Текст книги "Новая прошивка императора (СИ)"

Автор книги: Николай Бутримовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Глава XX

– Тащите его внутрь, в какой-нибудь кабинет! – крикнул я казакам, догнав их во дворе казармы.

За мной поспешала ещё пара конвойцев и двое полицейских с винчестерами – всё-таки не сильно-то и послушали мои охранники своего патрона.

Мелькнуло крыльцо, и я снова оказался в полумраке казённого помещения – теперь здесь уже было больше порядка – на входе стоял пост.

– Куда прёте, служивые? – крепкий унтер попытался было остановить моих охранников.

– По приказу его величества, веди в кабинет какой-нибудь.

– Куда?

– Исполняйте, – догнав наконец-то казаков с ношей, сказал я унтер-офицеру.

Тот, увидев меня, вытянулся «во фрунт», и сначала закхекал, а затем, справившись с изумлением, ответил:

– Э-э-э, ваше императорской величество, извольте в первую дверь, там писарь квартирует…

– Спасибо, братец, тащите этого, станичники…

Казаки быстро прошли до нужного поворота и ввалились в кабинет местного писаря. А я перед тем, как зайти следом, приказал четвёрке охранников:

– Ждать здесь.

Хлопнула дверь, отсекая нас от шума и суеты…

– На стуле его и руки свяжите сзади!

– Это мы мигом, ваше величество.

Иновремённый пришелец кашлять уже перестал, но практически не сопротивлялся, вяло реагируя на раздражители. Чтобы немного взбодрить вражину, я прихватил со стола графин с водой и опрокинул над головой «возможного Пауля», а затем глядя на то, как его глаза вновь разжигаются явным «присутствием чужеродного разума»…

«Интересно, меня также видно со стороны? А если попадётся какой-нибудь местный талантливый хроноабриген? Типа экстрасенса?..»

– Оставьте нас, – приказал я казакам.

– Но, ваше величество, не положено!

– Мне лучше знать, что положено, а где нет! Не беспокойтесь, братцы. Он связан и слаб, а я в полном расцвете сил и вооружён, – помахал я винчестером.

– Так несподручно такой дурой-то в помещении, ваше императорское величество.

– И то правда, держи, – я протянул ружьё казаку и вытащил из кармана бульдог. – Всё, не пререкаться! В коридор, пока я не позову!

– Так это ты Пауль? – тихо спросил я мокрого и пришедшего в себя пришельца в теле крестьянина. – Как ты меня узнал? Наугад работали?

– Шайзе… – прошипел мой оппонент. – Макс, сволочь… Как я мог так с тобой ошибиться…

– Значит, ты… Надо же сам пошёл на дело, рискнул… Гений, светило квантово-темпоральной физики, человек, который на практике доказал гипотезу квантовой природы сознания… Как ОНИ тебя отпустить рискнули?

– Думаешь, я стал их спрашивать? – прошипел, отплёвываясь кровью, Пауль.

– Ясно… Сколько вас здесь? Когда следующая атака? Сколько венцов уже истрачено?

– Да пошёл ты… Вам, грязным свиньям, всё равно ничего не светит… Я об одном жалею, надо было не сюда прыг… – Пауль резко оборвал фразу.

– Да и хрен с тобой… Мы пересчитаем нападавших, и с венцами всё станет ясно, но вот сдаётся мне, что ты всё поставил на карту… Поступил очень глупо, конечно – нашёл в кого вселяться… Вас было много, на взгляд почти сотня… Или сотня и есть – вы задействовали все венцы? Собрал всех русских, кто был тебе верен?

– Скотина… – вновь прошептал Пауль, – Какая же ты сволочь, шайзе…

– Знаешь, а ведь ты мне не нужен здесь. Даже если я буду тебя пытать, то не факт, что расколешься, а вот риск, что местные узнают правду про меня – высок. Ты хоть и дураком в части боевых операций оказался, но парень крепкий, с яйцами… Сам на дело пошёл и верных людей смог собрать. А это значит, что… Прощай…

Я поднял револьвер и выстрелил Паше в лоб.

Оставалось только пересчитать тела нападавших, и я был почему-то уверен, что их количество совпадёт с числом изготовленных венцов – похоже, Паша решился на отчаянный массированный десант в прошлое. И, скорее всего, нарушил инструкции! Возможно, его хотели убрать из проекта, ограничить доступ после случившегося или сработали те письма, что я разослал в ночь перед переносом…

Дверь распахнулась, и в комнату ввалились мои охранники:

– Ваше величество?

