника штаба, получивший задачу – встречать артиллеристов, – возвратился на НП вместе с командиром гаубичного полка.

– Быстро вы к нам добрались, – сказал Горновой, пожимая руку плотному подполковнику.

– У нас надежные тягачи-вездеходы. Поставил точку, на карте и жми по компасу. Петлять по полевым дорогам нет нужды. Нам бы побыстрее поставить полк на позиции, окопать да замаскировать. – Подполковник взглянул на часы. – О-о-о! Уже двадцать два тридцать.

– Вот и я об этом. Надо спешить. Давайте в блиндаж, там и разберемся.

Когда Горновой пригласил подполковника Иванова взглянуть на свою испещренную разноцветными карандашами карту, тот удивился:

– Так вам все-таки удалось частично удержать передний край?

– Держались весь день, отразили шесть атак, много положили фрицев перед первой позицией, но им в конце дня удалось прорваться на левом фланге, потеснить батальон на вторую позицию. – Горновой черкнул по карте карандашом. – Прижал он нас «тиграми», ввел несколько штук, а у нас всего один дивизион семидесятишестимиллиметровых пушек.

Артиллерист почесал затылок, чмокнул губами.

– Да, против «тигра» слабовато. Лобовая броня до ста миллиметров, пушка калибра восемьдесят восемь миллиметров да два пулемета.

– Совершенно ясно, что с утра они пойдут в атаку впереди. А потому считаю: на направлении его вероятного удара, вот здесь, – Горновой указал на карте, – требуется поставить на прямую наводку ваши гаубицы-пушки. Хотя бы один дивизион. Ну а два других подготовить для стрельбы в обычном порядке. Им тоже готовить огни на этом направлении да еще на фланге первого батальона.

– Гаубицы-пушки – напрямую?! – удивился Иванов, но продолжал торопливо наносить на свою чистую карту задачи.

И все же, когда в блиндаж вошел начальник штаба артполка, обратился к нему с вопросом:

– Вот командир полка предлагает поставить один наш дивизион на прямую наводку, как думаешь? Пока что у нас такого не было.

– Не было, так будет. Считаю, что важен результат, а наш сорокачетырехкилограммовый снаряд если и не пробьет броню, то уничтожит экипаж внутренними осколками. Так что игра стоит свеч.

– Добро, – сказал Иванов, поднимаясь.

Горновой пообещал для ускорения подготовки позиций сейчас же прислать саперов.

* * *

Прибыл командир истребительного противотанкового артиллерийского полка, энергичный, щеголеватый, с черными аккуратно подстриженными усиками. Щелкнув каблуками, представился:

– Командир иптапа подполковник Идадзе. Полк рассредоточился в лощине и кустарниках, вот здесь, за деревушкой.

– А мы с вами, товарищ Идадзе, уже знакомы. Помните, зимой помогали нам отражать контратаку противника в районе Сосницы?

Получив задачу, подполковник поспешил в полк, а Горновой вышел из блиндажа.

– Вот те на! – воскликнул он. – Скоро рассвет. Что день грядущий нам готовит?

Его радовало хорошее пополнение. Если устояли сегодня, имея артиллерийскую группу всего из двух дивизионов, то разве допустимо оставить занимаемый рубеж при таком солидном усилении? Нахлынули воспоминания, мучили вопросы: где Люся? жива ли? А ведь могла быть рядом. Вот сколько в медсанбате женщин-врачей. Медсестра Соня Башмакова слезно упрашивала включить ее в состав разведывательной группы, а ей лишь восемнадцать минуло, девчонка! Да что медсанбат, в полковом медпункте успешно справляется с обязанностями хирурга Ольга Щеглова. Конечно, далеко не женское дело воевать, но спасению воинов русские женщины еще в далеком прошлом посвящали свою жизнь.

За спиной зашелестела плащ-палатка, закрывавшая вход в блиндаж.

– Товарищ командир! Вас требует генерал.

Горновой поспешил к телефону.

– Слушаю вас, товарищ восьмой!

– С артиллеристами разобрался?

– Так точно. Готовятся. Истребителя буду держать около себя.

– А рев танков в расположении противника слышишь?

– Да, видно, подтягивает на исходные позиции.

– Моя артгруппа стала вдвое мощнее, так что можешь рассчитывать на более существенную поддержку.

Закончив разговор, Горновой вышел из блиндажа. На улице посветлело. Слышались редкие пулеметные очереди, поблескивали огоньки – догорали подожженные танки, самоходки, сбитые самолеты.

Горновой навалился грудью на прохладный бруствер. Прислушался. В расположении противника оживление усиливалось. Встревожил приближавшийся гул самолетов. Они шли на большой высоте в наш тыл. Через несколько минут затарахтели зенитки, и тут же послышались раскаты грома: рвались сброшенные бомбы. Видно, удар авиации служил сигналом для начала огневой подготовки. На западной стороне небо вспыхнуло, в один миг осветилось ярким заревом на широком фронте. Огневой удар продолжался минут сорок. Наиболее сосредоточенно противник бил по опорному пункту Боброва и по стыку с соседом, перед фронтом танков, прорвавшихся в тыл при первых атаках.

Горновой, наблюдая в стереотрубу, понял, что на участке обороны полка наиболее опасен удар по узлу обороны Березина. И не ошибся. Как только вражеская артиллерия перенесла огонь в глубину, в атаку на опорный пункт Боброва пошли танки и пехота. Позицию роты закрыло дымом, но было нетрудно понять, что началась жесточайшая схватка. Били орудия и ПТР, захлебывались пулеметы. Подобное происходило и на правом фланге батальона.

Горновой приказал связаться с комбатом, но телефонная связь оборвалась, а что докладывал Березин по радио, разобрать было трудно.

– Давай две батареи на рубеж номер один. И побыстрее, – приказал Горновой подполковнику Идадзе.

Через двадцать минут в районе роты Боброва послышались звонкие пушечные выстрелы.

– Мои, – кивнул в ту сторону Идадзе.

Бой за удержание батальонного узла непрерывно продолжался весь день. И хотя батальон понес большие потери, противнику не удалось овладеть его позицией. Лишь к вечеру пехота противника ворвалась в траншею первого взвода, где к тому времени вели бой всего около двадцати стрелков и один пулеметчик.