Текст книги "Взгляд Ворона (СИ)"

Автор книги: Николай Бурланков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

   – Его могут тайно убрать, чтобы не мешался, – заметил Борко. Йонард пожал плечами:

   – Зачем? Имело бы смысл публично казнить его, в назидание другим, а тайно, чтобы никто не узнал – поступить так значит признать свою слабость. Ойнал на такое не пойдет.

   – А Кремор?

   – А что у Кремора на уме, не дано знать никому, – ответил дан Йонард. – Мы долго говорили в замке, и я проголодался. Хлуд, вели подавать на стол.

   – Но если меня не ловят, я могу, значит, вернуться домой? – спросил Мирко.

   – Я бы не торопился, – возразил Йонард. – Кремор мог еще и не отменить своего распоряжения. А попасться по дурости, когда все уже позади, было бы обидно. Кроме того, нам еще многое надо обсудить.

   – Подожди до вечера, – предложил Хлуд. – Вечером я отправлю слугу, он проверит, свободен ли твой дом от засады, и там решишь, что тебе делать.

   Находиться в доме Хлуда было тяжким наказанием, ибо не испытывал к нему Мирко никаких теплых чувств, хоть, кажется, и должен был благодарить, ведь это именно Хлуд привел его к Йонарду. Но не проходит даром готовность распроститься с жизнью, и обратное возвращение давалось болезненно. Более всего Мирко хотелось уйти к себе домой, спрятаться там и никого не видеть. А сосредоточенное лицо Хлуда, насмехающееся лицо Борко или умиротворенное дана Йонарда постоянно напоминали Мирко о произошедшем только что, и он не находил себе места.

   – Идемте за стол, – пригласил Хлуд. – За хорошим обедом мрачные мысли сами собой пропадают.

   Гостинная Хлуда была убрана скорее под стать обиталищу богатого дана из Йострема, а не севинскому старейшине. Вся обитая красным бархатом, привозимым из Дир-Амира, с балдахинами, нависающими над местами для почетных гостей, с высокими зарешеченными окнами и отдельным входом для слуг с переменами блюд, она производила сильное впечатление. Дану Йонарду Хлуд уступил место во главе стола, сам сел рядом с Борко. Мирко с удивлением отметил, с каким почтением оба его знакомых относятся к токомуру.

   А дан Йонард, вооружившись ножом, с охотой углубился в поданное жаркое.

   – Выходит, мы добились, чего хотели, и одним злодеем стало меньше? – произнес Борко радостно. – Это, наверное, стоит отметить.

   Хлуд быстро выставил на стол несколько бутылок вина из Южного предела. Дан Йонард, насмешливо улыбаясь, взял протянутую чашу.

   – Вы меня поражаете. Вроде бы взрослые люди, а ведете себя, как дети.

   – Почему? – с некоторой обидой и вызовом произнес Хлуд. – Разве мы не сделали что-то на самом деле великое?

   – Да ведь это только дети воображают себя отважными витязями и ищут дракона, которого могли бы одолеть! Многие, мнящие себя героями, думают, что со злодеем надо бороться, чтобы спасти мир, дать людям свободу, избавить страну от тирании, сделать мир лучше... Однако, справившись со злодеем, они ждут, что люди будут их теперь носить на руках, а когда этого не происходит, сами начинают становиться мелкими тиранами, обвиняя людей в неблагодарности.

   – А разве не так? – спросил Мирко. – Ведь они помогли людям, а те забыли о благодеянии.

   Дан Йонард вновь покачал головой, то ли возражая, то ли смакуя вино, и продолжал:

   – Злодей лишь потому злодей, что будит зло в тебе и в других, и потом использует его в своих целях – ваш страх, злобу, гнев, ненависть... Из страха люди служат ему, и главный их враг – не тот, кто их принуждает служить, а их собственный страх. Из страха и ненависти с ним начинают борьбу, и когда ты побеждаешь злодея – ты побеждаешь это зло в самом себе. В том твоя награда, и для этого ты выступаешь против него, сам становясь лучше.