– Всё в порядке, этот… – я показал на мёртвое тело с дыркой во лбу. – Уже не причинит мне вреда… Да и вообще… Ротмистр, урядник!

Старшие конвойцев и полицейских вытянулись.

– Тело развязать, верёвки спрятать. Арестованный попытался на меня напасть и был застрелен из револьвера.

– Но ваше величество, у нас таких калибров не имеется, – сказал ротмистр.

– И вправду, – я сунул ему бульдог. – Держите наградной от императора!

– Рад стараться, ваше императорское величество! – полицейский снова вытянулся. – Я выстрелил в заговорщика из высочайше подаренного револьвера.

– Отменно, господин ротмистр…

– Ротмистр Андреев, ваше императорское величество!

– Отменно, ротмистр, – я оглядел остальную троицу. – И вас я, братцы, не забуду, благодарю за верную службу!

– Покорно благодарим, ваше императорское величество!

Тем временем в коридоре начиналось какое-то бурление и суета – явно вызванные шумом выстрела и реакцией приставленной к каморке писаря охраны. Кивнув бросившимся развязывать тело Пашки казакам, я вышел из кабинета.

– Ваше величество?

К двери сбегались находившиеся в казарме люди.

– Всё в порядке, инсургент уничтожен, господа. Благодарю за службу!

– Рады стараться! – гаркнул чуть ли в ухо какой-то оказавшийся рядом поручик.

– Этак ты меня оглушишь, братец. Проводи-ка на улицу, воздухом подышать нужно…

Во дворе уже нарисовалась вся моя свита.

– Докладывайте, – кивнул я генералу Ширинкину, мешая ему задать совершенно ненужный вопрос.

– Обнаружили девяносто восемь тел нападавших – по одежде и внешнему виду крестьяне, нищие и прочая городская чернь. Сопротивлялись до последнего, никто не сдался.

– Очень странно.

– Фанатики, ваше величество. Иного объяснения нет.

– Да, верно, сколько тел?

– Девяносто восемь.

– Должен быть ещё один. Ищите!

– Откуда… Пленный?

– Да. Он в бреду сказал… А затем попытался убежать, ротмистр Андреев был вынужден стрелять.

– Обидно…

– Пустое. Думаю, что мы бы ничего от него не узнали, шанс был только один – допрос по горячим следам, пока ублюдок был в шоке. А затем он бы нашёл способ покончить с собой, о жестокости сих фанатиков мы уже знаем.

– Согласен, ваше величество.

И в этот момент я увидел, что рядом стоит и «греет уши» криминальный репортёр Гиляровский… Совсем некстати…

«Вот ведь, сам дурак… Потащил его с собой!»

– Гхм, Владимир Алексеевич, вы стали невольным свидетелем некоторых обстоятельств, которые совершенно невозможно разглашать в ближайшем будущем. Но у вас сегодня ещё будет о чём написать.

– Хорошо, ваше величество, – кивнул Гиляровский, оставив меня в раздумьях: удержится или нет от болтовни.

Затем мы обошли место сражения – солдаты стаскивали тела нападавших в один ряд у стены казармы, а чуть далее суетились с нашими погибшими и ранеными. Я обошёл тела убитых, ещё раз задержался около «дяди» и «брата».

– Где Гессе?

– Уже унесли в лазарет, тяжёлое ранение, – ответил Ширинкин.

– Плохо, пока займите его место!

– Слушаюсь! Прикажете уезжать обратно в Александрининский?

– Ну уж нет, идём к Сенатскому дворцу.

– Но ваше величество, после всех этих событий?

– Ваша правда, Евгений Никифорович. Есть выпить чего-нибудь? Хотя стойте…

Я наклонился и вытащил из голенища правого сапога фляжку с наполненную целебной жидкостью. Открутил пробку… Из горлышка ударило густым запахом французского коньяка. Хорошо приложился и, дождавшись, пока тепло прочно обоснуется внутри, протянул фляжку Ширинкину.

– Благодарю, ваше величество, – генерал тоже сделал глоток и вернул коньяк мне назад.

