Текст книги "Я пришел убить хорвата(СИ)"

Автор книги: Николай Стародымов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Где бутылка-то? – угрюмо спросил он.

Смех, да и только! Только что визжал, брызжа слюной, «к стене!», а теперь бутылку ему давай!

Я сунул руку под куртку. Ее конструировали умные люди, причем, нет сомнения, мужчины. Там изнутри имеются два больших удобных кармана, в которых можно носить что угодно, а снаружи это самое «что угодно» вовсе не видно. В одном кармане сейчас и в самом деле была бутылка «Белого аиста» – единственный, по-моему, коньяк, который остался обладателем приемлемого вкуса и доступной простому человеку цены. Во втором кармане покоился пистолет, который я отобрал у Михалыча – того самого милиционера на площади у платформы, названия которой я не удосужился запомнить.

На лице увидевшего бутылку Марека отразились два противоположных чувства: он алчно сглотнул слюну и одновременно сморщился, увидев этикетку.

– Ты получше чего не мог взять?

– А под хвостиком у тебя ничего не слипнется? – в тон ответил я.

– Ладно, давай сюда! – протянул он ко мне руку, желая забрать бутылку.

В общем-то, мне, конечно, не надо было этого делать. Но только я не сдержался. Легко перехватив его запястье, дернул его на себя и слегка вывернул предплечье. Марек упал на колени. Его искаженное болью и страхом лицо, выпученные глаза оказались совсем близко.

– Ты со мной больше такие шутки не шуткуй! – раздельно сказал я в его расширенные зрачки. – А если уж решил все-таки попугать, так хоть доводи дело до конца! Да и то не со мной. Понял?

Выпалил ему все это, я отпустил запястье, вложил в его ладонь коньяк.

– Наливай! Или неси что-нибудь получше, а это оставь себе!

Похоже, Марека слишком часто ставили на место, чтобы у него чересчур хорошо было развито самолюбие. Он поколебался лишь несколько мгновений. Потом покорно поднялся и вышел из комнаты во вторую дверь. Я был уверен, что оттуда он вынесет бутылку, а не пистолет.

Хотя в то же время и осознавал, что если команда Пегого со мной совладает, именно Марек будет ставить мне на тело утюг.

6

Пегий со своей свитой приехал примерно через час. По московским меркам практически мгновенно. Уже один только этот факт говорил о том, насколько он был заинтересован в нашей встрече.

К тому времени мы с Мареком уже ополовинили принесенную им бутылку обалденно вкусного французского коньяка «Remy Martin». Надо сказать, до сих пор мои впечатления о крепких напитках, произведенных на родине шампанского, базировались исключительно на «Наполеоне» польского разлива, так что я только теперь оценил, что и там что-то в сочетании градусов и вкуса смыслят. Правда, памятуя о предстоящей встрече, старался не упустить момент, когда «культурное» употребление обретет приставку «зло». Так что к моменту приезда хихикающего шефа был в норме.

Когда Марек на звонок пошел открывать дверь, я сунул руку под куртку и на всякий случай снял пистолет с предохранителя и взвел курок. Патрон в патронник был загнан заблаговременно. Конечно же, лучше обойтись без крайних мер, более того, в том, что подобные меры не понадобятся, не сомневался… Однако случай, как известно, может быть всякий. И к нему лучше быть готовым загодя. Если бы ТОГДА я не погорячился и продумал все нюансы предстоящих действий, не пришлось бы столько лет столь щедро вычеркивать из собственной жизни.

Короче говоря, к моменту, когда в комнату вошел Пегий, я уже сидел в прежней вальяжной позе, сжимая в руке пузатый стаканчик с коньяком.

Как и в прошлый раз, мы не поздоровались. Ни за руку, ни даже кивком. Правда, в отличие от предыдущего нашего рандеву, в комнату не вошли ни Марек, ни мордоворот. Переговоры проходили, как говорится в официальных протоколах, с глазу на глаз. Что ж, быть может, для меня это сейчас и неплохо. В любом случае звать их сюда мне не хочется.

Шеф подвинул кресло, в котором до него сидел Марек, поближе к столике. Уселся. И уставился на меня.

Какое-то время мы так и сидели молча. Я – потягивая ароматный крепкий напиток. Он – пытливо и выжидательно глядя на меня.

Пегий не выдержал паузу первым.

– Ну и как ты все это мне объяснишь?

Сегодня он говорил без ужимок, без потирания ручек и без ёрничания.

– Что именно?

Мы понимали друг друга, мы играли в одну игру. Такая ситуация была на руку мне и невыгодна ему. Это его раздражало, а меня, соответственно, забавляло.

– Только давай-ка без этих твоих фокусов! – сдержанно бросил он. – Без фокусов давай.

– Так и быть, уговорил. Давай без фокусов, – согласился я. И тут же, не давая ему возможности вставить хоть слово, спросил: – Ты принес мне паспорт?

Он не ответил, запнулся. Запнулся буквально на какую-то долю секунды. Потом он попытался что-то сказать, но было уже поздно.

– Вот видишь, – укоризненно покачал я головой. – А ты предлагаешь разговаривать без фокусов…

У мужчин в такой ситуации есть всего лишь несколько способов сгладить неловкость ситуации. Закурить, например, причем, лучше трубку, что занимает больше времени… Пегий избрал второй путь: он потянулся за бутылкой.

– Опять Марек в наши запасы залез… – с досадой и вроде как по-свойски заметил он.

– Так ведь это ж только для меня, – насмешливо ответил я ему. – Для меня можно.

Шеф хмыкнул:

– А в прошлый раз ты мне не показался таким нахалом. Не показался нахалом…

На языке так и вертелось, чтобы сказать ему что-нибудь в том же духе, что, мол, зато он в прошлый раз выглядел куда более глуповатым, но воздержался.

Пегий налил себе коньяк и тоже откинулся в кресле.

– Так почему ты не пришел к машине?

Прав я в своих опасениях или неправ, говорить о том, что предполагал, что меня там попросту пришлепнут, в данной ситуации счел излишним. Признаться, даже стыдновато признаваться в том, что побаивался… Потому перевел разговор в более актуальное для меня русло.

– А почему же ты до сих пор не приготовил для меня документы?

– Это не так просто, – пробормотал он.

Ага! Эта его фраза косвенно подтверждает основательность моих подозрений. Получается, что еще в прошлый раз, обещая к нынешнему дню выполнить свою часть обязательств, он допускал, что нынешней встречи не будет.

– Так ведь никто и не говорит, что это просто, – не стал я уличать его в непоследовательности. – К слову, контейнер взломать тоже не так-то просто… Но тогда выходит, что при нашем предыдущем разговоре ты не знал, насколько это сложно? Может, тебе это вообще не под силу?

Впрочем, шеф уже и сам понял, что подставился, а потому счел за благо попытаться вернуть тему в течение, выгодное для него.

– О документах потом. Сейчас главное: ты сделал то, о чем мы договаривались?

Нет, коньяк по-американски, маленькими глоточками, цедить довольно неприятно. Лучше уж по-русски, хлопнуть стопочку или целый стакан, а потом закусывать.

Так я и сделал. Махом допил остатки благородного напитка – какой-нибудь французский аристократ с родословной, выводящей его непосредственно к Карлу Великому, наверное, в обморок бы упал, увидев такое кощунство – и принялся цедить остывший кофе.

Пегий не выдержал:

– Почему ты молчишь?

Пришлось небрежно пожать плечами.

– А зачем тебе что-то говорить? Ты же и сам прекрасно знаешь, сделал я это или нет.

– Откуда же я могу это знать? – прикинулся он ничего не понимающим.

– Как это откуда? – я тоже удивленно округлил глаза. – От того парня, который меня инструктировал перед акцией. Он ведь работает на станции. Или где-то в непосредственной близости от нее. Или, что наиболее вероятно, в системе, которая обладает достаточной информацией, в транспортной милиции, например… Разве не так?

Пегий поморщился. Чувствовалось, что ему не нравится само течение разговора.

– Слушай, Беспросветный, хватит тебе строить из себя хрен знает что. Ты можешь говорить четко и ясно?

– Могу, – согласно кивнул я. – Говорю четко тебе четко и ясно: когда и где я получу документы?

И тут он сорвался. По причине, думаю, самой банальной: он просто никогда не сталкивался с ситуацией, когда с ним так разговаривали. Или во всяком случае подобное случалось с ним очень и очень давно.

Пегий грохнул стаканом о стол и рявкнул:

– Я же тебе ясно сказал: получишь ты их!

– Когда?.. – начал было я, однако закончить фразу не успел.

На голос Шефа дверь с треском распахнулась и в комнату ворвались трое: давешний мордоворот, с ним второй, с аналогичным индексом интеллекта на лбу, и Марек. Все трое были вооружены пистолетами.

Они ворвались – и замерли в нерешительности у порога. Потому что я уже сидел на корточках, загородившись от них креслом, в котором сидел их шеф, приставив к его виску конфискованный у милиционера «макаров».

– Что ж ты нервный такой, право слово, – с насмешливым участием проговорил я. – Людей напугал…

В комнате зависла тишина. Телохранители не знали, что предпринять, Марек от греха подальше попятился сквозь распахнутый проем.

– Скажи им, пусть выйдут и дальше спокойно дышат носом, – посоветовал я, выдержав паузу. – А мы с тобой пока здесь еще немного побеседуем.

Пегий, надо отдать ему должное, марку выдержал. Хотя и блестел его лоб крупными каплями пота, больше ничем своего волнения он не выдал.

– Я и в самом деле вас не звал, – заметил он брюзгливо. – Не звал я вас. Выйдите пока.

…Разговор продолжался. Я спрятал оружие на место под куртку и налил себе еще коньяку. С удовлетворением отметил, что рука держит бутылку ровно, не дрожит, ничем не выдает волнение.

– Тебе налить? – спросил у Пегого.

Он отрицательно качнул головой. И тут же сказал прямо противоположное:

– Ладно, наливай.

Что ж, в армии всегда выполняется последняя команда. Набулькал и ему с полрюмки, поставил коньяк и развалился в кресле.

– Слушай, не знаю, как тебя кличут, – заговорил четко и ясно. – Ну да раз не представляешься, черт с тобой, от меня не убудет… Так вот, ты можешь сейчас кричать, можешь поднять тут стрельбу, можешь еще какую-то глупость выкинуть… Но запомни главное: либо ты мне завтра же отдаешь паспорт, который я заработал, выполнив условия нашей сделки, либо я тебе устрою веселую жизнь.

– Ты мне угрожаешь? – высокомерно вскинул подбородок Пегий.

Мне ничего другого не оставалось сделать, как только пожать плечами.

– А это уже ты сам называй как хочешь. Мне на терминологию плевать. Но одно я тебе могу сказать четко: Корифей в любом случае обязательно узнает, как ты встречаешь людей, которых он к тебе направляет.

Эти слова уже не просто угроза. Это слишком серьезно, чтобы он не отреагировал на них. Потому что в криминальном мире такие вещи не прощаются.

– Послезавтра, – угрюмо поправил меня Пегий. – Мы успеем только послезавтра.

Что ж, мне особенно спешить некуда. Еще денек походим без пачпорта.

– Ладно, послезавтра, – великодушно разрешил я. – Где и когда?

– Знаешь Измайловский парк?

Измайловский парк? Ага, нашел дурака! Измайловский парк, насколько я знаю, один из самых больших городских парков мира. Там дивизию со всем тяжелым вооружением можно скрытно разместить, не то что парочку киллеров с пистолетами. Кроме того, это любимое место встреч московских гомосексуалистов, так что там многие прячутся по кустам…

– Ну конечно – в Измайловском парке! И там, в темном глухом углу, на таинственной полянке… – я не считал нужным скрывать насмешки.

– Заткнись! – оборвал Пегий. – Я имею в виду станцию метро «Измайловский парк».

Метро? Ну, в метро еще куда ни шло. Хотя… Хотя кто его знает… Послушаем дальше.

– Скажем так: бывал.

– Если подняться наверх, там находится большая гостиница «Изамайловская». Там несколько корпусов, которые называются буквами греческого алфавита. Заходишь в корпус «Вега», поднимаешься…

Все ясно.

– Стоп! – оборвал я его.

Он удивленно вскинул брови. Но видел я, чувствовал, даже чуял, как сквозит в его удивлении неискренность.

– Что такое? – спросил он. – Что тебя еще смущает?

Я отхлебнул кофе и только после этого заговорил:

– Знаешь, у меня в школе был учитель русского языка и литературы – Исай Иосифович Кацман, пухом ему земля… Преподаватель был, скажу тебе – божьей милостью… Так вот, он всегда нас наставлял: никогда не старайся казаться большим дураком, чем ты есть на самом деле! Сейчас это к тебе относится в полной мере.

Он опять взял в руку стакашек, приложился к нему. Крупно отпил. Глаза глядели на меня с прищуром, словно он уже глядел на меня сквозь прорезь прицела.

– Это почему же?

– Что почему? Ты не согласен, что не следует изображать из себя дурака?

Кажется, я даже услышал, как скрипнули его зубы.

– Я тебя еще раз спрашиваю: что тебе не нравится в моем предложении? – сквозь зубы процедил он.

В самом деле, хватит уж…

– Ладно, не будем пикироваться, – сбавил я голос. – Ни в какую гостиницу я не пойду. Как не пойду ни на квартиру, не сяду ни в одну машину и не соглашусь ни на один пустырь. Только на людях. А потому мы сделаем так. Послезавтра ровно в полдень мы с тобой встречаемся на Петровке, напротив дома номер 38.

Мой собеседник едва не поперхнулся, услышав адрес.

– Почему именно там?

– Потому что, я думаю, что это для меня будет самое безопасное место… Я буду стоять на противоположной стороне улицы, напротив ГУВД, ты подъезжаешь на машине, чуть притормаживаешь, отдаешь мне конверт с паспортом – и мы друг с другом больше незнакомы. Устраивает?

Он думал недолго.

Потом кивнул:

– Ладно, принято. Только не в полдень. А, скажем, часиков в семнадцать. Семнадцать. Будет светло. Народу вокруг полно. Движение машин напряженное…

– Договорились, в семнадцать.

Пегий одним глотком допил содержимое своего стаканчика.

Взглянув на меня, понимающе усмехнулся:

– Ну что, как я понимаю, ты предпочтешь, чтобы мы уехали первыми, а ты попозже?

Тоже усмехнувшись, я развел руками:

– Ты удивительно догадлив.

Он кивнул, поставил стаканчик на столик. Опершись на подлокотник ладонями, кряхтя поднялся.

Выждав, пока он завершит этот процесс, я его остановил:

– Кстати, тебе не кажется, что ты должен подкинуть мне немного деньжат?

Он удивленно вскинул брови:

– Это за что же?

В эту фразу я вложил не деланно-наигранное, а вполне искреннее чувство:

– Ну ты сам рассуди: жить-то мне за что-то нужно. Был бы паспорт, можно было бы чем-то заняться, подработать. А так… Ты же сам просрочил изготовление документов, так что подкинь что-нибудь в качестве компенсации…

И он ответил тоже искренне, хотя теперь уже и без осуждения:

– А ты и в самом деле нахал…

Потом он повернулся к двери и крикнул:

– Марек!

Дверь мгновенно раскрылась и на пороге появился хозяин квартиры.

– Я слушаю.

Его лицо выражало высшую степень готовности немедленно выполнить любое распоряжение.

– Выдашь Беспросветному… Ну, скажем, долларов двести. Да, двести… – Потом взглянул на меня. – Ну что, теперь у тебя все?

– Все.

– Тогда до послезавтра.

Не прощаясь, Пегий направился к двери. Громко клацнула защелка замка. Я подошел к окну и проследил, чтобы все трое вышли и расселись в поджидавшей их автомашине. Отошел только когда автомобиль исчез за углом.

Конечно, нельзя было исключить, что мордовороты выйдут где-нибудь за углом и вернутся, чтобы встретить меня в подъезде. Однако думать об этом мне не хотелось. Хотелось верить в искренность Пегого.

Можно было уходить и самому. На пороге комнаты уже стоял Марек, сжимая в руке две зеленые купюры.

– Слышь, Беспросветный, – просительно глядел он на меня. – Помоги, а?

Наверное, сейчас попросит одолжить ему денег, – подумал я. Хрен тебе по всей морде, не дам!

– Давай я тебе налью на посошок, – просительно заглядывая в глаза, проскулил он.

Меня трудно чем-то ошарашить. Но тут…

– Ну, наливай… – нерешительно ответил я, не понимая суть просьбы.

Марек обрадовано сунул мне в руку купюры, а сам торопливо, словно опасаясь, как бы я не передумал, засеменил в заднюю комнату квартиры. Оттуда он выскочил уже совершенно другим человеком – он лучился едва ли не счастьем. В руке он нежно нес бутылку какого-то напитка.

Между тем на столе коньяк, который мы так и не допили, еще оставался. А Марек уже торопливо сворачивал пробку с новой посудины. И тут же до краев наполнил два стаканчика. Потащил их ко мне. Подставил оба, на выбор, словно демонстрируя, что ничего там ядовитого нет, что пить будем вместе, чтобы я ничего не боялся.

Ничего не понимаю. Мы чокнулись и он торопливо, сморщившись, заглотил содержимое своего стаканчика. Громко отрыгнул и расплылся в довольной улыбке.

Я чуть пригубил напиток. Было слишком сладко. Не люблю такое пойло. Отдал стаканчик Мареку. Тот больше на настаивал на посошке.

И тут до меня наконец дошло, в чем дело! У Марека хранился «представительский» фонд спиртного. Сам, для своих потребностей открывать он не имел права ни одной бутылки. Потому он сейчас и напросился на мой «посошок». Теперь в его распоряжении остается две недопитые бутылки.

О люди!..

7

Делать мне было, по большому счету, совершенно нечего.

Причем на это чрезвычайно увлекательное занятие требовалось угробить почти двое суток. И в то же время предстояло слоняться так, чтобы нигде случайно не нарваться на проверку документов. Что ни говори, а тоскливое это мероприятие – в собственной стране шарахаться от каждого человека в погонах. Причем, нельзя сбрасывать со счетов пресловутый «закон подлости»: вполне допускаю, что можно годами не подвергнуться ни одной проверке документов, но если они у тебя не в порядке, скорее всего, кто-нибудь обязательно именно на тебе захочет отрепетировать свою бдительность.

Первым делом не мешало бы разменять хоть одну пятидесятидолларовую купюру, полученную от Марека, на наши деньги. В официальный «обменник» дорожка закрыта – там обязательно потребуют паспорт. Ходить от одного коммерческого ларька к другому, предлагая «зелень» торговцам, даже себе в убыток, тоже не дело, хотя бы уже потому, что у любого нормального человека возникнет вопрос, а с чего бы это человек пытается незаконно обменять то, что можно сделать официально. Правильнее всего казалось обратиться к кому-то из наших южных братьев, которых сейчас в Москве повсюду полно, но и тут брала опаска: а ну как тот, к кому я обращусь, увидев «капусту» и поняв, что я предпочитаю не встречаться со стражами порядка, подзовет крепких ребятишек того цвета кожи… Нет, лучше не рисковать.

Одно слово – беспачпортный, бомж. Мазохистски размышляя над своей незавидной долей, я медленно брел по улице, не особенно задумываясь над тем, куда направляюсь. Странное это чувство – когда можешь заниматься чем хочешь, а ощущения свободы нет. Потому что свобода определяется не тем, что тебе нечего делать, а тем, что можешь заниматься тем, чем хочется. В те минуты процесс обретения хоть какого-нибудь документа рисовалось мне едва ли не волшебной чертой, за которой все сразу станет на свои места и все вокруг станет прекрасным, розовым и голубым – если, конечно, в данном случае этим цветам не придавать неких сексуальных символов.

В самом деле, ведь не о таком вот бездельном бродяжничестве мечтал я долгими бессонными ночами, когда, усталый и вымотанный после дневной работы, лежал и глядел в потолок под храп, стоны и бормотание своих товарищей по несчастью.

Именно так, не отбывающих наказание преступников, а товарищей по несчастью. Это до того, когда-то, в предыдущей, наивной и правильной своей жизни, я считал, что за решетку попадают только те, кто того заслуживает. Разумеется, я и раньше знал и принимал поговорку, что от сумы, мол, и тюрьмы зарекаться никому не следует. Однако знал это как-то абстрактно, теоретически, отвлеченно, принимал лишь умом – в душе же и допустить не мог вероятность, что сам проведу на нарах восемь бесконечно долгих лет.

Да, конечно, были среди заключенных законченные негодяи, на которых, как говорится, клейма негде ставить. Впрочем, клейма они сами ставили на себе – изображали на теле татуировкой подлинные вернисажи, особо уделяя внимание звездам и храмам, где количество лучей или число куполов обозначало, сколько они совершили «ходок» и сколько лет они провели в местах лишения свободы. Лагерная татуировка вообще много чего может рассказать посвященному о своем носителе. За что конкретно он «срок мотал», сколько раз, чем провинился перед «братвой»… И не дай, Господи, присвоить себе татуировку более высокого ранга, чем, который реально занимаешь в преступной иерархии!..

Правда, в последнее время отношение к подобным отметинам на теле стало понемногу меняться. Сейчас в «зоне» не так много встречается подлинных «авторитетов», которые обычно умудряются без отсидки выпутаться из самых сложных переплетов. Как правило, они либо откупаются, либо за них сидят другие, «шестерки», которые берут на себя вину своих «хозяев» и получают, именно потому, что «шестерки», срок по минимуму. Но даже если вдруг кто-то из подлинных воротил криминального мира и залетит в «места, не столь отдаленные», серьезные люди, рассчитывающие после освобождения вернуться к бизнесу, они не торопятся оставлять на своей коже отметины своей «ходки». Правда, бывают обозначения, которые наносятся насильно (скажем, за донос или за пассивный гомосексуализм), но обычно татуировка – личное дело каждого зека.

…Так вот, были у нас личности (даже мысленно не хочется называть их людьми) невероятной, патологической жестокости, садистской ненависти ко всему окружению, словно бы желающие отомстить человечеству за то, как у этого человека сложилась его жизнь. Однако немало было и людей попросту случайных, оказавшихся за колючей проволокой по таким пустяковым причинам, что даже не верилось, что у нас такое может быть.

Мне, должен сказать, там повезло. Потому что с моим независимым характером и офицерской биографией я, скорее всего, пришелся бы не ко двору местным «паханам». Однако в лагере оказалось несколько «афганцев», в том числе двое из них имели немалый вес в криминальном мире – между собой они образовали могущественную диаспору. Они-то и пригласили меня к себе в первый же вечер.

Должен сказать, что со временем, когда постепенно вживешься в лагерную систему, когда займешь свое место в «зонной» структуре и иерархии, жизнь там становится довольно сносной. Относительно, конечно – все же понимание, что ты не на свободе, превалирует. И все же, как говорится, человек – это такая скотина, которая ко всему привыкает. Главное – ни с кем не обострить отношения, особенно из сильным мира того… А потому самое тоскливое время – это первое, когда тебя только что привезли, когда ты из глухого, с решетками, но без окон, вагона оказываешься на месте, когда пройдешь все необходимые процедуры и формальности и, наконец, окажешься перед «братвой». Это страшнее любого экзамена. Ни одного знакомого – и в то же время про тебя уже тут кое-что известно: лагерное «радио» работает безукоризненно… Да и тебя худо-бедно уже проинструктировали: кому ты обязан поклониться, кому представиться, с кем поделиться куревом, которое обязан доставить в «зону»… Это очень неприятно. Особенно когда понимаешь, что любая ошибка в поведении, которую ты допустишь в первые часы и даже минуты пребывания здесь, потом может обернуться на долгие годы негативным к тебе отношением.

Однако мне, повторюсь, повезло. Буквально в первый же вечер моего пребывания в лагере ко мне вдруг подошел один из зеков, невысокий крепыш с почти квадратными плечами.

– Пошли, капитан, – мрачно сказал он мне.

Значит, не ошибся – действительно сюда уже дошла информация обо мне. Слово «капитан» в данном случае о многом говорит.

Спрашивать, куда именно идти, значит показать себя незнакомым с обычаями и традициями. Зовут – иди. Не пойдешь – хуже будет.

Я молча поднялся с табурета, сидя на котором мрачно размышлял над тем, что ночью, скорее всего, мне будут устраивать «проверку», и пошел за крепышом. При этом старался незаметнее подвигать плечами и размять пальцы рук, не исключая вероятность того, что меня сейчас будут «принимать в зэки», «прописывать в лагере», «проверять на вшивость» или еще что-то в этом духе.

Так и не дождавшись от меня ни слова, идущий впереди крепыш обронил через плечо:

– Меня Василием зовут. Василий Кандалевский… Фамилия, как видишь, капитан, вполне соответствующая моему нынешнему положению.

– Ничего, – усмехнулся я. – Моя фамилия никакого отношения к этим местам не имеет, а я, как видишь, тоже тут.

Он довольно хмыкнул.

– Я в Фарахруде воевал, – сообщил мне. – В спецназе.

– Я там пару раз бывал, – сообщил я ему. – Там у вас речка протекала и на ней не то аисты, не то пеликаны, помню, зимовали.

– Точно, – неожиданно вздохнул он. – И рыбы там было… Маринка называлась – ох костлявая, зараза. – И добавил с тоской: – Хорошее времечко было, капитан. Знай, воюй – и никаких проблем.

…Расположение лагеря тогда я представлял еще смутно, а потому не сразу сообразил, где мы с Кандалевским оказались. Какая-то не то котельная, не то бойлерная… В глубине темного подвала обнаружилась еще одна, не слишком приметная, дверца. Ну а за ней я увидел примерно то же, что не раз доводилось видеть и в армии. Правда, там для подобных сборищ обычно используют каптерку.

В замкнутом спертом помещении без единого окна, собрались несколько человек. Они сидели на деревянных ящиках вокруг грубо сколоченного стола, на котором стояло несколько бутылок мутной жидкости – самогона, насколько можно было судить по мутному цвету напитка и тяжелому сивушному запаху – и несколько тарелок с немудреной закусью.

Во главе стола восседал Корифей. Понятно, кто он такой и как здесь оказался, я узнал позднее. А сейчас просто оценил, что именно он тут главный и что глядит он на меня оценивающе – цепко, проницательно, будто пытается определиться, на что я могу ему сгодиться.

Под этим взглядом я подобрался, понял: для меня сейчас решается что-то важное, что-то такое, что может кардинально повлиять на мое дальнейшее пребывание здесь. На таких «смотринах», когда тебя «представляют» пред ясные очи местного «пахана», ошибаться в поведении никак нельзя. Не то, чтобы я решил подстраиваться под этого человека – такого еще никогда не бывало – однако произвести на него выгодное впечатление, осознавал я, было для меня важно именно при первой же встрече.

– Садись, капитан, – кивнул на свободное место председательствовавший.

Я переступил через ящик, стоявший напротив него, и уселся. Хотя и не был уверен, что поступаю правильно. Тут ведь логика простая: если сейчас на меня набросятся, чтобы «привести к присяге», как-то отбиться от толпы еще можно стоя, прижавшись к стене. В сидячем положении оказывать сопротивление попросту невозможно.

Однако, повторяюсь, я уселся, потому что не было причины отказаться.

Между тем старший небрежно кивнул сидящему рядом с ним парню.

– Что ж ты ждешь? Налей гостю.

Тот исполнил. Однако бросилось в глаза, сделал он это без угодливости и подобострастия, которые я привык наблюдать у крутящихся рядом с «паханами» «шестерок», когда еще сидел в СИЗО.

– Ну, давай, капитан, с прибытьицем! – поднял свой стакан председательствующий.

Взялись за стаканы и кружки и остальные. Ничего не оставалось – хлопнул свою порцию и я.

Хотя и не мог понять, с чего это вдруг мне такое уважение. С новичками, знал по рассказам, обычно обращаются иначе.

– Ты закусывай, не стесняйся, – пригласил все тот же старший. – Небось, оголодал в дороге…

Что и говорить, было такое дело.

– Давай-ка, плесни ему еще…

Увидев, что в мой стакан, булькая, льется новая порция синеватого самогона, я поднял голову и уставился прямо в глаза старшему.

– Ты всех так привечаешь?

Обращение на «ты» принято между людьми, оказавшиеся по ту сторону проволоки. Это как бы уравнивает всех товарищей по несчастью. Хотя, конечно, о подлинном равенстве ТАМ не может быть и речи.

…Услышав мой вопрос, собравшиеся захмыкали.

– Нет, конечно, далеко не всех, – усмехнулся и старший. – Просто ты входишь в число тех, для кого с нашей стороны делается исключение.

Заявка, что ни говори, любопытная.

– И почему же? – поинтересовался я.

Однако старший, судя по всему, не любил лишние вопросы, не любил форсировать разговор и особенно не любил, когда инициатива разговора принадлежит кому-то другому. Правда, услышав его ответные слова, я понял, что и в самом деле неправ. Люди меня пригласили, угощают, разговаривают благожелательно, а я тороплюсь, с глупыми вопросами пристаю…

– Ты сначала выпей, – собеседник кивнул на стакан, – поешь, а потом поговорим подробнее.

– Я не привык пить один, – не поддался я на видимое радушие.

– Ну что ж, добрая привычка…

Самогон полился и в остальную «тару». Правда, отметил я про себя, мне было налито больше, чем остальным. Ну что ж, может, здесь именно в этом видят закон гостеприимства. А может, просто зачем-то подпоить хотят. Мне спиртного давно уже не доводилось пить, а тут еще голодновато жилось последнее время… Уже после первой порции я почувствовал, как слегка зашумело в голове.

Выпили и по второй. Все же самогон, даже самый лучший, – напиток на любителя. А этот к тому же к самогону высшей очистки не принадлежал. И я не любитель. Почему, к слову, и виски не жалую…

Тем не менее, какого бы качества пойло ни было, я почувствовал, что мне и в самом деле стало легче. Снялось, растворилось то напряжение, которое не отпускало уже которые сутки. И в самом деле захотелось выговориться, что в общем-то мне не особенно свойственно.

– Ну а теперь будем знакомиться, – перешел к следующему этапу общения председатель. – Меня зовут Корифей. Может быть, слыхал?

Не скрою, соврать очень хотелось. Но я устоял, соблазну не поддался.

– Не доводилось, – ответил я с видом, который, надеюсь, выглядел как извиняющийся.

Мою неосведомленность Корифей воспринял как должное.

Более того, потом я узнал, если бы я сказал, что слыхал, тем самым подставился бы как нечестный человек. А это в среде своих – грех немалый.

– Ну и ладно, – легко согласился Корифей. – Теперь будешь слышать регулярно… Тогда слушай меня внимательно. Дело в том, что все здесь собравшиеся – «афганцы». Как бы заправилы «афганских» фондов, которые захватили места у кормушки с льготами, ни срались между собой, мы, те, кто «за речкой» вместе на боевые ходили, должны друг друга поддерживать, где бы ни встретились. Ты с этим согласен?

Еще бы! Кто бы спорил…

– Вопрос, как я понимаю, риторический, – обронил я.

Корифей чуть усмехнулся.

– Согласен, это аксиома, – заметил он, – которую не следует доказывать и которую мы, ветераны, тем не менее нарушаем на каждом шагу.

Что верно, то верно. И снова, не дождавшись моих слов, Корифей продолжил:

– Здесь нас собралось, как видишь, всего лишь несколько человек. Реально наших в лагере, как ты понимаешь, побольше. Собравшиеся – это своего рода наш штаб. Кроме того, здесь присутствует Казбек, – с другого конца стола мне улыбнулся молоденький парнишка. – Он не «афганец», однако воевал в Нагорном Карабахе…