355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Крылов » Сталинградский рубеж » Текст книги (страница 3)
Сталинградский рубеж
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 09:53

Текст книги "Сталинградский рубеж"


Автор книги: Николай Крылов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

И все-таки исчерпывающими, совершенно бесспорными данными о том, как расставлены перед фронтом армии неприятельские силы после произведенной в последние дни перегруппировки, наши разведотдельцы похвастаться не могли. Имевшиеся сведения были неполными, кое в чем, по-видимому, устаревшими, кое в чем – противоречивыми. Их не хватало, например, чтобы подтвердить или опровергнуть возникавшее предположение о том, что активность противника в районе Калача – всего лишь отвлекающий маневр, или чтобы исключить вероятность удара из-за Дона на некоторых других участках, помимо правого фланга. Но сейчас надо было не выговаривать полковнику Герману, а думать, как ему помочь, прежде всего – в надлежащем обеспечении разведки техникой.

В степи было сухо, знойно. И все светлое время суток в небе почти не смолкал гул фашистских самолетов. Что такое господство врага в воздухе, я как будто уже достаточно знал по Одессе и Севастополю. Однако в открытой степи, где труднее укрывать и людей, и особенно боевую технику, оно ощущалось еще сильнее.

Без поддержки наземных войск с воздуха, обычно – массированной, противник не делал ничего. Даже переброски на восточный берег Дона небольших подразделений обеспечивались десятками бомбардировщиков. Вражеская авиация крайне осложняла действия нашей артиллерии, заставляя ее часто менять огневые позиции, отчаянно мешала инженерным работам, почти не давала подвозить что-либо днем из дальних тылов в ближние. Летавшие над дорогами и полем "мессеры" нападали и на мелкие одиночные цели вроде моего "виллиса" (один раз это кончилось тем, что машину перевернуло взрывной волной, а нас с адъютантом и водителя засыпало землей).

Людей больше всего удручало то, что фашистская авиация нередко могла действовать безнаказанно. Наших потребителей появлялось в воздухе мало, а иногда не было совсем. "У Хрюкина на счету каждый самолет" – это я услышал еще на КП фронта. 8-я воздушная армия под командованием Героя Советского Союза Т. Т. Хрюкина, молодого генерала, начавшего сражаться с гитлеровцами в небе Испании, была тогда одна на два фронта – Сталинградский и Юго-Восточный. Она включала, правда, до десятка соединений, пополнялась новыми полками, однако пока располагала значительно меньшим числом самолетов, чем имел в этом районе враг. Исправных машин, способных подняться в воздух, в иные дни насчитывалось не больше полутораста – двухсот...

* * *

Где бы я ни находился, мысли то и дело возвращались к правому флангу там становилось все горячее. Конечно, очень хорошо, что именно на правом фланге армии войска были и в глубине обороны, на среднем обводе. Между Котлубанью и Малой Россошкой стояли два полнокровных полка 87-й стрелковой дивизии, остававшиеся во фронтовом резерве (третий ее полк, как уже говорилось, был взят на передний край). Севернее, в районе совхоза "Котлубань", на среднем обводе сосредоточивались прибывшая из резерва Ставки 35-я гвардейская стрелковая дивизия и доукомплектованная танковая бригада. Они передавались нашей армии, но пока с оговоркой: "Использовать только с особого разрешения командующего фронтом". Рубежи среднего обвода продолжали укрепляться, веред ними выставлялись минные заграждения.

Иметь все это, так сказать, про запас было нелишне. Однако если бы наш правый край сдвинулся с внешнего обвода на средний – от Дона к Россошке, то сразу нарушилась бы устойчивость обороны в центре армейской полосы и на левом фланге, где позиции у Дона удерживались сейчас прочно. Словом, укрепляя средний обвод на крайний случай, важно было не допустить до того, чтобы он нам понадобился. Но тут возникал трудный вопрос: обойдемся ли на передовой без тех частей, которые стоят на запасном рубеже и которыми командарм не может распорядиться по своему усмотрению?

А мы тогда, хоть и ждали нарастания вражеских ударов из малой излучины, еще не вполне представляли, какой они достигнут здесь силы. То, что Паулюс сосредоточил против левого фланга 4-й танковой армии и правого фланга нашей половину всех своих войск, выяснилось несколько позже.

Возвратясь на КП, я докладывал командующему о выполнении его поручений, о том, что сам нашел нужным сделать, и мы обсуждали обстановку. Если Гуров был не в войсках, он всегда присутствовал на этих докладах. Лопатин слушал очень внимательно, не перебивая, и обычно подходил к карте, хотя отлично представлял положение и без нее. Он любил сам работать над картой, держал под рукой цветные карандаши, циркуль, лупу. А рядом непременно стоял стакан с крепким чаем.

Находить с Антоном Ивановичем общую точку зрения по тем вопросам, которые требовалось решать, лично мне было легко. Но взаимопонимание с начальником штаба фронта Д. Н. Никишевым, а еще более – с заместителем командующего В. Н. Гордовым у Лопатина как-то не налаживалось, и быть в этом судьей я не берусь. О своих разговорах по телефону с фронтовым начальством, которые, видимо, нередко бывали неприятными, Антон Иванович информировал меня скупо, ограничиваясь изложением полученных приказаний.

Удручали Лопатина, как я понимал, ограничения и оговорки в отношении использования приданных армии или включенных в ее состав сил, как было, например, с 35-й гвардейской дивизией – "только с особого разрешения". Все, чем командарм мог распорядиться, включая и резервный курсантский полк, и даже курсы младших лейтенантов, было передано на уплотнение боевых порядков там, где в этом виделась наибольшая нужда. Получила участок обороны и сводная часть полковника Утвенко, именовавшаяся чисто условно 33-й гвардейской стрелковой дивизией.

Тем временем командование фронта решило упредить форсирование Дона крупными силами противника контрударом по ним на западном берегу. К участию в контрударе привлекались соединения всех армий Сталинградского фронта, кроме 4-й танковой, находившейся уже в тяжелом положении. Участвовать в этом контрударе должны были и две право танковые дивизии нашей армии с придаваемыми им танковыми бригадами.

Успех этой операции, если бы он мог быть обеспечен, изменил бы, вероятно, многое – что и говорить! Решение ее провести конечно же диктовалось стремлением нанести врагу наибольший урон, а главное – не пустить противника на восточный берег Дона там, где расстояние от него до Сталинграда было кратчайшим. Но, к сожалению, тут вновь "превалировало желание над реальной возможностью".

Впрочем, тогда у меня, как и у Лопатина, вызывала сомнение лишь реальность задачи, ставившейся двум нашим дивизиям (о выполнимости остального мы судить не могли). Предполагалось, что эти дивизии форсируют Дон и нанесут противнику на западном берегу удар по сходящимся направлениям с ударом трех дивизий 1-й гвардейской армии, наступающих севернее. Но те силы врага, которые надлежало при этом разгромить, по всем имевшимся данным, значительно превосходили наши... Противник, безусловно, имел возможность сорвать уже саму переправу наших войск через Дон. Тем более что на достаточное прикрытие с воздуха рассчитывать не приходилось.

Что касается решения на контрудар в целом, то позволю себе привести оценку, данную ему в коллективном труде "Великая победа на Волге" под редакцией К. К. Рокоссовского: "...В сложившейся обстановке оно было невыполнимым, заранее обреченным на неудачу"{1}.

А до участия в контрударе дивизий нашей армии дело просто не дошло. Спешная подготовка к наступательным действиям еще только завершалась, когда немцы уже переправились на восточный берег Дона на нашем правом фланге – на участке, принятом недавно от 4-й танковой, у нового стыка с нею.

Переправа гитлеровцев в этом районе не была для командования армии неожиданной, хотя ни точного места ее, ни времени мы заранее не знали. Не были застигнуты врасплох и находившиеся на этом участке войска. Но предотвратить переправу, не допустить ее у нас не хватило сил. Противник ввел в действие сотни бомбардировщиков и много артиллерии, обеспечив наведение понтонных мостов.

Так возник неприятельский плацдарм на левом берегу Дона в районе Песковатки и хутора Вертячий. Появление этого плацдарма имело тяжелые последствия.

С переправлявшимся противником вступили в бой части 98-й дивизии Баринова, находившийся на внешнем обводе полк 87-й дивизии и курсанты Орджоникидзевского училища. На поддержку им командарм переключил артиллерийскую группу под командованием генерал-майора Н. М. Пожарского. Эта группа была создана в соответствии с планом готовившегося контрудара и включала также два полка гвардейских, минометов.

Залпы "катюш" нанесли гитлеровцам немалый урон. Но сбросить немцев с плацдарма, прекратить действие переправы, хорошо прикрываемой авиацией и артиллерией, не удавалось. Хуже того – не удавалось и остановить постепенное расширение захваченного врагом плацдарма.

Никакого резерва пехоты в распоряжении командарма не было. А разрешения ввести в бой войска, стоявшие на среднем обводе, Лопатину не давали. В те дни мне не приходилось присутствовать при его переговорах по ВЧ с командующим или начальником штаба фронта, однако не сомневаюсь, что в своих докладах Антон Иванович не преуменьшал серьезности положения. Да это подтверждают и наши оперсводки.

Чем объяснить, что опасность, появившаяся с возникновением неприятельского плацдарма у Песковатки и Вертячего, какое-то время нашим старшим начальникам представлялась, по-видимому, не столь уж значительной? Полагаю, это могло происходить оттого, что в масштабах всего сталинградского направления угрозу с северо-запада как бы заслонило новое резкое ухудшение обстановки к югу от города. Там 21 августа ударные соединения танковой армии Гота вклинились в оборону советских войск на стыке 64-й и 57-й армий и оказались значительно ближе к Сталинграду, чем находился от него враг где-либо в другом месте.

Очевидно, считая в тот момент опасность с юга более серьезной, чем с северо-запада, командование фронта взяло от нас для переброски к югу часть противотанковой артиллерии и гвардейских минометов. К перераспределению средств усиления между армиями и фронтами под Сталинградом прибегали нередко. Но в тот раз, честно говоря, показалось, что режут нас по живому: очень уж нужны были самим и эта артиллерия, и "катюши".

Вероятно, угрозу с северо-запада в штабе фронта еще надеялись если не снять, то ослабить контрударом, который все-таки начался, хотя и без участия нашей армии.

Однако те неприятельские войска, которые находились перед нами, оттянуть или сковать не удалось. Наращивание сил противника на левобережном плацдарме явно продолжалось. Там сосредоточивались соединения 14-го танкового корпуса фон Виттерсгейма, причем происходило это быстрее, чем мы тогда думали, – разведданные отставали от событий. Потом было установлено, что через двое суток после захвата плацдарма враг имел на левом берегу не менее четырех дивизий и двухсот пятидесяти танков.

За 22 августа плацдарм особенно расширился и к исходу дня достигал уже 45 километров по фронту: от речки Паншинка (в полосе 4-й танковой армии) до Песковатки. Стало окончательно ясно, что его невозможно ликвидировать теми силами, которыми мы пытались это сделать. Военный совет армии, собравшийся у Лопатина, – присутствовали Гуров, Пожарский, Камынин, я, вынужден был констатировать это. Частные перегруппировки, которые предлагались и принимались, дела не меняли. Возможность использовать на правом фланге войска, оборонявшиеся в районе Калача, считалась исключенной: от нас продолжали требовать неослабного внимания к этому участку, хотя противник сейчас не проявлял там особой активности.

В телеграмме, посланной командующему фронтом, докладывалось о состоянии войск армии, которые вели тяжелые сдерживающие бои на правом фланге (в дивизии Баринова было всего 1600 штыков), и делался вывод, что для уничтожения противника, переправившегося на восточный берег Дона, наличных сил пехоты недостаточно. Командарм вновь просил разрешить ему снять со среднего обвода два остававшихся там полка 87-й дивизии или ввести в бой сосредоточивавшуюся севернее 35-ю гвардейскую. (Теперь-то, конечно, ясно, что и этого было уже совершенно недостаточно. Но мы, повторяю, еще не знали, как стремительно наращивал враг свои силы на левом берегу.)

Ввести в бой полки 87-й дивизии командующий фронтом разрешил, с тем чтобы их позиции на среднем обводе заняла 35-я гвардейская. Лопатин немедленно соединился с комдивом 87-й полковником Казарцевым и предупредил о новой задаче, о том, что с письменным боевым распоряжением выезжает офицер связи. К утру вся 87-я дивизия должна была выдвинуться к внешнему обводу, в район Вертячего, где уже сражался один ее полк.

– Приказ хозяина, – с нажимом произнес Лопатин, чтобы у Казарцева, подчинявшегося до сих жор непосредственно командованию фронта, не возникало липших вопросов. И, заканчивая разговор, напомнил: – Марш – в расчлененных порядках, батальонными колошами.

Эта обычная в прифронтовой полосе мера предосторожности сберегла в тот раз немало жизней.

Однако предвидеть, что полки Казарцева не смогут дойти до своих новых позиций, а 35-я гвардейская дивизия не успеет вовремя сменить их на прежних, мы не могли. Никто не знал, каким днем станет наступавшее 23 августа, когда общее положение под Сталинградом изменилось резко и грозно.

* * *

Едва рассвело, до армейского КП со стороны Песковатки донесся гул бомбежки. Даже находясь в двадцати пяти километрах, нетрудно было определить, что этот бомбовый удар по боевым порядкам наших войск, державших оборону вокруг неприятельского плацдарма, сильнее всех прежних.

Вскоре стали поступать донесения о том, что с южного края плацдарма немецкие танки и пехота пытаются наступать в направлении Карповки. Существенно продвинуться им тут не дали, а затем стало ясно, что эти атаки лишь вспомогательные, отвлекающие. Главные же ведутся севернее и нацелены почти прямо на восток, к Волге.

Связь с 98-й дивизией Баринова (все это происходило в ее полосе) быстро оборвалась. Что оборона дивизии рассечена танковым ударом и что большая часть ее отрезана от нашей армии, выяснилось позже, когда в тот район добрались представители армейского штаба.

О том, что большая группа немецких танков – не менее ста – и двигавшаяся за ними мотопехота достигли у Малой Россошки среднего оборонительного обвода и пересекают его (задержать их там было некому), воздушная разведка донесла командованию фронта раньше, чем узнали об этом мы в штабе армии. При этом к донесению, основанному на визуальных наблюдениях летчика, в первый момент отнеслись, как мне потом рассказывали, с некоторым сомнением: столь глубокий прорыв врага показался почти невероятным.

У нас же в штабе какое-то время считали, что противник лишь вклинился в оборону дивизии Баринова. Было тревожно, как всегда бывает, когда обстановка где-то осложнилась и пока неясна. Но была и надежда, увы, совершенно нереальная, более или менее быстро восстановить положение. Рассчитывали, что вот-вот к переднему краю подоспеют полки Казарцева. Однако и они не давали о себе знать.

Между тем передовые части немецкого танкового корпуса пересекли все междуречье (в этом месте – шестьдесят с небольшим километров) и во второй половине дня 23 августа вышли на берег Волги близ северной окраины Сталинграда, в районе поселков Латошинка и Рынок.

Об этом мы в Карповке узнали тоже не сразу. Сперва собственными глазами увидели другое: в пятом часу вечера через линию фронта пролетели на восток сотни фашистских бомбардировщиков. Их целью мог быть только Сталинград. И скоро там, где он находился, вздыбилась, раздаваясь вширь и ввысь, стена черного дыма. По степи прокатился глухой грохот несчетных бомбовых разрывов.

Меньше трех месяцев назад те же бомбардировщики Рихтгофена у меня на глазах превращали в развалины Севастополь. Теперь 4-й воздушный флот вермахта получил приказ испепелить другой советский город.

Сталинград скрывался за горизонтом, мы видели только дым чудовищного пожарища. И этого было достаточно, чтобы представить масштабы разыгрывающейся трагедии, понять, что такого Сталинграда, какой я видел несколько дней назад, – с напряженно работающими заводами и оживленными улицами, с кварталами глядящихся в Волгу новых высоких зданий и уютными садочками на окраинах – больше нет.

Было неимоверно тяжело. Наверное, это чувство испытывал каждый, кто стоял в тополевой посадке у блиндажей армейского КП. Но на одного человека я невольно обратил внимание – незнакомый мне тогда немолодой уже командир с двумя шпалами в петлицах от волнения прямо посерел.

– Что с вами, майор? – вырвалось у меня.

– Гибнет мой родной город, товарищ генерал, – глухо ответил он.

– Ваша семья сейчас там?

– Точно не знаю...

Майор из запаса Александр Иванович Акимов, сталинградец родом и многолетний председатель Камышинского райисполкома, стал в дальнейшем одним из моих близких сослуживцев. Ведая в армейском тылу доставкой боевым частям горючего, он был тесно связан по работе с оперативным отделом штарма, а когда у нас не хватало офицеров связи, выполнял далеко не снабженческие задания.

Акимов принадлежал к тем запасникам, которых мобилизовали на усиление армии еще в предвоенные месяцы. Войну он встретил у западной границы и вот оказался в войсках, защищавших его родной город. Нетрудно представить, что он должен был пережить за трагическое двадцать третье августа, когда гитлеровцы варварски сожгли Сталинград.

* * *

Что и как произошло в этот день в самом городе, до нас доходило постепенно. Но ради последовательного изложения событий, вероятно, следует рассказать об этом сразу.

Если глубокий прорыв вражеских танков с плацдарма у Дона к Волге оказался непредвиденным для армейских штабов, то еще более неожиданным явился он для жителей Сталинграда, для городских руководителей. Потом товарищи из горкома партии вспоминали, как они не сразу поверили секретарю Тракторозаводского райкома и директору Сталинградского тракторного завода (СТЗ), когда те один за другим сообщили по телефону, что фашистские танки появились в трех километрах от Тракторного...

Рабочие, стоявшие у станков и конвейеров, знали, что фронт недалек и там ждут их продукцию. Однако вряд ли кто из них мог подумать, что еще до конца смены им самим придется взяться за оружие.

И все же они оказались готовыми к бою!

Надо сказать, что еще осенью 1941 года, когда впервые появилась отдаленная угроза Сталинграду, тут был создан Городской комитет обороны во главе с первым секретарем обкома партии А. С. Чуяновым. Еще раньше в городе и области начали формировать корпус народного ополчения в составе кавалерийской и стрелковой дивизий, а также танковой бригады (ее в основном укомплектовали тракторозаводцами). Часть этих формирований, не понадобившихся тогда для защиты города, была использована в других местах. А ополченцы и бойцы истребительных отрядов, оставшиеся в Сталинграде, прошли без отрыва от производства основательную военную подготовку. 23 августа сигнал тревоги призвал их к оружию прямо от станков.

Но самыми первыми встретили врага оказавшиеся на его пути зенитчики.

