Текст книги "Сталинградский рубеж"

Автор книги: Николай Крылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

* * *

Перечитывая сейчас, по прошествии почти трех десятилетий, штабные документы, где все это зафиксировано, и переносясь мысленно в те трудные дни далекого сорок второго года, я испытываю двоякое чувство.

С одной стороны, обстановка, сложившаяся под Сталинградом в первых числах сентября, представляется еще более грозной и неблагоприятной для нас, и это объясняется прежде всего тем, что мне сейчас известно о ней гораздо больше, чем тогда. Однако по той же причине, а также, наверное, и потому, что есть вещи, которые вообще виднее издалека, итоги тяжелых боев между Доном и Волгой вызывают уже не только горечь и боль.

Да, остановить врага на дальних подступах к Сталинграду мы не смогли. Борьба переносилась к стенам города, а за его северной окраиной гитлеровцы прорвались уже к самой Волге. Но, преодолев шестьдесят километров междуречья, враг был (хоть и не сознавал еще этого) так же далек от поставленной им себе цели, как и шесть недель назад, когда он выходил к большой донской излучине. Кому теперь не ясно, что значили эти недели для конечного исхода Сталинградской битвы?

Высота 102

Многим, кто интересовался историей Сталинградской битвы, знакома давно уже опубликованная телеграмма, которую Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин 3 сентября 1942 года направил генералу армии Г. К. Жукову:

"Положение со Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь. Потребуйте от командующих войсками, стоящими к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь к сталинградцам. Недопустимо никакое промедление..."

В тот день 62-я армия, отбиваясь от наседающего врага, который начал штурмовать внутренний сталинградский обвод, и непрерывно атакуемая с воздуха, прилагала неимоверные усилия, чтобы закрепиться на последнем перед городом и далеко еще не полностью оборудованном рубеже. Тогда я, разумеется, не мог знать об этой телеграмме. Не знал я еще и того, что Г. К. Жуков, только что командовавший Западным фронтом, стал заместителем Верховного Главнокомандующего и находится под Сталинградом.

Текст телеграммы Верховного Главнокомандующего я привожу потому, что вся она была проникнута тревогой за положение, создавшееся именно там, где оборонялись наша армия и соседняя 64-я.

"Противник в трех верстах от Сталинграда" – это было у нас. И под сталинградцами, которым Верховный требовал немедленно прийти на помощь, подразумевались наши части, поредевшие в тяжелых боях и отведенные накануне на внутренний обвод.

О том, что войска, отделенные от нас неприятельским коридором (в телеграмме И. В. Сталина они названы северной группой, но читатель не должен смешивать их с Северной группой Горохова, входившей в нашу армию), продолжают контратаковать противника, стремясь соединиться с нами, в штабе армии было, конечно, известно. Да и вся 62-я армия, хотя она и была разъединена со своими соседями справа, ощущала результаты их боевой активности. Ведь эти их отвлекающие действия пока что не давали Паулюсу бросить на штурм Сталинграда все свои силы.

Впрочем, в полной мере представить то, что делалось тогда нашим командованием для ослабления натиска врага непосредственно на Сталинград, я смог лишь потом.

3 сентября севернее Сталинграда атаковала противника с фланга 1-я гвардейская армия, фактически заново укомплектованная. А тем временем в тот же район – между Ерзовкой и Самофаловкой – выдвигались переданные Сталинградскому фронту из резерва Ставки 24-я армия генерал-майора Д. Т. Козлова и 66-я армия генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского, которые начали наступление 5 сентября. Эта операция была подготовлена в экстренном порядке. Стрелковые дивизии вводились в бой прямо с трудного марша, не дожидаясь подхода артиллерии усиления.

И хотя ликвидировать вражеский коридор и соединиться с нами армиям Сталинградского фронта не удавалось, гитлеровскому командованию пришлось повернуть на север, на прикрытие своего фланга, часть войск, предназначавшихся для штурма города.

Впоследствии я прочел в воспоминаниях Г. К. Жукова запись одного его разговора по прямому проводу с И. В. Сталиным. Когда Жуков доложил, что армии, начавшие наступать, продвинулись незначительно, а на некоторых участках уже остановлены врагом, который имеет перевес в огневых средствах и господствует в воздухе, Верховный Главнокомандующий ответил: "Продолжайте атаки. Ваша главная задача – оттянуть от Сталинграда возможно больше сил противника".

И оттягивали – упорно, самоотверженно, часто ценою тяжелых потерь. А на Среднем Дону сковывал резервы Паулюса плацдарм вокруг города Серафимович, захваченный советскими войсками в конце августа.

Так выигрывалось время, необходимое, чтобы организовать оборону на внутреннем сталинградском обводе, задержать тут врага.

Из сказанного не следует, что 62-я армия получила что-то вроде передышки. Ни одного дня, который можно было бы, не отбивая вражеских атак, целиком посвятить укреплению новых позиций, мы не имели. И хотя атаки наших соседей за коридором сковывали какие-то части противника, на его стороне оставался перевес и в живой силе, и в артиллерии, и в танках. В танках особенно ощутимый. Мы считали тогда, что их у немцев перед фронтом армии до пятисот, и это было довольно близко к истине. А наши два танковых корпуса к началу сентября имели лишь около шестидесяти исправных машин.

Не приходилось также забывать, что 6-я армия Паулюса сомкнулась теперь с 4-й танковой армией Гота, подступившей к Сталинграду с юга и юго-запада. Сомкнулась не так, как гитлеровское командование задумало, – наши войска в клещи не попали, однако у немцев, безусловно, появилось еще больше возможностей быстро сосредоточивать моторизованные части там, где им было нужно.

Стало уже очевидным, что, нанося удары в направлении пригородов Городище и Александровна, враг стремится изолировать наши правофланговые части – группу полковника Горохова. На левом фланге усиливался нажим со стороны противника в направлении Бекетовки, стоящей у самой Волги. Были и другие места, где гитлеровцы могли попытаться рассечь нашу оборону на всю ее глубину.

Чувствовалось, что командарм остро переживает угрозу расчленения армии. День ото дня Антон Иванович мрачнел, да и было от чего. Но держался он все с тем же, словно подчеркнутым, спокойствием, которое бросилось мне в глаза при первой встрече с ним в Карповке.

Числясь заместителем командарма, я фактически начал исполнять и обязанности начальника штаба. Камынина командующий послал в группу Горохова – необходимо было, чтобы кто-то из управления армии на месте оценил обстановку за северной окраиной Сталинграда, познакомился с бригадами, поставленными туда непосредственно командованием фронта.

Разумеется, я предпочел бы побывать на правом фланге сам. Тяжко сидеть на КП, когда ты зрительно не представляешь большой и важный участок переднего края, не знаешь в лицо ни командиров, ни начальников штабов обороняющихся там частей. Но командарм считал, что отлучаться мне не время, и, вероятно, был прав.

Как назло, все чаще подводила связь. Проводную непрестанно выводили из строя бомбежки. То одна, то другая дивизии подолгу не откликались и на вызовы по радио. Направленцы оперативного отдела были постоянно в разъездах – приезжали, докладывали и снова отправлялись в войска. Однако доставленные ими сведения иной раз устаревали раньше, чем мы успевали нанести их на карту.

При всех трудностях со связью 2 сентября, когда мы только что отошли на внутренний обвод, со мною – во второй уже раз, но и в последний до конца Сталинградской обороны – сумел соединиться по ВЧ начальник штаба 64-й армии Иван Андреевич Ласкин.

Разговор шел о стыке между нашими армиями, о том, как его укрепить. Локтевой контакт поддерживался, но сил в том районе было маловато, а особенно – огневых средств. Я обрадовался, услышав от Ласкина, что командарм 64-й генерал М. С. Шумилов решил перебросить туда кое-что с другого своего фланга, где стало полегче. "Вот за это спасибо!" – вырвалось у меня от души.

Вообще к 64-й армии, нашему соседу слева, мы питали самые теплые чувства. Эта армия пережила в августе немало тяжелых дней, особенно в последних числах, когда враг прорвался у станции Абганерово. Однако главный итог августовских боев в ее полосе состоял в том, что она все-таки остановила танковую армию Гота, не дала ей завладеть приволжскими высотами у Красноармейска и ворваться в Сталинград с юга.

К началу боев на внутреннем оборонительном обводе перед фронтом 62-й армии и правым флангом 64-й было выявлено (считая и второй эшелон) до восемнадцати неприятельских дивизий – пехотных, моторизованных, танковых. В их числе на картах разведотдела значилось много старых кадровых немецких дивизий – 71, 94, 295-я и другие. Какую-то долю этих сил еще могли оттянуть своими контрударами наши правые соседи за коридором, какую-то долю сковывала 64-я армия. С остальными предстояло иметь дело нам.