   – Вот о чем никогда я не думал, так это чтобы самому становиться лучше! – объявил Борко презрительно. – Это все выдумки наших мудрецов – о самосовершенствовании, о смысле жизни, о борьбе добра и зла. Я так понимаю, что раз мы добили Оттара, то теперь Яродрем свободен, и нам по праву причитается слава освободителей.

   – Тогда иди и объяви об этом, – предложил Йонард. Борко смутился. Маг кивнул понимающе:

   – Видишь, злодей еще жив, раз ты чего-то боишься. Или ты считаешь несправедливым приписывать себе заслуги Мирко? Ведь по справедливости, Оттар погиб из-за него, а не из-за тебя.

   – Да, а ты дважды провалил покушения на Оттара, – подтвердил Хлуд, чтобы окончательно добить Борко. Тот замолчал. Мирко покосился на Хлуда: он не испытывал доверия к этому человеку, уж больно охотно он ухватился за предложение, чтобы Мирко взял на себя общую вину. То есть, конечно, Мирко сам предложил, но все-таки...

   – Со злодеем понятно; а откуда это зло, которым он пользуется и с которым я должен бороться, взялось во мне? – спросил Мирко, полагая, что маг заговорил не спроста. Дан Йонард снова ответил не сразу, долгим глотком осушив чашу.

   – Когда-то ты сам, быть может, по незнанию, или по глупости, или посчитав более важным другое, впустил в себя какую-то из этих злобных сущностей. Ибо, хотя это принято считать «качествами человека», это отдельные сущности, живущие сами по себе. Тех, кто создает эти сущности, можно назвать Творцами – хотя они могут быть обычными людьми. Наверное, первые были созданы Творцами, но любой из нас сам может сотворить нечто, что станет подобным разрушительным началом.

   – Но так же, наверное, можно сотворить и что-то хорошее?

   Дан Йонард усмехнулся.

   – Хорошее оно будет только до тех пор, пока не станет слишком большим. Любая сущность, живущая в умеренном ограничении другими, в правильном сочетании, может быть полезна и только украшать наш мир. Но попадаются и такие, что с самого начала пытаются вырваться из всех границ. И вот, попав в твой разум – или зародившись в нем, – она начинает расти, обретать конкретные очертания – и требовать воплощения в жизнь. Порою говорят: «эта мысль совершенно овладела им» – это как раз о такой сущности. Она набирает силы по мере того, как ты думаешь о ней, и наконец становится сильнее тебя, подчиняет тебя – и ты все силы направляешь на то, чтобы она родилась, стала реальностью. Она ведет тебя – уже не ты управляешь своим разумом, а она. Эта мысль может быть внушена тебе со стороны, а может просто случайно залететь в твой ум. И вот, ты кладешь жизнь и силы на то, чтобы воплотить что-то – мечты о мести, или о власти, или о завладении вожделенной женщиной – а оказывается, тебе самому это было совсем и не надо. Это та самая сущность жила за счет твоих мыслей о ней, а теперь, получив от тебя все, что можно, она покидает тебя, уходя к другому – но уже более сильная, и другому справиться с ней будет сложнее.

   – А как же мечты о справедливости, или о красоте? – удивился Мирко.

   – Ничто не принесло столько страданий людям, как мечта о справедливости, – неожиданно резко ответил дан Йонард. – Ибо мечта есть, но каждый понимает справедливость по-своему, и, воплощая свою мечту о справедливости, он может разрушить вдребезги чей-то чужой, уже созданный, мир.

   – Потому мы и считаем, что мир создан тремя Творцами, – заметил Хлуд. – Воплотивший творил сущности, Оспоривший смотрел, как они друг с другом соотносятся, есть ли меж ними равновесие, а Сохранивший решал, как именно их уравновесить и что делать с теми, кому нет пока противовеса. Все стихии, люди, духи, животные и птицы, деревья и цветы – все держится именно на таком уравновешивании.

   Мирко слышал уже нечто подобное от Садора, но сейчас, видимо, Йонард затеял этот разговор совсем с другой целью.

   – Все верно, Хлуд, – кивнул Йонард. – И наша задача, если мы видим, как что-либо выходит из своих границ, создать что-то, ей противодействующее.

   – Но для чего Творцы создали такое... – с непониманием произнес Мирко. – Такое, что не может остановиться?

