Текст книги "Хватит убивать кошек!"

Автор книги: Николай Копосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Итак, если значительная часть механизмов кризиса социальных наук связана с динамикой университета, то, может быть, и пути преодоления кризиса имеет смысл искать в области эволюции образовательных моделей?

8

В этой связи небезынтересен опыт либерального образования. Либеральному образованию очень трудно дать определение – это, скорее, общее имя для весьма различных практик [321]321
  Koposov N.What is Liberal Education? // Kritika &Kontext. Vol. 6. № I 2001. См. также: Rudolph F.The American College and University. A History. New York, 1962; Kimball B. A.Orators and Philosophers. A History of the Idea of Liberal Education. New York, 1986.


[Закрыть]. Термин восходит к «семи свободным искусствам» ( septem artes liberates) Средневековья, которые преподавались (вплоть до XVIII в.) на факультетах искусств и примерно соответствовали тому, что мы сегодня называем общим университетским образованием. Отсюда традиция применять термин «свободные искусства» ( liberal arts) к новым формам общего университетского образования, которые пришли на смену средневековым тривиуму и квадривиуму. В несколько расширительном, но не редком смысле либеральным образованием можно назвать университетское образование вообще. В таком случае обычно имеют в виду традицию гумбольдтовского университета до его превращения в «университет-фабрику». Часто термин относят к набору традиционных гуманитарных дисциплин (истории, истории искусства, литературе, философии, причем нередко с уклоном в изучение классических древностей), которые связываются с традицией ренессансных studio humanitatis(«изучения дел человеческих»), явившихся в свое время «модернизированной» версией свободных искусств. В XIX в. понятие либерального образования попало в семантическое поле, связанное с идеями политического либерализма, и стало означать образование граждан свободного общества и особенно его лидеров. Поскольку либерализм претендовал на наследие традиционного гуманизма, идея гражданского образования свободных граждан легко дополнялась идеей нравственного образования (тем более что в XIX в., особенно в англосаксонских странах, университеты далеко не были свободны от контроля со стороны церкви). В XX в. акцент на политическом значении либерального образования дополнился акцентом на его «технологической» продвинутости – на выборности курсов, междисциплинарности, современных интерактивных педагогических методах и преимущественном внимании к развитию личности студента, а не к механической передаче знаний. В таком случае либеральное образование рассматривается как оптимальное не только для демократии, но и для постиндустриального общества.

Сегодня либеральное образование – преимущественно англосаксонское и в особенности североамериканское явление, в континентальной Европе оно (или, точнее, предшествовавшие ему формы общего университетского образования) было полностью вытеснено сначала исследовательским университетом, а затем и «университетом-фабрикой». В Англии и особенно в США оно пережило обе эти «университетские революции» XIX–XX вв., причем пережило в значительной степени в силу сравнительно более длительного сохранения в этих странах архаичных элементов университетской системы. Однако было бы поспешным на этом основании объявить либеральное образование архаичным. Скорее, оно совмещает в себе противоречивые тенденции. Еще точнее, этим именем сегодня называют два генетически взаимосвязанных, но глубоко различных явления – или, если угодно, два полюса одного явления, – между которыми имеется спектр переходных форм. Один из этих полюсов характеризуется провинциальностью и архаичностью, другой – открытостью и инновационным характером. Разумеется, именно этот второй полюс в первую очередь представляет интерес.

Классическая версия либерального образования, какой она сложилась в Оксфорде и Кембридже в XIX в., основывалась прежде всего на изучении тех дисциплин, которые, по представлениям эпохи, в наибольшей степени способствовали умственному развитию, а именно математики и классических древностей. Английские университеты в это время, как мы помним, далеко еще не стали замкнутой корпорацией, и джентльмены-интеллектуалы готовили в них джентльменов-интеллектуалов, которым в нормальном случае предстояло стать отнюдь не университетскими профессорами (и тем более не школьными учителями), но, говоря современным языком, управленцами – чиновниками государства или частных компаний. Но и в качестве управленцев они стремились воплотить в себе идеал джентльмена. В американских университетах, отчасти унаследовавших эту традицию, и особенно в провинциальных церковных колледжах, либеральное образование в большей степени строилось вокруг курса моральной философии – конфессионально ориентированной дисциплины, служившей общим именем для еще не развившихся социальных наук. Выпускники этих колледжей часто шли работать в местные (также церковные) школы. Об интерактивных чудесах современной педагогики тогда еще не слыхивали, а учебные планы были обычно достаточно жесткими. По мере секуляризации университетов в конце XIX в. место традиционного курса моральной философии заняли курсы философии, истории искусств и особенно литературы, призванные обеспечить как нравственное воспитание студентов, так и идеал «единства знания» [322]322
  Turner J.Language, Religion, Knowledge. P. 50–68.


[Закрыть]. Именно к таким колледжам, часто напоминавшим педагогические училища, восходит «архаичная» линия либерального образования, связанная с изучением «моральных наук» и фиксированным учебным планом.

С конца XIX в. либеральное образование в англосаксонских странах было сильно потеснено более современными моделями. В массовом обществе XX в. нормы и ценности профессиональных сообществ пришли на смену менее дифференцированной культуре образованных элит, а техническая квалификация и узкие знания стали цениться выше, чем широкое образование и самостоятельное мышление. В Англии от либерального образования остались лишь отдельные элементы, в Америке же колледжи свободных искусств в большом количестве сохраняются до сих пор (иногда в составе крупных университетов). Однако конкуренция со специализированными программами массовых университетов в последние десятилетия вынудила их к модернизации, часто довольно успешной и к тому же учитывающей недостатки конкурентов. В результате сложилось довольно парадоксальное положение, когда на базе архаичной традиции возник институт, открывающий возможность преодоления некоторых трудностей модернизации.

9

В наше время широта образования и формирование критического мышления вновь выходят на первый план среди задач университета. Дело не только в том, что изменение структуры рынка труда происходит сейчас гораздо быстрее, чем смена поколений. Узкое профессиональное образование лишь в редких случаях может дать человеку профессию на всю жизнь, а к смене профессий оно его не готовит. Дело еще и в том, что нам предстоит вновь исследовать основания собственного мышления и заново продумать проект будущего, а в такое время узость взгляда становится недопустимой.

Университет-фабрика (сегодня хочется сказать – университет-супермаркет, поскольку супермаркет сменил фабрику в качестве центра и символа общества масс) был аналогом индустриального общества. Он был приспособлен как к темпам его развития, так и к типу личности, востребованному им. Для этого типа было характерно растворение индивида в социальной функции, иначе говоря, мышление в рациональном пространстве классов и преобладание логики нарицательных имен. В постиндустриальном обществе формы организации множества переживают изменения. Сегодня общество все в большей степени основывается на принципе неэквивалентности и невзаимозаменяемости индивидов. Личность человека не может быть сведена к его социальной функции. Общество становится не классоцентричным, но антропоцентричным. Логический баланс современного мышления сдвигается в сторону логики имен собственных. Профессия перестает структурировать человеческую личность. Напротив, уникальные человеческие личности создают для себя индивидуальные, подвижные и локальные сферы занятости, по-новому, но гораздо менее жестко и однозначно интегрируемые в социальное целое. Стоит ли подчеркивать, что столь глубокая мутация неизбежно сопровождается болезненными, кризисными явлениями? Мне кажется, что кризис социальных наук как интеллектуальной и социальной парадигмы – одно из таких явлений.

Модернизированный колледж свободных искусств, возможно, является педагогическим эквивалентом глобального постиндустриального общества. Главная его черта – антропоцентричный характер образования. Точнее говоря, в центре внимания находится не дисциплина, но личность студента. Учебный план модернизированного колледжа покрывает все области знания и художественного творчества, начиная от живописи и музыки, включая гуманитарные и социальные науки и заканчивая точными и естественными науками. Выбирая курсы из всего этого многообразия, студент с университетской скамьи приучается делать самостоятельный выбор, учитывающий установленные в колледже правила и процедуры, и нести за него ответственность, поскольку за неудачный выбор он будет расплачиваться трудностями с трудоустройством. Более того, он формирует собственную личность и собственное мышление, приучается смотреть на мир под углом зрения разных дисциплин и не сводить решение комплексных жизненных проблем к готовым частичным рецептам. Со своей стороны преподавание, основанное на интерактивных методах, приучает студента не столько усваивать готовое знание, сколько конструировать свое собственное понимание мира. Это продолжает традицию гумбольдтовского университета, отодвинутую на задний план в эпоху преобладания университета-фабрики. Речь, таким образом, идет о культурно-антропологическом идеале личности, развивающем традиции европейского гуманизма, но существенно отличном от более функциональной модели личности, свойственной индустриальному обществу.

10

Какое место в этой системе принадлежит социальным наукам? Прежде всего, размышления об обществе неизбежно оказываются в центре либерального образования, которое есть образование граждан. Преодоление водоразделов между дисциплинами и узкопрофессиональных точек зрения на мир возвращает гражданской и нравственной позиции то центральное место, которое ей должно принадлежать в размышлениях о делах человеческих. Такие размышления неизбежно выходят за пределы парадигмы социальных наук. В частности, они делают ненужным сохранение социальных наук как семиологической системы, в которой идеал объективности вынуждал исследователей выражать свои ценностные установки на языке описания мира. Эта сложная, часто остававшаяся неосознанной система кодирования, без которой трудно представить себе социальные науки и их базовые понятия, безусловно, не способствовала ни ясному анализу ценностей (т. е. пониманию человеком самого себя), ни даже адекватному описанию мира.

Все это, однако, не означает, что социальные науки обречены бесследно исчезнуть. Культурные практики и формы мышления нельзя отменить волевым решением, они переживают свое время и, трансформируясь, адаптируются к новым временам. Говоря реалистически, модернизация университета-супермаркета неизбежно затянется надолго, и академические дисциплины, даже если они уже сегодня кажутся пережившими свое время, еще долго – возможно, всегда – сохранят для нас некоторую притягательность и влияние на формы нашего мышления. Кумулятивность в культуре работает таким образом, что уходящие формы мысли оставляют след в новых формах – следовательно, не исчезают вовсе. Ведь исторические формы мышления – лишь реализация заложенных в разуме возможностей. Современное либеральное образование не может просто вернуться в мир общественной мысли до социальных наук. Мы не сможем выработать новые идеи об обществе таким образом, чтобы они разорвали всякую связь с понятиями социальных наук, и тем более нет причин отказываться от созданных социальными науками многочисленных исследовательских техник. Но если предположить (на что автору этих строк хотелось бы надеяться), что модернизированное либеральное образование будет постепенно вытеснять узкопрофессиональное, в том числе – и прежде всего – в области социальных наук, то социальные исследователи постепенно привыкнут преподавать и думать таким образом, что их мысль освободится от сковывающего воздействия структур академических дисциплин и интегрирует их техническую изощренность в более свободное и сложное мышление.

До реализации этих возможностей еще далеко, однако их существование дает повод для осторожного оптимизма в эпоху кризиса социальных наук.