355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Крылов » Сталинградский рубеж » Текст книги (страница 17)
Сталинградский рубеж
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 09:53

Текст книги "Сталинградский рубеж"


Автор книги: Николай Крылов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Верят, что выстоим... Надо не подвести! – размышлял вслух Кузьма Акимович Гуров, шагая взад и вперед по тесной выгородке штольни.

Да, включение в 62-ю армию дивизии Людникова, которая могла полностью высадиться на правый берег лишь через двое суток, очевидно, означало также и это: в нас верят. Старшие начальники, посылавшие нам новую дивизию (а это наверняка решалось в самых высоких инстанциях), рассчитывали, что наши позиции в Сталинграде и переправа будут удержаны.

Утром 15-го все началось сначала – неистовая бомбежка, огневые налеты по всей глубине обороны, атаки пехоты и танков... Не овладев еще целиком территорией Тракторного, продолжая бои и на ней, враг спешил расширить вчерашний прорыв, продвинуться на север и на юг от завода вдоль Волги. При этом его ударная группировка пополнилась, как вскоре было установлено, 305-й пехотной дивизией, которая во вчерашних боях не участвовала.

При всей сложности положения главных сил армии не ослабевала тревога за группу Горохова. На нее гитлеровцы навалились с трех сторон: с юга, от Тракторного, атаковала отрезанные от армии бригады 94-я пехотная дивизия немцев, с запада, вдоль Мокрой Мечетки на Спартановку, наступала 389-я пехотная, с севера, на поселок Рынок – 16-я танковая. А помочь отрезанным бригадам армия сейчас могла лишь огнем артиллерии.

Донесения от Горохова (они поступали кружным путем, через заволжский запасной узел связи) иногда запаздывали. Но каждое подтверждало: Северная группа держится стойко. Если враг, имея огромный перевес в силах, и теснил некоторые ее подразделения, особенно с юга, то прорвать свою оборону она не давала нигде.

Прошло, однако, еще несколько дней, прежде чем части Горохова, сохранив сплошной фронт, прочно закрепились на северном берегу Мокрой Мечетки (один батальон бригады Болвинова оставался на ее южном берегу, в районе кирпичного завода). После этого территория, удерживаемая группой, составила около восьми квадратных километров, а разрыв между нею и позициями основных сил армии достиг двух с половиной километров.

Смотрю на старую рабочую карту, запечатлевшую все это, и невольно думаю о том, что обе Мечетки – и Мокрая, и Сухая, речки, раньше мало кому известные кроме местных жителей, стали памятными рубежами великой Сталинградской битвы.

На Сухой Мечетке, которая в жаркую летнюю пору даже и не речка, а просто глубокая, с обрывистыми склонами балка, в августе, когда от Дона к Волге внезапно прорвался корпус фон Виттерсгейма, рабочие отряды, зенитчики, танкисты из учебного центра преградили фашистам путь в город с севера, а подоспевшие стрелковые бригады затем отбросили их оттуда за Рынок.

Неширокая же долина в устье Мокрой Мечетки, куда враг подступил со стороны города, с юга (чего в августе, конечно, никто не мог бы себе представить), явилась чертой, которую те же бригады группы Горохова не дали гитлеровцам пересечь в октябре.

После захвата Тракторного завода штабисты Паулюса, как стало потом известно, отводили на ликвидацию советских войск, изолированных на северной окраине Сталинграда, еще одни сутки. По истечении этих суток командование группы армий "Б" поспешило, не дожидаясь донесения от Паулюса, сообщить в ставку фюрера, что отрезанные от нашей армии части уже уничтожены. На деле же гитлеровцы, хотя и окружили с суши Спартановку и Рынок, овладеть этими поселками полностью не смогли никогда.

Однако 15 октября, о котором сейчас идет речь, никто не мог поручиться, что левофланговым батальонам группы Горохова, оттесняемым с последних позиций на Тракторном заводе к Мокрой Мечетке, удастся закрепиться на этом рубеже.

В это время враг продвигался – медленно и не везде, но все-таки продвигался – также и в южном направлении от Тракторного, к заводу "Баррикады".

Ни у Жолудева, ни у Горишного уже не хватало людей, чтобы держать сплошной фронт, и потому все возрастала опасность выхода гитлеровцев в тылы дивизии Гуртьева. А на исходе дня фашистские автоматчики появились в 500-600 метрах от командного пункта армии, и в бой была введена охрана штаба.

Вопрос о перенесении командного пункта по-прежнему не поднимался. В Военном совете существовало единое мнение, что с этим следует повременить (как представлялось лично мне – во всяком случае, до прибытия на правый фланг свежей дивизии). Не было разных мнений также насчет того, что сейчас нельзя укреплять правый фланг за счет ослабления левого или центра: может быть, немцы только и ждали этого, чтобы начать концентрические удары.

– Не прозевайте подготовки противника к атакам на новых направлениях! повторял командарм начальнику разведотдела Герману.

Активнее вести разведку мы требовали от Родимцева, Батюка, Смехотворова.

Как уже было сказано, из включенной в армию дивизии Людникова в ночь на 16-е мог переправиться один стрелковый полк. Но давно на нашем КП не ждали подкрепления из-за Волги с таким напряженным нетерпением.

Спешно доукомплектованной дивизии не хватало оружия. Оно было где-то на подходе, однако до вечера поступить не могло. Чтобы снабдить всем положенным полк, который отправлялся в Сталинград первым, собирали винтовки и пулеметы в двух остальных.

Об этом рассказали командир переправившегося 650-го стрелкового полка майор Ф. И. Печенюк и прибывший с полком заместитель командира дивизии полковник И. И. Куров. Что касается самой переправы, то полку, учитывая обстановку на Волге, просто повезло. Все перевозившие его баржи, понтоны, катера дошли практически без повреждений. Потери полка составляли семь раненых, убитых не было.

Пока штаб дивизии находился еще на том берегу, полк Печенюка подчинили комдиву 37-й Жолудеву. Наши направленцы вывели его на позиции севернее завода "Баррикады". Это были уже не те позиции, куда мы рассчитывали поставить полк несколько часов назад, а более близкие к заводу: положение успело измениться не в нашу пользу. Скоро рассвело, и подкрепление, едва осмотревшись, вступило в бой.

Вспоминая дни октябрьского "генерального штурма", ветераны Сталинградской битвы обычно называют самым тяжелым из них первый. Что и говорить, в тот день гитлеровцы рассчитывали покончить с нами разом. Однако на третий день штурма, 16 октября, выстоять было не легче.

Противник потерял десятки танков и тысячи солдат, но еще отнюдь не выдохся. При этом он занимал позиции несравненно более выгодные, нежели двое суток назад. Прорвавшись к Волге в центре заводского района и отрезав от главных сил нашей армии Северную группу, гитлеровцы, видимо, считали, что теперь они ближе, чем когда-либо, к своей цели – овладению всем городом. У нас же за эти двое суток сил не прибавилось. Прибытие одного полка никак не могло компенсировать почти полное истощение двух дивизий, большие потери в других частях.

Словом, утром 16-го было так же трудно предсказать, чем кончится в Сталинграде день, как и утром 14-го. Ясным оставалось одно: отходить нельзя и некуда.

Хочется привести еще несколько строк из воспоминаний командира 308-й дивизии Л. Н. Гуртьева, на которые я уже ссылался. Будучи истинным военным, Леонтий Николаевич отличался сдержанностью, и от этого сказанное им приобретает еще большую силу. В его словах выражено, думается, то, что могли тогда сказать о себе все наши командиры, в том числе и я сам.

"В самые тяжелые минуты, когда казалось, что уже нет выхода, мы все брали свои автоматы и были наготове драться до конца. Ни у кого и в мыслях не было, что отсюда можно уйти. Если смотрели на Волгу, то только в ожидании оттуда пополнения, боеприпасов..."

В том, что 16 октября на центральном участке (так продолжали мы его называть и после рассечения армейской полосы надвое) в основном удалось удержать прежние позиции, сыграли немалую роль танкисты.

Все "танковые войска" армии состояли из прибывшей две недели назад бригады полковника Белого. Как я уже говорил, командование фронта разрешило использовать ее боевые машины лишь для ведения огня с места, с заранее подготовленных позиций. Мы иногда досадовали на эти ограничения, однако теперь пришло время их оценить: вряд ли без этого сохранилось бы достаточно танков, чтобы устроить засаду на пути вероятной и весьма опасной танковой атаки противника – со стороны захваченного им Тракторного в направлении завода "Баррикады".

Практически гитлеровцы могли двинуть здесь свои танки с севера на юг лишь по связывающему оба завода отрезку главной продольной магистрали города. С учетом этого были расставлены наши противотанковые батареи, выдвинуты группы бронебойщиков. Там же командарм решил врыть в землю по башни десять или двенадцать Т-34. Вайнруб и Белый присмотрели для них подходящую позицию в районе парка Скульптурный и Трамвайной улицы.

Все успели сделать вовремя. Машины тщательно замаскировали, и, как показало дальнейшее, об их присутствии тут немцы не догадались. И наши тридцатьчетверки, когда настал их час, смогли внезапно открыть по фашистским танкам кинжальный огонь с дистанции двести – сто метров.

Несколько головных танков было подбито и подожжено буквально за две-три минуты. Они загородили дорогу остальным. А за танками двигалась на машинах пехота – как видно, враг решил, что сейчас он с ходу сомнет нашу ослабленную оборону перед "Баррикадами" и легко прорвется к этому заводу...

И все сразу застопорилось. Уцелевшие танки начали пятиться назад. А наши артиллерийские наблюдатели не замедлили вызвать на скопление неприятельской живой силы и техники огонь заволжских батарей. Но до того немецкого штаба, откуда управляли этим броском, почему-то долго не доходило, что тут происходит. Запущенный механизм продолжал действовать – со стороны Тракторного на ту же магистраль выходили новые подразделения. Наша артиллерия накрывала их. После того как Пожарский направил сюда еще и залп "катюш", у гитлеровцев началась паника.

– Вот это называется зарвались! – шумно радовался Кузьма Акимович Гуров.

Действительно, немного знали мы пока случаев, когда противник, чрезмерно уверовав в свой успех, так подставлял сам себя под удар.

В наших сводках значится, что в тот день в Сталинграде уничтожено 37 немецких танков. За точность этой цифры не поручусь. И конечно, только часть подбитых и подожженных танков могли занести на свой боевой счет наши танкисты. Но именно с их удара из засады началось успешное, по сути дела разгромное, отражение той атаки, которой гитлеровское командование, надо полагать, в своих планах на 16 октября отводило особое место.

До наступления темноты (и вновь – следующим утром) вражеская авиация неистово бомбила на подступах к заводу "Баррикады" все, что могло оказаться вкопанным в землю и замаскированным танком. Однако наши танкисты продержались на той своей позиции еще довольно долго.

* * *

В ночь на 17-е мы ждали остальные полки Людникова и самого комдива. Но еще раньше, едва стемнело, в расположение армии из-за Волги прибыл командующий фронтом.

О том, что он к вам направляется, мы, разумеется, были предупреждены. Командарм пытался, но безуспешно, убедить генерал-полковника Еременко отложить посещение армии, считая, что переправляться сейчас через Волгу, да еще дважды, слишком большой риск.

Чуйков и Гуров заблаговременно ушли к тому причалу, довольно далекому от КП, где предполагалось принять бронекатер. Между тем на Волге становилось все тревожнее. Не сумев прошлой ночью помешать переправе полка Печенюка, противник еще с ранних сумерек пристреливал обычные пути судов и районы причалов. Надсадно ревели бившие по реке и берегу немецкие шестиствольные минометы. Над Волгой то и дело взвивались ракеты.

Командиру бронекатера надо было думать прежде всего о том, как проскочить между разрывами снарядов и мин (легчайшая броня защищала это суденышко лишь от мелких осколков). И он, получив, очевидно, разрешение действовать по обстановке, подвел катер к правому берегу не там, где его ждали.

Конечно, и тут нашлось кому провести командующего фронтом дальше. Порядочно пройдя по изрытому воронками, непрерывно обстреливаемому врагом берегу, генерал-полковник Еременко и сопровождавшие его командиры явились к нам на КП раньше, чем успел вернуться разминувшийся с ними командарм. Встречать начальство пришлось мне.

Андрея Ивановича Еременко я не видел с тех пор, как дна месяца назад представлялся ему, прилетев в Сталинград с Кавказа. Командующий фронтом и теперь держался без особой официальности, но был хмурым. Оно и понятно: прибыл в армию, которая за последние дни потеряла – в тяжелейших, неравных боях, но все-таки потеряла – важные для всего фронта позиции.

Ждал даже, что командующий прямо с порога спросит: "Так как же все-таки отдали немцам Тракторный?" И что смог бы я ответить сверх уже изложенного в наших донесениях и сводках – не знаю.

Однако о Тракторном Еременко не спросил.

– Пришел поглядеть, как вы тут живы, – сказал он, входя в штольню. И добавил с прямотой и откровенностью, немного меня удивившими: – Товарищ Сталин приказал самому у вас побывать и доложить, что здесь творится.

Еременко представил сопровождавшего его генерал-лейтенанта М. М. Попова, бывшего командующего 40-й армией, назначенного заместителем командующего нашим фронтом. Оба они сразу же направились к карте. Мне было приказано, не дожидаясь командарма, докладывать обстановку.

Естественно, командующий фронтом и так ее знал. Кроме сведений о том, что произошло за последние часы, от меня потребовалось в основном уточнение деталей. Но это были не мелочи, и касались они прежде всего положения в районе завода "Баррикады", ставшего теперь главным объектом вражеских атак.

Я доложил о состоянии 95-й дивизии Горишного и 37-й гвардейской Жолудева. К исходу этого дня потери той и другой достигли 85 процентов личного состава, и дивизии из последних сил держали несплошную, очаговую оборону. Тем не менее с отводом их на переформирование – после того как они сегодня ночью передадут свои позиции частям Людникова, – очевидно, следовало повременить. Представлялось целесообразным, чтобы остатки двух дивизий заняли опорные пункты на территории завода. Генерал-полковник Еременко с этим согласился.

Особо шла речь о 308-й дивизии Гуртьева. Сражалась она доблестно, но остро нуждалась в пополнении. Подчиненные недавно Гуртьеву остатки 42-й и 92-й стрелковых бригад уже не приходилось принимать в расчет: согласно последнему донесению, в них осталось сорок два штыка...

На КП наконец вернулись Чуйков и Гуров, о которых я начинал всерьез беспокоиться. Разговор у карты продолжался. Пользуясь первой за долгое время личной встречей с командующим фронтом, наш командарм энергично доказывал, что армии нужно больше маршевого пополнения, больше снарядов. С боеприпасами для артиллерии нас стали здорово "прижимать", на что, очевидно, имелись серьезные причины, но от этого было не легче.

Еременко обещал добавить снарядов, дав, однако, понять, что особенно большой добавки пока не будет. Он сообщил, что 64-я армия на юге и Донской фронт на севере снова готовят контрудары, которые в ближайшие дни должны оттянуть часть навалившихся на нашу армию немецких войск.

Обсуждение положения и нужд армии не раз прерывалось срочными докладами, в том числе о ходе переправы частей 138-й дивизии. Переправа, несмотря на все усилия врага, пытавшегося ее сорвать, шла успешно.

В двенадцатом часу ночи в отсек командарма, где мы сидели, вошел высокий темнобровый полковник. Это был комдив 138-й Иван Ильич Людников. Выслушав его доклад о прибытии, командующий фронтом сказал, что задачу дивизии поставит генерал Чуйков, но важно усвоить главное – отступать здесь некуда, отступать нельзя.