   – Ты хочешь, чтобы я ответил тебе за Творцов? – спросил дан Йонард. – Что ж, скажу, как я думаю. Иногда человек сам слишком слаб, или глуп, и не видит, что, если ничего не делать, он медленно скатится в пропасть. И чтобы его вытянуть из его дыры, Творцы посылают ему страсть. Не думая, откуда она взялась и зачем она нужна, человек начинает выбираться, следуя ее велениям – но тут главное вовремя остановиться, а этого почти никто не умеет делать.

   За столом воцарилось молчание. Все старательно жевали, обдумывая услышанное; но продолжать разговор Йонард не собирался.

   Только когда слуги Хлуда убрали со стола, и сам Хлуд с Борко вышли в другую комнату, Мирко осмелился спросить, к чему дан Йонард заговорил об этом.

   – Ты считаешь мое желание помочь Лие такой же бессмысленной страстью?

   – Тебе виднее, – отвечал маг. – Но то, как ты себя ведешь, убеждает меня в этом.

   – То есть, ты не хочешь мне помогать?

   – Отчего же? Я от этого получу больше, чем ты – если, конечно, все пройдет успешно. Но лично для тебя я бы не советовал этого делать. Прошло пять лет... Все могло перемениться. Откуда ты знаешь, какой она очнется? Откуда ты знаешь, что будешь испытывать к ней ты?

   – Какая разница! – горячо вскричал Мирко. – Ведь не ради себя я это делаю. Я только хочу, чтобы она поправилась, а какая она будет, как я на нее посмотрю – разве это имеет значение?

   – Все имеет значение. Никто не знает, каким станешь ты после этого. Это может потребовать слишком больших усилий, ты надорвешься, и будет два больных вместо одного. А может... Впрочем, даже я не знаю, что может быть.

   – Это не важно, – убежденно произнес Мирко.

   – Что же, дело твое . Я вижу, тебе в доме Хлуда несколько не по себе, дождись возвращения его посланника и отправляйся к себе. Отоспись, а в полночь можешь начинать.

   – Разве ты не должен быть рядом? – удивился Мирко.

   Дан Йонард покачал головой.

   – Никто не должен быть рядом с тобой. Любой отвлекающий звук, запах, свет может сбить твой настрой, тебя должна окружать только спокойная, привычная обстановка. Лучше лежать на кровати с закрытыми глазами.

   – Хорошо, – согласился Мирко. – Но ты не договорил, что же получишь ты от того, что поможешь мне?

   – Позволь, я скажу это тебе потом, после удачного окончания, – ответил дан Йонард спокойно, но очень твердо, так что Мирко больше не расспрашивал.

   Вскоре слуга Хлуда вернулся от Мирко и сообщил, что его дом пуст. Видимо, Кремор собрал в замок всех верных себе людей, а держать засаду против бесполезного теперь врага было напрасной роскошью.

   Выйдя на улицу, Мирко вдруг обнаружил, как яростно стучит у него сердце. Чем ближе был миг, которого он ждал пять лет, тем сильнее было волнение. И он еще надеялся, что это сделает кто-то другой, искусный врач, знахарь, колдун – а оказалось, все зависело только от него. Уползшая было в замке Коворна жажда жизни с яростной силой возвращалась вновь, бешеным током крови растекаясь по телу.

   В некотором забытии он добрался до своего дома. Тут все было по-старому, даже пыль не успела осесть на полках и скамьях: всего три дня назад он ушел отсюда, а казалось, будто давным-давно.

   Он присел на краешек лавки. И почти тут же его мысли понесло, повлекло туда, куда манило его самого уже много дней. В голове начали складываться картины дома Велимира; он видел, как лежит на своей кровати Лия, как мать ее хлопочет на кухне, самого Велимира пока нет, но его ждут... Мирко всматривался в бледное, исхудавшее лицо Лии, и видел, как она страдала все эти годы. Где-то далеко возникла мысль, что надо, по совету Йонарда, добраться до кровати, но сил уже не было – вернее, казалось, что он более не тут, в своем доме, а там, возле кровати Лии. Он присел на край ее кровати и взял ее руку, как делал всегда, заходя к ней. Рука была холодной. «Очнись!» – слабо позвал Мирко. Лия не шелохнулась. Он осторожно погладил ее руку, потом сжал, зажмурив глаза, пытаясь проникнуть в ее мысли, позвать ее душу, измучившуюся в одиночестве. «Вернись!» – произнес он громче.

