Текст книги "Избранное"
Автор книги: Николай Григорьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
Это были автомобили самой неожиданной формы, яркой, рекламной
раскраски. Стоянка их была у Гостиного двора на Невской линии.
Надрывали голоса зазывалы: "Эй, эй, господин, пожалуйте ко мне!
"Жермен-штандарт" – лучший автомобиль в мире. Для видных господ!",
"Мадам, покорнейше прошу "Дедион-бутон" – специальный дамский
автомобиль, не дергает, не стреляет, самого нежного хода! Пожалуйте
ваши покупочки, мадам. Садитесь", "Господа, молодые люди, кого с
ветерком? И-эх, прокачу!"
Так заманивали шоферы прокатчики из почтеннейшей публики седоков.
Работали они от хозяев, каждый гнался за выручкой, поэтому считались
только с капризами пассажиров, но никак не с правилами уличной езды.
Шальной, отчаянный был народ.
Прокатчики побаивались городского инженера. Мудреного его
отчества не выговаривали, а просто: "Держись, ребята, колокольня
идет!"
Прогонит инженер с Невского и пропала выручка: клиенты только на
Невском.
– Хочу, чтобы вы взяли на заметку одного из прокатчиков, – сказал
профессор. – Известен был под кличкой Вася-прокатчик. Виртуоз за
рулем, любимец публики! Никто из шоферов на прокате не собирал такой
выручки, как этот сорвиголова. Но не вылезал у меня из штрафов...
Записали Вася-прокатчик? Отлично. Последуем дальше. – И Лев
Галактионович продолжал: – Году в пятнадцатом, в разгар войны и не
особенно удачных для России сражений с немцами, царское правительство
закупило в Англии автомобили под броней. Это была боевая новинка.
Поставки броневиков для русской армии выполняла по преимуществу фирма
"Остин". Новинку осваивали в Петрограде. И уже отсюда, укомплектовав
людьми, отправляли броневики на фронт.
Лихие ребята-прокатчики стали первыми шоферами броневиков. Много
ли их в России было, шоферов? А бронемашины из-за границы идут и идут.
Военные власти забеспокоились: кого сажать за руль? Решили открыть
школу шоферов. Лев Галактионович был тогда уже крупным специалистом
автомобильного дела. К нему обратились за советом.
Пришел Фатеев в Михайловский манеж. Здесь, где, бывало,
развлекаясь, гарцевали на породистых конях всадники из высшего
общества, по случаю войны расположилась автоброневая часть.
Поглядел профессор на то, как обучают новобранцев, и сказал
генералу:
– Я бы выпускал шоферов вдвое больше.
– Помилуйте, где же я возьму столько инструкторов!
– Не тревожьтесь, управятся и эти.
И Фатеев попросил отрядить ему из солдат двух-трех слесарей.
– Гляжу... – Тут Лев Галактионович опять сделал отступление в
рассказе. – Представляете идут ко мне солдаты, а впереди торопится,
припадая на костыль, – кто бы вы думали? – Вася-прокатчик, и крест
Георгия на груди, словом, герой! Из троих солдатиков лучше всех помог
он мне слесарной работой... Загадочная все-таки вещь, я вам скажу,
человеческий характер!
Однако что же придумал Фатеев? Он предложил поставить в броневике
второй руль.
Так и сделали. Второй руль отнесли в заднюю часть машины. Два
руля – два учебных места.
Солдаты-ученики садились затылками друг к другу. Одному гнать
машину вперед, другому назад.
Конечно, не сразу, машина не тронулась бы с места, а по очереди,
переключая управление то на передний руль, то на задний. А инструктор,
вместо того чтобы ездить неотлучно рядом с одним учеником, теперь
устраивался под броней между обоими, давая указания то одному, то
другому...
Рассказывая о манеже, профессор что-то изображал на листочке
ватмана, пользуясь то карандашом, то резинкой, то пером.
– Возьмите, Сергей Иванович. Пригодится!
Это оказался чертеж дополнительного рулевого устройства в
броневике.
Домокуров полюбовался картинкой и попросил пририсовать к башне
щитки.
– Щитки? – Старик озадаченно вскинул брови. – Какие еще такие
щитки?
Домокуров напомнил:
– Щитки на башне. Ведь академик Щуко в письме ссылается на вас.
Или забыли... Сами же подсказали ему эту деталь.
– Я?.. – Тут старик выкатил на Сергея глаза, как выкатывал на
своих тетушек. – Я подсказал кому-то что-то для памятника?..
Он встал, взволнованный, и заходил по кабинету.
– Нет, это уже, извините, фантасмагория! Напоминаю вам, я
автомобилист и в манеже не броневиком занимался – автомобилем! Ходовая
часть машины, двигатель, рулевое управление – вот моя компетенция как
инженера. А чисто военные устройства – увольте, они меня нимало не
интересовали...
Расхаживая, он усердно дымил сигарой, закашлявшись, положил ее на
край пепельницы и продолжал:
– Да, ставя дополнительный руль, я работал над броней. Но эта
коробка только стесняла движения. Было тесно, неуютно, я набил себе
шишек и синяков – вот и все, чем мне запомнился броневик в целом!
Лев Галактионович поглядел на шапочку пепла, образовавшуюся на
погасшей сигаре, и, стараясь шапочку не уронить, опрокинул сигару в
пепельницу.
– А напоследок, – сказал он, садясь в кресло, – еще раз о
Васе-прокатчике.
С группой солдат он был на площади, где готовилась встреча
Ленину. Вдруг на броневике, что выдвинулся к вокзалу, замечает белую
цифру на борту: это была двойка.
Солдат подошел ближе, заглянул внутрь машины и с достоверностью
убедился, что это тот самый броневик, в котором под руководством
инженера вольной службы делали в манеже реконструкцию. Слесарь, как
всякий рабочий, узнал, разумеется, дело собственных рук.
Взволнованный открытием, Прокатчик не ограничился тем, что увидел
сам. Он подвел к броневику еще нескольких солдат, своих товарищей,
чтобы и те удостоверились в необычном устройстве машины.
А через некоторое время на этот самый броневик взошел Владимир
Ильич Ленин..
Наутро Прокатчик, радостный, пришел ко мне и все рассказал.
– Лев Галактионович! – Домокуров бережно закрыл блокнот. – На
прощанье только одно слово: как фамилия Прокатчика?
– Искренне досадую, – вздохнул профессор. – Если бы я помнил!
x x x
Так или иначе встреча на Васильевском, считал Домокуров, удалась.
Долго в паспорте маячил один-единственный пункт: "Башня со щитками".
А тут привалило сразу три новых:
Примета Э 2: под броней два руля (второй, дополнительный, перед
задней стенкой).
Примета Э 3: машина английская, фирмы "Остин".
Примета Э 4: снаружи на борту цифра "2" (крупно белой краской).
Сейчас, на трибуне в Смольном, профессор Фатеев рассказал о
броневике нечто новое:
– Дублированный руль, – говорил он, – приобрел не только учебное
значение. Повадились ко мне офицеры и техники из действующей армии -
"за чертежиком". Я, разумеется, заинтересовался, что за польза от
дубля в сражениях. И тогда один из офицеров познакомил меня с тактикой
боя броневиков.
Коротко говоря, машина, на которую, как правило, обрушивается
артиллерийский огонь, вынуждена, уходя от опасности, маневрировать -
взад-вперед, взад-вперед... А как дать задний ход? Не откроешь ведь
дверцу, не высунешься, чтобы направить машину, – мигом подстрелят. И
вслепую, наугад, пятиться не лучше: как раз завалишься в свежую
воронку от снаряда... Так вот, дублированный руль, как обнаружили сами
фронтовики, и спасает их от подобных неприятностей...
Теперь Домокуров огорчился. Оказывается, дублированные рули не на
одной машине. Значит, это уже не решающая примета. Придется выявлять
дополнительные, но сколько их потребуется, где и когда удастся
собрать? Поиск осложняется...
x x x
Профессор возвратился с кафедры на свое место за столом и,
отдуваясь, расправлял бороду.
Председательствующий громко объявил:
– Слово предоставляется заслуженному красногвардейцу, бывшему
командиру бронеавтомотоциклетно-пулеметного отряда при Смольном -
первой советской воинской части – товарищу Быкову Федору Антоновичу!
Зал выразил свои симпатии оратору горячими аплодисментами.
И тут, прокашлявшись, заговорил ветеран у своих плакатов.
– Это правильно доложено... – Послышался его глуховатый голос. -
В общем и целом... Профессор. – Он стукнул об пол комлем указки, как
бы понуждая себя говорить складнее. Преодолел волнение, речь
наладилась.
В его отряде, как оказалось, среди прочих броневиков "Лейтенант
Шмидт", "Рюрик" и других, числом девять, находился и ленинский
броневик.
– "Двойка"? – подсказал Фатеев.
– "Двойку" мы аннулировали. В первую же зиму, в Смольном.
Присвоить броневику революционное имя – вот как постановили в отряде.
Принято единогласно. Сами бойцы и название придумали: "Враг капитала".
Красиво этак легло пояском на башню. Суриком пустили: краска такая, на
Семянниковском у судостроителей разжились; что ни буква – жаром пышет!
Команда броневика была из тройки лучших бойцов отряда. Нес он, в
очередь с другими броневиками, караульную службу у Смольного. А народ
в Смольный – рекой.
И каждому хотелось подойти к броневику, прикоснуться к броне и
особенно к башне – той самой...
Караул оттеснял любопытных: "Посторонитесь, товарищи, броневик на
боевом посту. В случае тревоги из-за вас и не развернуться!"
А командир Быков, чтобы разредить толпу у броневика, поднимался
на каменное крыльцо перед входом в Смольный, рассказывал о
революционной истории броневика и отвечал на вопросы слушателей...
– А теперь, – объявил бывший красногвардеец – и голос его
поднялся до пафоса, – не под осенним дождем у крыльца, а выступаю я в
Лепном зале Смольного, и не перед случайными слушателями, а перед
большевистскими делегатами с заводов и перед учеными людьми... Спасибо
товарищу Семибратову, что не забыли о моем существовании!
Переждав аплодисменты, Быков повел деловой разговор. Он
подтвердил слова профессора Фатеева о том, что в машине было двойное
управление.
– И щель была в задней броневой стенке, – добавил он. -
Смотровая. Чтобы водить броневик, когда понадобится, задним ходом.
Фатеев встрепенулся. Громогласно пробасил:
– Мы дрелью щель эту высверлили. Да зубилом вырубали!
А Домокуров строчил в блокноте – такие удивительные новости...
Едва успел записать примету, как уже просится в блокнот другая...
Впервые было сказано, что броневик имел две башни с пулеметами.
Быков развернул плакат со схемой: прямоугольник, в него вписаны
две окружности. Броневик в плане. Веерами показаны секторы огня.
Увлекшись, Быков пустился нахваливать чисто военные, тактические
особенности броневика.
Это на многолюдном собрании было уже лишнее. Семибратов деликатно
направил его мысль в нужную сторону. Попросил Быкова рассказать, как и
где он искал броневик.
Оказалось, красногвардеец шаг за шагом обошел пригородные пустыри
и свалки, потом, расчертив план города на квадраты, принялся шагать по
дворам, обследуя каждый глухой уголок, стараясь не упустить ни
дровеника, ни сарая. Случалось, его останавливали дворники: "Ты что
тут высматриваешь, почтенный?" Сперва он пытался объясниться, но
упоминание о попытке разыскать историческую реликвию только усиливало
подозрение среди дворников: "Вон чем прикрывается бродяжка, что-то
больно грамотный!" – не раз его препровождали в милицию. Там
спрашивали у него паспорт, он предъявлял. Истинным намерениям его в
большинстве случаев верили, но советовали обзавестись документом: мол,
предъявителю сего разрешается поиск в черте города исторического
броневика.
"Предъявитель! – возмущался Быков. – Я, старый слуга партии, для
них всего лишь предъявитель!" Документа ему, конечно, не выправили -
не существовало официальной формы для такого документа, но Быков
упрямо продолжал хождение по дворам. Постепенно в городе к нему
привыкли. Решили: "Чудак, но человек безвредный. Ну и пусть
развлекается, роется по задворкам!"
Говорил в Лепном зале Быков с умолчанием, иносказательно – видно,
опасался показаться людям смешным. Но выслушали его с уважением и
сочувствием: из рассказа вставал образ человека, самоотверженно и
страстно преданного высокой идее. Больной и почти ослепший, он шаг за
шагом вознамерился обследовать громадный город. "Но это невозможно!
Тут и здоровому жизни не хватит!" – так подумал Домокуров и решил
предложить Быкову свою помощь.
К сказанному о броневике интересное добавление сделал профессор
Фатеев. Оказывается, исторический броневик, как и некоторые другие
"остины", достраивался не в Англии, а на одном из старейших русских
заводов – Ижорском, близ Петербурга. От фирмы "Остин" – шасси и
двигатель. А конструкция корпуса, форма и расположение башен -
русское. И "броневая рубашка" не английская. Ижорцы одели машину в
броню своего состава и собственной варки.
x x x
На трибуне новый оратор – военный с полным набором шпал в
петлицах. Он не спешил начинать. Деловито опорожнил портфель и
разложил перед собой бумаги. Жестом привычного к кафедре человека
наполнил водой из графина стакан и, блеснув стеклами очков, заговорил.
Обращаясь к карте Советского Союза, которая появилась по его
знаку в руках красноармейца, ученый как бы распахнул перед слушателями
грандиозную панораму фронтов гражданской войны...
Вот там водил полки командарм Фрунзе. Здесь и здесь внезапная,
как вихрь, конница Буденного опрокидывала целые вражеские армии. Там
разгуливал по тылам врага неуловимый Котовский. На Украине поднимал
партизан Щорс, а в Сибири – Лазо. У Волги сокрушал белогвардейцев
Чапаев...
– Двадцать два миллиона квадратных километров, товарищи, так или
иначе были охвачены действиями Красной Армии и партизан. Такого
плацдарма освободительной войны народов еще не знал мир!
Ученый отхлебнул воды, помедлил и продолжал:
– Перехожу к частному, но сегодня в первую очередь интересующему
нас вопросу – о действиях бронечастей. Организуя свои удары, Красная
Армия создавала мощные броневые кулаки...
Опять несколько крупных, но точных мазков – и перед глазами
слушателей поля сражений...
Вот набирается сил, трубит поход на Москву адмирал Колчак; тут
броневые средства республики – десятки бронепоездов, отряды бронемашин
– уходят на восток.
Завтра марш, марш-поход начинает Деникин, и броневой советский
кулак нависает над белыми армиями на юге страны. Послезавтра броня с
юга перекидывается на запад, а там на север...
– Нет сомнения, – сказал ученый, – что и броневик, о котором
сегодня идет речь, успел побывать на многих фронтах гражданской войны.
Тем более что это не только боевая единица. За броневиком утвердилась
слава первой ленинской трибуны в тысяча девятьсот семнадцатом году, и
представляете, какое соревнование разгоралось между воинскими частями
за обладание реликвией? Но из этого, товарищи, следует... – ученый
вздохнул, – вывод из этого следует неутешительный: легче найти иголку
в стоге сена, чем броневичок, причем едва ли целый после стольких
боев, обнаружить на шестой части земного шара.
Военный исследователь кончил.
x x x
Председательствующий объявил перерыв. Широко распахнулись двери в
коридор, и оттуда повеяло манящей прохладой.
"Лучше бы этот военный не выступал!" – подосадовал Домокуров, и
тревога за исход совещания уже не покидала его: а вдруг признают
поиски бессмысленными? Он настороженно прислушивался к спорам,
закипавшим вокруг.
– Писать нам надо, а не слоняться по задним дворам, – зашел
разговор среди художников. – У нас юбилейные холсты!
– Военный прав, – безапелляционно заявляли другие, – бессмысленно
искать то, чего нет...
– Предоставить следует инвалидам и пенсионерам, – рассуждали
третьи, – у них время не считанное...
Тошно это было слушать Сергею, и он вышел из толпы.
– Эй, Серега!
В дверях буфета, развернутого по случаю совещания тут же, на
третьем этаже, стоял Лещев. Причмокивая от удовольствия, попивал
лимонад.
– Дядя Егор! – И Сергей приложил обе руки к груди. – Извини,
опять не постоять, не побеседовать!
Он спешил увидеться с Быковым. И обнаружил бывшего
красногвардейца в первом этаже у столовой. Он шагал, опираясь на
трость. Двое товарищей бережно поддерживали его под руки.
Столовая – уголок Смольного в своем роде примечательный. Потолок
подпирают старинного рисунка чугунные столбики. Огромный медный куб,
словно толстяк, самодовольно выставивший пузо и сияющий от сознания
своего исключительного положения в человеческом обществе.
Чтобы открыть кран и налить в стакан чаю, кубоватая, молоденькая
женщина с крахмальной наколкой в волосах, берется за рукоятку крана
пригоршней.
– Хочу с вами, Федор Антонович, познакомиться, – начал Домокуров,
вставая в очередь к кубу.
Тот повернулся на голос.
Домокуров назвал себя, сказал, что он с совещания в Лепном зале,
что слышал его, Быкова, доклад и что восхищен его деятельностью.
В ответ – неожиданное и редкое по силе рукопожатие.
– А систему мою понял? Нет! – И красногвардеец не без гордости
объявил: – Я ведь по квадратам работаю. Ну, взять, к примеру...
Домокуров, уважительно слушая, обнаружил, что в походах
красногвардейца по городу есть своя логика: он не каждый квадрат берет
в обследование и даже не каждый район Ленинграда, а обследует квадраты
из тех мест, где, как подсказывает ему память, действовал броневик в
операциях против контрреволюционеров или отстаивался в боевых
резервах.
– Хотелось бы помочь вам, – предложил Домокуров. – Лето у меня
свободное, каникулярное, к тому же белые ночи, можно ведь и ночью
искать...
Красногвардеец нахмурился. И без слов, но весьма решительным
жестом показал, что не допустит вмешательства в свои дела.
Домокуров поспешил переменить разговор.
– Федор Антонович! Как считаете, какое примет решение
совещание?.. Не сорвут поиски?
Губы красногвардейца скривились в желчной усмешке:
– Это, дорогой товарищ, не старая афишка на заборе. Ноготков не
хватит, чтоб сорвать!.. Про других не ведаю, скажу о себе. Искал
броневик и буду искать. Пока темные воды совсем не затопят мои глаза.
И когда ослепну, все равно меня не отымешь от этого дела, все равно
буду искать! Каждый мальчишка пойдет ко мне поводырем.
x x x
Получили чай. Получили по сдобной булочке. Но к столам не
подступиться, и Быков остановился посреди зала, прислонившись к
чугунному столбику.
– Вот так, бывало, Владимир Ильич... на этом самом месте. Чаек
попивает и с людьми разговаривает. Допьет кружку и опять к кубу. А у
куба... – и Быков заулыбался воспоминанию... – А у куба, между прочим,
стояла знаменитая женщина – с красногвардейцами пришла в Смольный. В
кипятке у нее не было отказу – ни днем ни ночью. Она и делегатов
Второго съезда Советов, который провозгласил Советскую власть – здесь,
на первом этаже, – обслуживала кипяточком... Ну, так вот. Допьет,
бывало, Владимир Ильич кружечку и опять к ней: "Екатерина Саввишна,
пожалуйста, еще. Никогда не пивал такого ароматного чаю!" А Саввишна
сложит руки на животе, вздохнет и горестно: "Да ведь без сахару
чай-то, Владимир Ильич. И настоен невесть на чем..." А Владимир Ильич
только рассмеется.
x x x
Быков все больше нравился Сергею. Он мысленно сбросил с Федора
Антоновича очки – и увидел умное привлекательное лицо интеллигентного
рабочего. Правильная красивая внешность, но искажена болезнью...
Не терпелось ему поговорить с Быковым. И случая не упустил. Когда
вышли из столовой, Сергей усадил Быкова на скамейку в коридоре:
– Присядем, Федор Антонович, пока перерыв. – И сразу же к нему с
вопросами: – Скажите, это вы повели броневик с вокзала?
Быков отрицательно помотал головой:
– Товарищ Елин Георгий Васильевич – он от Петроградского комитета
большевиков был – следил за порядком при встрече Владимира Ильича. Он
и броневиками распоряжался, два их вывели из ремонтной мастерской, что
была на Малой Дворянской, девятнадцать. Елин и говорит мне: "Садись,
Быков, за руль". А я – в сторону. Объясняю ему: "Туман застит мне
глаза, случается. От ранения в голову. И не осмелюсь я везти товарища
Ленина!"
Домокуров стремился ускорить беседу:
– А кто повел?
Быков усмехнулся:
– Лестно ведь имечко свое оставить в истории революции...
Несколько парней из шоферни стали набиваться в водители – да Елин
круто навел порядок. А кого он посадил – не скажу: матросы стали
отгонять от броневика лишних – я и попал в лишние... А спустя годы
историки стали называть солдата шофера Огоньяна Мирона Сергеевича. Он
и считался официально, что вез Владимира Ильича в броневике от
Финляндского вокзала до дворца Кшесинской, в Петроградский комитет
партии.
Держал Сергей Быкова на скамейке, а мимо уже люди двигались в
зал. Федор Антонович заволновался, но Домокуров сказал: "Перерыв еще
не кончился. Я слежу по часам". Уверенный твердый голос его успокоил
собеседника.
Домокуров, не мешкая, достал свой паспорт броневика. Быков, по
его просьбе, развернул свой.
Стали сличать. У красногвардейца сведения оказались полнее. И
неудивительно. "Двойка"-то постоянно была у него перед глазами!
– Приступочку не забудь, – сказал Быков.
– А это что такое, тоже примета?
Красногвардеец объяснил, что ижорцы позаботились об удобстве для
водителя броневика. С земли до дверцы высоко, так они прикрепили
приступку, а чтобы нога не соскальзывала – дело ведь жаркое, в бою
человек! – сделали у приступки бортики, и получилась она в форме
совка. Тогда удобство, а сейчас это – важная примета.
Поставил Домокуров в паспорт приступку-совок. Заглянул к Быкову:
– А это что за пункт у вас, Федор Антонович? "Броневик внутри
оклеен войлоком". Разве так бывает? А если загорится в бою, тогда что?
Быков развел руками:
– А голову о голые стены расшибить лучше?
Ах, какими наивными выглядят подчас люди, когда оборачиваешься к
прошлому! Казалось бы, танкистский шлем – чего проще сшить? На шлеме -
кожаные колбаски, а начинка колбасок – войлок. Вот и не ушибают
головы. Просто и удобно, а вот поди ж ты, и до шлема мысль человека
дошла не сразу: была предшествующая ступень – войлок на стенках боевых
машин...
"Войлок... – мысленно взвесил Домокуров, – какая же это примета,
если войлок наклеивался во всех броневиках?"
И оставил он в паспорте только надежные приметы.
ПАСПОРТ
бронеавтомобиля, с которого в 1917 году
у Финляндского вокзала
выступал Владимир Ильич Ленин
Примета Э 1 – броневик двухбашенный.
Примета Э 2 – расположение башен диагональное – левая несколько
выдвинута вперед, правая смещена назад.
Примета Э 3 – башни со щитками.
Примета Э 4 – под броней 2 руля (второй, дополнительный, перед
задней стенкой).
Примета Э 5 – шасси и двигатель фирмы "Остин"; корпус броневика и
башни, а также броня – Ижорского завода.
Примета Э 6 – вооружение: 2 пулемета "максим" на подвесных в
башнях станках.
Примета Э 7 – в задней броневой стенке, на уровне глаз второго
шофера, прорезь наружу с заслонкой.
Примета Э 8 – в отличие от прочих броневиков, на этом не две, а
три фары – третья на задней стенке, для освещения пути, если броневик
идет под вторым рулем.
Примета Э 9 – снаружи, перед дверцей в броневик, – приступка в
виде совка.
Примета Э 10 – на башне лентой красная надпись: "Враг капитала"
(по замазанной "двойке").
x x x
Константин Ермолаич Семибратов пришел от документа в восхищение.
Тут же обнял красногвардейца и крепко пожал руку Домокурову. Сам и
огласил паспорт с трибуны.
Слово попросил делегат с "Красного путиловца" – завода, который в
1935 году в память Сергея Мироновича Кирова назвали Кировским.
– Здесь товарищ ученый, из военных который... Видать, очень
знающий товарищ, спасибо ему, хорошо рассказывал. А только
засомневался он зря: двадцать два, говорит, миллиона квадратных
километров – территория СССР. Вот, мол, и угадай, на котором километре
броневик расшибли в гражданскую войну, или, может, спрятанный
дожидается... А я отвечу так: не надо, товарищ ученый, сомневаться.
Вся эта землица наша, советская. И рабочий класс наш един. Только
кликнуть клич – и рабочая масса, что в Ленинграде, что в Харькове, что
у Кавказского хребта или на Дальнем Востоке, живо прочешет все
километры частым гребешком!
Под этот свой "частый гребешок" рабочий с Кировского завода
собрал наибольшие аплодисменты.
Совещание проголосовало за поиски броневика. "Пусть это станет
делом чести каждого ленинградца", – было сказано в выпущенном
обращении.
x x x
Участники совещания в Лепном зале, покидая Смольный, растянулись
цепочкой по липовой аллее. Шли, замедляя шаг. Казалось, люди жадно
вдыхают запахи зелени перед тем, как выйти на городскую площадь.
– Дядя Егор, может, отдохнем? – Домокуров придержал Лещева за
локоть. – Я что-то устал... Или спешишь?
Лещев усмехнулся в усы.
– А куда мне спешить? Стариковские годы не торопкие...
Свернули с аллеи в сквер.
Вокруг свежие, без пылинки на листьях, кусты жасмина, акации,
боярышника. Клумбы, как огромные букеты цветов. Аккуратно разбитые
гравийные дорожки.
По краям сквера высился плотный зеленый вал насаждений, который
настолько скрадывал городской шум, что мнилось, будто только и звуков
на свете, что журчанье фонтана...
Садовая скамья оказалась удобной, глубокой, и Сергей, садясь,
расслабленно потянулся, с наслаждением закрыл глаза.
Какой бурный день, сколько переживаний!.. Но было радостно
сознавать, что и он, Домокуров, причастен к одержанной на совещании
победе. "Вот когда двинутся ленинградцы в большой поход на поиски
броневика!"
Дядя Егор, показалось Сергею, не в духе. Молчит. А заговорил – в
голосе обида.
– Конечно, Серега, у тебя делов да делов, это мне понятно...
Он распустил досаждавший ему галстук и снял его через голову, как
хомут снимают, расстегнул пиджак и передохнул с облегчением.
– Это мне все понятно, – повторил он. – А все ж таки наведался бы
хоть для ради Дуняши...
– Да, да, непременно! – воскликнул Домокуров, чувствуя, что
краснеет под укоризненным взглядом старика. – Непременно! Вот выберу
вечерок... Дуняша-то небось уже большая?
Старик и реками развел.
– Да ты што, Серега? Окончательно заработался? В школе она -
старшая пионервожатая и физрук вдобавок. Сама добилась: педагогическое
училище с отличием!
Егор Фомич повеселел, заулыбался, принялся рассказывать об
успехах племянницы.
– В комсомольском комитете она там у них, комитетчица. Рейды там
разные, активы. А в молодежные походы и меня водит – выковыривает,
понимаешь ли, старика из теплой домашности... Приходи, Серега,
повидайся. Дуняша будет рада. Может, и в кино сходите.
Домокуров поднялся со скамьи:
– Ну что ж, отдохнули – пора и к делам возвращаться.
Встал и Егор Фомич. Расправил плечи.
– Кино не кино, – сказал Сергей на прощанье, – а искать броневик
я твою Дуняшу приспособлю. Тем более – комсомолка. Так ей и скажи,
пусть готовится.
x x x
А Сергей никак не мог представить себе девушку иначе, чем
виденным им когда-то голенастым подростком. И не без любопытства
поехал навестить старика.
Жил Егор Фомич бобылем за Нарвской заставой, в старом,
облупленном доме. По сути дела, была это лишь комната в одно окно, с
громоздкой русской печью, за которой где-то в щели поскрипывал
сверчок.
Егор самолично топил эту печь, любил, чтобы было жарко, ходил
дома в исподнем и босиком. Девушка отделила себе занавеской уголок.
Ища номер дома, Сергей глаза проглядел: не над каждыми воротами и
жестянка. Наконец поднялся по лестнице, где в нос ударил кошачий
запах, нашарил в темноте обитую войлоком и рогожей дверь. Дернул за
проволочную петлю, внутри прогремел колокольчик.
Тут же дверь распахнулась настежь.
Босая, с голиком в руке, в луже мыльной пены стояла девушка.
Стройная, красивая. Но едва это заметил Домокуров, как в глазах
девушки вспыхнул злой огонек и словно сжег всю ее привлекательность -
на Домокурова воззрилась дурнушка.
– Что надо-то?
Это "что" прозвучало как "чо" из уральского говора.
– Я... – Сергей почему-то сконфузился. – Я к Егору Фомичу.
– Дома нет.
– А где же он?
– Мне не сказывается!
Сергей молчал в раздумье.
– Не засть, квартиру выстудишь! – И перед парнем, обдув его
ветром, дверь захлопнулась. Он отшатнулся и пощупал нос: спасибо,
уцелел... Рассмеялся: "Ого, к этакой не подступись!.." Но встреча эта
раззадорила парня. Решил дождаться дядю Егора снаружи. "Не я буду,
если не нокаутирую эту уралочку!"
Впоследствии Лещев, наведенный Сергеем на разговор о его
племяннице, понял юношу с намека и сказал:
– А для чего роза обрастает шипами?
И разъяснил свой афоризм так: в районе их жительства "хватает,
как выразился Фомич, заставских нахалов". Вот девушка и развила в себе
способность обороняться.
Когда Лещев, постучавшись в ту же дверь под рогожей, спросил:
"Можно ли? Мы вдвоем", девушка отозвалась: "Щи еще в печке не упрели"
и велела полчаса погулять.
А вечером, когда вернулась с покупками из магазина и сели пить
чай, – совершенно очаровала Сергея. По-настоящему красива: волосы, как
лен, а голубые глаза, как цветочки льна. Грубовата со своим
провинциальным "что" и вместе с тем обаятельна. И как мило она угощала
его – не откажешься.
x x x
По решению обкома партии в Мраморном дворце, при Музее В. И.
Ленина, был организован штаб поиска исторического броневика.
И закрутилась работа... Кто только не устремился в Мраморный
дворец!
Приходили делегации от рабочих заводов, и в числе первых список
утвержденных поисковиков подали товарищи с "Красного треугольника".
Записывались на поиск студенты. И конечно, дело не обошлось без
школьников. Мальчики и девочки в аккуратно разглаженных красных
галстуках просили взволнованно, чтобы им тоже позволили искать
броневик, а ребячьи глаза умоляли: "Пожалуйста, только чтобы без нас
не нашли... Пожалуйста!.."
Однако в музее понимали, что волна энтузиазма – как бы высоко она
ни поднялась – схлынет, расплещется, если упустить момент и толково, с
умом не организовать людей.
Дело возглавил Алексей Нестерович Штин, старший научный сотрудник
музея, усилиями которого было сохранено уже немало ленинских реликвий.
Этот спокойный, уравновешенный человек обладал умением упорядочить
самое запутанное дело.
Начали с разработки поисковых маршрутов. Привлекли к этому Федора
Антоновича Быкова. Появились в штабе и военные консультанты. Они
расстелили по столам карты крупного масштаба. "Штаб, настоящий боевой
штаб!" – радовался Домокуров, тут же учась читать штабные карты.
Уместно сказать несколько слов об этих своеобразных портретах
земной поверхности.
Основа топографической карты, разумеется, горизонтали. На первый
взгляд – будто рыжие волосики попали на бумагу. Кажется, сдунул бы их,
чтобы не мешали. Но они-то и вооружают читающего карту как бы
стереоскопическим зрением.
Вот волосики сбились в густую завитушку... Это – горки с крутыми
откосами. Можно тут же, не отходя от стола, имея в руках всего лишь
миллиметровую линейку и чертежный треугольник, определить, каков этот
откос в градусах, и сразу установишь – доступна ли была такая горка
для броневика... Недоступна? Мимо!
Горизонтали позволяли, сидя перед картой, как наяву, спускаться в
низины, овраги, даже если они в густых зарослях, непроходимых для
человека... Повсюду: в лесу и в поле, среди скал и на болоте – рыжий
волосок становился надежной путеводной нитью.
Наконец маршруты разработаны, утверждены штабом, и первые