В стрелковых частях 62-й армии насчитывалось 33 тысячи штыков. Наиболее боеспособные, самые полнокровные части находились на правом фланге. В выдвинутых туда трех свежих бригадах (к упоминавшимся уже 124-й и 149-й командование фронта добавило 115-ю отдельную стрелковую бригаду полковника К. М. Андрюсенко) было больше людей, чем в семи-восьми номинальных дивизиях, на которых пока держалась оборона центрального участка внутреннего обвода.

Вопрос об усилении центра или левого крыла за счет правого не вставал: на правом фланге еще 23 августа враг прорвался к городу, и свежие бригады прикрывали непосредственно Тракторный. Кроме того, на правом фланге важно было удержать орловский выступ – самые западные наши позиции в районе речки Орловка (приток Мокрой Мечетки) и одноименного селения, единственный в полосе армии участок, где наши войска не отводились на линию внутреннего обвода.

Выступ, оставшийся в наших руках благодаря активным действиям группы генерала Штевнева (хотя она и не смогла перерезать с юга неприятельский коридор), мешал фашистским войскам, находящимся севернее Сталинграда, сомкнуться с теми частями, которые атаковали нас с запада. Выступ представлял также выгодный плацдарм, с которого в благоприятный момент (такая задача отнюдь не снималась) можно было двинуться навстречу частям Сталинградского фронта, атакующим неприятельский коридор с другой стороны.

Из штаба фронта вновь и вновь подтверждали: подкрепления из тылов идут. Правда, об их численности и сроках прибытия долго не было известно ничего определенного. Наши старые дивизии пополнялись пока сталинградскими ополченцами.

Помню, как в одну из ночей на позиции за Дар-горой отправлялся сводный рабочий батальон – около 900 бойцов, вооруженных автоматами, поднятыми со дна Волги (баржа, на которой их доставляли, была потоплена при бомбежке).

Помню, как посылались на особенно трудные участки экстренно мобилизованные сталинградские коммунисты и комсомольцы. Вот и сейчас лежит передо мною текст короткого постановления Городского комитета обороны от 29 августа: "Считать необходимым в течение 5-10 часов мобилизовать тысячу коммунистов на фронт".

Другой документ свидетельствует: только с одного Тракторного завода до 5 сентября было зачислено непосредственно в части армии 2800 человек (помимо многих тысяч тракторозаводцев, мобилизованных раньше по линии военкомата).

Но всего этого было слишком мало, и Военный совет фронта начал усиливать 62-ю армию за счет других.

Еще 1 сентября прибыла к нам из 64-й армии 38-я мотострелковая бригада полковника И. Д. Бурмакова. Она считалась коренной сталинградской: была сформирована, когда враг уже приближался к Дону, и состояла в основном из рабочих местных заводов.

Месяц назад бригада стояла в самом Сталинграде, в резерве фронта. Когда осложнилось положение в полосе 64-й армии, ее перебросили туда. Бригада отлично показала себя, защищая подступы к Красноармейску. И вот теперь она вернулась под стены родного города как раз к решающим боям.

Полковник Иван Дмитриевич Бурмаков был опытным командиром, прошедшим школу гражданской войны в дивизии Щорса. Он успел привить бойцам совсем еще молодой части чувство гордости за нее. Здесь жил девиз: стать гвардейцами! (И стали довольно скоро.)

С прибытием в армию этой бригады у меня в памяти связано и знакомство с Ф. И. Голиковым, будущим Маршалом Советского Союза, а тогда генерал-лейтенантом, назначенным в августе заместителем командующего Юго-Восточным фронтом. Бригаду Бурмакова, которая перебрасывалась к нам в сверхспешном порядке, Филипп Иванович сам и привел, сам проводил до назначенного ей участка обороны.

Генерал-лейтенант Голиков возглавлял ВПУ – фронтовой вспомогательный пункт управления, находившийся обычно в расположении той армии, где обстановка всего труднее. Одно время такой армией была 64-я, теперь стала наша. Роль ВПУ еще более возросла после того, как в первых числах сентября генерал-полковнику Еременко пришлось перенести основной КП двух фронтов, которыми он командовал, за Волгу: слишком сложно стало управлять из Сталинграда левым крылом Юго-Восточного фронта, а тем более войсками Сталинградского фронта, отделенными неприятельским коридором.

ВПУ разместился в штольне у Царицы, почти в центре города, где находился прежде фронтовой КП. Но заместитель командующего фронтом проводил большую часть времени в войсках. От штаба армии его сопровождали, как правило, только наши направленцы. Ни Лопатину, ни мне Голиков ездить с ним не разрешал, считая, что нам полезнее быть на своем командном пункте.

Обстановка была тяжелой, осложнения возникали самые непредвиденные. И не раз старшие командиры из штаба фронта брали на себя то, чем им вообще-то заниматься не полагалось. Случалось – наводили порядок в части, смятой натиском превосходящих вражеских сил, случалось – принимали необходимые меры, чтобы восстановить локтевой контакт между соседями. Словом, помогали штабу армии, как говорится, засучив рукава.

Близость фронтового ВПУ явилась для нас, помимо всего прочего, большой моральной поддержкой. Мы стали лучше информироваться о том, как развиваются события на всем нашем фронте и на соседнем Сталинградском, яснее представляли, на что можно и на что нельзя в ближайшее время рассчитывать.

Благодаря присутствию в армии заместителя командующего фронтом (все-таки его доклады для вышестоящих инстанций значили больше, чем наши) насущные вопросы ее усиления – пока хотя бы за счет соседей – решались быстрее. Вслед за бригадой Бурмакова нам были переданы из 64-й армии 6-я танковая бригада, 133-я тяжелая танковая и еще некоторые части. А из 57-й армии – 244-я стрелковая дивизия полковника Г. А. Афанасьева.

В начале лета эта дивизия побывала в тяжелых боях на Юго-Западном фронте, потеряв там и прежнего комдива – полковника И. А. Истомина, и всех командиром полков. Однако в подразделениях сохранился костяк обстрелянных бойцов, и скоро почувствовалось, какая это сила. Дивизию пополнили в основном призванными из запаса сталинградцами далеко не до комплекта, но все же в ней насчитывалось около 4300 человек – больше, чем имела тогда какая-либо другая дивизия нашей армии.

Так что это была существенная подмога. Мы получили возможность усилить участок между Царицей и станцией Садовая, где с трудом держались полк НКВД и малочисленная танковая бригада. И даже смогли провести там ряд контратак для улучшения позиций.

Хорошей поддержкой дивизии Афанасьева явился переподчиненный нам 502-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк (иптап) РГК, который до этого действовал в составе 57-й армии. Он имел двадцать 76-миллиметровых пушек на автомобильной тяге.

– Матчасть новенькая, всего три недели как с завода, – доложил командир полка майор Ф. З. Бабаев, прибывший на КП представиться и получить боевую задачу.

"Новеньким" был и сам полк, сформированный в прошлом месяце. Но с фашистскими танками он дело уже имел, боевой счет открыл.

Противотанковые полки нового типа тогда только начинали появляться на фронте. Они обладали большей огневой мощью и большей маневренностью, чем прежние, а их бойцов отличал особый нарукавный знак. 62-я армия уже имела несколько таких полков, сыгравших немаловажную роль еще в боях за Доном, а затем – между Доном и Волгой. Десятки уничтоженных фашистских танков числились, например, за 397-м иптапом капитана Н. С. Кошелевича. Каждому новому истребительно-противотанковому полку мы радовались как ударной огневой силе, которую можно выдвинуть на трудный участок.

В армию влилась также новая стрелковая бригада – 42-я отдельная под командованием Героя Советского Союза полковника Матвея Степановича Батракова. Она прибыла из резерва Ставки, а до того воевала на Северо-Западном фронте. Костяк ее составляли сибиряки, и бригада считала своей реликвией Красное знамя Барнаульского горкома партии и горисполкома, торжественно врученное ей при отправке на фронт. В самое последнее время, уже на пути к Волге, она пополнилась краснофлотцами с – Беломорской флотилии. Их только частично успели расписать по подразделениям. Были взводы, роты и даже батальон, состоявшие целиком из моряков.

Подумалось, что это, пожалуй, и хорошо. Год назад в Одессе, получая из Севастополя и распределяя по дивизиям флотские подкрепления, штаб Приморской армии рекомендовал комдивам без особой нужды не дробить матросские отряды: сложившаяся у моряков спайка помогала лучше использовать этих отважных ребят в бою.

Знакомство с командиром 42-й бригады было в силу обстоятельств кратким, но впечатление Батраков оставил отличное. Он удостоился звания Героя, командуя в первые месяцы войны полком, имел и другие награды, был ранен. Докладывая о состоянии части, комбриг упомянул, что батальоны еще не в должной степени сколочены после приема пополнения. Было, однако, ясно никаких скидок на это Батраков не ждал. Да мы и не могли дать ему времени на сколачивание, оставив бригаду хоть ненадолго в армейском резерве.

Все поступавшие подкрепления с ходу, той же ночью, выдвигались на передний край. Причем нередко обстановка заставляла изменять первоначально поставленную задачу: часть, направленная на один участок, оказывалась еще более необходимой на другом.

Бригаде Батракова сперва был назначен рубеж на левом фланге, в районе Верхней Ельшанки, – казалось, наконец-то сможем укрепить стык с 64-й армией. Но тем временем резко осложнилось положение в четырех-пяти километрах севернее, у больницы за аэродромным поселком.

Там и вступили сибиряки и матросы полковника Батракова в свой первый бой под Сталинградом, имея задачей прикрыть фланги соседних частей и во что бы то ни стало удержать высоту с отметкой 133,4. А это означало – не допустить прорыва в направлении Мамаева кургана и центра города.

Комбриг имел минимальное время на подготовку к бою и рекогносцировку. Едва рассвело, противник обрушил на занятые батальонами позиции массированные удары с воздуха, затем вступила в действие артиллерия, пошли в атаку танки. Но бригада, отбив и первую атаку, и последующие, свои позиции удержала. Нескольких часов оказалось достаточно, чтобы оценить стойкость новой части, личные качества ее командира.

* * *

О Мамаевом кургане, который был только что упомянут, пора сказать подробнее: я подхожу к тем дням, когда этот широкий двугорбый холм, где, по преданию, стоял в давние времена шатер хана Мамая, разгромленного потом на Куликовом поле, начинал играть в борьбе за Сталинград особую роль.

Иначе, очевидно, и не могло быть – так уж расположен Мамаев курган, или просто высота 102,0, как он обозначался на картах. Это самый восточный в районе Сталинграда выступ протянувшейся вдоль Волги Ергенской гряды. Вырвавшись из строя холмов-собратьев и оставив позади несколько более высоких, но господствующих над голой степью, он врезался в пределы самого города – между центром и главными заводами – и, что называется, командовал над ним.

Бывать на Мамаевом кургане до сентября мне не приходилось. Однако и раньше высота, находящаяся вблизи важнейших городских объектов и в двух километрах от Волги, заставляла держать ее в мыслях.

На следующий день после первой массированной бомбежки Сталинграда и прорыва немцев к Волге за Тракторным, когда мы в Карповке еще мало знали о положении в городе, туда был послан для выяснения обстановки один из офицеров оперативного отдела – кажется, Барановский. Он побывал и на Мамаевом кургане, откуда смог увидеть весь Сталинград. И при докладе по возвращении в штаб армии подчеркнул, что это отменный НП: кроме города просматривается местность далеко вокруг, даже за Волгой.

Следовало полагать, что значение высоты 102 учитывает и противник использовать выгодный рельеф немцы умели. Поэтому еще до общего отхода на внутренний обвод, когда Мамаев курган находился в тыловом районе, мы принимали меры на случай возможной попытки гитлеровцев прорваться к этой высоте.

Штабные документы напоминают: при отводе в ночь на 26 августа подразделений 87-й стрелковой дивизии на запасной рубеж между станцией Разгуляевка и поселком Гумрак ее командиру ставилась задача – не допустить здесь продвижения противника к Мамаеву кургану. Правда, вся дивизия полковника Казарцева к тому времени состояла из трех сводных батальонов по 250-300 бойцов. Но при тогдашних наших ресурсах держать на запасном рубеже такой заслон мы могли только для прикрытия очень ответственного участка.

Когда передний край приблизился к городу, на высоту 102 был перенесен армейский КП (перед тем он непродолжительное время находился на левом фланге, близ станции Садовая). Вслед за оперативной группой на курган, в блиндажи, наспех отрытые на скатах его южного плеча, перебрались основной состав штаба армии и политотдел. И думалось – отсюда уж никуда не сдвинемся, пока не отобьем наступление противника на Сталинград. Представить, какие жестокие и длительные бои придется вести за саму эту высоту и сколько прольется на ней крови, было еще трудно.

Тогда на курган, почти до вросших в него с западной стороны массивных, обложенных кирпичом водонапорных баков, можно было даже проехать на машине. Некрутые склоны и плоские сверху горбины кургана поросли степными травами, уже высохшими и побуревшими. Где группами, а где рядками стояли молодые, не набравшие еще силы деревца, должно быть посаженные за несколько лет до войны, когда закладывался зеленый пояс между городом и степью. В овражке, близ штабных землянок, журчал невидимый за кустами родник.

На кургане пахло теплой сухой землей и полынью. Но, чуть потянет ветер от города, все забивал едкий запах гари. Сталинград снова и снова подвергался воздушным налетам. Они были не такими массированными, как первые: вероятно/ гитлеровское командование считало, что бросать на город, уже разрушенный и сожженный, сотни бомбардировщиков стало незачем. Однако пожары не прекращались. Клубы дыма поднимались и над кварталами центра, и над зацарицынской частью на юге, и над заводскими поселками на севере.

А за Волгой как ни в чем не бывало зеленел лесок, яркой желтой полосой протянулись песчаные пляжи... Левый берег, просматривавшийся на добрый десяток километров в глубину, выглядел с кургана неправдоподобно мирным, резко контрастируя с тем, что охватывал глаз на правом.

Сама Волга была днем пустынной. После прорыва к ней врага севернее Сталинграда великая река уже не могла служить стране и фронту так, как служила до тех пор, – сквозное движение судов от Астрахани к Саратову, Казани, Горькому и дальше прекратилось. А паромы сталинградских переправ и другие суда, обслуживавшие войска на правом берегу, начинали пересекать реку лишь с наступлением сумерек – в светлое время они были слишком заметны с воздуха.

Те же паромы и суда перевозили на левый берег жителей Сталинграда, в первую очередь детей, женщин и тех, кого ранило при бомбежках. Вывезти за Волгу надо было около 300 тысяч человек, и как можно быстрее. В той обстановке это была сложная, многодневная транспортная операция, не обходившаяся без жертв.

Эвакуация не означала, что город покидают все сталинградцы. Городской комитет обороны старался как-то наладить жизнь десятков тысяч людей, остававшихся в Сталинграде, чтобы помогать защищающим его войскам. Был частично восстановлен водопровод. Давала ток (правда, из-за повреждения кабелей его получали не все районы) находившаяся в южной части города СталГРЭС. Заработала мельница, а хлеб выпекали развернутые в разных местах пекарни полевого типа. В малоформатных выпусках "Сталинградской правды", которые каждый день доставлялись к нам на КП, указывались адреса продпунктов, организованных вместо разрушенных магазинов, сообщалось, куда доставлять осиротевших детей, какие открыты бани...

И где только можно, поддерживалась работа если не заводов, то хотя бы отдельных цехов и мастерских, способных делать что-либо необходимое фронту.

Член Военного – совета Гуров съездил, как только представилась возможность, на Тракторный.

Тракторный завод 23-24 августа находился почти на переднем крае. Танки, выходившие из его ворот, буквально через 10-15 минут вводились в бой. Но и после того как группа Горохова оттеснила противника, от ворот Тракторного на площади Дзержинского до передовых окопов было в несколько раз ближе, чем до центра города. СТЗ сильно пострадал от бомбежек, а наиболее ценное из уцелевшего оборудования подлежало демонтажу и эвакуации в тыл. Тем не менее Тракторный завод действовал, некоторое время даже продолжал выпускать новые танки, и оставался основной в полосе армии танкоремонтной базой. Рабочие и инженеры, занимавшиеся ремонтом боевых машин, были сведены в военизированное подразделение – ремонтно-восстановительный батальон (возглавлял его майор И. Ф. Жданов), принимавший поврежденные танки прямо на поле боя. Когда немцы прорвались к Мечетке, батальон и сам участвовал в боях, но затем его первым из рабочих формирований – вернули на завод: подбитые танки ждали ремонта.

Хочется подкрепить все это цифрами из официального отчета о работе СТЗ в 1942 году: с 23 августа до 1 сентября завод передал Красной Армии 119 танков, изготовил 24 арттягача, 55 дизель-моторов, отремонтировал 14 танков. В сентябре было выпущено 16 новых танков, отремонтирован 91.

Как идет ремонт танков, на что способен теперь завод – именно это прежде всего и интересовало Гурова.

– Люди делают все, что могут, – делился Кузьма Акимович увиденным. При мне отправили два восстановленных танка в девяносто девятую бригаду, еще два были почти готовы. А вообще трудно там. Цеха – под артобстрелом, без потерь дня не проходит. По сути дела, тот же фронт. Вспомнил, как ты рассказывал про севастопольский подземный комбинат... Иметь сейчас хоть для ремонта танков что-то в этом роде было бы неплохо!

В Сталинграде неоткуда было взяться таким, как в Севастополе, штольням, где во время осады разместились под непробиваемой толщей породы и оружейные цеха, и пошивочные, и госпитальные палаты. В городе, растянувшемся неширокой полосой вдоль Волги (с Мамаева кургана казалось, что весь он прильнул, прижался к реке), вообще не было ничего хотя бы отдаленно похожего на крепость. Но в цехах, не защищенных от артиллерийского огня, а тем более от бомб, люди вели себя как на бастионах, откуда никто не уходит, пока жив и нужен тут.

Так было не только на Тракторном. На "Баррикадах", где на заводскую территорию уже упало – более ста пятидесяти крупных фугасок и две с половиной тысячи зажигательных бомб, восстановили силовую станцию и возобновили из заготовленных раньше деталей сборку орудий, притом самых нужных армии – дивизионных 76-миллиметровых пушек.

Действовал и ряд мелких предприятий. Тысячи сталинградцев были заняты на ремонтно-восстановительных работах, несли службу в МПВО, охраняли различные объекты в городе. Тысячи других продолжали строительство укреплений.

После перехода армейского КП на высоту 102 у нас установилась повседневная связь с Городским комитетом обороны. Его командный пункт центр управления всей жизнью города – находился в подземном помещении в Комсомольском саду, недалеко от вокзала. Гуров быстро наладил контакт и с райкомами партии, превратившимися в районные штабы обороны.

Сталинград делился тогда на семь административных районов. Пять из них, охватывавших северную часть и центр города, стали ближним тылом 62-й армии (два остальных – тылом 64-й). Три северных района, получивших названия от расположенных тут крупнейших заводов – Тракторозаводский, Баррикадный, Краснооктябрьский, воплощали в себе индустриальную мощь Сталинграда, составляли его пролетарское ядро.

Тут умели не только изготовлять оружие – умели и владеть им. И в штабе армии были уверены: даже теперь, когда заводские коллективы резко сократились, на Тракторном смогут, если понадобится, сформировать запасные танковые экипажи. А на "Баррикадах" найдутся люди, готовые встать к ими же изготовленным орудиям.

Чаще других членов Городского комитета обороны бывал у нас на КП военный комендант Сталинграда майор Владимир Харитонович Демченко. Обычно через него и доходили до нас тогдашние городские новости: что разрушено при последнем воздушном налете, что восстановлено. Положение в любом конце города Демченко всегда знал досконально, и я как-то привык считать его сталинградским старожилом, пока однажды не выяснилось, что он назначен сюда не особенно давно – после оставления Харькова, где служил до последнего дня в такой же должности.

Городская и районные комендатуры (они действовали в Сталинграде, пока понятия "город" и "передний край" окончательно не слились воедино) хорошо помогали армейскому командованию: обеспечивали в пашем городском тылу вместе с милицией железный порядок, обусловленный режимом осадного положения, отвечали за охрану многих важных объектов. Специальные комендантские команды работали на маршрутах, по которым по ночам провозились через город боеприпасы, продовольствие, а также подкрепления, если они имелись. Разрушений все прибавлялось, новые завалы не всегда успевали расчищать, и маршруты ночных перевозок постоянно менялись. Майор Демченко был в этом, пожалуй, самым знающим советчиком, а его люди – надежными проводниками.

С юности я знал волгарей твердыми и упорными, нередко суровыми, норовистыми, как сама Волга, и с широкой, как Волга, душой. Все это было присуще и сталинградцам, вставшим вместе с бойцами на защиту своего родного города, работавшим на его заводах и переправах под вражеским огнем. Только твердость и упорство моих земляков, как и всех защитников Сталинграда, теперь умножились.