   Он ощутил, словно от него исходит сияние, и каким-то иным знанием понял, что становится лучезарной звездой, и через него в этот мир входит любовь, свет и жизнь. А потом на языке стали вертеться слова, ища выхода, и он сказал, повторяя каждый раз все сильнее и сильнее, древнее заклинание, всплывшее в его голове. Он не знал, откуда взялись эти слова, но ухватился за них, как за последнюю надежду, и почти прокричал их, не слыша себя, но ощутив, что в словах этих таится огромная сила.

   "Всю мою любовь

   Возьми себе,

   Всю свою боль

   Отдай мне."

   Он твердил это снова и снова, и вдруг страшная боль скрутила его, и, уже теряя сознание, он успел заметить в окне розовый отблеск на самой высокой замковой башне.

   И перед глазами Лии тоже была розовая башня, возвышающаяся над городом. Она лежала, глядя в окно, и мерно дышала, пытаясь осознать, что же произошло.

   – Мама! – позвала она.

   – Бегу, дочка! – отозвалась Прия привычно – и лишь войдя в комнату дочери, поняла, в чем дело.

   Очнулся Мирко только к утру. Медленно сполз с лавки, подошел к зеркалу – и с трудом узнал себя. Он постарел лет на двадцать. Лицо избороздили морщины, в волосах появилась седина. Словно бы в самом деле он забрал всю немощь Лии – и взял ее на себя.

   Оглядываясь, словно вор, он вышел в сумерки. Только бы не увидели, твердил он про себя, только бы не увидели... Так, почти на ощупь, он добрался до дома Велимира.

   Там, в верхней комнате, где, как он знал, была ее спальня, горел свет. Там был Велимир, и его жена, и там была Лия. Мирко дернулся было войти к ним – и тут же испуганно отпрянул. Таким его вряд ли хотели там видеть.

   Он стоял один и смотрел, как она оглядывается по сторонам, точно в первый раз видит этот мир... И на душе было совершенное умиртворение. Он вдруг ясно понял, что не нужна ему никакая другая награда, и являться сейчас к Лие, рассказывать, что он для нее сделал – это будет только унижением себя. В конце концов, он сделал это потому, что так было надо.

   На улице стали появляться первые прохожие, и Мирко поспешил домой.

   Утром он слег с сильнейшей лихорадкой.

   Глава 5. Сущность мира.

   Нет, мои милые птенчики: хотя Оттар Кардракмар умер, а Лия ожила, это еще далеко не конец истории. Как верно заметил дан Йонард, главное – это одолеть не злодея, а зло в себе, а с ним борьба еще только началась.

   Почти непрерывно со дня смерти Оттара Кремор был озабочен тем, чтобы удержать немногое, оставшееся от его державы. Своенравный Ойнал все время брыкался, пытаясь показать, кто настоящий хозяин, и Кремору приходилось воевать на две стороны: ловить разбегающихся канхартов и унимать разбушевавшегося правителя. Норовом Ойнал удался весь в отца, но вот разумностью сильно ему уступал, и Кремор уже не один раз вздыхал, с грустью вспоминая покойного.

   Оттара похоронили со всеми возможными почестями, и на следующий день Ойнал после долгих уговоров со стороны Кремора объявил, что отныне сьорлинги и севины будут равны в его державе, и завтра он намерен принять присягу у севинской знати.

   – Я слышал, у тебя поправилась дочь? – обратился Ойнал к Велимиру, пришедшему после погребения выразить свои соболезнования.

   – Да, Творцам было угодно, чтобы это свершилось, – ответил Велимир.

   – Почему бы тебе не представить ее к нашему двору? – предложил Ойнал. Велимир смутился:

   – Благодарю за честь, но она пять лет была между жизнью и смертью, и совершенно отвыкла от наших обычаев.

   – Тем лучше! Значит, она не закоснела в привычках, как иные из наших дам, – с застывшим выражением на лице он кивнул заигрывающей с ним из дальней двери Дае Видран. – Нам нужна свежая струя в этих душных стенах.

   Велимир поклонился и ушел, унося из замка ощущение чего-то не то зловещего, не то просто неприятного. Далеко не сразу он решился привести Лию, и прошло более недели после присяги, прежде чем Лия появилась при дворе Ойнала Кардракмара.

   Ойнал почти каждый день устраивал приемы в замке, завоевывая расположение местных канхартов и старейшин. Средства на это уходили огромные, но Кремор не смущался: Яродрем один был богаче остальных земель Камангара, вместе взятых, и главное было удержаться здесь. А там можно было и начать вновь покорять отпавшие земли, как уже неоднократно случалось в истории рода Кардракмаров.

   Наутро с некоторым смущенным трепетом Велимир привел Лию в замок. Девушка смотрела вокруг огромными глазами, запоминая и жадно впитывая все, что пропустила за пять лет. Дая Видран прошла мимо с поджатыми губами.

   – Какое старье! – произнесла она негромко, осматривая наряд Лии, обращаясь вроде бы к своим подругам, но так, чтобы гостья слышала.

   Лия в недоумении обернулась к ней. Однако к ним уже спешил широкой походкой сам Ойнал.

   – Приветствую вас! О, какой отменный вкус у вашей дочери! Этот наряд так ей идет.

   Дая Видран поспешно отступила в толпу придворных.

   – Как жаль, что я не имел счастья видеть твою дочь ранее, – говорил Ойнал, и Велимир чувствовал, как тает внутри него отцовское сердце. – Она, бесспорно, заслуживает самых высоких похвал и самого высокого места при дворе.

   – Это слишком лестно для меня, – произнесла Лия, опустив глаза.

   – Ничуть, – Ойнал был настойчив. – Прошу сопровождать меня. Сегодня на обеде место этой севинской розы подле своего правителя.

   Велимир слегка нахмурился – Ойнал проявлял слишком большую прыть.

   – Прошу в обеденный зал, – объявил Доран, Хранитель дворца.

   – Кстати! – Ойнал окликнул хозяина замка, дана Коворна. – Помнится, у тебя был какой-то юноша, придворный мудрец. Отец очень хвалил его, говорил, что разумом он совсем не так юн, как годами. Почему я его давно не видел?

   – Он... – дан Коворн застыл на мгновение. – Завтра же он предстанет перед тобой.

   И, повернувшись к Дорану, прошептал:

   – Найди его где хочешь! Чтобы завтра к утру он был в замке.

   Дома у Мирко никто не открывал, несмотря на настойчивые удары в дверь. К нему несколько раз наведывался Садор, пытаясь узнать, как у него дела, но дом стоял пустым, точно вымершим. Впрочем, Садор решил, что Мирко все еще прячется, опасаясь преследования Кремора, и, оставив ему в двери записку, что Кремор утратил мысли о мести, перестал навещать дом друга. Доран же был более настойчив. Не получив ответа, он отдал приказ слугам:

   – Ломайте дверь!

   – Тут можно влезть через окно! – заметил один из слуг, осмотрев дом.

   – Давай, – кивнул Доран.

   Слуга нырнул в окно. Через миг внутри послышались звуки ударов, и слуга выкатился через вдруг распахнувшуюся дверь.

   За ним появился Мирко в измятой одежде, со взъерошенными волосами и с обломком стула в руке.

   – Да на кой... – начал он возмущенно, но, увидев Дорана, замолк.

   – Чего надо? – спросил он не очень любезно.

   – Завтра тебя требует к себе правитель.

   – Я еще не услышал его извинений, – гордо бросил Мирко.

   – Парень, не испытывай его терпения! – возвысил голос Доран. – Тебе и так дали возможность вернуться туда, откуда с позором изгнали. Дважды такой возможности не предствится.

   – А я и не просил, – отвечал Мирко с вызовом. – Раз он меня зовет, значит, это я ему нужен. Так вот, он выгнал меня с позором, чего я не заслуживал. Поэтому, если ему есть нужда во мне, пусть сперва извинится.

   – Ты в конец зазнался, – покачал головой Доран. – Кто ты такой, чтобы перед тобой извинялся владелец Яродрема?

   – Бывший владелец Яродрема, – с издевкой поправил Мирко.

   – А по чьей вине он стал бывшим? Мы войдем или так и будем шуметь у тебя на пороге?

   – Входите, – Мирко посторонился, с неохотою впуская посторонних в дом.

   Мимоходом он глянул в зеркало, впервые за последние почти две недели. С удивлением увидел там свое прежнее отражение, только взгляд стал какой-то другой, то ли более жесткий, то ли более старый. Мирко невесело усмехнулся про себя и повернулся к Дорану.

   – Так все-таки, я думаю, дан Коворн сам должен был понимать, чем рискует, а не обвинять первого попавшегося. Да, я не учел бешеного нрава Оттара; но если сейчас дан Коворн окажется в чести у нового правителя, то все может поменяться. Согласись, я сделал достаточно, чтобы исправить свою ошибку. Пусть же и дан Коворн сделает хоть что-то.

   – Если мне не изменяет память, он уже помог тебе спастить от Кремора, – произнес Доран, оглядывая дом. – Парень, ты тут, похоже, месяц не прибирался! Завтра же пришлю к тебе поломойку и слугу. И наряд, конечно, тебе нужен новый. Ладно, наденешь то же, что на тебе было в первый день, когда ты у нас появился. Я все думаю, не пригласи я тебя тогда, может быть, все было бы хорошо? И Оттар был бы жив, и дан Коворн своего владения бы не лишился. Кстати, ты знаешь, что та девушка, помочь которой ты просил меня в ту нашу встречу, сегодня была в замке?

   – Правда? – вздрогнул Мирко от странного чувства.

   – Да, ее привел отец. И за обедом она сидела возле нашего правителя, нашедшего ее очень привлекательной.

   В полумраке прихожей никто не заметил, как у Мирко сжались кулаки.

   – Хорошо, завтра я буду у твоего хозяина, – выдохнул Мирко. – А пока мне надо придти в себя. Я очень долго болел.

   Выходя из дома Мирко, Доран беззвучно рассмеялся, потирая руки. Все-таки, он умел убеждать людей.

   С утра на внутреннем дворе замка собравшиеся канхарты придались своей народной забаве: забиванию веревки. Игра состояла в том, что через высокий крюк или ветку дерева перебрасывали веревку, так чтобы оба ее конца были равной длины, и двое игроков вставали друг против друга с гладкими палками в руке. Задача была в том, чтобы, не касаясь веревки руками, только нанося по ней удары палкой, заставить ее свалиться на свою сторону. Если кто-то считает, что это очень просто – пусть попробует. Если, напротив, кому-то кажется такое невозможным – опять же, пусть испытает сам. Удары часто приходились по самим участникам, что вызывало бурный восторг зрителей, среди которых были и дамы.

   Игра была в самом разгаре, когда Доран подошел к дану Коворну, разгоряченному, как все остальные, и сообщил, что Мирко в замке.

   – Веди его сюда, – велел канхарт. – Ойнал просил представить Мирко ему, вот пусть и познакомятся.

   – В чем дело? – рядом появился Ойнал, вытирая потную шею шелковым полотенцем. Дан Коворн поспешно поклонился.

   – Мирко, занимающий должность придворного мудреца, прибыл в замок и ждет твоих распоряжений.

   – Ну, вот сейчас пойдем в главный зал, там и поговорим. Веди его туда, – велел Ойнал и быстро отошел обратно к кругу играющих.

   Сегодня Ойнал – вернее, Кремор – собирал гостей по случаю начала лета. Поход на дана Хартага решили отложить, пока не станет ясно, кому из старых вассалов Камангара можно доверять, и все предавались мирным забавам, наслаждаясь жарким летним солнцем. Ойнал предложил выехать за реку, поохотиться в поле, и его предложение с жаром поддержали. Севинские старейшины, правда, отказались от приглашения, ибо не столь блистательно держались в седле, как сьорлингские рыцари, но их отсутствие, похоже, ничуть не огорчило Ойнала. Перед выездом он все-таки предложил всем собраться в замке, дабы отметить праздник сообща, и гости уже заполнили главный зал.

   – А, вот и моя прелестная Лия, – Ойнал, раскрасневшийся от недавнего состязания, поспешил навстречу Велимиру, вошедшему с дочерью. – Как я рад тебя видеть. Надеюсь, отец отпустит тебя вместе с нами?

   Велимир твердо покачал головой:

   – Она лишь недавно встала с постели после болезни, и посадить ее верхом можно только если желать, чтобы она вновь заболела.

   – Ну, нет, разумеется, я этого не желаю. Раз такова воля отца, приходится подчиниться, но завтра, я полагаю, мы вновь встретимся.

   Он взял Лию за руку и провел к возвышению для почетных гостей мимо Даи Видран, гневно сверкнувшей глазами им вслед.

   – Позволь с тобой поговорить, – поклонился Кремор, выйдя из толпы придворных прямо перед лицом правителя, так что тот не мог от него ускользнуть.

   – Подожди меня одно мгновение, – Ойнал с неохотою отпустил руку Лии и взглянул на Кремора, из-за плеча которого выглядывал Садор. – Только пусть твой громила тоже отойдет.

   – Погуляй, Садор, – велел Кремор. – Ответь мне, чего ради ты ухаживаешь за этой девушкой?

   – Как же? – хитро взглянул на него Ойнал. – Ты сам говорил, что я не должен делать разницы между севинами и сьорлингами и что они сейчас все равны в нашей державе. Я поухаживал за Даей Видран, теперь за Лией Радимич – по-моему, это будет как раз честно!

   Кремор покачал головой.

   – Ты немного забываешь о разнице наших обычаев. Для любой из наших девушек большая честь, если она стала предметом любви своего правителя. Но для севинов так явно ухаживать можно, только если собираешься на девушке жениться.

   – А что? – подмигнул Ойнал. – Почему бы и нет? Мне кажется, она будет более послушной и верной женой, чем эти разряженные дочери канхартов.

   – Ты это говоришь серьезно? Потому как если ты внезапно охладеешь к Лие и увлечешься еще кем-то, то вместо укрепления отношений с севинами мы получим ненависть с их стороны, ибо это будет оскорбление Велимиру, одному из влиятельнейших людей в их народе. С другой стороны, если ты и дальше будешь ей оказывать такие знаки внимания, ты восстановишь против нас наших же канхартов, которых явно оскорбит, что их дочерям ты предпочел дочь подчиненного племени.

   – И что ты предлагаешь?

   – Одно из двух: либо ты откровенно говоришь с Велимиром, объясняешь свое поведение желанием добиться дружбы севинов и прекращаешь ухаживания, либо ты женишься на ней.

   – Нет, погоди! – испуганно воскликнул Ойнал. – Я так не согласен. Если уж я должен видеть кислые лица этих севинских старейшин, должен же я получать хоть какое-то удовольствие от того, что занимаюсь завоеванием их дружбы? Любовь их дочерей была бы неплохой наградой, тем более что севинские девушки на самом деле отличаются удивительной свежестью. Видимо, сказывается то, что они живут не в замках, а в деревянных домах на открытом воздухе. Но жениться – это и в самом деле слишком отчаянный шаг. Вот его, боюсь, наши канхарты никак не поймут. Скажут: «ухаживать – ухаживай, но нашему правителю в жены нужна дочь достойного правителя, скажем, из Йострема или из Дивианы». А тут вдруг какая-то севинка.

   – Я тебя предупредил, – пожал плечами Кремор.

   – Ну, так и скажи, что делать!

   – Я тебе сказал. Если же ты хочешь и рыбку поймать, и рук не замочить – говори с Велимиром.

   В замешательстве Ойнал оставил Кремора и подошел к Лие. Однако сказать, будто слова Кремора его напугали, было бы явным преступлением против истины, ибо скорее они лишь разожгли в нем желание добиться любви Лии любой ценой.

   – Поверь, мне будет очень не хватать тебя на сегодняшнем празднике. Если ты пожелаешь, я даже готов бросить их всех – и отправиться только с тобой вдвоем куда-нибудь к берегу моря...

   – Нет, зачем же, – сказала Лия испуганно. – Разве может правитель оставлять своих слуг?

   – На то он и правитель, чтобы делать то, что он хочет, а они слуги, чтобы ему служить, – ответил Ойнал. – Пусть развлекаются сами, а мы найдем другие развлечения.

   – Мне, правда, тяжелы долгие поездки, – сказала Лия, потупив глаза. Ойнал немедленно перевел разговор:

   – Ну, тогда не будем огорчаться и подождем другого раза. Я хочу сделать тебе маленький подарок.

   – Какой? – спросила Лия с любопытством.

   – Узнаешь вечером, – ответил Ойнал.

   В это время в зал вошел Мирко Взуттич. На нем было то же самое длинное темно-синее одеяние, в котором он в первый раз вошел в этот зал. И чувствовал он себя в нем все так же неловко.

   Едва войдя, первое, что он заметил – это Лию рядом с Ойналом, и на душе у него стало еще тяжелее. Однако виду он не подал, прошел весь зал и, дойдя до возвышения, степенно Ойналу поклонился.

   – А, это и есть тот самый Мирко, который едва не лишил меня нынешних владений? – высокомерно произнес Ойнал. – Покойный отец мой говорил, что слова твои были бы очень мудрыми, если бы исходили из мудрых уст. Он даже сам к ним прислушивался. И едва не послушался! Но я умею ценить умных людей и прощать наши старые разногласия. Насколько я знаю, тебя держит дан Коворн в качестве своего советника; предлагаю перейти ко мне на ту же должность.

   – Правитель, – Мирко склонился, глядя краем глаза на Лию, – я еще слишком молод, чтобы советовать другим. Могу только стать слугой, чтобы со временем достичь нужной мудрости.

   – Ну, слуг у нас и так хватает, – усмехнулся Ойнал. – Я дважды не предлагаю. Как знаешь.

   Мирко поклонился и отступил в толпу, пытаясь поймать глаза Лии. Она же упорно отводила глаза, не желая встречаться с ним взглядом.

   – Всех прошу к воротам! – объявил Ойнал.

   Люди стали пробираться к выходу, и Лия осталась одна. Мирко поспешил подойти к ней.

   – Лия! Здравствуй. Я рад тебя видеть в добром здравии, – начал он, хотя слова точно присыхали к языку.

   Ойнал внезапно остановился рядом с ними.

   Лия медленно повернула голову к Мирко.

   – Уходи. Где ты был, когда я болела? Почти месяц прошел, как я встала на ноги – а ты ни разу не появился. Я столько раз вспоминала о тебе – а ты? Где ты был? Наверное, пьянствовал где-то, то-то у тебя теперь такой вид. А сейчас, когда меня позвали ко двору – ты пришел, прибежал. Конечно, вдруг стала нужной. Иди сперва проспись да приведи себя в приличный вид, а потом поговорим!

   Мирко сглотнул обиду. Ему и впрямь захотелось напиться и забыться. Подумалось, что лучше бы он и не выходил из лихорадки. Наверное, можно было объясниться, что он тоже болел, рассказать, что он ради нее сделал – но внезапно ему стало противно. Оправдываться? В присутствии этого? В конце концов, она не просила ее лечить.

   – Я тоже болел, – выдавил он из себя.

   Закусив губу, он развернулся и почти бегом бросился прочь.

   До вечера он бродил по городу, боясь встретить знакомого, бросаясь в переулок, когда замечал знакомое лицо. Не выдержав неизвестности и непонимания, на закате отправился в дом Велимира.

   Велимир сам его встретил, хотя вид у старейшины был несколько побитый.

   – Заходи, заходи. Давно тебя было не видно. Где ты пропадал?

   – Болел, – ответил Мирко так же мимоходом.

   – Так что же весточки не прислал? Мы бы тебя... Впрочем, ладно. К тебе и Садор заглядывал несколько раз.

   – А где Лия?

   – У себя. Только... Она занята.

   – Чем это?

   Велимир улыбнулся, только улыбка вышла несколько жалкой.

   – Ну, чем может быть занята девушка в ее возрасте? Нарядами. Ей правитель прислал личного портного, чтобы снять мерку и сшить новое платье по ее выбору. Вот, они сейчас выбирают, какого оно будет цвета, вида и ткани.