Текст книги "Сталинградский рубеж"

Автор книги: Николай Крылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Штабы соединений работали напряженно. Обстановка требовала анализировать, осмысливать все происходящее не только глубоко, но и быстро, напористо – иначе любые оценки и выводы могли устареть. Ведь изменение положения в каком-нибудь одном доме, через который проходил передний край, часто таило в себе угрозу для большого участка обороны или открывало возможность нанести действенный удар противнику. Мы очень настойчиво добивались, чтобы штабная информация была оперативной, точной и вполне достоверной. Такая информация помогала разгадывать намерения врага, не опаздывать с ответными мерами.

Штабы предельно приблизились к боевым порядкам войск – все они размещались в нескольких сотнях шагов от передовых окопов. Штабисты – и не только дивизионные, а также и армейские – доходили до роты, до штурмовой группы, до гарнизона укрепленного дома.

Испытания решающих недель Сталинградской обороны еще крепче сплотили коллектив оперативного отдела штарма. Там царила атмосфера высокого товарищества и молодой, немножко задорной отваги. На наиболее трудные задания всегда находились добровольцы. Если кого-то реже других посылали в войска (имевших лучшую штабную подготовку берегли для операторской работы), он откровенно завидовал товарищам и обижался на начальство...

Наши офицеры связи были первыми, кто сумел проползти в белых маскхалатах под носом у немцев к "острову Людникова", как только на протоке Денежная Воложка начал образовываться ледовый припай. А те, на кого возлагалась доставка отчетной карты в штаб фронта, добирались на левый берег и тогда, когда считалось, что сообщения через Волгу практически нет.

Карту готовил обычно Барановский, а отвозил за Волгу, на фронтовой КП, Семиков. Ко мне он являлся, уже снарядившись по-походному, с трофейным парабеллумом на ремне. Внизу, под откосом, его ждала лодка (говорю о времени, когда Волга еще не стала), на том берегу – машина. Карту мы отправляли после двадцати трех часов, а возвращался офицер связи часам к двум ночи. Если, конечно, не задержит где-то бомбежка, не попадет в свежую воронку машина...

Бывали, впрочем, задержки и по совсем иной причине. Иногда – после очень трудного боевого дня, и особенно если при этом где-то обрывались провода и нельзя было переговорить с нами по ВЧ, – офицера связи из 62-й армии требовал к себе не только начальник штаба фронта, но и сам командующий.

Наверное, в оперативном отделе подобрались люди не просто смелые, но и удачливые. Из скольких переделок выходили они невредимыми! Случалось, и "воскресали" друг для друга. Как-то потребовалось срочно выяснить действительное положение флангов двух соседних частей – в донесениях концы не сходились с концами, и я поручил это ветеранам отдела Барановскому и Семикову. Часа через три передо мною лежал оттиск плана города – помятый, запачканный землей и гарью, но с точным обозначением фактической обстановки, сделанным прямо на месте. Семиков, явившийся с этим планом, доложил, что Барановский, с которым они ненадолго разошлись по ходу работы, бесследно пропал во время сильного огневого налета и, вероятнее всего, погиб. С тем и отправился Семиков на следующее задание: повез отчетную карту в штаб фронта. Однако Барановский все же сыскался, и даже не раненный, только оглушенный. Надо было видеть, как кинулись они друг другу в объятия, когда Семиков вернулся ночью из-за Волги!

Ко второй половине декабря наш КП у Банного оврага был уже неплохо оборудован. В блиндажи командования провели даже электричество от движка вместо светильников из снарядных гильз (а фитили – из зимней портянки), которыми все обходились на первых порах. Офицеры связи, недавно еще жившие в земляных норах, нередко ими самими и вырытых, переселились в отдельную большую штольню оперативного отдела. Как и другие, она глубоко врезалась в береговой откос. Вход прикрыт от осколков защитным козырьком, по бокам тесного коридорчика – выгородки для начальника отдела и его заместителя, дальше – довольно просторное помещение для всех остальных. Тройные нары с соломенной подстилкой, покрытой брезентом, рабочие столы на шатких козелках, вдоль свободной стены – земляная лавка, похожая на завалинку... А уютным все это казалось, должно быть, оттого, что жили и работали тут очень дружные люди.

Если где-то вновь начинал активничать противник или по другим причинам требовалось непрерывно следить за каким-нибудь участком фронта, я часто сам перебирался к операторам. Работать рядом с ними было удобно: все доходит до тебя быстрее, нужные люди под рукой без всяких вызовов, связь с дивизиями непрерывная... Но меня, не стесняюсь в этом сознаться, тянуло сюда и в самые спокойные минуты, когда можно было ненадолго оторваться от дел.

Любил заглянуть в эту штольню "просто так" и Николай Митрофанович Пожарский. (Кстати – уже не начарт, а командующий артиллерией армии. Его должность стала называться по-новому как раз с того знаменательного дня, когда тысячи советских орудий возвестили о начале нашего контрнаступления у Волги, со дня, который сделался после войны ежегодным праздником артиллеристов, а затем и ракетчиков.) Генерал-майор Пожарский был желанным гостем в любом блиндаже штаба. Живой, общительный, остроумный, он мог, появившись на четверть часа, дать людям чудесную душевную разрядку. Сколько сердечной теплоты вкладывал он в любимое свое обращение: "Эх, голуба ты моя!"

Иногда мы с Пожарским, присев на земляную лавку-завалинку, вспоминали Дальний Восток, где служили в одни и те же годы, события, связанные с конфликтом на КВЖД... А иногда кто-нибудь из присутствующих делился известиями, полученными от семьи – хорошо, если добрыми, или тревогой о том, что известий долго нет.

Чего не отдал бы, чтобы у подчиненного, которого посылаешь в огонь, не болела душа за самых близких людей! И горько бывало, если не в твоих это силах.

Не забуду, как перед последним штурмом Севастополя направленец штаба нашей Приморской армии майор Харлашкин узнал, что в эвакуации, в Средней Азии, погибла при несчастном случае его жена. Командование армии направило местным властям просьбу позаботиться об осиротевших детях. Но отпустить в такую даль для устройства семейных дел самого майора мы тогда не могли. Да Харлашкин и не заговаривал об этом. Вскоре он пал смертью храбрых. И хотя мне не в чем было себя упрекнуть, эта потеря воспринялась еще тяжелее оттого, что майор не успел даже узнать, как устроены его дети.

Все это вновь вспомнилось, когда мне стало известно о беде в семье капитана Николая Величко: умерла его мать, жену свалил тиф, маленькая дочка осталась одна. И не за тридевять земель от Сталинграда, а в приволжском поселке, куда можно было добраться с попутными оказиями за сутки с небольшим. Было это еще в октябре, в очень трудное для армии время. Но все-таки я решил дать Величко короткий отпуск, знал, что это за ним, как говорится, не пропадет. Вызвал капитана, спрашиваю:

– Пять суток вам хватит, чтобы для семьи что-то сделать? Если хватит, собирайтесь. Консервов возьмите, я прикажу.

Человек он был волевой, мужественный. Посылая его на такие участки, куда даже добраться непросто, я привык не сомневаться: и дойдет, и все, что надо, сделает. И каково бы там ни было, доложит спокойно и обстоятельно, ничего не упустив и не сгущая красок.

А тут, не услышав немедленного ответа, взглянул на него и впервые увидел растерянным: не рассчитывал капитан на отпуск... В долгу перед службой он не остался.

* * *

Прошло время, когда все жили одним – не дать врагу сбросить нас в Волгу. Теперь мы переживали, что медленно продвигаемся вперед.

Показания пленных свидетельствовали: солдаты Паулюса теряют надежду вырваться из котла, им все больше известно о провале попыток деблокировать окруженную группировку. Имея еще много боеприпасов, фашистские войска испытывали возрастающие трудности с продовольствием. В немецких частях варили раз в день суп из конины, норму хлеба сократили сперва до трехсот, а затем до ста граммов. И все же враг сопротивлялся ожесточенно, предпринимал контратаки, расчетливо перегруппировывал огневые средства. Потеснить его где бы то ни было стоило огромных усилий.

Из рук в руки переходили выгоревшие домики, а иногда и целые поселковые кварталы за "Красным Октябрем", где действовали гвардейцы Гурьева и дивизия Соколова. Батюк смог с начала наступления продвинуть свой правый фланг на 700 метров, а левый – только на 300.

Смириться с такими темпами очищения Сталинграда от фашистских захватчиков труднее, чем кому-либо из нас, было, наверное, горячему по характеру Василию Ивановичу Чуйкову.

Напряженно думая над тем, как ускорить дело, он еще в середине декабря выдвинул идею нанести противнику удар из. расположения нашей Северной группы, из района поселка Рынок, в направлении Разгуляевки и Городища, западных сталинградских пригородов, иными словами – попробовать обойти с тыла позиции немцев в заводском районе и в центре города, за которые те дрались с таким отчаянным упорством.

Нанести удар имелось в виду, конечно, не силами самой Северной группы, насчитывавшей к тому времени меньше тысячи бойцов. Однако взять из основного боевого ядра армии тоже было нечего. Поэтому все зависело от того, сможет ли фронт дать нам примерно 20 тысяч пополнения, что позволило бы возродить две дивизии – допустим, 37-ю гвардейскую Жолудева и еще одну из тех, штабы которых, выведенные за Волгу, еще числились тогда в составе 62-й армии. Артиллерии было достаточно, и соответствующая ее перегруппировка проблемы не представляла. Докладывая эти свои соображения командующему фронтом (две телеграммы, где они излагались и уточнялись, лежат сейчас передо мною), Чуйков просил разрешить ему отбыть в Рынок и развернуть там вспомогательный пункт управления.

Ответ генерал-полковпика Еременко поступил быстро: "В Рынок Вам выезжать нельзя. Пополнения немного дадим". Это следовало понимать как отклонение предложения Чуйкова.

Нет смысла гадать о возможных результатах предлагавшейся операции (сопряженной, несомненно, со многими трудностями, степень которых не учтешь заранее). Раз командование фронта не могло выделить необходимые подкрепления, вопрос отпадал. А "немного дадим" немного и означало.

Когда упомянутое предложение еще вынашивалось, я и Н. М. Пожарский по поручению командарма побывали в расположении Северной группы. Добирались туда через волжские острова и по молодому, но уже окрепшему льду. Выйдя снова на правый берег, ощутили себя на Большой земле: наши правофланговые бригады уже две недели как сомкнулись с частями 66-й армии и бок о бок с ними вели наступательные бои. Настроение у людей было отличное.

По привычке мы еще говорили "группа Горохова", хотя самого его здесь уже не было. Несколькими днями раньше Ставка назначила полковника Сергея Федоровича Горохова заместителем командующего 51-й армией. Он первым из наших командиров соединений пошел на повышение, получил звание генерал-майора.

Начальник штаба 124-й бригады подполковник П. В. Черноус и другие товарищи рассказали нам немало, интересного, поучительного, чему не всегда находилось место с донесениях и оперсводках. Тогда же я более подробно узнал и о делах группы разведчиков из местных комсомольцев, о которой уже упоминал, познакомился с их начальником младшим лейтенантом Даниловым.

* * *

Во второй половине декабря наши потери были относительно невелики, однако и они не восполнялись. Боевой состав армии продолжал сокращаться и к концу месяца дошел до 8300 человек (без артиллеристов на левом берегу). Но боевая активность частей и подразделений росла. Стремление истребить как можно больше гитлеровцев, раз они не желают капитулировать, сделать для этого все мыслимое и немыслимое было всеобщим.

Тысячи бойцов – отнюдь не только снайперы – имели специальные карточки, куда заносились и скреплялись подписью командира роты достоверные данные о числе фашистов, уничтоженных этим красноармейцем или сержантом. Что касается снайперов, то их подготовили уже больше, чем имелось винтовок с оптическим прицелом, и в декабрьских боях они действовали исключительно активно. Свои Зайцевы появились во всех дивизиях, причем кое-кто – например, сержант Анатолий Чехов в 13-й гвардейской – догонял в боевом счете самого Василия Зайцева, истребившего уже больше двухсот неприятельских солдат и офицеров. Хорошим снайпером, помню, стал даже один военфельдшер, настойчиво просились в снайперы кое-чьи адъютанты... А если говорить об общем уроне, нанесенном ими врагу, то меткие стрелки, уничтожавшие фашистов внезапными одиночными выстрелами, еще до начала нашего наступления выбили у Паулюса, по меньшей мере, полдивизии.

Насколько тревожили сталинградские снайперы гитлеровское командование, свидетельствовал тот факт, что в 6-ю немецкую армию был откомандирован руководитель берлинской школы снайпинга майор Конингс, довоенный чемпион Европы по пулевой стрельбе. Об этом мы узнали из показаний двух пленных. Они же сообщили, что Конингс не только занимается обучением снайперов, но и сам выходит на огневую позицию где-то в районе Мамаева кургана. Командир 284-й дивизии полковник Батюк – это был его участок – поставил лично Василию Зайцеву задачу: убрать берлинского "гостя".

Появление у противника особо меткого стрелка, искусно маскировавшегося в ничейной полосе, не обошлось для нас без потерь. Не буду рассказывать, как обнаружили его позицию – ячейку, вырытую почти на ровном месте под листом железа, и как лучший сталинградский снайпер вступил в борьбу с немецким "асом". Это описал в своих воспоминаниях Герой Советского Союза Василий Григорьевич Зайцев. Скажу лишь, что их дуэль длилась четыре дня. Зайцев со своим напарником Куликовым в конце концов перехитрили гитлеровского майора, заставили высунуться на мгновение из укрытия, а этого хватило, чтобы уложить его точным выстрелом. Ночью труп Конингса доставили в наше расположение. Вместе с документами, удостоверявшими его личность, из кармана майора извлекли пачку специальных талонов, которые выдавались немецким снайперам за убитых советских офицеров.

В Севастополе, где снайперское движение тоже было очень развито, крупные портреты лучших истребителей фашистов выставлялись на щитах у Приморского бульвара. В Сталинграде не было подходящего места для такой галереи, но имена и боевой счет передовых снайперов знала и тут вся армия.

Из командиров дивизий кроме Батюка особенно много занимался снайперами Родимцев. Его дивизия долго имела наименьшую в полосе армии глубину обороны, и было время, когда снайперы противника просто не давали здесь никому высунуться из окопа. А затем, когда в каждой роте появились свои снайперы, наступило нечто обратное: высунуться, пока не стемнеет, не смел ни один немец. Именно у Родимцева, в 13-й гвардейской, состоялся первый дивизионный слет снайперов, посвященный обмену опытом.

Боевая практика показала, что выгодно располагать группы снайперов на участках ожидаемых вражеских атак. Снайперам отводилась ответственная роль во многих операциях штурмовых групп. Отнюдь не уменьшилось (вопреки представлениям, существовавшим на этот счет прежде) значение боевой работы снайперов и после перехода к наступательным действиям всей армии. В ряде случаев оказалось целесообразным размещать их на флангах атакующих подразделений – с задачей выводить из строя расчеты неприятельских огневых средств и попадавших в поле зрения командиров.

Все это относится к наступлению в специфических условиях в городе. Но вести его в Сталинграде пришлось достаточно долго. А впереди лежали другие города, которые предстояло очищать от врага. С учетом этого мы и подходили к накапливавшемуся опыту – проверяли его, осмысливали, брали на вооружение прочно.

* * *

В армейских оперсводках за последние дни 1942 года отмечалось, что наши войска, отбившие у противника "Красный Октябрь" (кроме нескольких зданий в северозападном углу заводской территории), оттеснили гитлеровцев за проходящую по городу железную дорогу. Севернее Банного оврага их отбросили на рубеж Рабочей улицы... Эти успехи, если измерять их отвоеванным пространством, были невелики. Большая часть города еще оставалась в руках врага. 62-я армия продолжала действовать изолированно, отделенная справа пятикилометровым коридором от 66-й, а слева восьмикилометровым – от 64-й.

Мы говорили себе: хоть на шаг, но вперед! И делали эти трудные шаги, переживая, что продвигаемся так медленно и, по существу, лишь сковываем фашистские дивизии, закрепившиеся на нашем отрезке фронта окружения.

Наверное, только время могло помочь каждому из нас до конца понять, сколь важно было до определенного момента выполнять эту задачу активного сковывания противника малыми силами, позволяя тем самым направлять резервы на другие участки. А тогда порой бывало все-таки обидно, что армия, выдержавшая в Сталинграде главные удары врага, пока не в состоянии сделать большего для полного его разгрома.

Развязка

Судьбу окруженной группировки Паулюса окончательно и бесповоротно решили события, развернувшиеся во второй половине декабря на котельниковском направлении и на Среднем Дону.

Со стороны Котельниково наступала армейская группа "Гот" – ударный кулак неприятельских сил, собранных для деблокирования армии Паулюса. И были дни – 22-23 декабря, когда ее авангарды находились всего в 35-40 километрах от края сталинградского котла. Но неделю спустя остатки группы "Гот", которой наши войска нанесли сокрушительное поражение, оказались отброшенными далеко в Сельские степи. Так завершились тяжелые бои юго-западнее Сталинграда, куда Ставка вовремя повернула 2-ю гвардейскую армию генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского, предназначавшуюся сперва для усиления внутреннего фронта окружения, для операции "Кольцо". Сорвалась спланированная гитлеровскими стратегами "Зимняя гроза", не прогремел задуманный ими "Удар грома" (эти кодовые обозначения прорыва к Сталинграду от Котельниково и намечавшегося встречного удара из котла стали известны потом).

Не могу не упомянуть, что в числе войск, преградивших путь группе "Гот", была и знакомая читателю 87-я стрелковая дивизия полковника А. И. Казарцева, доблестно сражавшаяся на дальних и ближних подступах к Сталинграду в составе нашей армии. Доукомплектованная после вывода в резерв, но с прежним костяком командиров, она вошла в 51-ю армию и вот – вновь показала отменную стойкость. Особенно отличился 1378-й стрелковый полк подполковника М. С. Диасамидзе, который, отбив в течение пяти суток десятки вражеских атак у хутора Верхпе-Кумский, помог тем самым выиграть время для подтягивания мощных резервов. Подробности этих боев дошли до нас позже, но буквально через несколько дней в газетах появился Указ о присвоении Диасамидзе звания Героя Советского Союза.

Почти одновременно подверглась разгрому опасная по ее расположению неприятельская группировка в районе городка Термосин севернее Котельниково. А в результате завершенной, тоже к концу декабря, крупной наступательной операции Юго-Западного и Воронежского фронтов на Среднем Дону, известной под названием "Малый Сатурн" ("Малый" – потому, что сперва готовилась операция еще более широких масштабов), фактически перестали существовать две армии гитлеровских союзников – 8-я итальянская и 3-я румынская и внешний фронт окружения, обращенный на запад, отодвинулся от внутреннего на 200 и больше километров.

Все это означало, что фашистские войска, взятые в кольцо у Сталинграда, изолированы надежно и никакой реальной возможности пробить к ним коридор у немцев больше нет. Уплотнялась и блокада армии Паулюса с воздуха. Внутри котла оставалось еще достаточно посадочных площадок, однако все меньше самолетов с грузами могло туда прорваться.

Что касается Сталинградского фронта, то он, как таковой, закончил свое существование вместе с уходившим в историю грозным 1942 годом. На его базе, с тем же командованием и штабом, был образован Южный фронт, и первейшей его задачей стало наступление на Ростов.

А ликвидация окруженной неприятельской группировки полностью возлагалась на Донской фронт. В связи с этим в его состав передавались с 1 января 1943 года армии, блокировавшие войска Паулюса с юга и востока, – 57, 64 и наша 62-я.

Едва эта новость успела до нас дойти, как командующий Донским фронтом генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский и член Военного совета генерал-майор К. Ф. Телегин прибыли в расположение армии. Чтобы добраться к нам, им пришлось дважды пересечь Волгу, пройдя часть пути пешком (машины могли проехать не везде) в сопровождении проводника и саперов, имевших при себе доски и веревки, – ледовая дорога обстреливалась вражеской артиллерией, и там случалось всякое.

Ни Василию Ивановичу Чуйкову, ни мне не доводилось раньше встречаться с Рокоссовским. Но мы слышали, конечно, о его огромном росте и узнали издали: Рокоссовский был на голову выше своих спутников. Обратили внимание и на довольно необычную при таком росте легкость походки. А вблизи заметили рано побелевшие виски.

Константин Константинович Рокоссовский обладал большим человеческим обаянием, и оно ощутилось с первых минут общения с ним. Располагали к нему простота, с которой он держался, открытый взгляд, вдумчивая внимательность ко всему, что он видел и слышал, мягкая сдержанность жестов и речи, непредвзятость суждений, да и многое другое. Некоторая скованность, обычная при встрече с незнакомым начальником, исчезла как-то сразу. Очень понравилась мне и манера анализа Рокоссовским обстановки, изложения боевых задач и иных распоряжений – немногословно, глубоко, исчерпывающе четко. Выло ясно, что над всем высказываемым он много думал.

Забегая вперед, хочу сказать, что стилю командующего вполне соответствовал стиль работы штаба Донского фронта, с которым у нас быстро установилась – несмотря на трудности сообщения – хорошая связь. Возглавлял штаб фронта генерал-майор М. С. Малинин, человек с широким оперативным кругозором и сильным характером, воевавший вместе с Рокоссовским с лета сорок первого. А руководители армейской артиллерии Пожарский и Хижняков были тронуты заботливым вниманием со стороны командующего артиллерией фронта генерала В. И. Казакова.

К моменту перехода в состав Донского фронта в списках 62-й армии числились шесть стрелковых дивизий – 13-я гвардейская А. И. Родимцева, 39-я гвардейская С. С. Гурьева, 45-я В. П. Соколова, 95-я В. А, Горишного, 138-я И. И. Людникова, 284-я Н. Ф. Батюка – и три стрелковые бригады (две из них, составлявшие Северную группу нашей армии и все еще разъединенные с ее главными силами, 3 января были переданы в 66-ю армию, с частями которой они уже больше месяца действовали бок о бок).

Если говорить о количестве людей в строю, то все наши дивизии были таковыми лишь по названию. Далеко не из каждой получился бы полнокровный стрелковый полк. Но артиллерии (располагавшейся по-прежнему в основном за Волгой) они имели немало, близко к штатным нормам. Кроме дивизионных артполков в армии было четыре противотанковых.

Как мы поняли, Рокоссовский таким и представлял себе состояние армии. Располагал он, конечно, и данными о занимаемой нами территории, о том, насколько узка полоска берега, где 62-я армия выстояла и откуда теперь атаковала врага. Но одно дело просто знать, а другое – увидеть собственными глазами. К тому же командующий фронтом, уже побывав в двух других армиях, переходивших в его подчинение, имел возможность сравнить положение там и у нас, начиная с того, как выглядели армейские КП.

Своих впечатлений об этом К. К. Рокоссовский тогда, впрочем, не высказывал. Лишь много времени спустя я прочел в его книге "Солдатский долг":

"Здесь все резко отличалось от обстановки, виденной нами в 64-й армии. Мы сразу почувствовали, что находимся на боевой позиции.

Командный пункт армии размещался у самой реки, его землянки были врыты в обрывистый песчаный берег. Стены и потолок блиндажа, в который мы зашли, были облицованы досками и фанерой, и все же песок просачивался отовсюду.

Конечно, не было здесь ни ковров, ни дорожек... Обстановка в полном смысле спартанская... КП находился от переднего края всего в нескольких сотнях метров. От разрывов бомб, снарядов и мин содрогалась земля, и песок, сыплясь сквозь щели, попадал нам за воротник".

А мы-то считали свой командный пункт у Банного оврага уже довольно прилично оборудованным... Давно ли обходились совсем примитивными землянками, размещали часть штаба на полузатопленных баржах! Тут же даже крохотной банькой обзавелись, где любители попариться отводили душу.

Рокоссовский и Телегин детально интересовались положением на различных участках армейской полосы, нашими нуждами, нашей оценкой противника. Все это подчинялось основной теме разговора с Чуйковым, Гуровым н мною предстоявшим решительным действиям по ликвидации окруженной неприятельской группировки. Наставало время для операции "Кольцо".

Первоначальные ее планы, естественно, претерпели изменения, поскольку менялись и обстановка, и состав привлекаемых сил. Неизменной оставалась общая идея – рассечь, расчленить окруженные фашистские войска, лишить их возможности внутреннего маневра и получения помощи по воздуху, что облегчило и ускорило бы все дальнейшее.

В операции должны были участвовать асе семь армий Донского фронта (включая три, переданные из Сталинградского). Главный рассекающий удар наносила с запада 65-я армия генерал-лейтенанта П. И. Батова при поддержке соседних 21-й и 24-й армий. Вспомогательные удары планировались и с южной стороны котла, где его охватывали 57-я и 64-я армии, и с севера – в полосе 66-й армии.

Наша задача на первом этапе операции состояла в том, чтобы, продвигаясь навстречу 66-й, соединиться с нею и отсечь таким образом гитлеровские войска в северо-восточной части котла, куда входила территория Тракторного завода и "Баррикад" с их рабочими поселками.

Когда обсуждали возможные варианты развития событий, у командования фронта возникал и такой вопрос: а что будет, если под натиском наших главных сил, атакующих с запада, вся масса окруженных немецких войск шарахнется на восток, к Волге? Сможет ли 62-я армия их удержать?

На это мы отвечали твердо: если уж Паулюс не сбросил нас в Волгу в сентябре или в октябре, то теперь ему не продвинуться на восток и на десять шагов. Помнится, Василий Иванович Чуйков привел бывшее тогда в ходу определение, что перед нами уже не армия на позициях в обычном смысле, а скорее огромный, надежно оцепленный лагерь пленных. Только пока еще вооруженных...

В этих словах не было бахвальства. Просто существовала общая уверенность, что гитлеровцам не вырваться из котла ни так ни этак. А насчет того, что враг еще способен на яростное сопротивление, мы не заблуждались.

Кстати, сложившаяся раньше оценка численности окруженных войск противника вызывала все большие сомнения. Об этом в штабе много спорили. Мнения, что гитлеровцев в котле может оказаться гораздо больше, придерживался начальник разведотдела полковник Герман.

К сожалению, доказательно подтвердить свою точку зрения он не мог.

Штаб Донского фронта исходил пока из того, что окруженная группировка насчитывала в начале января 75-90 тысяч солдат. Действительный ее состав, как потом выяснилось, превышал это число примерно втрое. Спасти армию Паулюса это не могло. Но чтобы довести дело до конца, понадобилось больше времени, больше усилий, чем тогда думалось.

* * *

Операция "Кольцо" была еще раз ненадолго отсрочена: перенесена с 6 на 10 января. Как дошло до нас – из-за задержки со средствами усиления для войск, наносивших главный удар.

В первых числах января отпустили на несколько дней стоявшие уже давно сильные морозы. Стало пасмурно, сыро, по утрам туманно. Дни эти, если просмотреть данные о наших потерях, могут показаться затишными и в боевом отношении: за иные сутки убитых бывало всего десять – пятнадцать человек.

Но борьба за отдельные здания, опорные пункты и другие выгодные позиции не прекращалась ни на час. О новых успехах своих штурмовых групп не раз докладывал командир 284-й стрелковой дивизии Батюк. Продвинулись его подразделения не намного, но ведь это на Мамаевом кургане! То, что противник лишился там нескольких наблюдательных пунктов с широким обзором, ощутила вся армия.

А севернее, на участке 45-й дивизии Соколова, перешло в наши руки массивное четырехэтажное здание главной конторы "Красного Октября" с примыкающими к нему строениями.

Бои за заводскую контору велись с конца декабря. Ни минометы, ни гранаты, ни бутылки с зажигательной смесью не помогли проложить путь внутрь здания, а подложить взрывчатку противник не давал. Нужны были два-три прямых попадания в стены тяжелыми снарядами и не слишком высоко от земли. А артиллерия за Волгой, и по законам рассеивания получалось, что для обеспечения этих попаданий с такого расстояния надо выпустить чуть ли не полторы сотни снарядов. Как ни укрывай своих людей, риск большой... А отвести их подальше означало потерять отвоеванные уже позиции.

Однако полковник Соколов верил, что можно свести риск к минимуму. Он советовался и со мною и с командармом, детально обсуждал задачу с командиром батареи, которому решил ее доверить. И тот обошелся семнадцатью выстрелами, положив два снаряда точно в цель. Этого хватило, чтобы штурмовые группы ворвались на первый этаж здания. С остальных этажей фашистов выбили уже довольно быстро.

Это произошло 8 января. В тот день советское командование, завершая подготовку к штурму котла с окруженными немецкими войсками и стремясь избежать напрасного кровопролития, направило Паулюсу ультиматум – прекратить бессмысленное сопротивление и капитулировать.

В документе, который подписал вместе с К. К. Рокоссовским находившийся на Донском фронте в качестве представителя Ставки генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов, сдавшимся офицерам и солдатам противника гарантировались жизнь и безопасность, нормальное питание (раненым и обмороженным – немедленная медицинская помощь), а после окончания войны возвращение на родину. Пленным сохранялись военная форма, знаки различия и ордена, личные вещи, а высшему командному составу, кроме того, и холодное оружие. Словом, было проявлено такое рыцарское благородство и предоставлялись такие льготы, на какие гитлеровцы, честно говоря, не имели никакого права рассчитывать.

Советские парламентеры – смелые офицеры-добровольцы – дважды, на севере и на юге фронта окружения, пытались передать это послание в руки представителен командования 6-й немецкой армии. В одном случае их обстреляли, не дав приблизиться к немецким позициям, в другом – встретили, разговаривали с ними, но принять пакет отказались.