На высотках в районе поселков, примыкающих к северной окраине Сталинграда, на огневых позициях стояли батареи 1077-го зенитно-артиллерийского полка ПВО. Командовал им подполковник В. С. Герман. Предназначенный прикрывать от воздушных налетов заводскую часть города, и прежде всего СТЗ, полк имел на вооружении лучшие в то время 85-миллиметровые зенитные орудия. Как бывало на фронте не раз, эти пушки открыли теперь огонь по танкам.

Приняв бой в крайне неблагоприятных условиях, зенитчики проявили железную стойкость. Не знаю точно, сколько фашистских танков вывели они из строя, но головные части врага, почти достигшие города, задержали.

Командующий фронтом А. И. Еременко приказал начальнику автобронетанкового учебного центра генерал-майору Н. В. Фекленко возглавить тракторозаводский боевой участок. В организации обороны у северной окраины города приняли участие заместитель председателя Совнаркома и нарком танковой промышленности В. А. Малышев (только что прибывший в Сталинград в качестве уполномоченного ГКО) и находившийся на Тракторном начальник автобронетанкового управления Красной Армии генерал-лейтенант Я. Н. Федоренко. Присутствие этих товарищей, их авторитет и права помогли командованию фронта и Городскому комитету обороны предельно быстро мобилизовать для отпора врагу все наличные силы и средства. И прежде всего имевшиеся на СТЗ танки. И те, которые входили в учебные батальоны автобронетанкового центра, и новые, только что собранные, и поступившие в ремонт, включая те, что не имели хода, но могли буксироваться и действовать как огневые точки.

Танков на ходу – это были Т-34 – набралось шестьдесят. Экипажи укомплектовал в основном учебный центр, а механики-водители нашлись и на заводе. Все машины вошли в состав находившейся на переформировании 99-й танковой бригады подполковника П. С. Житнева.

Пока не подоспели другие войска, эта бригада являлась ядром сборных боевых сил, прикрывших северную окраину города. В бригаду были включены или приданы ей отряд танкистов, действовавших в пешем строю, сводный батальон морской пехоты, высаженный кораблями Волжской флотилии, отряды народного ополчения. Между этими подразделениями были распределены 1200 танковых пулеметов "ДТ", имевшихся на заводском складе.

Вслед за тракторозаводцами вставали в строй отряды вооруженных рабочих с "Красного Октября", с "Баррикад". С другого конца города перебрасывался на машинах 282-й стрелковый полк майора М. С. Глущенко (правда, небольшой около 800 штыков) из 10-й дивизии НКВД, командир которой полковник А. А. Сараев являлся начальником Сталинградского гарнизона.

Дивизия НКВД не имела ни противотанковых ружей, ни артиллерии. Однако за считанные часы на огневые позиции сумели поставить около пятидесяти орудий из тех, что были недавно сданы в ремонт. В их расчеты вошло много заводских рабочих. В течение ночи на 24 августа генерал Фекленко сформировал три новых артиллерийских полка.

Так создавался заслон, оказавшийся достаточно прочным, чтобы не пустить в город фашистскую танковую дивизию. Прорыв к Волге севернее Сталинграда позволил гитлеровцам захватить лишь поселки на узком участке берега.

Не мне, находившемуся в это время в Карповке, рассказывать о подробностях августовских боев на подступах к Тракторному. Знаю, однако, от многих участников этих первых боев у городской черты Сталинграда, что гражданские люди дрались с врагом плечо к плечу с людьми военными, которых было там сперва не так уж много, дрались упорно и самоотверженно, поистине геройски. В числе павших на оборонительных рубежах за Тракторным были командир рабочего отряда, участник боев за Царицын в гражданскую войну Г. П. Позднышев, первая в стране женщина-сталевар, член обкома партии Ольга Ковалева...

Гитлеровское командование не предвидело такого отпора, какой встретили его ударные части, прорвавшиеся в наши тылы. Это засвидетельствовал в своих воспоминаниях бывший первый адъютант армии Паулюса полковник вермахта Вильгельм Адам:

"Советские войска сражались за каждую пядь земли.

Почти неправдоподобным показалось нам донесение генерала танковых войск фон Виттерсгейма, командира 14-го танкового корпуса... Генерал сообщил, что соединения Красной Армии контратакуют, опираясь на поддержку всего населения Сталинграда, проявляющего исключительное мужество... Население взялось за оружие. На поле битвы лежат убитые рабочие в своей спецодежде, нередко сжимая в окоченевших руках винтовку или пистолет. Мертвецы в рабочей одежде застыли, склонившись над рычагами разбитого танка. Ничего подобного мы никогда не видели.

Генерал фон Виттерсгейм предложил командующему 6-й армией отойти от Волги. Он не верил, что удастся взять этот гигантский город..."

* * *

Бой на подступах к Тракторному заводу уже длился два – два с половиной часа, когда началась чудовищная бомбежка Сталинграда, которую мы увидели из Карповки. При исключительной растянутости города жители его центра, а тем более южной окраины не успели еще узнать, что происходит у северной – за много километров. Вероятно, сталинградцы не особенно встревожились даже тогда, когда услышали рев сирен: воздушные тревоги объявлялись не раз, но сколько-нибудь значительным налетам город до того не подвергался. И бомбы, сброшенные сотнями "юнкерсов" и "хейнкелей" на густонаселенные кварталы, застали людей на работе, на улицах, дома...

Та внешне мирная жизнь, картина которой и обрадовала, и как-то тревожно поразила меня в прифронтовом Сталинграде, оборвалась мгновенно. Отбоя за этой воздушной тревогой уже не последовало.

Разрушаемый бомбами город охватило пламя пожаров. Из разбитых в разных местах баков растекалась горящая нефть. Потушить такие пожары никто не мог, тем более что вскоре вышел из строя водопровод. Невозможно было остановить и продолжавшуюся бомбежку, хотя налет отражали около пятисот зенитных орудий и летчики-истребители двух фронтов. Наши летчики и артиллеристы сбили 90 фашистских бомбардировщиков, но враг с потерями не считался. До наступления темноты на Сталинград было произведено свыше двух тысяч самолето-вылетов.

Гитлеровское командование действовало по уже знакомому нам злодейскому правилу: если не удалось ворваться в город с ходу, захватить его целым, то он обрекается на уничтожение.

Массированный бомбовый удар по Сталинграду был, конечно, рассчитан и на подавление духа обороняющих его войск. Тоже знакомый прием. Разрушая жилые кварталы Севастополя, фашисты спешили сбрасывать над нашими окопами листовки, кричащие о том, что советским солдатам тут больше нечего защищать – позади, мол, одни развалины. Не приходилось сомневаться, что подобные листовки появятся и в степи под Сталинградом. Но они, как и страшное зрелище горящего у нас за спиной города, могли лишь удвоить, утроить ненависть к врагу.

Вместе с ненавистью к врагу, по мере того как мы все больше узнавали о происходящем в городе, росло в нашей армии и другое могучее чувство гордость за наших советских людей: когда война подступила к их дому, они повели себя как стойкие и мужественные солдаты.

Из поврежденных бомбами и оказавшихся под минометным обстрелом цехов Тракторного завода продолжали выходить отремонтированные танки, а некоторое время – и новые. На "Баррикадах" ремонтировали орудия, на "Красном Октябре", где больше уже не могли плавить сталь, оснащали автомашины пусковыми установками для эрэсов. Нам рассказывали, какие героические усилия прилагаются, чтобы восстановить водопровод, наладить работу мельницы, обеспечить выпечку хлеба для населения и войск в пекарнях, в которых рухнули стены, но уцелели печи.

За первым массированным налетом фашистской авиации последовали новые, в городе не прекращались пожары. Обстановка потребовала эвакуировать из объявленного на осадном положении Сталинграда не занятых оборонными работами жителей, прежде всего детей и женщин. За Волгу начали вывозить также наиболее цепное заводское оборудование. В то же время Городской комитет обороны развернул подготовку к возможным уличным боям.

К нам в штаб доставили необычно выглядевший номер "Сталинградской правды" – совсем небольшого формата, напечатанный, должно быть, в какой-то маленькой типографии. В нем было обращение комитета обороны к населению города. Жители призывались выйти на строительство баррикад, используя для их сооружения все, что есть под руками, – камень, бревна, железо, трамвайные вагоны. В заключение комитет заверял: "Бойцы Красной Армии! Защитники Сталинграда! Мы сделаем для вас все, чтобы отстоять город".

Все это относится, однако, уже не к тому дню, когда танковый корпус гитлеровцев прорвался к Волге, а к двум-трем последующим. И я должен вернуться немного назад, к событиям, происшедшим за это время на фронте.

* * *

Чтобы представить всю сложность тогдашней обстановки, следует помнить, что почти одновременно с прорывом к городу с севера враг подступил и к южным его окраинам, где части танковой армии Гота пытались пробиться к Волге в районе сталинградского пригорода Красноармейска. Линия фронта приняла очертания неправильной подковы, которая в центре дуги, у Дона, еще совпадала с внешним оборонительным обводом, а загнутыми внутрь концами тесно сжала город.

Правда, севернее Сталинграда танки и моторизованные части противника оторвались от следовавших за ними пехотных дивизий, и в пробитом гитлеровцами коридоре к Волге – до восьми километров шириной – не было еще сплошной линии фронта. Мы еще очень надеялись, что закрепиться тут врагу не удастся.

Ставка требовала отрезать от Дона и уничтожить прорвавшиеся к Волге неприятельские силы. Для этого под руководством А. М. Василевского, вновь находившегося в Сталинграде, принимались срочные меры. Была образована и немедленно развернула активные действия с внешней, северной стороны коридора ударная группа войск во главе с заместителем командующего фронтом генерал-майором К. А. Коваленко. Ей ставилась задача – во взаимодействии с нашей армией восстановить положенно вплоть до Дона. Одновременно два танковых корпуса из фронтового резерва (вошедшие затем в 62-ю армию) под командованием начальника автобронетанковых войск Сталинградского фронта генерал-лейтенанта А. Д. Штевнева должны были нанести удар по неприятельскому коридору с юга, из района пригородного селения Орловка.

В группу Коваленко вошли также, став ее авангардом, 35-я гвардейская стрелковая дивизия и 169-я танковая бригада, которые двое суток назад были включены в нашу армию и сразу же оказались отрезанными от нас. Но они все-таки к нам пробились! В ночь на 24 августа мы с капитаном Велькиным из оперативного отдела встретили гвардейцев 35-й стрелковой дивизии в степи у речки Россошка. Поддерживаемая танкистами, дивизия с боем вышла на тот участок среднего обвода, куда мы рассчитывали какие-нибудь сутки тому назад вывести ее без всяких осложнений.

Прибыла дивизия "налегке": без артиллерии, которой не имела (кроме полковой), и без своих тылов, оставшихся за коридором. И это было понятно: наша дивизия пробивалась с севера на юг, а немцы в том же месте – с запада на восток, и каждый стремился задержать другого.

Та ночь показала, что отрезать от остальной армии Паулюса ее войска, оказавшиеся у Волги, труднее, чем представлялось вначале. Противник, не имея сплошного фронта, проявлял большую мобильность, быстро выдвигал на выгодные позиции артиллерию. Поэтому основные силы группы Коваленко до нас дойти не смогли. С нашей стороны содействовать им в перекрытии коридора и перехвате подкреплений, которые немцы проталкивали по нему к Волге, кроме 35-й гвардейской могли бы только два полка дивизии Казарцева. Однако за истекшие сутки она перестала быть той силой, какой ее еще считали в штабе фронта. Но об этом – немного позже.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю