Текст книги "Я пришел убить хорвата(СИ)"

Автор книги: Николай Стародымов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Однако просто так побродить не удалось. Едва я переступил порог школы, постаравшись по возможности тише прикрыть за собой ужасно проскрипевшую пружиной дверь, и оказался в просторном вестибюле, услышал откуда-то женский голос.

– Гражданин, а вы к кому?

Вопрос адресовался явно мне, так что пришлось обернуться. По коридору в мою сторону направлялась худенькая стройная, какая-то воздушная, миловидная женщина. Уже издалека, заранее глядела строго – так что сразу было понятно: она здесь не случайный человек, а тот, кто именуется «представитель администрации» школы.

– Здравствуйте, – ответил я.

Каждому мужчине, наверное, знаком такой порыв, когда вдруг хочется произвести хорошее впечатление на случайно встреченную женщину.

– Здравствуйте, – умерила напор «администрация». – Так вы к кому?

– У вас тут учится Ярослав Коломнин, – ответил я. – Мне нужно бы с ним поговорить.

Мне показалось или же и в самом деле у «администрации» глаза изменили свое выражение, стали внимательнее, строже, настороженнее?

– А вы ему кто?

Ничего более оригинального, чем опять упомянуть глупую шутку про пальто, я не нашелся. Но и теперь воздержался от того, чтобы озвучить реплику.

– Родственник, – усмехнулся я.

«Администрация» на усмешку не отреагировала, смотрела теперь уже с недоумением.

– Я просто «Афоню» вспомнил, – пришлось пояснить —.Помните Леонова? «Родственник, Афоня мне рупь должен… Два».

Женщина отмякла, тоже слегка обозначила улыбку. Сразу же возле глаз обозначились морщинки. Значит, не такая уж она молодая, как мне поначалу показалось.

– А что ж вы сюда-то, в школу, пришли? – уже без первоначальной суровости спросила она. – Еще два урока – и он сам домой придет.

Ну как постороннему человеку объяснить то, что и самому непонятно? Зачем я сюда пришел? Сам не знаю. Пришел – да и все…

– Да вот пришел, да и пришел, – так и сказал я, пожав плечами. – А потом и домой пойду… Просто мне тут идти больше некуда.

Похоже, именно такой невразумительный ответ окончательно сломал лед. «Администрация» кивнула:

– Идемте со мной.

Она повернулась и застучала каблучками по широкому коридору. А я теперь мог бесцеремонно осматривать ее сзади. Худощава, даже, я бы сказал, несмотря на возраст, по-девичьи угловата… Однако есть в ней свой шарм, есть.

Как же давно не обнимал я женское тело, как же бесконечно давно… И стиснул бы ее сейчас, да так, чтобы косточки ее тоненькие хрустнули!

Тело мгновенно откликнулось на шальные мысли. Но-но, тут же остановил я сам себя, стоять, Зорька!

Между тем женщина остановилась у одной из дверей.

– Ярослав сейчас в этом классе. Перемена через десять минут, так что будет лучше, если вы подождете.

Ага, как же, здесь за дверью сидит и постигает науку мой сын, которого я не видел столько лет – а я буду ждать еще целых десять минут! Держи, как говорили в мое время, карман шире!

Теперь я уже был твердо убежден, что моя провожатая что-то знает про нашу семью. Потому что она четко поймала мое настроение, приняла его как должное. И, показав мне пальцем: мол, только тише, не шуметь, подошла к высокой двери класса. Слегка приоткрыла створку. Дождалась, когда с той стороны к ней кто-то подошел. Негромко переговорила. И опять повернулась ко мне.

– Сейчас Ярослав выйдет к вам. И вы можете с ним уйти… – женщина уставилась мне в глаза.

Взгляд у нее был добрый, чуткий, мудрый, понимающий, доверчивый и вместе с тем требовательный. Наверное, так и должен смотреть Педагог, Учитель, которому верят его подопечные.

– Надеюсь… – проговорила она твердо. – Надеюсь… Простите, как вас?..

– Константин Васильевич.

«Администрация» кивнула – очевидно, сопоставив отчество Ярослава с моим именем, удостоверилась в своих предположениях.

– Надеюсь, Константин Васильевич, – она требовательно глядела мне в глаза, – все будет в порядке?

Да, что-то она про меня знала. Впрочем, в этом ничего удивительного нет – в маленьких городках семейные проблемы всегда широко обсуждаются.

– Не переживайте, все будет нормально, – твердо заверил я ее.

В самом деле, что я мог сотворить, со своей справкой в кармане и без гроша за душой?

– Тогда всего вам доброго!

– Спасибо.

«Администрация» повернулась и застучала каблучками по коридору. Эх, пойти бы за ней!..

Но тут раздался скрип отворяющейся двери, который разом отвлек меня от грешных мыслей.

Из класса вышел сын. Мой сын. Сын, которого я не видел так давно.

4

Больше всего я боялся, что сын меня просто не узнает и мне придется ему объяснять, кто я такой и откуда взялся. Еще я очень боялся, что Ярослав узнает меня и тут же уйдет, вернется в класс или еще как-нибудь продемонстрирует свое нежелание общаться со мной. И того, чтобы он не расплакался и повис мне на шее, хлюпая и растирая сопли и слезы, я тоже боялся…

Я вообще боялся этой встречи. Потому что не знал, как отреагирует на мое появление в его жизни единственный на земле близкий мне человек. Близкий по крови – и совершенно неведомо, является ли, вернее, станет ли он мне близким по духу.

Однако все получилось совершенно не так, как рисовалось мне в воображении.

Ярослав вышел в коридор, забросив за спину сумку на длинных ручках. Удивленно посмотрел вслед удаляющейся по коридору «администрации». Только потом перевел взгляд на меня. В первое мгновение не узнал. Однако потом глаза парня удивленно округлились. Растерянно вильнули. Потом сын открыто уставился на меня. Сделал несколько шагов в мою сторону. Остановился. Неловко перекинул сумку из правой руки в левую. Протянул мне ладонь.

– Ну, здравствуй, батя.

«Здравствуй»… Ничего не говоря, сам шагнул к нему и обнял. Должен сказать, что человек я не слишком склонный к сантиментам. Да и последние годы не особенно располагали к развитию особой чувствительности. Однако тут ощутил, как на глаза наворачиваются слезы. Тут бы самому сейчас не разнюниться, размазывая сопли…

– Ну ладно, батя, хватит… – попытался вывернуться из объятий сын. – Еще увидит кто…

Да, ты прав, сынок. В конце коридора стояла и смотрела в нашу сторону «администрация».

Я разжал объятия. Постарался по возможности незаметнее провести ладонью по глазам. Но успел увидеть, как тревожно огляделся Ярослав. Я его не осуждал: в его возрасте проявления ласки кажутся недостойными мужчины. А если еще кто-то посторонний увидит… Подростки – народ жестокий, засмеют.

– Кто это?

Так вот и получилось, что первые слова, которые были адресованы сыну, касались постороннего человека. Ярослав сразу понял, кого я имею в виду – он тоже успел заметить «администрацию», поспешно скрывшуюся за углом.

– Лариска, – смущенно и с облегчением ответил сын. – Наша директриса.

Смущенно, как нетрудно было догадаться, потому что нашу встречу увидел-таки посторонний человек. С облегчением – потому что появлялась возможность смазать сумбур первых минут встречи.

– Хорошая она у вас? – спросил я совершенную глупость.

– Хорошая, – согласился Ярослав. И добавил: – Ее муж у нас компьютеры преподает.

Ну, об этом, парень, ты мог бы и не говорить. Про ее мужа мне неинтересно.

– Пошли, – взял я его под руку и потянул к выходу. – Тебя вообще отпустили.

Ярослав покорно потянулся за мной. Школа проводила нас все тем же противным скрипом пружины и глухим ударом двери. Не сговариваясь, мы повернули направо, в сторону, противоположную от центра города. Туда, где меньше людей.

– Как живешь, сынок?

– Нормально.

Дежурный вопрос – дежурный ответ… «Как живешь? – Нормально»… А что бы ты, папаша, хотел услышать? Чтобы Ярослав тут же начал тебе изливать душу, рассказывать о своих проблемах? Есть у него проблемы, не может не быть. Да вот только станет ли он сейчас о них рассказывать? Да и не только сейчас, а вообще.

Стоп! – опять скомандовал я себе. Зарок, который даешь сам себе, нужно выполнять свято. Хотя ни с кем на белом свете невозможно договориться легче, чем с самим собой. Потому и слово, данное самому себе, держать несравненно труднее. Зарок же состоял в том, чтобы не задумываться о собственном будущем. Думать о нем было слишком мучительно, слишком муторно, потому что впереди не было ничего, кроме непроглядного мрака.

Мы какое-то время шли молча.

– Ну а как ты учишься? – вымучил я очередной вопрос.

– Нормально, – столь же оригинально ответил Ярослав.

Однако, очевидно, он и сам понял, что мне трудно начать разговор, а потому решил дополнить:

– Всяко бывает, конечно. Но в целом нормально.

Что еще спросить? Как пробиться к его откровенности? Как разрушить эту стену отчуждения?

– Ну а девушка у тебя уже есть? – толкнул я сына плечом. – Ты-то вон уже какой большой…

Сын резко вздернул подбородок вверх. Значит есть, – понял я. Да вот только признается ли? И даже если признается и назовет ее имя, что мне это даст, коль я тут никого не знаю и не помню?

– А куда буду поступать после школы я еще не знаю, – резко бросил Ярослав. – Еще дежурные вопросы будут?

Н-да, срезал. Ну что ж…

– Ну а какие вопросы я тебе должен задавать, если ты отвечаешь только дежурно?

Сын резко остановился, повернулся ко мне. Не ожидая этого, я сделал несколько лишних шагов и только тогда тоже обернулся к нему.

– Ты зачем приехал?

Он был еще мальчишкой. Но вопрос задал взрослый, мужской. И очень точный. Потому что, по большому счету, я и сам до конца не знал цели приезда.

– Ну а если просто для того, чтобы тебя повидать?

– Повидал?

А вот тут ты неправ, сынок. Лежачего бить – последнее дело. Особенно если он помощи или пощады просит. Мы стояли и смотрели друг другу в глаза. Между нами было всего-то три шага. И как будто пропасть. Бездонная пропасть. Или стена. Глухая.

Ярослав не выдержал первый. Потупился. Шагнул ко мне. Неловко ткнулся лицом в плечо – и тут же отпрянул.

– Прости, батя. Просто неожиданно все… Пошли.

Мы опять шагали рядом. Шагали неведомо куда. Вперед тянулось старое выщербленное шоссе. Оно вело к поселку Севводстрой и далее на Осташково. Здесь, вспомнилось почему-то невпопад, в дни моей юности накануне Нового года выставляли так называемые «зеленые патрули», чтобы не допустить рубку елок. Их все равно рубили, правда, не так интенсивно, как это делали бы, не будь «зеленых патрулей»… Интересно, сейчас тоже такие кордоны выставляют или же все пустили на самотек?

– А ты-то сам как, батя? – нарушил молчание Ярослав.

«Нормально», чуть было не брякнул я. Но вовремя спохватился.

– Да как тебе сказать? – искренне ответил я. – Коротко не скажешь… Как говорится, помаленьку.

– Трудно было?.. Ну, там… – запинаясь, поинтересовался он.

Трудно? А в самом деле, трудно ли? Никогда не задумывался.

– Как тебе сказать? – тоже повторился я. – Нет, наверное, не так уж трудно. Физически во всяком случае. Плохо – вот более точное слово. Сидишь – и дни считаешь, сколько прошло, сколько осталось… Солдаты тоже дни до «дембеля» считают. Но только солдат знает… А, да что там говорить, – оборвал я сам себя. И повторил: – Плохо – вот точное слово.

На перекрестке мы повернули направо. Шлепали вдвоем по обочине, по грязи, не имея возможности идти по асфальту из-за часто пролетающих мимо машин.

– Ну а что дальше будешь делать?

Вроде бы я у сына должен выспрашивать. А получилось наоборот.

– Не знаю пока, – признался ему. – Осмотрюсь – тогда будет видно.

Опять зависла пауза. Однако мне показалсоь, что я понял, что хотел бы, но не решался спросить сын. А потому решил ему помочь, заговорил сам.

– Одно, сынок, могу сказать тебе точно: в преступники не пойду.

Мальчишка есть мальчишка. И Ярослав задал вопрос, который мог задать только ребенок.

– Батя, а правду говорят, что тем, кто оттуда выходит, дают адреса, где человеку просто так дают деньги, документы, одежду… Ну и все такое прочее?

Сразу вспомнился Корифей. Его неподвижный, немигающий взгляд и неторопливая речь. И слова, сдобренные холодной усмешкой:

– Запомни, Беспросветный: сколько бы ты ни держал марку, рано или поздно, к нам придешь. Потому что ты уже меченный. В нормальную организацию, где можно «бабки» честно зарабатывать, тебя не возьмут с твоей биографией. На завод, на стройку или в фермеры ты и сам не пойдешь. Так что единственный путь у тебя – к нам. Ты мужик умный, с головой, так что подумай и признай, что я прав… В общем, не сопротивляйся, а сразу как приедешь в первопрестольную – сразу к нашим. Первым делом тебе добрую бабу бесплатно дадут, которую ты сможешь «пилить», сколько силы будет. Потом денег дадут. Ну а дальше уже все сам решишь…

Ты бы знал, Корифей, как безумно хочется рвануть сейчас по указанному тобой адресу. А тут еще «администрация» душу разбередила…

– Да, сынок, это правда. И адрес я такой знаю. Только приходи, скажи, кто прислал – и считай, что ты уже сыт, пьян и нос в табаке. Вот только не уверен, что такие адреса дают каждому. Думаю, только тем, в ком тамошние «авториеты» уверены.

– И в тебе они были уверены? – поймал меня на слове Ярослав.

Что тут скажешь? Не врать же…

– Да, были уверены, – ответил я, стараясь не смотреть в сторону сына, который, напротив, старался заглянуть в глаза. – Но уверены не в том, что я их человек, а в том, что я этот адресок не сообщу кому не надо.

– А зачем же тогда дали? – опять подловил он меня на оговорке.

И вновь вспыхнуло в памяти, как поначалу, когда по приказу Домового, тамошнего «авторитета», враждовавшего с Корифеем, пытались меня сломать, я сумел «отмахаться» от четверых его головорезов, раздробив одному из них челюсть; как той же ночью сам подошел к Корифею; как мы тогда говорили полночи; как потом… Впрочем, это лучше держать в себе, да еще так глубоко, чтобы и вспоминать пореже.

– Да потому что хотят, чтобы я пошел к ним.

– Зачем?

– Это все слишком непросто, сынок, долго рассказывать, – уклонился я от ответа. – Если коротко: меня хотят пристегнуть к себе. А я этого не хочу.

Мы дошли до круглой площади с блюдечком зеленого газона посередине. Здесь когда-то разбился на машине прапорщик Павленков, которого я немного знал. Повернули направо, в город, в сторону автостанции. Впереди показались пятиэтажки – панельные и кирпичные. Почти все их выстроили военные строители, не стояли бы в городе на протяжении двух десятков лет эти государственные каторжане – Руза, наверное, до сих пор оставалась очень большой деревней.

– Ты к нам зайдешь?

«К нам»… Ярослав, наверное, почувствовал, что меня кольнули его слова. Хотя не уверен, что он понял причину.

– Да, зайду, – коротко обронил я.

Еще раз повернули, теперь налево. Прошли мимо магазина. Начались «федеративные грязи» – тут, на улице Федеративная, всегда было грязно.

– Слышь, батя, пока мы домой не пришли… – вдруг заговорил Ярослав. Наверное, он давно уже хотел мне что-то сказать, но не решался. – Только ты, пожалуйста, пойми меня правильно, батя…

– Да уж постараюсь, сынок.

Скорее всего, думал я, знаю, о чем ты хочешь заговорить. И это твое право. Хотя и обидно мне будет тебя выслушивать, сынок.

– Я понимаю, батя, что тебе все это нелегко, – зачастил он торопливо, сбивчиво, словно боясь, что я его перебью, не дослушаю. – Но только ты, когда будешь у нас, не сорвись, не сделай что-нибудь… Тебе ведь нельзя ничего сделать, тебя тогда опять сразу посадят…

Вон ты о чем! А я-то думал…

– Не переживай, – ускренне усмехнулся я. – Ни маме, ни ЕМУ я ничего не сделаю.

– Правда? – обрадовался, что самая трудная часть разговора уже позади, Ярослав. – Ну и хорошо. Батя, а ты еще приедешь?

– Посмотрим. Будет день – будет и пища, – опять уклонился от ответа.

– Ты приезжай, батя. Только домой не ходи, сразу в школу, хорошо? И когда устроишься, остановишься где-нибудь, сразу мне сообщи. Только не домой, я тебе адрес дам, по которому писать… Хорошо?..

– Ладно, обязательно.

От сына слышать такое… Надо же, совсем еще мальчишка, а мудрый какой он у меня. Молодец парень. Ну а домой… Если бы не необходимость, я бы и сейчас заходить не стал. В конце концов, я ведь не мазохист, чтобы самому себе в душу раскаленные иголки совать!

Мы остановились перед подъездом.

– Слышь, бать… – он снова замялся, не зная, как мне еще что-то сказать.

– Ну-ну, смелее, что еще?

Ярослав опустил голову, переминался с ноги на ногу. Сумку свою по-прежнему держал, переброшенной через плечо за спину.

– Бать, я пойду лучше немного погуляю, ладно?.. Не обидишься?

Не хочет присутствовать при нашем разговоре, – понял я. Что ж, может, он и прав. Даже, наверное, прав.

– Конечно, иди, погуляй, – хлопнул я сына по плечу. – Не обижусь.

Я вздохнул и вошел в подъезд. На душе было тяжело. Ярослав остался на улице. И не считал нужным скрывать, что остался с облегчением.

5

Знаете, бывает у людей на лице такое выражение… Как бы его получше описать… В общем, человек знает, что должно произойти что-то крайне для него неприятное или нежелательное, однако изо всех сил надеется, что это не произойдет или, в крайнем случае, если это неизбежно, пусть произойдет не сегодня, не сейчас – а оно, долгожданно-нежелательное, берет и случается. И человек смотрит на неприятность со смешанным чувством: покорностью, досадой и нетерпением – коль уж случилось, пусть побыстрее закончится.

Именно так глядела на меня жена, когда открыла передо мной дверь. По всему было видно, что до последнего мгновения она надеялась, что незнакомый дядя, о визите которого сообщил младший сын, это не я.

– Добрый день, – с демонстративной вежливостью поздоровался я. – Можно войти?

Супруга поджала губы. Отодвинулась вглубь прихожей.

– Проходи, – сказала оттуда.

И только после этого ответила:

– Здравствуй.

Я аккуратно, тщательно вытер подошвы туфель о коврик и только после этого переступил порог квартиры. Своей квартиры. В которую когда-то привел Людмилу – свою милую Людмилу, как я ее тогда называл. Сюда же принес когда-то и крохотный живой комочек, укутанный в теплое одеяло, которому уже давно было придумано имя – Ярослава. Отсюда же я уезжал на войну. И отсюда же меня забирали…

И вот вернулся.

– Проходи, – повторила Людмила, теперь уже имея в виду комнату. – На улице грязно… – начал было я, но жена меня перебила. – Ничего страшного, – сказала она. – Разуваться не нужно.

И это было вполне понятно: она хотела, чтобы я побыстрее ушел, до прихода ЕГО.

В комнате все было иначе, не так, как при мне. Кажется, из мебели тут вообще ничего моего не осталось.

Я огляделся, прикидывая, куда лучше сесть. Оставил свой выбор на кресле. В него и опустился. Людмила присела на стул к столу. На меня старалась не смотреть, теребила что-то в руках – не то салфеточку, не то носовой платочек. А может и просто попавшуюся в руки тряпочку.

– Предлагаю вводную часть разговора пропустить, – начал я. – Кто, как, с кем и сколько живет, спрашивать не будем. Ты не против?

Людмила по-прежнему глаз не поднимала. Только плечиками передернула.

– Не против.

– Ну вот и ладно, – удовлетворенно кивнул я. – Итак, переходим прямо к делу. Мы в квартире были вдвоем. Наверное, специально и младшего сына отправила гулять, чтобы нам никто не мешал. Она у меня всегда была предусмотрительная. Правда, цветное фото его веселой мордашки висело на стене.

– Перво-наперво я хочу забрать свои документы и личные бумаги. Они, надеюсь, целы?

Все также глядя на мнущие тряпочку пальцы, Людмила кивнула:

– Целы.

Однако с места не поднялась, не бросилась заполошно собирать то, о чем я попросил. Что-то было не так, однако я не стал уточнять.

– Хорошо, – не дождавшись ее действий, продолжил я. – Тогда продолжаем разговор. Я прошу собрать мои вещи, которые, надеюсь, тоже в полном порядке.

Моих вещей тут было не так много. Однако в моем нынешнем плачевном состоянии и они могли пригодиться. Костюм, конечно, не нынешней моды, но так ведь и я тоже не молоденький уже – сгодится. Две пары брюк, кажется, рубашки, галстуки, ботинки… В общем, чтобы было на первое время, пока где-то обустроюсь, во что облачиться.

Супруга опять кивнула и отозвалась эхом:

– В порядке.

Однако вновь с места не тронулась.

– Вот и ладненько. Тогда последнее. Ты меня знаешь, я с подобными просьбами к кому-то обращаюсь исключительно редко. Однако сейчас ситуация такова, что не до щепетильности. Так вот, мне нужны деньги. Согласись, что я имею право у тебя попросить какую-нибудь сумму на первое время…

Говоря эти слова, я старался, чтобы ни тоном, ни голосом не выдать то смятение, которое клокотало в душе. Я, лично я, при моем самолюбии, при моем самомнении, прошу деньги у женщины! Причем, не просто у женщины, а у той, которая бросила меня, которая изменила мне, когда мне было невероятно трудно.

И все же я считал себя вправе так поступить. В конце концов, когда мы еще были одной семьей, я приносил домой все до копейки; когда был на войне, столько всего ей сюда привез… Я имел полное право взять намного больше, чем брал сейчас. Я имел право подать на раздел квартиры, на раздел имущества…

А, вот оно что! Раздел имущества! Она так подавленно сидит потому, что боится, что я именно так и поступлю! А я-то думаю…

– Ну и последнее, – повторился я, едва не забыв об этом. – Подавай на развод. Мне надоело быть…

Договорить я не смог. Потому что Людмила вдруг подняла голову и уставилась на меня. Даже теперь, будучи на нее в обиде, я оценил, насколько же она у меня хороша… Вернее, не у меня, теперь уже у НЕГО.

– Послушай, Костя, – увидев, что я замолчал, заговорила она. – Ты много знаешь людей, которые живут без ошибок?.. Ну, скажи, много?

Потом я не раз удивлялся сам себе, как это сразу не понял, куда она клонит. Но только в тот момент у меня и мысли не появилось, как дальше потечет наш разговор.

– Ты продолжай-продолжай, – озадаченный словами жены, сказал я.

– Ну, сделала я глупость, – заговорила она торопливо, словно боялась, что я ее перебью и она не успеет высказаться. – Ну, избей меня, а потом прости… Ты бы знал, как я раскаиваюсь…

Она еще что-то говорила в том же духе. А я ошеломленно молчал. Ничего себе заявочка! После всего того, что произошло…

– А его куда денем? – перебил я жену, кивнув на фотографию улыбающегося мальчугана.

Людмила бросила на карточку мимолетный взгляд и тут же обмякла, опять опустила голову.

– Куда же ты пойдешь? – тихо, тоскливо проговорила она. – У тебя же никого нет…

Надо же, по самому больному, по самому незащищенному месту бьет, – накручивал себя я.

А внутренний голос нашептывал: а ведь и в самом деле никого и нигде у тебя нет. Так чего же ты думаешь? Плюнь на все, да и оставайся. Да, стерва у тебя жена – ну так ведь не у тебя одного. Сколько с тобой мужиков сидело – что же у всех их жены верно ждали своих мужей? Вся-то разница: ты об этом знаешь, а многие делают вид, что не догадываются. Поживешь немного, постепенно все забудется и будете опять жить, как и встарь – дружненько и ладненько.

Да, может быть, – возразил я сам себе. Только эта симпатичная мордашка будет всегда маячить передо мной.

Ну и что? – удивился искуситель. Сколько людей усыновляют чужих детей – и ничего. По статистике десять процентов детей во вполне нормальных семьях рождается, как говорится, от соседов. А формальные отцы об этом чаще всего не подозревают. И даже если подозревают, благоразумно делают вид, что знать о своих рожках не знают, ведать не ведают… Ну а парень он славный – привыкнешь, будешь воспитывать за своего…

Но ведь она меня предала, когда мне было плохо, когда я там лямку тянул, – не мог согласиться я. Она же стерва!

«Предела» – передразнил меня внутренний голос. Говорит же, что ошибку сделала. Кается… Ты-то в жизни всегда ангелочком был, никого не предавал, никогда не ошибался, никому не делал больно? Ну а то, что стерва… Ты что же, раньше никогда со стервами не спал? Или мало мужчин на белом свете живет, которые знают, что у их жен что-то там было в прошлом? Больше сочувствовать надо тем, кто об этом не знает. Оставайся…

Но ты же знаешь, – внушал я сам себе, – что я ей этого все равно до конца никогда не прощу. Если вспылю, когда выпью, обязательно ей пенять стану.

Ну и что? – цинично хмыкнул искуситель. Сама же виновата, так почему бы и не попенять иногда?.. Ты подумай, о чем задумался! Выбор-то небогат! Или ты плюешь на все, в том числе и на самолюбие свое, и остаешься – тогда сегодня будешь сыт, пьян и спать в чистой постели с красивой женщиной. Или ты сейчас гордо удаляешься, будешь ночевать где-нибудь на вокзале, а то и в отделении милиции – а в чистой постели с твоей женой будет спать кто-то другой.

Почему-то именно такая постановка вопроса едва не решила все. И тогда неведомо, как все пошло бы дальше, как повернулась бы моя жизнь. Потому что, как ни говори, а сидевшая передо мной женщина была МОЕЙ ЖЕНОЙ. И тот человек, которого я не видел и не знал, в случае, если я уйду, будет спать не с какой-то посторонней шаболдой – он будет спать с МОЕЙ ЖЕНОЙ!

Покажите мне мужчину, которого такая постановка вопроса не заденет – и я ему не поверю.

…Все, о чем я так долго писал, всколыхнулось у меня в душе одновременно. Взвихрилось, закружило, сталкиваясь и искря. И я не знаю, что победило бы, если бы не случилось то, что случилось.

– Решать тебе, Костя, – опять глядя на свои нервно подрагивающие пальцы, заговорила, не дождавшись моего ответа, Людмила. – Я понимаю, что тебе ТАМ было несладко. Признаю, что я тебя практически предала. Все так. Только ведь пойми и ты, Костя, я ведь живая… А тебя не было столько лет… Ты скажешь, что и ты живой. Да. Только ведь у тебя там не было соблазнов. А тут – вон сколько мужчин вокруг. Ну и закружило…

Не было соблазнов… В памяти всплыл Машутка. Наверное, когда соблазнов нет, люди их сами придумывают. Природа есть природа, ее не обманешь. Так в чем же больший грех: здесь у нее ЭТОТ, или там у меня Машутка?..

Я дрогнул. В конце концов человек изначально тянется к определенности. И вот у меня выбор: определенность с неверной женой или полная неопределенность.

– У тебя выпить есть?

Людмила вздрогнула, услышав мой голос. Вскинула на меня глаза… Нет, не глаза, очи. Большие, красивые, полные слез очи.

– Что?

– Выпить у тебя есть? – повторил я. – Сколько лет с женщиной не пил…

Она сорвалась с места.

– Я не знаю… – растерянно заговорила она. – Где-то, наверное, есть. Я-то не пью, а у… – она осеклась, замолчала, со страхом ожидая мою реакцию.

А в глазах уже зарождалась надежда. А в уголках губ уже обозначалась улыбка. А плечи по-прежнему были непривычно-робко опущены, не веря в возможность прощения.

В конце концов, верность – неверность, это все условности. А выпить хотелось. И поесть хорошо. А потом… И снова, как тогда в коридоре с «администрацией» плоть с готовностью откликнулась на один только намек на желание.

Людмила выпорхнула в коридор. И тут же на кухне что-то с грохотом упало и покатилось.

– Сейчас Ярик со школы придет, – прокричала жена с кухни. – Он в это время всегда приходит. А потом идет на тренировку… Он у нас спортом занимается…

Я в ответ кричать не стал. Поднялся с кресла и сам прошел на кухню.

И совершил то, что в одно мгновение разрушило то, что могло вернуть мою жизнь в семейное русло.

– Ярик придет нескоро, – сказал я. – Я заходил в школу и забрал его. Он сейчас гуляет, чтобы мы могли поговорить спокойно.

Людмила замерла. Она сидела на корточках перед открытым шкафчиком. На мои слова она повернулась неловко (или расчетливо?), отчего подол домашнего платья задрался куда выше общепринятых норм.

– Ты был в школе? – удивленно спросила она.

– Да. А почему это тебя так удивляет?

Она опустила глаза к разверстому нутру шкафчика.

– Нет, ничего. Значит, Ярик сейчас не придет?

– Нет, мы с ним расстались перед подъездом, – до конца раскрылся я.

Вот тут, именно тут я и сделал глупость. Впрочем, может, это само провидение двигало мною когда я задал вопрос.

– Слушай, Людмила, пока суть да дело, отдай мне мои документы…

Дело в том, что когда я поступил в военное училище, по случайности (именно по случайности, потому что тогда ума для этого у меня не хватило бы) не сдал свой гражданский паспорт. Так он и валялся в домашних бумагах, полузабытый. Ну а теперь я вспомнил о нем. Потому что взамен своей справки мне выдадут паспорт, в котором будет отметка о судимости. А я подумал о том, что если удастся, попытаться устроиться куда-нибудь работать по старому, «чистому» паспорту.

Ну а вторым документом, который оставался у Людмилы, была моя «афганская» «корочка». Сейчас для участников войны в Афганистане предоставлены кое-какие льготы, в частности, бесплатный проезд в городском и пригородном транспорте. А мне сейчас это было бы весьма кстати.

Обрадованная моей реакцией на ее слова, Людмила замерла с початой бутылкой водки в руках. Повернулась ко мне и произнесла чуть смущенно:

– Ты знаешь, твое удостоверение о льготах сейчас у… – она опять осеклась, не решившись произнести ЕГО имя. – Он скоро придет и отдаст тебе…

Эти ее слова были подобны грому, который прогремел на ясном небе.

Это что ж выходит-то, братцы? Значит, по моему «Свидетельству» сейчас ездит и живет человек, который отнял у меня жену? Значит, потому и не подавала все эти годы на развод моя жена, потому что платила льготную квартплату по моим документам, потому что ее хахалю выгодно было пользоваться моей «корочкой»… Вдруг вспомнился телефон, который я увидел в прихожей и которого не было ПРИ МНЕ – тоже, небось, поставили по льготной очереди.

Наверное, все эти чувства мгновенно проявились у меня на лице. Потому что Людмила мгновенно изменилась лицом и зачастила, сбиваясь и проглатывая слоги:

– Ну, ты посуди сам: если есть возможность, то почему же ею не пользоваться…

Говорят, у разведчиков есть такая таблетка: каким бы пьяным ты ни был – проглотишь ее и сразу протрезвеешь. Врут, наверное. Но только ее слова стали для меня сродни той таблетки. Потому что я мгновенно протрезвел.

Это что же – простить? Можно многое простить, но только не такое. Предать мужа и пользоваться его льготами? И не только самой пользоваться, но и любовнику дать возможность пользоваться твоими же льготами?..

– Во сколько ОН приходит?

Людмила поняла, кого я имею в виду. Но она еще не поняла, что между нами все уже кончено окончательно.

– Через час, – бросила она взгляд на настенные часы.

– Через два часа я буду ждать Ярослава на автовокзале, – твердо сказал я. Короткая «расслабуха» закончилась. – Он должен принести все, о чем я говорил. И в первую очередь документы.

Людмила ничего не понимала.

– Но погоди, Костя… Ты ведь…

Я глядел на женщину, которая по-прежнему сидела на корточках перед разверстым нутром кухонного шкафчика с соблазнительно оголенными бедрами.

Лишь с этого момента она перестала для меня быть женой и стала обыкновенной… В общем, перестала быть женой. Она больше не была красивой, обаятельной и соблазнительной, желанной. Она перестала быть для меня женщиной, с которой еще десять минут назад я согласен был повторно связать свою судьбу.