355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Крылов » Сталинградский рубеж » Текст книги (страница 16)
Сталинградский рубеж
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 09:53

Текст книги "Сталинградский рубеж"


Автор книги: Николай Крылов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Перед глазами встает такая картина. На стремнину освещенной солнцем Волги – днем обычно пустынной – из-за берегового выступа выходит небольшая лодка. За нею тянется разматывающийся провод, гребец изо всех сил наваливается на весла. Вот лодка уже там, где она видна наблюдателям противника, и вокруг нее начинают плюхаться в воду мины. Еще минута – и гребец бросает весла, падает на дно лодки. Убит? Ранен?.. Выпустив еще сколько-то мин, немцы прекращают обстрел. Неуправляемую лодку подхватывает течением...

У берега уже готовят другую с новой катушкой. А ту лодку поднесло между тем близко к острову. И вдруг скрывшаяся было из поля зрения фигурка гребца вновь поднимается над бортом. Несколько сильных взмахов веслами – и он выскакивает с катушкой на островную отмель. Боец-связист, успевший изучить особенности течения, верно рассчитал, где можно, притворившись убитым, бросить весла и довериться огибающей остров стремнине.

Разумеется, мы полагались не только на такую вот находчивость бывалых бойцов. Связь с левым берегом дублировалась запасными каналами, и общее число пересекающих Волгу линий было доведено в октябре до семи. Наконец, на том берегу существовал вспомогательный пункт управления артиллерией, с которым имелась устойчивая радиосвязь.

Немало было сделано к этому времени также для повышения надежности боевого управления в самом Сталинграде. Основу связи нашего КП с войсками составляли две параллельные кабельные линии, протянутые вдоль всей армейской полосы: одна – по самой круче волжского берега, другая – по кромке воды (на ряде участков она потом проходила под водой, по дну). Ответвления от этих линий, ведущие в дивизии и бригады, проложили, где можно, по канализационным трубам, по подвалам. Для быстроты устранения повреждений устроили множество (через каждые 200-400 метров) контрольных постов.

Связью приходилось заниматься много. Не раз мы с начальником связи армии полковником Иваном Алексеевичем Юриным просиживали ночи, отыскивая самые подходящие варианты использования наличных технических средств, разрабатывая более надежные схемы, обсуждая, как лучше расставить самых опытных специалистов.

Готовясь к новым боям, мы спешили переправить за Волгу остававшихся на правом берегу раненых. В журнале боевых действий фиксировалось: 7 октября эвакуировано 773 человека, 8-го – 630...

В отличие от Одессы и Севастополя, где долгое время могла работать широкая сеть госпиталей, в Сталинграде подлежали эвакуации в тыл в принципе все раненые, кроме совершенно нетранспортабельных и тех, кто был ранен совсем легко. Обстановка заставила перевести на левый берег даже вторые эшелоны дивизионных медсанбатов. А оставленный в городе полевой госпиталь № 689 – его возглавлял майор медицинской службы Н. И. Черных – разместили по соседству с "переправой -62", и он рассматривался как нечто неотделимое от нее. Здесь производились неотложные хирургические операции. Для раненых оборудовалось все больше блиндажей, однако принимались все меры, чтобы никто из них не задерживался на этой стороне сверх абсолютно необходимого срока.

Как правило, каждое судно, пересекшее Волгу, будь то бронекатер или баржа, обратным рейсом забирало раненых. Перевозили их и на гребных лодках. Пока существовали пешеходные мостики до острова Зайцевский, переправляли кого можно и по этим мостикам. Но иногда неэвакуированные раненые все-таки задерживались на нашем берегу. Так получилось и в начале октября, после первых жестоких боев за заводские поселки.

Разгрузить госпиталь у переправы требовалось даже по причинам практического порядка: ему предстояло принимать других раненых. Да и нельзя было допустить, чтобы бойцы и командиры, пролившие свою кровь на сталинградской земле и не способные сейчас сражаться, оставались тут, когда вот-вот должен был начаться новый штурм.

Отправить их в тыл мы успели.

За несколько отвоеванных у врага относительно спокойных дней вообще было сделано многое. Наши инженерные и саперные батальоны и сама пехота подготовили к обороне, приспособили под опорные пункты (конечно, не только за эти дни) многие десятки зданий, в том числе и на территориях трех главных сталинградских заводов. Однако на то, чтобы превратить каждый завод в узел сопротивления особой прочности, в своего рода крепость – комплексы заводских сооружений позволяли сделать это, – нам недоставало и сил, и инженерных средств, и главное – времени.

Что и говорить, хорошо было бы взяться за это на несколько недель раньше. Но тогда первейшей инженерной задачей были работы на внутреннем, а затем на городском обводе, которые мы не успевали завершить до подхода к ним врага. И легко ли было тогда представить, что заводы, стоящие у самой Волги, заслоненные всем городом, окажутся на переднем крае?

А в те октябрьские дни, когда в сводках отмечалось: "Армия занимает прежние позиции, атак пехотой и танками противник не предпринимает", на заводы, особенно на Тракторный, не переставали падать бомбы, сокрушая стены и перекрытия. Вести там фортификационные работы можно было только ночью.

11 октября у нас имелись основания считать, что перегруппировка сил для нового штурма у Паулюса скоро закончится. Настало время сделать последнее, чем мы могли в какой-то мере ослабить надвигавшийся натиск врага, – самим прервать грозную паузу, заставив гитлеровцев возобновить бои раньше, чем предусматривалось их планами.

Контрудара требовало от армии и командование фронта. Но принять конкретное решение командарму было нелегко: имея дело с превосходящими, вновь пополненными за эти дни силами противника и предпринимая активные действия там, где ожидались главные атаки с его стороны, мы, понятно, шли на риск.

В контрударе, начатом утром 12 октября в районе поселка СТЗ (если говорить точнее, это была просто относительно крупная контратака), участвовали весьма ослабленная 37-я гвардейская дивизия Жолудева и частично (ставшая теперь ее соседом) 95-я дивизия Горишного, а также один полк 39-й гвардейской, переброшенный сюда с временным подчинением Жолудеву.

Силы были не такие, чтобы ждать от контрудара слишком многого. И все же мы надеялись отбить кварталы, которыми враг завладел несколько дней назад, когда потеснил 37-ю дивизию, а это означало бы реальное улучшение наших позиций.

Гитлеровцы сопротивлялись ожесточенно, введя в бой свежие части, в том числе и прибывшие из Германии специальные саперные батальоны. "90-й стрелковый полк продвинулся на 50 метров", – донес на исходе дня Горишный. Только немногим больше было продвижение у Жолудева.

Ночью, в результате новых усилий, гвардейцы 37-й стрелковой заняли группу выгодно расположенных зданий, именовавшихся в сводках шестиугольным кварталом. Жолудеву было приказано закрепиться там поосновательнее, превратив квартал в опорный пункт с гарнизоном не меньше батальона и артиллерией.

В конечном счете наши контратаки, многократно возобновлявшиеся в течение суток с лишним, отодвинули в этом районе линию фронта и, следовательно, исходные рубежи ближайших наступательных действий противника на 200-300 метров. Добиться большего было нельзя.

Тем временем командный пункт армии перешел в штольню за заводом "Баррикады", служившую раньше бомбоубежищем дирекции. Затем там помещался штаб 10-й дивизии НКВД. От пяти ее полков к октябрю остались лишь небольшие отряды, и полковник Сараев получил приказ отбыть со своим штабом на переформирование.

Штольня была невелика – восемь тесных отсеков. В них могли разместиться Военный совет, основная группа оперативных работников, узел связи. Для тех, кому места не хватало, по соседству оборудовались блиндажи.

Перенести КП именно сюда побудило то, что это был самый центр заводского района. Управление армией еще более приближалось к решающим участкам обороны, к соединениям, от которых сейчас больше всего зависела судьба Сталинграда. Командные пункты ряда дивизий находились в радиусе одного километра.

Так как вспомогательного пункта управления, на который можно было бы временно переключить связь, мы на правом берегу теперь не имели, перебирались на новый КП постепенно, в течение почти всей ночи. С первыми группами штабистов отправились туда (пешком по изрытому воронками берегу других путей и способов передвижения не было) командующий и член Военного совета. Незадолго до рассвета, когда подтвердилось, что они благополучно прибыли и командный пункт действует, со старого места ушел и я с остальными товарищами.

В штольне, врезанной в откос волжского берега за разбитыми корпусами завода "Баррикады", нас встретил Василий Иванович Чуйков.

– Ну вот и все в сборе, – сказал он. – Я уже малость передохнул. Теперь твоя очередь, Николай Иванович!

Последние ночи были такими напряженными, столько надо было успеть сделать, что все мы забывали о сне. А тут остаток сил иссяк у меня как-то разом. Их едва хватило на то, чтобы сделать еще несколько шагов в глубину штольни.

Если выстоим теперь...

Ныне, когда пишутся эти строки, мне известно об общем ходе минувшей войны многое такое, чего я не мог знать во время описываемых событий. И, собираясь рассказать о четырнадцатом октября – самом грозном дне Сталинграда, я вспоминаю, что именно в тот день Гитлер вынужден был отдать приказ о переходе на восточном фронте к обороне.

Узнай мы об этом сразу, было бы, наверное, все-таки легче. Как-никак, высшее командование противника расписывалось в том, что его планы на летнюю кампанию сорвались...

Впрочем, на Сталинград переход немецко-фашистских войск к обороне не распространялся. Гитлер еще раз объявил и берлинское радио раструбило на весь мир, что вот-вот эта "большевистская крепость" будет полностью в его руках.

Территория, обороняемая нашей армией, представляла к тому времени узкую полосу, протянувшуюся вдоль Волги на двадцать с небольшим километров. От передовых окопов до берега только в отдельных местах было два – два с половиной километра, а во многих других – лишь сотни метров. Эта полоска не имела ни фортов, ни крепостей, ни чего-либо на них похожего. Передний край проходил большей частью просто по городским улицам. Враг простреливал и все расположение армии, и все водное пространство, связывавшее ее с тылом. Примеров того, чтобы столь невыгодные для обороны позиции были удержаны, когда на них наваливались превосходящие силы противника, в военной истории, пожалуй, не найдешь.

Ну а Паулюс, готовясь к "генеральному штурму", сделал все, что мог, чтобы увеличить и без того значительный численный перевес своей ударной группировки. Как установил разведотдел, к Сталинграду выдвигалась еще одна немецкая пехотная дивизия. Вернулась в первый эшелон отводившаяся в резерв 14-я танковая. У противника заметно прибавилось артиллерии. Его наземные войска по-прежнему поддерживала воздушная армада Рихтгофена – до тысячи "юнкерсов", "хейнкелей", "мессершмиттов".

Были основания считать, что враг, не достигнув решающего успеха атаками на относительно широком фронте, постарается теперь сосредоточить максимум сил на более узком участке. Наши контратаки 12-13 октября, которые в известной мере сыграли роль разведки боем, подтверждали: противник нацеливает свой удар на Тракторный и "Баррикады".

Точными данными о дне и часе нового наступления гитлеровцев мы не располагали. Но вполне отдавали себе отчет, что готовится натиск, какого еще не бывало.

13 октября, когда выяснилось, что с плавсредствами на переправе опять трудно, командующий распорядился:

– Перевозить только боеприпасы. Хлеба не хватит – бойцы нам простят, а если завтра не хватит патронов и гранат, некого будет ни прощать, ни обвинять.

Сталинградцев ждало тягчайшее испытание. Однако где-то в глубине сознания зрела уверенность: если выстоим теперь, то врагу нас уже не одолеть.

Незадолго перед тем под Сталинградом побывал Дмитрий Захарович Мануильский, видный деятель нашей партии, член ЦК, секретарь Исполкома Коминтерна. Послушать, что скажет такой человек о положении на фронтах, в стране, в мире хотелось, конечно, всем. Но посещению Д. З. Мануильским частей 62-й армии на правом берегу наш командарм решительно воспротивился: здесь никому нельзя было обеспечить безопасность. Да и не могли мы в тех условиях собрать мало-мальски значительную аудиторию, особенно командирскую. Зато Военный совет позаботился, чтобы за Волгой Мануильского послушали представители всех соединений.

Отправился туда и начальник политотдела армии И. В. Васильев. Вернулся Иван Васильевич воодушевленный и поделился услышанным прежде всего с теми, кто находился в штабе. Мануильский говорил о значении событий на южном крыле советско-германского фронта для общего хода войны, о том, насколько возросли бы трудности борьбы с врагом, если бы гитлеровцам удалось, как они рассчитывали, в июле – августе захватить Сталинград и кавказскую нефть. Он подчеркнул, что упорное сопротивление, оказанное фашистам под Сталинградом, где они топчутся уже три месяца, неся огромные потери, сорвало вражеские планы и позволило нашим армиям на других фронтах лучше укрепиться, подготовиться к решительным схваткам. Запомнились мне слова Мануильского о том, что сталинградцам сейчас тяжелее, чем кому бы то ни было на фронте и в тылу, что ЦК партии и Советское правительство знают об этом, что партия и весь народ гордятся защитниками Сталинграда. "Могу вас заверить, – сказал Д. З. Мануильский, – что скоро вы получите ощутимую поддержку..."

За этим "могу заверить" чувствовалось что-то очень значительное.

* * *

В ночь на 14 октября на всем фронте армии противник вел себя необычно тихо. Почти прекратился привычный методический обстрел нашего плацдарма, с переднего края редко доносились пулеметные и автоматные очереди. Даже осветительных ракет немцы пускали мало. Такой тихой и темной ночи не было в Сталинграде давно.

Необычная тишина не сулила ничего доброго. Ранним утром, в 5.30, ее оборвал рев моторов и грохот разрывов: немцы начали авиационную и артиллерийскую подготовку.

Неглубокую штольню, где размещался наш КП, зашатало словно от землетрясения. У выхода сплошной гул разрывавшихся бомб и снарядов уже не давал расслышать человеческий голос. Снаружи врывались гарь и смрад, от которых скоро стало трудно дышать.

Командарма, вышедшего осмотреться, прямо втолкнуло обратно взрывной волной. Когда чуть позже за дверь высунулся я, то разглядеть что-либо смог не сразу. Дымная мгла гасила разгоравшуюся на востоке зарю, закрывала клубившийся над волжской ширью молочный туман. А едва появился просвет в небе, там сразу же показались, заходящие на бомбежку самолеты. Неистовый вой бомб и грохот разрывов совершенно оглушали. Где-то в стороне Тракторного рушились стены...

Что греха таить, в те минуты думалось: "Уцелеет ли в этом кромешном аду хоть что-нибудь живое?"

Какое-то время частично действовала телефонная связь. Затем с дивизиями и полками соединялись только по. радио: с одними – напрямую, с другими через заволжский запасной узел, где стояли более мощные передатчики. Кодировать было некогда, и переговоры шли открытым текстом с вставлением кое-каких условных обозначений – как по полевому телефону.

Везде были потери (были они уже и в расположении армейского КП – в двух разбитых прямыми попаданиями блиндажах близ основной штольни), о размерах которых пока никто не мог доложить точно. Однако за первые несколько десятков минут вражеский огневой шквал не вывел из строя ни одного командного пункта от полкового и выше. Все командиры подтверждали: войска готовы отражать штурм.

Но где штурм начнется? Там ли, где мы ожидали, или, может быть, на других участках? Знать это еще до того, как фашистские танки и пехота двинутся в атаку, но спутать отвлекающий или вспомогательный удар с главным было важнее всего.

Чуйков накоротке обсудил с Гуровым и со мною те данные об обстановке, которые успели поступить. Ничто не указывало на то, что главный удар может последовать где-то в неожиданном для нас месте. Поэтому командующий приказал Пожарскому накрыть залпами гвардейских минометов район стадиона и завода "Силикат": там, вероятнее всего, должны были накапливаться сейчас неприятельские войска. Тем временем наша дальнобойная артиллерия пыталась хотя бы частично подавить вражескую.

Но наибольший урон наносила нашим частям и укреплениям авиация противника. Чуйков связался с командующим 8-й воздушной Хрюкиным, попросил поскорее помочь "ястребками". Хрюкин и сам видел, что у нас творится. Он сказал, что помог бы и без просьбы, однако истребители подняться пока не могут: аэродромы заблокированы сильными группами "мессеров"... А одними зенитками отразить такие массированные налеты было невозможно.

Авиационная и артиллерийская подготовка длилась два с половиной часа. В каком напряжении прошло это время, рассказывать не берусь – этого не передашь. На командном пункте каждый внешне спокойно делал свое дело, и каждый сознавал: в Сталинграде настал день решающий из решающих.

Помню, как Кузьма Акимович Гуров, взглянув в который уж раз на часы (наверное, все мы смотрели на них непомерно часто) и шевельнув в волнении бровями, сказал:

– В Москве уже знают...

Он не думал, конечно, ни о какой особой, экстренной помощи: прийти немедленно она не могла. "В Москве знают" означало, что в Ставке Верховного Главнокомандования сейчас следят за происходящим тут, у Волги, еще пристальнее, чем обычно, и, тревожась за нас, надеются и верят, что сталинградцы выдержат новые испытания. А через полсуток, когда выйдет в эфир вечернее сообщение Советского информбюро, эту тревогу, надежду и веру разделят миллионы и миллионы людей во всей нашей стране, да и не только в нашей.

Враг перешел в наступление в восемь утра. Как и ожидалось – прежде всего с небольшого выступа, образовавшегося к северо-востоку от завода "Силикат" (срезать этот выступ контратаками двух последних дней не удалось), а также на соседних участках – севернее и южнее. Общая ширина фронта атак достигала пяти километров. Удар наносился по той части заводского района, где находились Тракторный и "Баррикады", а между ними – наш КП. Где-то здесь гитлеровцы рассчитывали прорваться к Волге.

Натиск врага приняли на себя 37-я гвардейская дивизия В. Г. Жолудева, 95-я В. А. Горишного, 308-я Л. Н. Гуртьева, 112-я И. Е. Ермолкина, танковая бригада Д. Н. Белого. Все дивизии понесли большие потери в прошлых боях, и к утру 14 октября ни в одной из них не насчитывалось даже трех тысяч штыков. У Ермолкина было всего около тысячи, у Жолудева некоторые батальоны имели меньше ста бойцов. Совсем малочисленные формирования представляли собой находившиеся здесь же остатки 42-й и 92-й стрелковых бригад, подчиненные командирам соседних дивизий.

Противник вряд ли переоценивал численность наших войск, стоявших на пути его ударной группировки. И конечно, имел основания считать, что сегодня они уже понесли значительный урон от его артиллерии и авиации. Каков этот урон, еще не знали мы сами. На запросы из штаба фронта приходилось пока отвечать стереотипной фразой: "Потери армии не установлены..."

Но если Паулюс надеялся, что уж на сей-то раз его танки и пехота смогут врубиться в нашу оборону с ходу, то он обманулся снова.

Первая атака, первая волна "генерального штурма", была отбита на всем фронте наступления. Ценою усилий поистине неимоверных, но – отбита! При этом гитлеровцы потеряли не меньше двадцати танков.

На армейском КП оставались Военный совет и небольшая группа штабных работников. Остальные были посланы в войска – прежде всего для практической помощи командирам соединений. И конечно, наши товарищи отвечали за то, чтобы до штаба армии любым способом доходила информация о положении на соответствующих участках. Передача донесений облегчалась лишь тем, что наш КП находился в самом центре заводского района, который штурмовал враг.

Через полтора часа после того, как сорвалась первая атака, противник предпринял вторую. Как и следовало ожидать, еще большими силами. Как потом установили, его общий численный и огневой перевес в полосе штурма был 10-12-кратным. Еще раз отбросить назад всю эту вражескую лавину наши ослабленные части не смогли.

Около десяти часов утра немцы врезались в боевые порядки 109-го полка 37-й гвардейской дивизии, а вскоре прорвались и на левом фланге 112-й.

Оба соединения сделали все, что могли, ни один их батальон не дрогнул. Там, где прошли фашистские танки, а следом и пехота, задержать врага было уже просто некому. А рядом уцелевшие подразделения и группы бойцов, оставаясь на своих позициях, в укрепленных зданиях и опорных пунктах, продолжали сражаться в окружении.

Гвардейцы генерала Жолудева еще раз показали, на что способны воздушнодесантники. Когда перед началом атаки налетали бомбардировщики, бойцы быстро передвигались по развалинам вперед, к неприятельским позициям, и "юнкерсы" бомбили пустое место. А с прорывавшейся за танками фашистской пехотой схватывались врукопашную, пуская в ход штыки и приклады, свои десантные ножи. Многие подробности (конечно, далеко не все) героических действий отдельных групп бойцов, оказавшихся в тылу врага, были выяснены только потом. Но о том, что они ведут бой за линией фронта, мы знали: на неподавленные очаги сопротивления в захваченных гитлеровцами кварталах заводских поселков вновь и вновь налетали "юнкерсы". Фашисты использовали там и огнеметы.

Из рук в руки переходил отбитый у противника сутки назад шестиугольный квартал восточнее "Силиката". Находившийся в этом опорном пункте с одним из своих батальонов (и отрезанный от других) командир 109-го гвардейского стрелкового полка подполковник Ф. С. Омельченко сам водил бойцов в контратаки. На несколько групп был рассечен и 114-й гвардейский полк майора Ф. Е. Пуставгара. И каждое подразделение, большое или малое, продолжало сдерживать продвижение врага упорной обороной своей позиции.

Остановить гитлеровцев на направлении главного удара мы не могли. Однако они продвигались не так уж быстро. Примерно полтора километра отделяли утром неприятельский передний край от ворот Тракторного завода на площади Дзержинского, но нацеленные туда группы танков не преодолели этого расстояния и к полудню.

В двенадцать с минутами я разговаривал по телефону с начальником штаба 37-й гвардейской майором Брушко. Затем связь с КП дивизии прервалась. Овраг южнее Тракторного, где он располагался, в тот момент сильно бомбила фашистская авиация. Это было недалеко от нашей штольни, и довольно скоро выяснилось: командный пункт Жолудева засыпан обвалом склона оврага.

Командующий приказал переключить управление частями дивизии непосредственно на штарм (это не представляло особой сложности, так как наши операторы все время слушали радиопереговоры полков со штадивом). Выручать Жолудева и его штаб послали команду из армейского инженерного батальона – мы не были уверены, найдутся ли люди для спасательных работ на месте.

Минут через сорок поступило донесение: в засыпанный блиндаж просунута труба для притока воздуха и голосовой связи. Саперы торопились, понимая, что их может опередить прорыв сюда немецких танков. Но на раскопку глубокого завала ушел еще час с лишним.

Спасенного генерал-майора Виктора Григорьевича Жолудева доставили на армейский КП. Его трудно было узнать, лицо осунулось и посерело.

– Товарищи Военный совет! – с трудом выговорил он. – Тридцать седьмая гвардейская дивизия не отступила... – И, не успев попросить разрешения сесть, опустился на земляной пол штольни.

Это дало себя знать крайнее перенапряжение душевных и физических сил. К счастью, Жолудев не имел ни ранения, ни серьезной контузии и скоро смог отправиться к своим частям. К тем, куда можно было добраться. Его дивизия действительно не отступила под бешеным напором врага, но была расчленена, и многие подразделения дрались в окружении.

Шла вторая половина дня. Даже не имея мало-мальски точных сведений о потерях противника (как, впрочем, и о наших), не приходилось сомневаться, что они сравнимы с уроном, нанесенным врагу лишь в немногие из прошлых дней. Однако натиск его не слабел. Беспрерывно наносились особенно тяжелые для нас, практически – неотразимые, удары с воздуха. Число самолето-вылетов, произведенных фашистской авиацией с утра, перевалило уже за две тысячи, в расположение армии было сброшено до десяти тысяч крупных фугасок. А до сумерек, когда налеты бомбардировщиков если и не прекратятся, то, во всяком случае, не смогут быть такими массированными, было еще далеко.

Хотя бой гремел совсем рядом, оценивать положение становилось все труднее. Данные об обстановке, попадавшие на рабочую карту, были неполными. Крайне усложнилось определение целей для артиллерии. Особенно – на полуторакилометровом участке между "Баррикадами" и Тракторным, где позади прорвавшегося врага в разных местах держались наши приспособленные к круговой обороне опорные пункты, а связь с большинством из них отсутствовала.

Окруженные и закрепившиеся в развалинах группы и группки бойцов продолжали оттягивать часть неприятельских сил, оказывая неоценимую помощь тем, кто встречал удар противника дальше. Но если гитлеровцы и не овладели еще пространством между двумя заводами полностью и на нем там и тут кипели очаговые бои, то контролировать эту территорию мы уже не могли.

Когда ветром относило дым, с откоса над нашей штольней были хорошо видны разрушенные корпуса Тракторного. Однако добираться туда офицерам связи больше не удавалось.

В этих корпусах и вокруг них тоже шел бой – еще засветло враг ворвался на СТЗ.

К исходу дня, продвигаясь по территории завода и южнее его, немцы достигли нижних береговых террас. Наша полоса обороны и сама 62-я армия оказались рассеченными на две неравные части. Северная группа полковника Горохова была отрезана от основного ядра армии.

* * *

Таким тяжелым положение армии не было еще никогда. Гитлеровское командование давно уже сосредоточивало свои усилия на том, чтобы дробить, расчленять наши войска новыми прорывами к Волге, и вот противнику удался сквозной удар, направленный в самую сердцевину заводского района. Никаких реальных возможностей восстановить прежний, сплошной фронт обороны, заделать образовавшуюся брешь мы не имели. А враг мог наносить отсюда удары на север и на юг, угрожал нашим тылам и переправам. Вероятнее, чем когда-либо, становилась попытка высадки гитлеровцев на волжских островах в целях полной блокады наших войск в Сталинграде.

Но больше всего нас тревожила судьба изолированного теперь северного участка обороны.

У полковника Горохова насчитывалось – в двух стрелковых бригадах и перешедших к нему в подчинение мелких частях – около семи тысяч бойцов. К ночи на 15 октября они удерживали пригороды Рынок и Спартановка, северную окраину рабочего поселка СТЗ и северную часть заводской территории. Противник находился со всех сторон, кроме восточной, волжской, и назавтра же можно было ожидать концентрических атак с нескольких направлений.

В памяти было еще слишком свежо то, что произошло три недели назад на другом, южном нашем фланге, где отрезанная за Царицей 92-я бригада недолго продержалась под натиском превосходящих неприятельских сил. Верилось, однако, что у Горохова даст себя знать устоявшаяся за полтора месяца организация обороны. Верилось и в самого Горохова, командира опытного и привыкшего к большой самостоятельности с первых своих сталинградских боев, когда армейский КП находился за десятки километров от его бригад. Наконец, Северная группа имела свою особую линию снабжения, до тех пор довольно надежную, – через остров Зайцевский, соединенный с правым берегом пешеходным мостиком на бочках и якорях. Но сможет ли действовать эта переправа теперь?

Горохову было дано "добро" перенести свой КП и штаб (помещавшиеся в подвале Дома культуры СТЗ) в Спартановку. До утра ему было необходимо перегруппировать наличные силы и заново организовать оборону с юга, где еще вчера был нормальный стык с соседом, а теперь – тоже передний край. На южный участок предназначалась бригада Болвинова. Но ее подразделения, выходившие с захваченной врагом территории Тракторного, надо было еще привести в порядок. В Северную группу спешно отправились через острова полковник С. М. Камынин и батальонный комиссар Л. П. Николаев из политотдела армии.

Под вражеский удар на Тракторном попала и малочисленная дивизия Ермолкина. Выводя ее штаб с отрезанного противником КП, геройски погиб заместитель комдива подполковник Н. И. Годлевский. О судьбе разобщенных подразделений, продолжавших сражаться на СТЗ, мы узнавали не сразу. Бойцы, выходившие в расположение Северной группы, становились теперь ее резервом.

Продолжать наступление ночью противник не пытался. Это говорило о том, что чувствовал он себя на захваченной днем территории не слишком уверенно. А мы смогли привести войска в порядок, наладить прерванную связь, организовать эвакуацию раненых, которых на правом берегу было уже более трех тысяч.

От нашей штольни до переднего края оставалось теперь всего несколько сотен метров. После рассечения армейской полосы надвое КП оказался на правом фланге ее южной части. Такое расположение никак не назовешь удобным для управления армией в целом. Однако не время было удаляться от тех дивизий, которые утром готовились вновь принять на себя главные вражеские удары. Поэтому вопрос о перенесении командного пункта той ночью и не возникал.

Уже работая над этой книгой, мне довелось познакомиться с краткими воспоминаниями о Сталинграде, которые успел оставить (их застенографировали приезжавшие в 62-ю армию сотрудники Института истории Академии наук) командир 308-й дивизии Л. Н. Гуртьев, погибший несколько месяцев спустя. Говоря о начале тех октябрьских боев, Леонтий Николаевич счел нужным отметить: "Большое значение имело то, что командование армии было рядом с нами". Гуртьев был замечательным командиром, одним из достойнейших комдивов, каких я знал, и это его суждение, дошедшее до меня много лет спустя, не скрою, очень мне дорого.

Скоро стало известно, что командующий фронтом передает нашей армии 138-ю Краснознаменную стрелковую дивизию полковника И. И. Людникова. Она предназначалась для усиления обороны завода "Баррикады" и должна была облегчить положение измотанных в боях дивизий Горишного и Жолудева.

Для Василия Ивановича Чуйкова это было двойной радостью: Людникова и его дивизию он знал по 64-й армии, по августовским боям в придонских степях. И знал, как мы сразу поняли, с самой хорошей стороны.

Выведенная недавно в резерв фронта, 138-я стрелковая доукомплектовывалась в одном из заволжских поселков. В каком она в данный момент состоянии, было еще неизвестно. Затем выяснилось, что через сутки будет готов к переправе только один полк, и Людникову был направлен через штаб фронта первый приказ командарма: обеспечить прибытие этого полка на западный берег не позднее 5 часов утра 16 октября.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю