Текст книги "Сталинградский рубеж"

Автор книги: Николай Крылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Уже сутки спустя, 31 октября, армия смогла нанести противнику удар, на какой давно не была способна. Масштабы его, в сущности весьма скромные, представлялись в тот момент настолько значительными, что в наших оперативных документах говорилось о переходе армии частью сил в контрнаступление.

Под "частью сил" имелись в виду 253-й Таращанский полк дивизии Соколова (другие его поддерживали), весьма малочисленная 39-я гвардейская дивизия Гурьева и прибывшая танковая рота. Штаб армии тщательно готовил контрудар, добиваясь, чтобы командир каждого подразделения хорошо уяснил, что конкретно надо сделать и что ждет бойцов на ближайших десятках и сотнях метров местности. Фронт обеспечивал поддержку своей артиллерией и авиацией.

Артподготовка началась в полдень. Через полчаса поднялась в атаку пехота. Гитлеровцы, по-видимому, не ожидали от нас такой активности, тем более в необычный час, среди дня, однако от некоторого замешательства оправились быстро и оказали яростное сопротивление. Сломить его у нас не хватило сил, и выйти между "Баррикадами" и "Красным Октябрем" на линию железнодорожной ветки, как было намечено, нашим частям не удалось.

Но все же мы существенно – по сталинградским, конечно, меркам потеснили врага в районе Новосельской улицы и особенно на территории "Красного Октября". Там были очищены от гитлеровцев самые крупные цеха мартеновский, сортовой, калибровый – и склад готовой продукции. Это значительно улучшило наши позиции.

Снова завладеть этими цехами немцы уже не смогли. На их планах прорваться через завод "Красный Октябрь" к Волге в тот день был поставлен крест.

В утреннем сообщении Совинформбюро за 1 ноября, начинавшемся, как обычно, с положения в районе Сталинграда, появились такие слова: "На другом участке наши части вели активные боевые действия и несколько продвинулись вперед". Таких новостей из Сталинграда не сообщалось давно.

Надо ли говорить, как поднял настроение у наших бойцов и командиров достигнутый 31 октября успех – пусть совсем небольшой, но ведь первый после критических дней и недель!

* * *

В тот же день, 31 октября, бронекатера Волжской флотилии высадили десант на правый берег, севернее расположения группы Горохова. Высадка готовилась непосредственно командованием фронта.

В десант был назначен усиленный батальон из 300-й стрелковой дивизии полковника И. М. Афонина, находившейся во фронтовом резерве. Предполагалось, что десантники овладеют Латошинкой, которая с августа была в руках противника, а затем соединятся с группой Горохова, в результате чего занимаемая ею территория существенно расширится и получит надежную переправу.

Выполнить этот план, однако, не удалось. Несмотря на обработку места высадки дивизионной и корабельной артиллерией, десант встретил очень сильное сопротивление. До берега добрались лишь разрозненные подразделения, положение которых еще более осложнилось гибелью командира и штаба батальона, потерей раций. Гитлеровцы же быстро подтянули подкрепления, бросили против десанта до трех десятков танков. Около половины их десантники уничтожили, но в конечном счете высадившиеся бойцы были отрезаны от Волги, а катера со вторым эшелоном враг к берегу не подпустил.

Высадившиеся подразделения сражались под Латошинкой около трех суток. Среди погибших при высадке был командир Северной группы речных кораблей капитан 3 ранга С. П. Лысенко. Его хорошо знали в частях Горохова, которым моряки изо дня в день помогали "флотским огоньком" с канонерских лодок и катеров, оснащенных реактивными установками.

Октябрьский десант под Латошинкой – трагическая, но и славная страничка в истории Сталинградской битвы. Десантники не только нанесли урон врагу на месте высадки. Сам факт появления десанта насторожил противника и вынудил его по-прежнему держать в этом районе части своего 14-го танкового корпуса. Готовившиеся же тогда удары советских войск были предприняты далеко от этих мест.

Быть может, кто-нибудь из читателей упрекнет меня в том, что я редко вспоминаю сражавшихся на Волге моряков, наших славных боевых товарищей. Вероятно, так получается оттого, что в Сталинграде, в отличие от Одессы и Севастополя, мне мало приходилось с ними встречаться. За то время, о котором я успел рассказать, не довелось познакомиться лично ни с командующим Волжской военной флотилией контр-адмиралом Д. Д. Рогачевым, ни с начальником ее штаба капитаном 1 ранга М. И, Федоровым: их КП был на том берегу. Но я, как, вероятно, и любой человек в 62-й армии, не представлял себе протекавшую у нас за спиной Волгу без Волжской флотилии.

Артиллерия ее кораблей включалась в общие схемы огня. Хочу заметить, что канонерские лодки – переоборудованные гражданские речные суда – имели дальнобойные морские орудия и могли стрелять с закрытых, замаскированных позиций в протоках. Корабельные же корпосты выдвигались на передний край.

Бронекатера, тоже оснащенные неплохими орудиями (до 76-миллиметровых), могли быстро появляться там, где требовалось поддержать с реки пехоту. Они же, несмотря на ограниченную грузоподъемность, были незаменимы как самые маневренные транспортные средства.

А скромные речные тральщики (часть их была оперативно подчинена непосредственно начинжу армии – он же начальник переправы) вместе с плавсредствами гражданского пароходства перевозили в Сталинград и любую новую дивизию, и маршевое пополнение. В ряде случаев на переправе и для ее прикрытия использовались все наличные военные корабли.

Довольно редко встречаясь с командирами Волжской флотилии, мы в штабе армии часто поминали ее добрым словом. Чувствовалось, что там на должной высоте и штабная служба – взаимодействие с речными соединениями, координируемое командованием фронта, поддерживалось без каких-либо осложнений. А уж боевой доблести, решимости выполнить свою задачу, чего бы это ни стоило, морякам было не занимать.

В 62-й армии высоко ценили моряков, воевавших на суше. У нас не было, как в соседних армиях, например в 64-й, бригад морской пехоты, но тысячи матросов, переодетых в красноармейские шинели, а некоторые и в своей флотской форме, сражались в составе армейских стрелковых соединений.

Я уже говорил об отличившихся в сентябрьских боях моряках-североморцах из бригады Батракова. В дивизию Батюка вошло много тихоокеанцев (из их числа был и известный всей армии снайпер старшина Василий Зайцев), немало моряков сражалось в дивизиях Смехотворова и Горишного. Батальон матросов, переправленный к нам в дни "генерального штурма" и переданный генералу Жолудеву, помог выстоять подразделениям 37-й гвардейской. А в бригаде Горохова создали отдельную роту морской пехоты из оставшихся в строю бойцов того краснофлотского отряда, который высадился в августе с волжских кораблей защищать Тракторный завод.

В конце октября в наши заволжские тылы прибыло новое пополнение с Тихоокеанского флота, предназначавшееся для возрождения 92-й стрелковой бригады.

* * *

Наступал ноябрь. Резко похолодали ночи. В этих степных краях сильные морозы приходят внезапно, и никто не мог точно предсказать, когда они начнут сковывать Волгу. Уроженцы здешних мест предупреждали лишь, что никакой мороз не может справиться с ней сразу, ледостав обычно затягивается, и в иной год Волгу долго нельзя ни переплыть, ни перейти. Да я и сам знал об этом с юности.

Надо было заранее думать, конечно, и о том, как изменится положение армии, когда река окончательно станет, какие, например, понадобятся меры, чтобы не допустить обхода противником наших флангов по льду, но прежде всего – о том, как обеспечить нужды обороны во время самого ледостава, когда сообщение с левым берегом, и без того трудное, может прерваться и армия будет на неопределенный срок отрезана от баз снабжения. Чтобы чувствовать себя увереннее, нужно было накопить побольше боеприпасов и постараться создать хоть какой-то людской резерв. Что и как можно для этого сделать, не раз обсуждалось на Военном совете.

Мы рассчитывали, что кроме дивизии Горишного скоро вернется на правый берег доукомплектованная 92-я бригада. Прибыл к нам – вторично, с новой материальной частью – 502-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк майора Бабаева. Переправа его далась нелегко, а еще труднее было протащить на огневые позиции в районе "Красного Октября", по косогорам и через развалины, можно сказать – пронести на руках, 76-миллиметровые орудия. В прошлый раз, почти два месяца назад, когда Бабаев представлялся мне на Мамаевом кургане, боевую технику полка еще могли передвигать по Сталинграду тягачи...

Каждое утро, получив сведения о доставленных ночью снарядах, минах, гранатах и данные о расходе их за истекшие сутки, подсчитывали, насколько увеличился наш запас. Завозилось, понятно, и продовольствие, но боеприпасы в наипервейшую очередь: на все сразу перевозочных средств не хватало. В октябре от бомбежек и артобстрела погибло несколько пароходов, паромов, буксиров.

Часть судов военной флотилии ушла на ремонт в Астрахань.

Почти все наши дивизии обзавелись собственными лодочными "флотилиями". Сейчас они особенно пригодились. Сотни тонн разных грузов перевезли для себя на лодках гвардейцы Родимцева. С эвакуацией раненых они справлялись сами полностью. Свою лодочную переправу сразу же организовали и в артиллерийском полку Бабаева.

С 26 октября действовал лодочный отряд при штабе инженерных войск армии – "отряд особого назначения", как стали называть его. Он предназначался для срочных нужд штарма, на случай, когда не окажется бронекатера, но перевозил также и боеприпасы и раненых. Отряд делился на несколько групп. Сохранился список их командиров: лейтенанты Борисов, Чабан, Хубеев, старшина Воробьев... На день часть лодок оставляли на острове Зайцевский или на левом берегу, часть зарывали в песок на правом.

Какими незаменимыми окажутся эти простейшие средства переправы, какую службу способны они сослужить, мы по-настоящему оценили неделю-полторы спустя.

* * *

В первых числах ноября завершилась перегруппировка наших войск в заводском районе, начатая с прибытием дивизии Соколова. За счет этой дивизии общий боевой состав стрелковых частей армии увеличился почти в полтора раза. Отсюда уже ясно, насколько поредело большинство других соединений.

Читатель, вероятно, помнит, как рота из батальона охраны штарма посылалась выручать осаждаемый гитлеровцами командный пункт генерал-майора Гурьева. Эта рота так и осталась в 39-й гвардейской дивизии. А к ночи на 2 ноября Гурьеву снова потребовалась помощь.

Позволю себе привести документ, подписанный мною по поручению командующего, – он отражает всю тогдашнюю обстановку:

"Боевое распоряжение № 229. 2.Х1.01.05.

Батальон охраны штарма со 2.11.42 расформировать. Весь личный состав, а также все вооружение и имущество батальона передать на доукомплектование частей 39-й гвардейской сд...

Крылов".

Батальон этот, оставшийся от бывшего учебного полка, долгое время являлся последним и единственным резервом командарма.

В ту самую ночь с левого берега переправлялся первый из доукомплектованных полков Горишного, но ему уже был назначен ответственный участок обороны. Словом, без батальона охраны на переднем крае было не обойтись.

Тогда же в 39-ю гвардейскую дивизию начальником ее штаба был назначен один из лучших работников штаба армии – заместитель начальника оперативного отдела Петр Иосифович Зализюк. Это был не единственный случай, когда мы укрепляли штадивы армейскими штабистами. В оперативном отделе Зализюка заменил подполковник И. М. Кеда, взятый из фронтового резерва.

193-я дивизия Смехотворова передала свои прежние позиции между "Баррикадами" и "Красным Октябрем" 45-й стрелковой, однако ее остатки еще могли быть использованы для прикрытия непосредственных подступов к "переправе-62", и командарм приказал Смехотворову занять оборону на набережной имени Бакинских комиссаров.

37-я гвардейская дивизия Жолудева уже не была в состоянии выполнять и такую задачу. Она выводилась в резерв, но за Волгу убывали только ее командование, штадив и штаб одного полка. Остальные люди вливались в 118-й гвардейский стрелковый полк, еще раньше подчиненный Людникову.

В дивизию Людникова переходили также бойцы, сержанты и средний комсостав 308-й стрелковой Гуртьева. Артполк дивизии, зарекомендовавший себя отменной точностью огня, оставался на своих позициях на левом берегу (а его командир подполковник Фугенфиров – на наблюдательном пункте на правом) и переключался на поддержку дивизии Горишного.

Лишь месяц находились дивизии Жолудева и Гуртьева в Сталинграде. Но это был месяц, когда выстоять было особенно трудно и в то же время все сильнее чувствовалось, что каждый день, который мы продержались, готовит почву для завтрашней победы.

О любом комдиве или комбриге судили тогда в 62-й армии в огромной мере по тому, насколько понимал он специфику сложившейся обстановки, целесообразность и прямую необходимость действовать зачастую совсем иначе, чем в полевых условиях, смело отходя от привычных представлений и норм. Как Жолудев, так и Гуртьев принадлежали к командирам, умевшим творчески применять тактику городского боя.

В 37-й гвардейской, например, с первых боев на подступах к Тракторному стали создавать в батальонах, а также и в ротах, пока те еще были не слишком малочисленны, резервные подвижные группы. И это позволяло в одном случае вовремя поддержать частную контратаку, в другом – быстро превратить в действующий опорный пункт то или иное здание, где не хватало людей на постоянный гарнизон.

А разве смогла бы 308-я дивизия, сократившись до двух совершенно условных полков, удерживать свои рубежи у "Баррикад" и на самом заводе, если бы эти полки не состояли к тому времени из небольших боевых групп, способных обороняться не только упорно, по и чрезвычайно активно и гибко управляемых?

В разгар октябрьских боев был день, когда участок 347-го стрелкового полка удерживали немногим больше полусотни бойцов. Командовал ими – после того как был убит третий за два месяца командир полка – политработник В. Г. Белугин.

Об этих бойцах, о том, как они смогли выстоять, он потом сказал:

– Люди знали цену не только метру земли, но и вершку. И почти каждый мог быть стрелком и пулеметчиком, бронебойщиком и минометчиком, а также и снайпером. Выручало еще то, что научились пристально следить за противником. Огнем из всех видов оружия старались упредить любую перегруппировку в его боевых порядках, любую попытку сосредоточить солдат в каком-нибудь доме или за углом дома, пресекали всякое выдвижение их вперед. Реагировали даже на перебежку единичных гитлеровцев, на каждый замеченный в расположении врага сигнал, немедленно принимая необходимые решения и меры...

Добавлю к этому несколько слов о самом Василии Георгиевиче Белугине. Он был комиссаром еще в гражданскую войну, имел орден Красного Знамени за участие в ликвидации антоновских банд. Находясь на руководящей работе в Наркомтяжпроме, мобилизации не подлежал, однако в сорок втором добился через Московский комитет партии направления в армию. В дивизию Гуртьева, комплектовавшуюся в Сибири, прибыл вместе с дочерью: та пошла на вокзал провожать отца и самовольно села в поезд... А в Сталинград Белугин попал, только что поправившись после ранения под Котлубанью, где с поля боя его вынесла родная дочь, ставшая санинструктором.

Ныне, когда война ушла в далекое прошлое, кое-кому, наверное, думается, что так бывает только в романах или фильмах о ней. Нет, так было в жизни.

От 308-й дивизии, отвоевавшей свое на сталинградском плацдарме (после нового укомплектования она сюда уже не вернулась), осталась тут память о ее героях. Таких, как лейтенант Борис Шонин – о нем я рассказывал. Таких, как красноармеец-связист Матвей Путилов. Смертельно раненный, он дополз до того места, где был перебит телефонный провод, и, не сумев соединить концы его раздробленной рукой, последним усилием воли зажал их зубами и восстановил связь. Не забыли на рубежах Сталинграда и песню 308-й стрелковой, которую знали и пели не только в этой дивизии.

* * *

После того как штабы выводимых в резерв соединений, передав соседям свои позиции и оставшихся в строю бойцов, убыли за Волгу, после законченной к утру 4 ноября перегруппировки оборону на основных рубежах армии держали (от правого фланга к левому): 138-я дивизия И. И. Людникова, 95-я В. А. Горишного в составе двух полков (третий еще находился на том берегу), 45-я В. П. Соколова, 39-я гвардейская С. С. Гурьева, 284-я Н. Ф. Батюка, 13-я гвардейская А. И. Родимцева. Сводный полк 193-й дивизии Ф. Н. Смехотворова, находясь во втором эшелоне, прикрывал район переправы.

В приказе командарма, отданном в связи с перегруппировкой, повторялась и подчеркивалась первейшая задача каждой дивизии – не допустить на своем участке выхода противника к Волге, надежно обеспечивать стык с левым соседом. Вместе с тем все командиры ориентировались на то, чтобы частными операциями последовательно расширять обороняемый плацдарм, стремиться изо дня в день выдвигать свой передний край на запад, прочно закрепляя всякое, пусть самое незначительное, продвижение вперед.

Был брошен лозунг: продвигаться на сто метров каждые сутки! Замахиваться на большее пока не приходилось. Ближайшей целью виделось вытеснение гитлеровцев с территории заводов "Баррикады" и "Красный Октябрь" с выходом наших войск (на участке между Волховстроевской улицей и Банным оврагом) на рубеж железной дороги, проходящей по городу западнее заводов. Добиться этого очень хотелось к 7 ноября.

Планирование боевых действий нельзя, конечно, подчинять праздничным датам. Но надо вспомнить то тяжелое время, чтобы представить, каким подарком к годовщине Великого Октября явился бы для страны, для всех советских людей новый боевой успех в Сталинграде.

Должен сразу же сказать: то, что имелось тогда в виду, в те дни оказалось еще недостижимым. "Баррикады" и "Красный Октябрь" были полностью очищены от немцев гораздо позже. Больше того – через несколько дней продвинуться в заводском районе еще раз удалось противнику.

Предвижу вопрос: не рано ли было вообще нацеливаться на расширение плацдарма, требовать от войск наряду с готовностью отражать ожидавшиеся атаки врага, постепенно, шаг за шагом, отбрасывать его назад? Нет, такая задача назрела, да фактически уже и решалась армией. На многих участках мы вынудили гитлеровцев перейти к обороне, и они, находясь в каких-нибудь сотнях метров от Волги, к которой так рвались, |еперь отгораживались там от нее спешно сооружаемыми укреплениями. Частные контратаки, вылазки мелких боевых групп держали противника в напряжении, сковывали и распыляли его силы, а в ряде случаев лишали выгодных позиций, упреждали и срывали его намерения. Хотя враг и не утратил еще окончательно способности наступать, имел для этого некоторые резервы, действия наших войск в первых числах ноября принимали все более и более активный характер. В сущности, они в это время были оборонительными уже только относительно.

Приказ, о котором я упомянул, свидетельствует, что мы отнюдь не собирались отказываться от активной тактики и с приближением осеннего ледохода. Сейчас она была даже еще важнее. Мы понимали: чем крепче захватим боевую инициативу, тем увереннее будем держаться ггп территории, отрезанной от левого берега, тем меньше неожиданностей сможет преподнести нам враг.

Нельзя было исключить и такого (вообще-то маловероятного) поворота событий, при котором максимальная боевая активность потребовалась бы от армии для того, чтобы не позволить гитлеровцам беспрепятственно уйти из Сталинграда, например к Дону. Ведь неприятельское командование могло признать это целесообразным, будь оно в состоянии отказаться от соображений престижно-политического порядка и руководствоваться чисто военными. В условиях, когда на всем остальном фронте (кроме районов Туапсе и Нальчика) немцы перешли к обороне, полное овладение Сталинградом уже не давало им тех стратегических выгод, какие сулило раньше, а каждый день борьбы за сталинградские руины приносил немалые потери.

Военный совет армии не был посвящен в планы готовившегося контрнаступления советских войск. Поэтому мы не могли знать и о возникшей тогда необходимости несколько отодвинуть его сроки. Это заставляло командование фронта особенно пристально следить за любыми изменениями в расстановке неприятельских сил. Потом-то стало понятно, почему штаб фронта необычно часто запрашивал свежие данные о противнике, требовал вновь и вновь проверить: не маскируют ли разрозненные, местного значения атаки, которыми с некоторых пор ограничивались гитлеровцы, отвода или подготовки к отводу их главных сил? Отход немцев от Волги, обнаружься он тогда, мог означать и раскрытие планов советского командования...

Мы проверяли и перепроверяли. И уверенно докладывали: из неприятельских войск, противостоящих 62-й армии, никуда не отведено ни батальона. Все дивизии Паулюса, с которыми мы имели дело во второй половине октября, были налицо – три танковые и семь пехотных (включая 79-ю и 305-ю, действовавшие раньше против Донского фронта, а также 44-ю, стоявшую сейчас в резерве у Городища, откуда она могла быть быстро выдвинута в любой район Сталинграда). Многие дивизии противника получали пополнение. Наша разведка установила прибытие новых штурмовых саперных батальонов – такого же типа, какие перебрасывались в 6-ю армию из тыла месяц назад.

В справке, составленной для штаба фронта по данным разведотдела армии на 4 ноября, делался такой вывод: "Противник производит перегруппировку и готовится к повторению решительных атак..." А там, в штабе фронта, на основании этих данных приходили, очевидно, и к другому, еще более важному выводу: планов нашего командования враг не разгадал, грозящей ему катастрофы не видит.

* * *

Прежде чем рассказать о последнем наступлении обреченной уже армии Паулюса, я должен еще немного задержаться на предшествовавших ему днях. Они прошли в Сталинграде без крупных боев, но вообще бои не прекращались ни на час, и с этими днями связаны по-своему значительные, заслуживающие упоминания события, к которым потом было бы трудно вернуться. С ними связана память о павших товарищах.

2 ноября 62-я армия потеряла одного из самых отважных и способных старших командиров – Василия Александровича Болвинова, командира 149-й отдельной стрелковой бригады.

Встретиться с Болвиновым мне так и не довелось. Представление о нем складывалось по отзывам тех, кто видел его в деле, а больше всего – по результатам боевых действий бригады, которой выпало, особенно в последние недели, много испытаний. Вкратце это представление сводилось к тому, что бригадой командует человек незаурядный, инициативный и бесстрашный, отличный тактик.

Личные качества командира послужили весомым аргументом в пользу сохранения бригады, когда решался вопрос, как с нею быть после тяжелых потерь, понесенных 14-16 октября.

Бригада стойко обороняла южную и западную окраины Спартановки, не пустила врага за Мокрую Мечетку. Болвинов создал сильную систему инженерных заграждений, смело выдвигал на передний край артиллерию. В трудный час комбриг обычно сам находился на решающем участке, управляя боем с КП одного из своих батальонов. Но смерть настигла Болвинова на командном пункте бригады. В тот день возобновился, после короткой паузы, натиск на Спартановку с запада. Атакам только что пополненной 389-й пехотной дивизии немцев, которую поддерживала 16-я танковая, предшествовала кроме сильной артподготовки многочасовая методическая бомбежка. Одна из бомб и попала в блиндаж комбрига, расположенный в трехстах метрах от передовых окопов.

Болвинова, смертельно раненного осколками, откопали еще живым. Зная, что умирает, он до последнего дыхания жил тревогой за исход боя. Как раз в это время двинулись в атаку фашистские танки, а бригада оказалась фактически без командования: в том же блиндаже были тяжело ранены начальник штаба и начарт, несколько штабистов убито.

Бригада, однако, выстояла. Комбрига временно заменил начальник политотдела Скворцов. Стойко держалась и соседняя 124-я бригада. Северная группа Горохова отбила за день пять атак пехоты и танков противника, нигде не дав ему вклиниться в ее позиции. К утру в 149-ю стрелковую бригаду прибыл новый командир, назначенный из фронтового резерва, – майор Иван Дмитриевич Дурнев.

Похоронить Болвинова решено было за Волгой – посмертная почесть, которая могла быть оказана тогда лишь немногим из павших сталинградцев. Кузьма Акимович Гуров порывался сам выступить на траурном митинге, но отправиться на левый берег не позволила обстановка. На митинге у могилы Болвинов в первый раз был назван полковником. Узнать, что ему присвоено очередное воинское звание – второе за три месяца, – он не успел.

6 ноября, в канун Октябрьской годовщины, немцы вновь зашевелились на Мамаевом кургане, атаковав боевые порядки дивизии Батюка. Однако это, как и усилившиеся опять налеты вражеской авиации, еще не было началом того наступления, которого мы ждали. Просто фашисты, как они делали это всегда и везде, старались досадить нам под праздник.

В ночь на 7 ноября они, не пожалев своих солдат, предприняли бессмысленную "психическую" атаку: после интенсивного минометного обстрела несколько десятков автоматчиков, отчетливо различимых в свете ракет, зашагали в полный рост к окопам одной из рот дивизии Горишного. Эта рота, как и ряд других подразделений 95-й дивизии, "оморячилась" при недавнем доукомплектовании за счет пополнения с Тихого океана, и ею временно командовал флотский старшина Трушкин. Подпустив гитлеровцев поближе, матросы встретили их гранатами, а окончательный исход боя решила в нашу пользу рукопашная.

В политдонесении поарма указывалось, что старшина Трушкин и несколько отличившихся бойцов его роты были в числе тех, кто в день 25-й годовщины Октября подал заявления с просьбой о приеме их в партию.

Ночь на 7-е была морозной. Утром запорхали в воздухе снежинки. По Волге шла и быстро густела шуга. Пока на : переправе еще могли действовать гребные лодки, мы спешили доставить на правый берег всеми наличными плавсредствами побольше боеприпасов, а с правого берега вывезти как можно больше раненых. 8 ноября только лодочный отряд, обслуживавший штарм, переправил через Волгу 360 человек.

За те сутки на эвакоприемники в районах переправ поступило 1050 человек, раненных в дни, обошедшиеся без крупных боев и считавшиеся по сталинградским понятиям довольно спокойными.

Позволю себе привести попутно еще две цифры из документов санитарной службы: из 76 тысяч раненых, зарегистрированных в 62-й армии с начала обороны Сталинграда до 10 ноября, к тому времени более десяти тысяч бойцов и командиров вернулись из госпиталей и медсанбатов в строй. Учтены здесь лишь вернувшиеся в нашу же армию, как правило – в свои прежние части. А тысячи и тысячи легкораненых, находя в себе силы сражаться дальше, вообще не покидали Сталинграда.

Сколько раз выручали эти бойцы и командиры поредевшие подразделения и части! Разве забудешь, как в середине октября, в самую тяжкую боевую страду, удалось сохранить на передовой полк жолудевской дивизии в значительной мере благодаря влитым в него добровольцам из легкораненых? Подобных примеров можно вспомнить немало.

В Сталинграде не было места для батальонов выздоравливающих, которые существовали на одесском и севастопольском плацдармах и служили для армии резервом при крайних обстоятельствах. Тем не менее возвращение в строй людей, уже проливших на сталинградских улицах свою кровь, становилось массовым.

Но закончу рассказ о дне Октябрьской годовщины. Мало где у нас его можно было отметить торжественными собраниями. Однако у Родимцева собрание состоялось, и Гуров вручил 13-й гвардейской дивизии орден, заслуженный ею еще до Сталинграда.

Та сталинградская Октябрьская годовщина памятна ощущением близкого перелома. Позади лежал год, может быть, самый тяжелый во всей истории Советского государства, год ни с чем не сравнимых испытаний. Как ни трудно было в ноябре сорок первого, кто из нас тогда представлял, что события на фронтах примут такой оборот, какой они приняли летом сорок второго? Но теперь уже можно было сказать себе, что Страна Советов и ее Красная Армия все это вынесли, выдержали. Крепла уверенность: труднее, чем было, уже не будет, и перелом в ходе войны, который, казалось, завиднелся еще почти год назад, наконец действительно близок.

Такому настрою духа очень способствовал переданный 7 ноября по радио и напечатанный в нашей армейской газете приказ Наркома обороны. В нем содержались такие слова:

"Враг уже испытал однажды силу ударов Красной Армии под Ростовом, под Москвой, под Тихвином. Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник!"

Последняя фраза была у всех на устах. Выражение "на нашей улице" сталинградцы относили непосредственно к себе.

О заканчивавшейся тогда на Сталинградском и двух соседних фронтах подготовке к переходу в наступление никто в 62-й армии, в том числе и Военный совет, не имел никакой официальной информации. Но командующий и начальник штаба фронта при телефонных разговорах с командармом и со мною делали кое-какие намеки. Да и еще по разным признакам чувствовалось приближение важных событий. Наши офицеры связи, ежедневно переправлявшиеся за Волгу с отчетными картами, и другие бывавшие там работники штарма не могли не замечать нараставшего напряжения, в котором, как обычно бывает перед крупными операциями, жил штаб фронта. Всякими окольными путями доходили сведения о выдвижении к Волге и Дону новых соединений...

Мы знали, чувствовали: враг выдыхается. Но оборона Сталинграда еще не закончилась.

В 6 часов утра 11 ноября на наши позиции обрушился такой артиллерийский огонь, какого не бывало уже недели две. Опять оглушающий грохот разрывов поглотил все другие звуки и заходила под ногами земля. С первых же минут стало совершенно ясно: это – артподготовка нового штурма.

В 6.30 началась атака пехоты и танков. Примерно на пятикилометровом фронте, между Волховстроевской улицей на севере и Банным оврагом на юге, наступали пять немецких пехотных дивизий (79, 100, 295, 305 и 389-я) и 24-я танковая – всего шесть из восьми, непосредственно противостоявших нашей армии. По документам убитых гитлеровцев потом было установлено, что в наступлении участвовали батальоны еще двух дивизий, переброшенные сюда на самолетах.

Паулюс сделал напоследок все, что мог. И должно быть, еще раз уверовал, что собранный им кулак с исключительной плотностью боевых порядков на фронте атаки, при мощной артиллерийской и авиационной поддержке наступающих войск, сокрушит оборону 62-й армии. Ведь расстояние, которое нужно было для этого преодолеть, на многих участках составляло меньше километра.