– Это вам ясно? – спросил он.

– Ясно, – ответил Людников.

Частный боевой приказ, определявший ближайшую задачу дивизии, у нас был уже подготовлен. Чуйков кивнул мне, и я с разрешения командующего фронтом увел комдива к себе объяснять эту задачу и вводить его в обстановку.

Людников производил впечатление человека волевого, твердого. В кадрах Красной Армии он находился с гражданской войны, Великую Отечественную встретил, уже командуя дивизией. Иван Ильич имел тяжелое ранение, за участие в первом, прошлогоднем, освобождении Ростова был награжден орденом Красного Знамени.

На более обстоятельное знакомство времени, как обычно, не хватало. Согласно боевому приказу, который я вручил Людникову, полкам его дивизии (представители штарма уже выводили их в районы сосредоточения) к четырем ноль-ноль надлежало занять назначенные позиции.

– А свой командный пункт, – сказал я комдиву, когда были обговорены все прочие практические вопросы, – развертывайте тут, в этой штольне. Штаб армии пока потеснится, а через сутки мы отсюда уйдем, и вы останетесь полными хозяевами.

Перенести армейский КП южнее по берегу было уже решено. Командующий фронтом посоветовал не откладывать этого дальше следующей ночи.

К концу нашей недолгой беседы с Людниковым подоспел начальник штаба дивизии подполковник Василий Иванович Шуба. С командирами переправившихся этой ночью полков: 344-го стрелкового – полковником Д. А. Реутским (еще недавно он был преподавателем тактики на курсах "Выстрел", где в свое время довелось учиться и мне) и 768-го стрелкового – майором Г. М. Гунягой комдив познакомил меня заочно.

Остаток ночи прошел быстро. На КП по вызову командующего фронтом побывали командиры дивизий Горишный и Жолудев, которым до нашей штольни было недалеко (с Гуртьевым, Родимцевым и другими комдивами он говорил по телефону). С Жолудевым разговор затянулся: должно быть, Еременко хотел лучше представить, как было дело на Тракторном. Дивизия Жолудева завода не удержала, но там почти вся и полегла...

Незадолго до рассвета командующий фронтом отбыл из Сталинграда. Распрощался он с нами сердечно. Заверений и клятв не требовал. Что выстоять надо во что бы то ни стало, разумелось само собой.

* * *

"Вводом в бой 138-й стрелковой дивизии задержать дальнейшее продвижение противника на рубеже Волховстроевская, завод "Баррикады", парк Скульптурный..." – так формулировалось решение командарма на 17 октября, так виделась задача наступавшего дня. Короче говоря, надо было не дать гитлеровцам прорваться на обширную территорию второго из трех главных сталинградских заводов.

Однако стабилизировать фронт перед "Баррикадами" не удалось.

Противник возобновил атаки раньше, чем полки Людникова успели полностью занять назначенные им рубежи, а сменяемые ими остатки двух дивизий – перейти на новые позиции. Требовалось не просто заменить одни части другими, а восстановить сплошную оборону там, где небольшие подразделения и группы бойцов удерживали отдельные здания и траншеи, организовать систему огня. Времени на это не хватило. У прибывших ночью частей не было его даже на то, чтобы толком осмотреться на своих участках. Рассветный час осеннего утра пришел к ним в дыме и грохоте начатой противником авиационной и артиллерийской подготовки.

С севера и с запада на "Баррикады" наступали две немецкие пехотные дивизии и одна танковая. Они начали оттеснять к заводу незакрепившиеся части 138-й дивизии.

Грань между сутками 17 и 18 октября совсем не ощутилась: бои продолжались и ночью, и эти два донельзя напряженных дня как бы слились воедино, вместив очень многое.

Был час, когда на участке, где оборонялся полк майора Печенюка, гитлеровцы появились у самого берега Волги. Но смелый и решительный командир не растерялся, люди его не дрогнули, ринулись в рукопашный бой и уничтожили прорвавшихся фашистов.

А два часа спустя мы оказались перед фактом прорыва обороны дивизии Гуртьева, еще раньше обойденной с флангов. От Волги это было дальше, однако к западной части завода "Баррикады" немцы смогли подойти вплотную. Сибиряки 308-й стрелковой отбили за эти дни десятки атак, их стойкость и упорство им не изменили. Враг прорвался там, где в строю оставалось слишком мало бойцов.

Общее положение характеризует такая запись, сделанная в тот день в журнале боевых действий: "Части центрального участка израсходовали все свои резервы, плотность боевых порядков резко сократилась, образовались промежутки внутри полковых порядков..."

Опаснейший разрыв возник к исходу дня между дивизиями Гуртьева и Смехотворова (последняя обороняла вместе с 39-й гвардейской район завода "Красный Октябрь"). Вероятно, только из-за наступления темноты противник не успел им воспользоваться, и надо было во что бы то ни стало успеть ликвидировать этот разрыв за ночь. Между тем у Гуртьева не хватало сил и на ликвидацию брешей внутри фронта своей дивизии.

Оставалось одно – оттянуть к северу, в сторону "Баррикад", правый фланг 193-й дивизии Смехотворова. Приняв такое решение, командарм возложил на комдива 193-й ответственность и за восстановление локтевого контакта с соседом.

Но где сейчас этот соседский локоть, штаб армии сообщить Смехотворову не мог: связь с командным пунктом Гуртьева у нас нарушилась. После того как в направлении "Баррикад" безрезультатно ходили разведчики 193-й дивизии, генерал-майор Федор Никандрович Смехотворов попросил командующего разрешить ему отлучиться с КП, чтобы самому восстановить связь с соседом.

При иных обстоятельствах подобная просьба командира дивизии показалась бы странной. Но Чуйков сразу же дал "добро": нельзя было терять времени.

Генерал Смехотворов не собирался самолично разыскивать ближайшую роту соседней дивизии, занявшую где-то в развалинах круговую оборону. Взяв с собой нескольких автоматчиков, он дошел по берегу до КП полковника Гуртьева, познакомился с ним (встретиться раньше не было случая), сообщил, какое имеет приказание насчет своего правого фланга, и комдивы договорились, как практически восстановить стык. Людников, у которого было все же больше людей, им помог.

К утру разрыв успели перекрыть. Ночная рекогносцировка Смехотворова помогла это ускорить.

Тем временем сколачивался заслон на подступах к причалам армейской переправы – на Перекопской, Машинной, Мостовой и соседних улицах. Занять здесь оборону сделалось неотложной необходимостью: противник был угрожающе близко.

Прикрытие района переправы возлагалось на два малочисленных полка дивизии Жолудева, усиленные противотанковым артдивизионом и кое-какими мелкими подразделениями. В строй встал и весь личный состав дивизионных тылов, легкораненые служили резервом. Один из этих полков – 109-й гвардейский подполковника Омельченко – был последней частью, сражавшейся на территории Тракторного завода. Его остатки выходили отдельными группами к Волге, вывозились катерами и лодками на остров Зайцевский и, спешно переформированные, перебрасывались оттуда на новый рубеж.

Третий полк жолудевской дивизии – 118-й гвардейский подполковника Колобовникова – удалось пополнить прибывшим маршевым батальоном, и командарм подчинил его Людникову, с тем чтобы оставить на прежней позиции северо-западнее "Баррикад" – на Волховстроевской улице. Воздушнодесантники дрались за этот рубеж геройски, не раз контратаковали врага. Потом стало известно: одну из контратак возглавил и пал в ней смертью храбрых находившийся с полком военком штадива И. М. Сутырин. Он был из запаса, коренной волгарь, до войны – первый секретарь Костромского горкома партии.

А дивизию Горишного (пополнить ее сейчас было нечем) пришлось свести пока в один условный полк, соответствовавший скорее батальону. Высвободившиеся штабы двух полков отправились за Волгу, чтобы принять там новый личный состав. Укомплектование было обещано быстрое, без исключения дивизии из списков армии.

* * *

До боя за причалы армейской переправы дело не дошло. Но в пределы завода "Баррикады" гитлеровцы вторглись – помешать этому у нас не хватало сил. У врага же не хватало их на то, чтобы продвигаться дальше напролом, полностью овладеть заводом. Здесь, на "Баррикадах", сказалось, как измотали мы противника за эти дни, здесь наступил кризис "генерального штурма".

По нашим подсчетам (вероятно, не вполне точным, но, думаю, близким к истине), за 17 октября немцы потеряли еще до двух тысяч солдат, еще до сорока танков. Да и не танки уже решали исход боя, когда борьба переносилась в коробки полуразрушенных цехов, в загроможденные металлом заводские дворы. Тут и свою авиацию, без которой они наступать не привыкли, фашисты могли использовать весьма ограниченно – вступил в свои права ближний бой.

Завод, названный "Баррикадами" в память и в честь пролетарских революционных битв, сделался баррикадами в прямом, буквальном смысле слова. Фронт обороны прошел изломанной линией через его корпуса и остановился, перестав наконец сдвигаться к Волге. До береговых круч на этом участке оставалось где восемьсот – девятьсот метров, где меньше пятисот...

Бой не кончился, вражеские атаки продолжались. Но уже разрозненные и какие-то осторожные, рассчитанные, очевидно, на выявление наших слабых мест. И как ни поредели наши части, как ни устали люди, отбивались эти атаки все увереннее. В штабе армии стали прикидывать, как вернуть захваченную противником часть завода.

К тому времени в основном стабилизировался и фронт группы Горохова, отрезанной за Мечеткой. Там, правда, осложнилось дело со снабжением войск: плавучий мостик через протоку Денежная Воложка, оказавшийся под перекрестным огнем – и сверху по течению, и снизу, – вышел из строя, и грузы от острова начали перевозить на лодках. Общие выводы в радиограммах полковника Камынина, находившегося в Северной группе, сводились к тому, что положение трудное, но держаться можно.

19 октября в армию поступило датированное минувшим днем обращение "Товарищам красноармейцам и командирам Сталинградского фронта", подписанное генерал-полковником А. И. Еременко. Такие документы фронтового командования, подлежавшие доведению до каждого бойца, мы не раз получали и в самые тяжелые дни, и в дни чем-то знаменательные.

В этом обращении были такие слова:

"Наши доблестные войска, защищающие Сталинград, сбили спесь фашистским мерзавцам, сорвали их планы захвата Сталинграда".

Так оценивались – лестно для нас и, я бы сказал, смело – итоги жарких боев последних дней. Помню, подумалось: не поторопились ли сказать "сорвали"? Ведь враг-то нажимать не перестал и от своих целей у Волги вряд ли отказался. Или с фронтового КП кое-что виднее?..

Пять дней, с 14 по 18 октября (или шесть, включая и 19-е, – четкую грань тут провести трудно), явились как бы вершиной Сталинградской обороны. Снова предпринять натиск такой же силы противник был уже не в состоянии. Но ясно это стало не сразу, не так скоро. Тогда мы ощутили лишь провал этого, еще не отгремевшего, но явно выдохшегося и не сокрушившего нашу армию "генерального штурма".

Что позволило и помогло его сорвать? В этом надо было дать отчет прежде всего самим себе, для завтрашнего дня. Ведь не численный же перевес – он был не на нашей стороне. И уж, конечно, не выгодность занимаемых армией позиций: остававшаяся в наших руках территория – еще более сократившаяся в глубину, разрезанная в начале штурма надвое, вся просматриваемая с захваченных в,рагом высот, – никаких выгод обороняющимся войскам не давала. Так что же тогда?..

Можно было назвать многое, без чего пришлось бы совсем туго. Помогло выстоять то, что инженерная служба и моряки Волжской флотилии обеспечили, несмотря ни на что, переправу дивизии Людникова. Помогла авиация фронта, которая самоотверженно и дорогой для себя ценой (это особенно относится к штурмовикам) поддерживала наши войска. Неоценимую роль сыграла отличная работа артиллерии, в том числе легкой, находившейся в боевых порядках пехоты, а также зенитной, бившей и по наземным целям и давно ставшей резервом противотанковой.

Все это, повторяю, было насущно необходимо, чтобы отбить штурм. Однако главным, решающим оставались стойкость и боевое упорство самой пехоты. Они и определили – в еще большей степени, чем когда бы то ни было прежде, – исход боев.

Чем дальше, тем меньше было у нас возможности для перегруппировок, для маневра. Днем, в светлое время, как правило, вовсе исключалось не только передвижение даже небольших подразделений, но и эвакуация с переднего края раненых. Стойкость сделалась понятием абсолютным, безоговорочным: нужно было удержаться там, где стоишь, или погибнуть. К этому было уже морально подготовлено и подкрепление, прибывавшее из-за Волги, – люди знали, что идут на последний рубеж, откуда пути назад нет. А вся сталинградская атмосфера укрепляла в них такой настрой духа.

Положение можно было оценить и так, что все висит на волоске. Мне известно, однако, с какой настойчивостью добивались именно в те дни бойцы и командиры, заканчивавшие лечение после ранений в заволжских госпиталях, отправки обратно в Сталинград, и обязательно – в свою прежнюю часть. Знаю, как радовался вернувшимся ветеранам командир 308-й дивизии Леонтий Николаевич Гуртьев. И, конечно, не только потому, что люди у него были наперечет. В такое время сам факт возвращения бывалого солдата или опытного санинструктора, сумевших добраться на правый берег с какой-нибудь оказией, воодушевлял их товарищей.

С чувством глубочайшей признательности сослуживцам вспоминаю обстановку на нашем КП, в штарме.

Работали фактически на переднем крае. Охрана штаба, вводившаяся в бой еще на второй день штурма, так и сидела в окопах. За четыре дня в расположении командного пункта армии, в разбитых блиндажах и около них, погибло больше тридцати человек. Не отступала острая тревога за группу Горохова, за переправы, за то, как бы не упустить что-то существенное у себя под боком, в заводском районе. Трудно было со связью, с ряда участков донесения доставлялись только посыльными, которые могли и не дойти. Но сплоченность, самоотверженность штабного коллектива прибавляли сил каждому.

С усложнением обстановки расширялись практические задачи и возрастала ответственность наших офицеров связи. Теперь еще чаще, чем раньше, по докладу капитана пли старшего лейтенанта, побывавшего там, откуда не поступало никаких других сведений, по его оценке положения принимались важные решения. И я не помню случая, чтобы кто-то из направленцев оперативного отдела подвел командование неточными данными.

Обычно их доклады по возвращении из войск выслушивал комбриг Елисеев. Но когда обстановку в том или ином квартале требовалось уточнить особенно срочно, я предупреждал Николая Сергеевича: "Офицера связи, как только явится, – прямо ко мне!"

Так предстал предо мною в один из трудных октябрьских дней старший лейтенант Анатолий Мережко – небольшого роста, худенький, с медалью "За отвагу" на пропотевшей и пропыленной гимнастерке. Медаль он заслужил в боях у Дона, командуя пулеметной ротой курсантского полка. А в штаб армии был взят совсем недавно ("Штабной подготовки почти не имеет, но общевойсковая хорошая, и человек развитый, смышленый", – отозвался тогда о нем Елисеев) и мне докладывал впервые. Не помню, на какой участок обороны, в какую дивизию он посылался. Запомнилось, однако, с какой уверенностью излагал он установленные им факты, детали обстановки. Чувствовалось, что за точность своего доклада двадцатилетний лейтенант готов отвечать головой. А чего стоило в тот день выяснить подробно положение дел на многих участках фронта, да и донести добытые сведения до КП, я знал. И как-то сразу поверилось в нового, самого молодого работника оперативного отдела, в то, что и он под стать другим, уже испытанным.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю