Текст книги "Челомей"

Автор книги: Николай Бодрихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

Челомей начинает педантично просматривать книгу, и я вдруг вижу перед собой совсем другого человека: “Если вы так же подготовили мой доклад, то чувствую, вы хорошо поработали!”

В зале заседаний докладывает Дьяченко. В конце совещания Челомей говорит: “По докладу никаких замечаний, а вот выводы я бы сформулировал иначе”.

Делает выводы: “Все свободны”…

Ю.В. Дьяченко потом раз пять спрашивал: “Что ты с ним сделал? Мы ждали колоссального разноса!” Я не сказал, что причина нашего удачного доклада в том, что один умный человек знал, что Владимир Николаевич очень любит, когда его хвалят» [54].

В октябре 1975 года через Академию наук Челомей получил письмо Нобелевского комитета, подписанное всеми его членами во главе с председателем Целиком Хальтеном, к которому он, скорее всего, отнёсся с юмором. Письмо было довольно хитро составлено: на правах шведской Королевской академии наук члены Нобелевского комитета по физике имели честь пригласить «to submit proposals for the award of the Nobel prise for Physics for 1976» – «обсудить предложения по награждению Нобелевской премией по физике за 1976 год». Подчёркивалось, что работы должны быть максимально свежими, такими, чтобы «польза от них ещё не была получена полностью».

Ему было очевидно, что ввиду предельной закрытости его работ, когда не был издан даже интереснейший курс его лекций, читавшийся студентам МВТУ, а их запись велась в секретные тетради, представление его трудов названному комитету было исключено. И всё же это обращение было и приятным, и в высшей степени престижным, и весьма редким. Как рассказывал автору академик Ю.В. Гуляев, подобные письма на имя ведущих советских учёных иногда приходили, причём некоторые ошибочно воспринимали их как «приглашение к танцу».

Вообще же Нобелевский комитет всегда был очень предвзят к русским людям, а после Октябрьской революции эта неприязнь была помножена на политическую враждебность. Нобелевскую премию не получили всемирно признанные творцы: Л.Н. Толстой и А.П. Чехов, Д.И. Менделеев и П.Н. Лебедев, К.Э. Циолковский и Н.Д. Зелинский… Что говорить о А.С. Блоке, С.А. Есенине, В.В. Маяковском, М.А. Булгакове… В те же годы, когда премию не получили названные гении, её лауреатами в области литературы стали забытые сегодня С.П. Рене, Б. Бьёрнсон, Ф. Мистраль, X. Эчегарай-и-Эйсагирре; в области той же физики Ф. Ленард, Г. Липман, В. Вин, Н. Дален; ещё меньше говорят сегодня имена первых лауреатов-химиков Я. Вант-Гоффа, С. Аррениуса, запомнившегося, скорее всего, тем, что именно он заблокировал кандидатуру Д.И. Менделеева, фон Байера, Э. Бухнера…

Встречи Владимира Николаевича с журналистами были эпизодичными. Первой, завершившейся печатной статьёй, была встреча с В.С. Губаревым[59]59
  Владимир Степанович Губарев (р. 1938) – русский и советский писатель-фантаст, популяризатор науки, журналист. Лауреат Государственной премии СССР, премии Ленинского комсомола. Кавалер двух орденов «Знак Почёта».


[Закрыть], когда очерк от имени «профессора К. Петропавловского» – такой псевдоним был выбран для В.Н. Челомея – «Мост во вселенную» был опубликован в «Комсомольской правде» 7 июня 1964 года. Эта фамилия отнюдь не была новой среди советских ракетчиков. Рано ушедший Б.С. Петропавловский (1898–1933) был одним из организаторов создания ракетной техники в СССР и одним из последних, по времени присвоения, Героем Социалистического Труда (посмертно, 1991). Его фамилию наряду с К.Э. Циолковским и Ф.А. Цандером называл С.П. Королёв, вспоминая своих предтеч и учителей. Заметим, что псевдонимы для известных конструкторов были в то время распространены. Так, В.П. Птушко выступал в печати под псевдонимом Г.В. Петрович. Очерк Челомея рассказывал о значении маневрирующих космических кораблей «Полёт-1», «Полёт-2» и появился незадолго до пятидесятилетия учёного.

«…Впервые завею историю развития космической техники (а мы уже можем сказать, что такая история существует!) были успешно запущены и испытаны космические маневрирующие аппараты “Полёт-1” и “Полёт-2”! И мы с полным правом можем гордиться этими достижениями, так как они принадлежат нашей стране…

А как человек с помощью самолёта освоил атмосферы, так и потомки “Полётов” помогут обжить нам околоземное космическое пространство.

Для запуска маневрирующих кораблей необходимо иметь мощные ракетоносители, а сами аппараты должны иметь на борту достаточно мощную энергетику, которая позволяет не только осуществлять непрерывный стабилизированный полёт, совершать манёвры, но и самостоятельно выходить на заданную орбиту. После того как срабатывает последняя ступень носителя, корабль ещё не входит на заданную траекторию полёта. Он начинает двигаться по инерции, и только в заданной точке пространства по команде с Земли включается двигатель аппарата, который и выводит его на заданную орбиту…

Мы уже говорили, что на борту корабля установлена сложнейшая аппаратура управления, ориентации и стабилизации, специальная система коррекции сближения и т. д. Для осуществления полётов создаются и сложные наземные комплексы управления, позволяющие с Земли посылать на борт команды на изменение и коррекцию их орбит. Созданы и наземные комплексы точного измерения элементов траектории полёта, помогающие точно выводить маневрирующий космический, аппарат в требуемые районы космического пространства.

…Нельзя не волноваться перед стартом ракеты в космос. И я знаю, что, когда вновь поеду на космодром, буду волноваться, ибо пуски очень не похожи один на другой. Каждый запуск в космос – это неизбежно новый, всегда волнующий этап освоения человеком космического пространства» – такими словами под псевдонимом «профессор К. Петропавловский» пытался передать нам соображения Челомея о созданных под его руководством кораблях журналист.

«Владимир Николаевич присылал за мной машину, и она привозила меня к нему на фирму, в Реутов. Так состоялось несколько встреч и бесед», – вспоминал Владимир Степанович Губарев.

Позднее, в мае 1975 года, в его рабочем кабинете встречался с Владимиром Николаевичем и Ярослав Голованов, оставивший о нём краткую, ёмкую и почти точную, но в целом злую заметку [28].

В 1978 году в 29-м томе Большой советской энциклопедии и в 8-м томе Советской военной энциклопедии о В.Н. Челомее появились две развёрнутые статьи, по просьбе редакционного совета написанные А.В. Хромушкиным.

«Сам Челомей работал очень интенсивно, – вспоминает В.А. Поляченко. – Чувствовалось, что его ни на минуту не оставляют мысли о том, какую тему пустить вперёд, о нашей организации, о смежниках. Наряду с техническими проблемами эти вопросы занимали всё его время, ими он делился со своими помощниками, с подчинёнными…

У него были черты характера, которые нам и многим казались необычными. С ним бывало и очень интересно. Например, Владимиру Николаевичу часто приходилось рассказывать руководству смежных предприятий о наших космических системах. При этом на доске у него в кабинете рисовались Земля в виде окружности и вокруг неё траектории наших космических аппаратов. Так вот, эту окружность он рисовал мастерски, одним изящным движением руки, и получалась она всегда идеальной формы. Он гордился этим своим умением. Порой, когда мы оставались в узком кругу, он вызывал любого к доске и предлагал: проведи окружность. Ни у кого так не получалось. Чем это объяснить – тренировкой или врождённой координацией движений, можно только догадываться. Или такое. На своих длинных совещаниях он иногда отвлекался и рассказывал интересные факты из биографий Пуанкаре, Наполеона или других великих личностей. И говорил, что он это прочёл сегодня ночью. Понятно было, что ночью он не мог спать спокойно и, пытаясь отвлечься от постоянных мыслей о работе, погружался в чтение серьёзной литературы. Или вдруг устроит опрос: “Ну, кто скажет имя великого сыщика Агаты Кристи?” За столом в кабинете сидят его заместители, ведущие, начальники отделов, а Агата Кристи у нас тогда только в моду входила, и если кому-нибудь удавалось сказать, что это Эркюль Пуаро, Владимир Николаевич поощрительно улыбался и говорил: “Молодец”.

Его готовность помочь человеку в трудной ситуации я прочувствовал на себе… Приглашая вернуться на своё предприятие, Владимир Николаевич твёрдо обещал выделить мне квартиру, как только построят дом. Поставили на очередь.

В феврале 1960 года приступили к заселению дома. Но меня что-то не приглашали получать ордер. Почуяв неладное (не без оснований), я решил обратиться к Челомею с повторным заявлением. Он написал в левом верхнем углу красными чернилами: “С.Л. Попок. Надо дать!” На этом мои страдания окончились…

А второй раз мне пришлось с таким же вопросом обратиться к Челомею для помощи Артуру Тищенко, с которым мы готовили первые космические проекты. У него было тоже критическое положение с жильём. И Владимир Николаевич опять помог. У меня сохранились копии писем В.Н. Челомея руководителю онкоцентра Н.Н. Блохину с просьбой принять личное участие в лечении тяжело заболевшего в конце 1970-х годов Абдулгани Жамалетдинова. Подобных фактов множество.

Но в то же время иногда Владимир Николаевич был крайне резок и не стеснялся в выражениях. Я испытал это на себе, и не только я…»

По свидетельству дочери Челомея Евгении Владимировны, он не раз подчёркивал, что если бы в юности прочитал книги Поля де Крюи, то стал бы микробиологом.

Думается, в словах Челомея о любви к микробиологии прежде всего звучала обида. Конечно, то высокое место, которое заняло ракетостроение во второй половине XX века, было сопряжено не только с медными трубами, но с огнём, водой и терниями, которые щедро рассыпали на пути Учёного люди, подобные набравшему исключительную силу Д.Ф. Устинову.

«Помню, как в трудный личный момент был вызван в Фили на совещание. В это время была тяжело больна моя мать. Я передал секретарю необходимые бумаги и хотел отпроситься, – вспоминает декан аэрокосмического факультета МГТУ им. Н.Э. Баумана Р.П. Симоньянц. – Не успел я развернуться, как в приёмную с беспокойным лицом вышел Челомей.

“Где она, в какой больнице?” – тревожно спросил он.

Вечером мне позвонил его всемогущий зам С.Л. Попок: “Давай переведём её в… там специалисты отменные”.

К сожалению, все эти хлопоты были уже излишни: ночью мама умерла».

«Нам, его ученикам, остаётся в памяти его неуёмная страсть к новым достижениям, его талант учёного и конструктора, его стойкость в трудных обстоятельствах. Он не сдаётся после ликвидации его КБ в феврале 1953 года и уже через год возрождает своё дело. Он противостоит попыткам новой ликвидации его предприятия в 1965 году и побеждает, сохранив коллектив и приоритетную тематику. Он оставил нам такой богатый задел актуальных конструкторских тем, проектов, идей, что нам хватило работ над их воплощением на оставшуюся четверть XX века и на начало XXI», – писал В.А. Поляченко.

Напротив рабочего кабинета Владимира Николаевича были три небольшие комнаты, где сидели толковые и энергичные молодые люди, являвшиеся фактически консультантами Генерального конструктора, первоначально прорабатывающими новые решения. Среди них были Б.Н. и В.Н. Натаровы, А.П. Кирпиль, Г.А. Савин. Затем со своей командой там работал В.П. Гогин…

С обитателями этих кабинетов обсуждались самые сумасшедшие идеи, многие из которых сегодня, спустя полсотни лет, нашли своё воплощение в возвращаемых космических аппаратах, сверхзвуковых крылатых ракетах подводного старта или полётах на другие планеты.

«Ждать, что Челомей придёт с вопросом вроде: “Ну, что будем делать?”, не приходилось, – вспоминает Б.Н. Натаров. – Он всегда приходил с предложениями, порой даже казавшимися фантастическими. Недаром за нашими кабинетами, благодаря местным острословам, закрепилось название “Палата № 6”, по аналогии с названием известного чеховского рассказа».

Требовательность его и к этим ребятам была высокой. Участник этой группы Б.Н. Натаров вспоминает, как при обсуждении американского проекта MOL с использованием восторженных публикаций на вопрос Генерального: «Ну как?» – Георгий Савин легкомысленно ответил: «Впечатляет», чем немедленно вызвал начальственный гнев: «Впечатляет его, видите ли!»

«Конечно, – размышляет Борис Николаевич, – он ожидал от нас продуманной инженерной оценки, а Жора тогда собраться не успел. “Да, – заметил он, – сковородка становится всё горячее”. Нам приходилось действительно вертеться, Владимир Николаевич неожиданным вопросом мог поставить в тупик в любую минуту».

«Вообще общение с Челомеем требовало максимальной собранности и напряжённой умственной работы, – вспоминал лауреат Государственной премии СССР М.С. Казаков. – Помимо решения сложных технических проблем в процессе разговора он мог задать любой, самый непрогнозируемый вопрос и требовал немедленного ответа. Например, сколько пиропатронов на двигателе или какой “це-икс” получен при испытаниях американских ракет. Мы такие вопросы называли КВН. А если ещё учесть, что всё время Генерального конструктора (кроме сна и приёма пищи) в период его пребывания на полигоне было отдано работе, то можно представить тот выматывающий ритм испытательской жизни, который возникал при появлении Челомея.

Результаты работ по основным темам, которые в очень сжатые сроки выполнил наш коллектив под руководством Владимира Николаевича, говорят сами за себя. Они показывают, чего может достичь дружный рабочий коллектив, возглавляемый талантливым руководителем» [52].

Секретарь Челомея Зоя Сергеевна Усова вспоминает:

«…Его секретарём я была почти четверть века – годы, месяцы и дни работы, наполняемые обыденными делами и великими событиями.

Никогда не забуду, каким бодрым, подтянутым вернулся Владимир Николаевич из последнего в своей жизни отпуска. Никогда не забуду и все юбилеи Владимира Николаевича, свидетельницей которых я была. Пятьдесят, шестьдесят и семьдесят лет – какие это были торжественные даты! Какие люди приезжали поздравлять его с утра и до позднего вечера непрерывным потоком! И все эти стороны, составляющие его деятельность, требовали очень много времени, энергии, сил и здоровья. У каждой стороны были текущие и предстоящие дела, которые было трудно чётко по минутам уложить в свой рабочий день заранее.

Каждый день был не похож на предыдущий. Он мог начаться с поездки в Министерство или в Академию наук, а мог начаться и с совещания на предприятии с последующими поездками в наши филиалы.

Как правило, рабочий день Генерального конструктора начинался в 8–9 часов утра и заканчивался в полночь, а во время пусков ракет Владимир Николаевич сутками не уезжал с предприятия, если не был на полигоне.

Каждая минута и каждый час были подчинены работе. Не было пустых праздных дней и часов, и даже дома у него была круглосуточная связь с предприятием.

Владимир Николаевич всегда спешил, ему всегда не хватало времени. Он постоянно находился в творческом поиске, стремясь довести до совершенства свои научные идеи и технические решения.

В свободное от основной работы время (как правило, по субботам) Владимир Николаевич читал лекции в МВТУ на кафедре, которую сам создал. Для него это были особые, светлые дни…

Так проходили дни, месяцы и годы многогранной деятельности Владимира Николаевича. Мне кажется, что он никогда не забывал о том, что сделанное им сегодня через годы продолжится в его сотрудниках и учениках. Как показала жизнь, труд и творчество Владимира Николаевича не умерли с его уходом из жизни.

Вспоминая прошлое, хотелось бы не лукавить и не приписывать себе тогдашней своё теперешнее видение, каким был Владимир Николаевич. Ведь только сейчас, спустя годы, осознаёшь всю значимость той работы, что делал Владимир Николаевич и весь коллектив предприятия. И я счастлива, что почти четверть века была причастна своим малым трудом к этим великим делам и свершениям.

Владимир Николаевич всегда живёт в моей памяти умным, красивым и обаятельным человеком» [50].

«Когда шли важные, интересные для него эксперименты, Владимир Николаевич буквально жил ими, нередко уезжал далеко за полночь, а в 8 утра уже появлялся на стенде. Причём не просто появлялся, но активно участвовал в испытаниях, предлагая и обосновывая новые режимы, а порой переходя к новому, более тонкому эксперименту. Думаю, что на подобное участие в одновременно черновой и творческой исследовательской работе у людей его уровня просто не было времени. Владимир Николаевич, как никто другой, был на своём месте», – вспоминает заместитель Генерального конструктора А.И. Бурганский.

«С Владимиром Николаевичем Челомеем меня познакомил мой близкий старший товарищ академик Кириллин, – вспоминает зять М.А. Суслова, член-корреспондент АН СССР и РАН Л.Н. Сумароков, специалист в области фундаментальных проблем информационных систем (прототипа отечественного Интернета. – Н. Б.). – Познакомились уже после смерти моего тестя, некогда видного партийного и государственного деятеля, так что грешить на какой-то конъюнктурный интерес (как в случае с Сергеем Хрущёвым, а такие упрёки были) не стоит. Мы встречались несколько раз, в том числе в кабинете в его офисе, на собраниях Академии наук и у него на даче. Он рассказывал мне, в том числе, историю своей карьеры, начиная с деятельности в качестве аспиранта, вплоть до Главного конструктора. Слушать его было интересно. Но на особо близкие отношения я, по понятным причинам, особо и не претендовал. И вдруг как-то в один из дней охрана сообщает, что напротив входа в мой институт стоит большая чёрная машина, известная в народе как “членовоз”. Выглянул в окно, точно! Академик прибыл безо всякого предупреждения, хорошо ещё, что я никуда не уехал и оказался на рабочем месте… Здание наше невелико, но всё же прошлись для порядка, особо осматривая техническую базу.

Вернулись ко мне в кабинет. Мы с академиком уселись перед дисплеем, готовясь провести поиски по проблематике, интересующей Челомея, в том числе с использованием спутниковой связи и работой с международно доступными базами данных. Челомей пошутил: – “Когда вы были в моём офисе, я рассказывал о своих делах. Давайте посмотрим сейчас на ваши, о них я уже немного наслышан”… Планирую: сейчас начнём сеанс по удалённому теледоступу. И вдруг – остановка. В офис буквально вбежал мой ближайший помощник Юрий Горностаев. “Леонид Николаевич, проблема со связью”, – сказал он огорчённо. А ведь только что всё работало… Ничего, бывает, пытался утешить меня академик. Главное, что принцип я понял и видел ваши схемы и распечатки по конкретным запросам. И опять пошутил – сегодня же скажу министру связи Талызину, чтобы лучше вам помогал (по иронии судьбы недавно ставшему его родственником: сын Талызина женился на дочери Челомея). Продолжил: какое это всё-таки могучее сочетание – ракеты из моей области и ваша информатика! А с телесеансом, Господь, видно, наказал нас за излишнюю спешку, это называется “визит-эффект”.

Стали прощаться. Я пошёл провожать академика к выходу. И опять появился догнавший нас Горностаев: верните гостя, связь восстановилась. Всё заработало… Что ж, тогда было на что посмотреть. Причём для нашей страны в диковинку, тем более что система реализовала смысловой поиск и создавалась на отечественной и СЭВовской технике, да ещё с использованием спутниковой связи. А уже позднее на нашей следующей встрече, кажется, у него на даче, Челомей сказал мне: “Какой вы всё-таки молодец, что вернули меня тогда… Как говорится, дорого яичко к христову дню”. Подарил мне “печатку” из саратовского арагонита с выгравированными факсимиле наших космонавтов. Она и сейчас у меня, когда работаю на террасе, лежит на столе, фиксируя бумаги, чтобы не разлетались по сторонам, если вдруг подует ветерок…»

Вспоминает Б.И. Кушнер, бывший начальник отдела НПО машиностроения:

«…Где-то в конце 1969 года я докладывал Владимиру Николаевичу конструкцию разработанной системы обеспечения тепловых режимов ОПС “Алмаз”. На космических объектах выделяемая аппаратурой и экипажем тепловая энергия, как правило, утилизируется путём её сброса в окружающее космическое пространство через так называемые радиационные теплообменники (РТО).

Обычно РТО – это расположенный на внешней поверхности объекта алюминиевый лист, в который вварены трубопроводы системы обеспечения тепловых режимов (СОТР), по которым прокачивается хладоноситель. На внешнюю поверхность РТО наносится специальное радиационное покрытие, обладающее способностью малого поглощения солнечного излучения, в ультрафиолетовом спектре характеризуемое коэффициентом As и большой интенсивностью теплового излучения, в инфракрасном спектре характеризуемое коэффициентом “эпсилон”. При этом температура РТО даже на солнечной стороне не превышает 20 градусов Цельсия, а в тени опускается до минус 150 градусов. Я сказал Владимиру Николаевичу, что мы используем радиационное покрытие с коэффициентом As 0,3–0,4 и эпсилон 0,8–0,85. Генеральный в достаточно резкой форме сказал, что я не прав, так как сумма As и эпсилон всегда должна быть равна единице. Моя робкая попытка объяснить, что эти коэффициенты характеризуют совершенно различные свойства покрытия, вызвали ещё больший его гнев, в результате чего я был выдворен из кабинета с заявлением, что я совершенно не разбираюсь в системах, которые должен проектировать. Это означало, что я не могу руководить отделом. Был поздний вечер. Не буду объяснять, что я чувствовал.

На следующий день минут через 15 после того, как я пришёл на работу, позвонила секретарь Генерального и сказала, что Владимир Николаевич просит меня срочно зайти. Ничего хорошего этот вызов мне не сулил. С тяжёлым сердцем я поднялся на 6 этаж и робко открыл дверь в кабинет Челомея. Генеральный проводил какое-то совещание. При моём появлении он встал из-за стола, подошёл ко мне и сказал, что вчера он был не прав. Сумма As и эпсилон не должна обязательно равняться единице.

Меня это потрясло. Генеральный конструктор… академик… дважды Герой… депутат… многократный лауреат счёл необходимым с раннего утра публично, по существу, извиниться за свою ошибку перед рядовым начальником отдела, чтобы он мог спокойно продолжать свою работу».