– А где Менделеев? – я снова принялся обеспокоенно смотреть по сторонам, вспомнив, что видел его окровавленным и лежащим на камнях.

– Да вон же он, – Ширинкин показал в сторону суетящихся санитаров, рядом с брошенным ландо.

Менделеев сидел на подножке и ему что-то там бинтовали.

– И снова нам повезло, на одного хорошего человека больше осталось в живых, – сказал я и направился к дежурному секретарю.

– Владимир Дмитриевич, вы живы? Очень хорошо… А уж подумал, когда увидел вас на мостовой.

– Повезло, ваше величество, и документы в порядке, – он кивнул куда-то за спину.

– Куда ранило?

– Левую руку зацепило.

Дождавшись, пока санитар из казаков закончит с перевязкой, я протянул Менделеву-младшему выпивку:

– Держите. Как себя чувствуете? В госпиталь отправлять?

– Спасибо, ваше величество, – раненый приложился к фляжке, выдохнул и продолжил, – Хотелось бы сначала помочь вам с документами, завершить дело.

– Хорошо, завершим вместе, но затем придётся ехать к докторам! Это приказ!

– Слушаюсь, ваше величество.

– Евгений Никифорович, пожалуй, мы поедем на втором ландо, там лошади остались целыми. К Сенатскому дворцу!

Через несколько минут мы тронулись с места в окружении изрядного отряда охраны. С собой в ландо я забрал Гиляровского, Менделеева и Ширинкина. Однако далеко уехать не удалось – только оказались на перекрёстке, как упёрлись в толпу разного рода вельмож, спешивших к месту происшествия от Сенатского дворца.

Причём некоторые из них успели даже пострелять по нападавшим, зайдя в тыл их колонны!

– Господа, господа! Дорогу императору! – закричали мои охранники.

Я встал на ноги и начал махать рукой всполошённым членам Государственного совета и прочим знатным господам – некоторых из них мне даже удавалось узнать, в том числе и князя Святополка-Мирского[1], нового губернатора Москвы, назначенного по протекции Мама. Собравшиеся расступались, но я приказал:

– Остановите!

А затем, громко крикнул:

– Господа, все возвращайтесь к Сенатскому дворцу, наши планы не изменились! Едем дальше!

После перекрёстка справа открылось нужное нам строение. А слева площадь перед ним, также заполненная встревоженным народом, который, впрочем, уже оттеснялся солдатской цепью. Ехать было всего ничего, если бы не ранение Менделеева, я бы не стал заморачиваться насчёт ландо – и вскоре мы уже были у оформленного под античный портик входа.

Встав с мягкого сиденья, я посмотрел назад и по сторонам – от перекрёстка тянулась вереница государственных деятелей в парадных мундирах с золотым шитьём, вдоль площади стояла цепь солдат, подкреплённая кое-какой кавалерией, и всюду виднелся озабоченный случившимся народ.

«Н-да… Картина маслом… Ленин на броневике!» – подумалось мне, а затем в голове пронеслась хулиганская мысль, – «А если?»

– Владимир Дмитриевич, откройте портфель.

– Сию секунду, государь, – Менделеев начал возиться с застёжкой замка, но одной рукой было неудобно, и ему на помощь пришёл Гиляровский.

– Папку! – я требовательно раскрыл ладонь и, получив документы, поблагодарил, – Спасибо. А теперь немного подождём, пока все соберутся.

Сановники подходили, я смотрел на взволнованного Витте, смог опознать парочку великих князей и Святополка-Мирского, а также разглядывал множество иных, в большинстве своём незнакомых лиц. Наконец, дождавшись, когда среди волнующейся и сбитой с толку непонятным действом толпы объявились догнавшие нас наконец-то иерархи церкви, снова приложился к фляжке, а затем выдохнул, перекрестился и громко сказал, даже крикнул:

– Господа советники! После случившегося, я решил немного поменять повестку дня. По очевидным причинам устраивать длительные обсуждения не будем, однако я должен объявить Высочайший Коронационный Манифест, данный мною в связи с восшествием на престол! Меня хотели убить, но не допустить того, что сейчас должно произойти! Слушайте и не говорите потом, что не слышали!

Божиею милостию, мы, Николай Вторый, император и самодержец всероссийский… Объявляем всем нашим верным подданым:

1. О восстановлении патриаршества в Русской Православной Церкви и скорейшем проведении Поместного собора для избрания Патриарха.

2. О даровании подданым империи незыблемой основы гражданской свободы вне зависимости от национальности или религии на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, вероисповедания, слова, собраний и союзов.

3. Об отмене выкупных платежей и аннулировании недоимок по ним.

4. Об отмене ограничительных порядков и установлений и замене разрешительных правил на уведомительные при организации общественных, торговых, промышленных или иных артелей, кооперативов, товариществ и обществ.

5. Об установлении правила, чтобы впредь законы перед принятием рассматривались и одобрялись Государственным советом, который сверх своей численности должен быть дополнен ещё на одну треть выборными представителями от зарегистрированных должным образом общественных организаций и союзов.

Объявляем также нашему правительству и Государственному совету обязанность принять в течение года все необходимые законы, постановления и иные государственные акты для установления объявленных Высочайшим Манифестом порядков.

Призываем всех верных сынов Российской империи не забывать долг свой перед Родиною, и не допускать беспорядков или иной смуты и действовать на общее благо совместно![2]

Окончив громкое чтение небольшого, но бомбического текста, я замолчал, пристально смотря в лица окружающих меня людей. Несмотря на действенную маскировку в виде самых разнообразных бород, усов и бакенбардов – на лицах читалось удивление, изумление, шок, паника, крайнее недовольство или, наоборот, безмерное одобрение.

В общем, народу зашло! Основы были изрядно потрясены, а скрепы неплохо так доработаны напильником!

А после, из-за цепи солдат и казаков раздались первые крики:

– Ура, государю! Ура! – затем отдельные слова перестали быть различимы за ликующим гулом.

– Вот он, глас народа, господа! – прокомментировал я произошедшее своим спутникам. – Джоу Го только тогда может процветать, когда между Ся и Хуа есть гармония и соответствие одного начала другому! Вот про это пишите во всех подробностях, Владимир Алексеевич! А про тот разговор в казармах забудьте, словно и не было его никогда!

– Ваше величество, а что вы имели в виду, говоря про это Джоу Го и прочее? – спросил Гиляровский.

– Сосуд государственный и его наполнение в гармонии надлежит содержать, – тихо ответил я и уже громко крикнул для постепенно двигающихся ко мне сановников, в первых рядах которых виднелись ошеломлённые лица Ник Ника и Сандро, – Господа Государственный Совет! Сегодняшнее заседание не задалось, поэтому обсудим наши вопросы в следующий раз, через несколько дней!

– Никки! Что ты такое сделал? – великий князь Николай Николаевич[3] добрался-таки до моего ландо, а за ним уже поспешали оба «прогрессивных» Михайловича.

– То, что должен был, дядя. Продолжил реформы моего деда! Завтра жду вас после завтрака, если есть вопросы. А пока… Крепитесь. Владимир Александрович и Кирилл были убиты во время покушения!

Ошеломив «родственников» ещё одной новостью, я махнул рукой и скомандовал возвращаться в Александрининский дворец, по пути диктуя распоряжения, которые вместо раненого Менделеева записывал Гиляровский.

– Как вернёмся, немедленно отправить её величеству Марии Фёдоровне сообщение о покушении, моём счастливом спасении и о трагической гибели великих князей. Отправить телеграммы с текстом манифеста во все правительственные учреждения и газеты крупных городов по заранее заготовленному списку. Сводным гвардейским батальоном оцепить мою резиденцию…

На последнем предложении генерал Ширинкин кивнул и сделал запись в своём блокнотике.

– Владимир Дмитриевич, передайте господину Гиляровскому заготовленные материалы для публикации, надеюсь, они заменят то, что нельзя печатать, несмотря на объявленную только что свободу.

Менделеев-младший перехватил здоровой рукой портфель, открыл его и вытащил тонкую папку на завязках:

– Прошу вас, Владимир Алексеевич. Здесь некоторые разъяснения по крестьянскому вопросу и отмене выкупных платежей.

– Может в свете случившегося это сейчас и не так первостепенно, но важно, – добавил я и вновь переключился на указания секретарю – мысли плавали. – Кроме того, Владимир Дмитриевич, нужно будет оповестить Танеева и решить с организацией достойного погребения великих князей и иных погибших. А также позаботиться о раненных и родственниках. Узнайте, как состояние Гессе.

– Обязательно, ваше величество.

Мы проехали мост, направляясь к Нескучному саду, а Гиляровский начал заметно ёрзать.

– Торопитесь в редакцию, Владимир Алексеевич?

– Конечно, ваше величество!

– Могу вас высадить.

– Это было бы замечательно, ваше величество!

Я приказал остановить и криминальный журналист, на глазах ставший обозревателем высших политических сфер империи, откланялся и быстро, почти бегом направился куда-то по московским улицам.

– Ваше величество, – обратился ко мне генерал Ширинкин, когда мы возобновили движение. – Манифест неизбежно вызовет брожение в обществе, и это странное нападение прямо перед его обнародованием. Мне кажется, что некто заранее предполагал о ваших планах.

– Вывод сей напрашивается, но кто мог такое организовать и при этом быть достаточно осведомлённым в вопросах, которыми я ни с кем не делился? – ответил я.

Мне-то истинные виновники были известны, как была известна и взаимосвязь покушения с моими планами, но не раскрывать же все эти моменты местному охранителю? Вот и пришлось пускаться в туманные рассуждения:

– Мне кажется маловероятным, что нападение совершили внутренние враги. Подозреваю, что здесь дело рук кого-то извне… Но кого? Ответ на этот вопрос мне неизвестен. Надеюсь, что следствие покажет!

– Ваше величество, в любом случае система охраны требует изменений!

– Это верно, всё, что мы недавно обсуждали, следует как можно скорее реализовывать.

– Новые роты для стрелкового полка формируются, также полагаю, что теперь будет разумным при поездках организовывать дальние конные пикеты, для обнаружения и предупреждения возможных засад.

– Звучит разумно…

Постепенно беседа утихла, и я, вооружившись засапожной фляжкой, просто рассматривал сквозь густой конвой московские улицы. Однако через несколько глотков фляга предательски опустела! И как раз в это время на одном из близлежащих домов я увидел вывеску «Конъякъ Шустова».

– А ну-ка братцы, остановите!

[1] Князь Пётр Дмитриевич Святополк-Мирский (1857–1914) с 1895 губернатор в Пензе, в реальной истории в 1900 году был назначен командиром Отдельного корпуса жандармов, затем был губернатором Виленской, Ковненской и Гродненской губерний, а после, по протекции Марии Фёдоровны, стал министром внутренних дел. Отличался либеральными взглядами, в том числе предлагал Николаю II ввести в Государственный совет выборных представителей от общественных организаций, что вызвало конфликт с Победоносцевым, неудовольствие царя и отставку.

[2] За базу использованы материалы Октябрьского манифеста 17 октября 1905 года, но есть и кое-что отличающееся.

[3] По воспоминаниям Витте, в 1905 году Ник Ник уговаривал Николая II подписать Октябрьский манифест. А когда император начал склоняться к введению жёсткой диктатуры, то Ник Ник устроил экзальтированную истерику, чем и склонил чашу весов в пользу либеральных уступок.

Эпилог

В телевизоре партнёр Лёня Голубков ездил по ушам своему брату-алкашу с лицом Сергея Юльевича Витте, требуя срочно выкупить все паи Русско-Китайского банка у Моргана и Ротшильда:

– Да не халявщик я, вскоре революционеры царя убьют и снова начнётся строительство КВЖД! Да и в Порт-Артур десант латышских стрелков пошлём! Вот тогда акции вверх и попрут! С золота есть будем! Жене сапоги германские справлю!..

– А-а-а, проклятье… – открыв глаза и увидев ночную ещё темноту, выругался и сел на постели.

Накатили тоска и одиночество, захотелось увидеть и не только увидеть, Зою. Отбросив одеяло и посмотрев, насколько сильно хочу её увидеть, покачал головой и направился к столу, где стоял графин с водой. После вечерней порции Шустовского, в довершение к кошмару и иным желаниям, хотелось пить.

«Плевать на этих Распутиных, пора заканчивать операцию и вытаскивать её. Устрою на работу в новый департамент статистики!..»

С утра в приёмной толпились министры, парочка великих князей и прочие дружбаны с сановниками. Всем нужны были разъяснения, указания, и как я подозревал в глубине души некоторым ещё и отменить вчерашний манифест хотелось.

Отказав назойливому Победоносцеву, первым я принял вызванного заранее Джунковского, осиротевшего адьютанта «дяди Сергея». И не особо рассусоливая, предложил ему перейти ко мне в СЕИВ Имперскую администрацию начальником департамента статистики – под личиной этого учреждения я хотел держать ещё одну спецслужбу. Небольшую, но максимально приближённую к моей монаршей особе.

Джунковский немного, скорее для вида, помялся, но в итоге согласился. Ещё бы ему не согласиться – не каждый день тридцатилетнему штабс-капитану выпадает такой шанс!

– Поздравляю с подполковником, Владимир Фёдорович!

– Рад стараться, ваше императорское величество!

– Извольте получить инструктаж, господин начальник департамента статистики СЕИВ ИА…

После краткой, не более сорока минут, беседы Джунковский был отправлен выполнять мои поручения, и я был готов встречать следующих гостей. Взъерошенный и нервный Танеев заглянул ко мне сразу после того, как ушёл мой новый глава личной спецслужбы.

– Государь! Там изрядно посетителей собралось, и все в немалых чинах!

– Ну у нас обоих тоже чины немалые, господин тайный советник, – хохотнул я, стоя у окна и наблюдая за разводом очередного усиленного караула, набранного не только из гвардии, но и из простых солдат московских частей.

Ещё поздним вечером я обошёл прибывающие для моей охраны подразделения и запросто поговорил с солдатами, рассказав им об отмене выкупных платежей и удобную версию о причинах нападения.

– Не дают нам, братцы, жизнь в России наладить! Когда дед мой понял, что выкупные платежи суть зло, и собрался их отменить, то его убили. И когда я решился закончить начатое государем-освободителем, то и меня хотели. Но господь отвёл…

Услышав от царя такие новости, бывшие крестьяне взволнованно загудели:

– Не бойся, государь… Мы теперь здесь, с нами надёжно…

– А я и не боюсь, ребятушки, верю в вас!

– Государь, телеграмма от её величества Марии Фёдоровны! – кашлянул Танеев, отвлекая меня от размышлений. – А в приёмной наследник Михаил Александрович, великие князя Николай Николаевич, Алексей Михайлович, Николай Михайлович, Сергей Михайлович, Борис и Андрей Владимировичи. И кроме этого Победоносцев, Витте и остальные министры вашего правительства.

– Ожидаемо Александр Сергеевич. Я приму родственников в овальном зале.

Через пять минут оставшиеся в Москве Романовы возбуждённо ввалились в мой кабинет, по периметру которого замер заранее расставленный караул. Возможно, я дул на холодную воду, но не было у меня никакого желания получить табакеркой в висок.

– Никки! Никки!

Романовы выглядели сильно по-разному, Ник Ник откровенно растерялся, Михайловичи явно были навеселе, а оставшиеся сиротами Борис и Андрей находились в смятении и горе. Хотя и от них также попахивало коньяком.

– Никки, ты что наделал? – возмущённо начал Ник Ник, топорща усы.

– Спокойно, дядя. Ты же человек военный, зачем тебе лезть в гражданские и хозяйственные вопросы. Уверяю тебя, я поступил единственно правильно.

– Но как же помещики? Дворяне? Тысячи офицеров остались без средств.

– Они имеют жалование, и далеко не у всех есть поместья. Да и с другой стороны – там же постоянные недоимки, много ли они получают…

– Никки, виват! Одобряю и поддерживаю, – встрял в разговор Николай Михайлович.

– Вот, я не один так думаю. Закончим на этом! У нас ведь опять горе в семье. Эти террористы совсем распоясались…

– А как же Государственный совет? Ты вводишь в него выборных представителей? А объявленные свободы? Это же попрание самодержавия! – не унимался Ник Ник.

– Нисколько, даже если так называемые оппозиционные силы войдут в госсовет, я знаю, что мои верные сторонники, партия императора всегда будет в большинстве. Так ведь? Или у нас достойных слуг престола не хватает и кругом тлен и предательство?

– Что ты, конечно, верных подданных достаточно, – пошёл на попятную Ник Ник.

– Вот и я о том же. У нас будет в достатке верных трону и талантливых людей, чтобы составить монархическую партию.

– Всё равно, Никки. Ты открыл ящик Пандоры. Религиозная свобода старообрядцам, черта оседлости, отмена ограничений на образование. Уверен, что преданные России и тебе поданные не будут со временем оттеснены от общественной и государственной жизни? Ведь трон твой зашатается, вспомни судьбу деда!

– Дядя, русские создали это государство, как же их можно оттеснить? Кое в чём ты, конечно, прав, будут и волнения, и всяческие эксцессы, но мы стравим пар и восстановим порядок, а затем пойдём вперёд без средневековых колодок на ногах! Есть ли разница в вероисповедании части твоих офицеров, когда они верны долгу и службе?

– Если так ставить вопрос, то никакой…

– Ладно, оставим пока споры. У нас трагедия…

День летел быстро, но напряжённо, хотя время от времени находилось время и для иронии… Во время встречи с правительством и последующего бурного обсуждения дальнейших шагов я со скрытой усмешкой наблюдал за Витте. Сергей Юльевич, услышав о том, что в не таком уж и далёком будущем планируется допустить политические партии до участия в госсовете, явственно задумался о новых перспективах…

«Как же ты жаждешь верховной власти… Аж слюна капает!» – подумал я, намереваясь и далее, пытаться применить этого человека в качестве тарана.

С привыкшем к позиции учителя-ментора Победоносцевым вышел скандал, и я отправил радикала-фанатика в длительный отпуск-ссылку в имение. Со строгим императорским наказом заниматься тем, что лучше всего получается – учить детей!

А в Питере бушевала Мария Фёдоровна, её телеграммы источали смесь паники, неодобрения, притворной скорби по погибшим и категорических требований вернуть всё назад. После третьего такого послания – я просто перестал их читать и ответил лаконичной телеграммой:

Мама, исполняй свой долг, следуя моим распоряжениям. Всё будет хорошо!

К вечеру, чувствуя себя разбитым и усталым, я пригласил на чаепитие графа Игнатьева. Алексей Павлович был отцом того самого Игнатьева, который после революции остался верен своей стране, стал генералом РККА и оставил воспоминания «Пятьдесят лет в строю». Старый заслуженный аристократ, который с недавних пор стал в том числе и членом Государственного совета, оказался неприятным собеседником.

Выслушав его отрицательное мнение об опубликованном манифесте, я примирительно выставил ладони:

– Хватит, Алексей Павлович, прошу вас… Я понял вашу точку зрения, хоть и не могу принять её. Выслушайте же теперь моё предложение…

Беседа затянулась за полночь, но мы договорились – граф Игнатьев уехал от меня с неофициальным пока статусом лидера монархической партии и щепетильным внешнеполитическим заданием в Стамбуле.

В Петербурге же сразу «хорошо» не получилось, через день после опубликования в газетах манифеста там вновь полыхнула унятая было Треповым стачка. На этот раз протесты перекинулись с ткацких заведений на Обуховский и Путиловский заводы и иные машиностроительные предприятия. Вновь появились требования сократить рабочий день – по недавнему успешному примеру.

Мне пришлось опубликовать обращение к забастовщикам, с призывами к ним не нарушать общественный порядок и ограничить забастовку территорией фабрик и заводов. Там же публично я пообещал в ответ не применять полицию для разгона законных стачек и принуждения рабочих к возвращению в цеха.

По моим указаниям, полиция и приданные ей войска начали оцеплять рабочие районы и жёстко пресекать всяческие эксцессы. Беспорядки резко поутихли и локализовались на промышленных территориях, начались переговоры с администрацией и владельцами предприятий.

Но одновременно с этим произошли протестные шевеления и на московских производствах. И до кучи на меня посыпались верноподданейшие письма от заводчиков и фабрикантов, которые требовали унять рабочих и прекратить опасные заигрывания с чернью. Частично я их игнорировал, а прочие поручал Витте. Он должен был вести переговоры и разъяснять новую политику государства…

За несколько дней горячка стала спадать. И утром 8 июня я завтракал с отличным настроением, собираясь затем вместе с московским генерал-губернатором и руководителем МВД Треповым, проехаться по нескольким фабрикам и пообщаться с обеими сторонами тлеющего конфликта.

Добивая большой бутерброд с ветчиной и маслом, я потянулся к чашке с крепким горячим чаем, и в этот момент в столовую просочился дежурный секретарь:

– Государь, срочная телеграмма из Петербурга. На Путиловском заводе администрация объявила локаут!