Текст книги "Я пришел убить хорвата(СИ)"

Автор книги: Николай Стародымов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

А теперь мне предложено поучаствовать в эксперименте, ставкой в котором станет моя жизнь. Даже не так, не моя жизнь, а моя смерть. Причем, смерть лютая – человек в руках опытного палача под пытками может жить долго.

Кстати, вопрос философский и психологический. Каждый из нас знает, что умрет. Однако при этом мы живем так, будто рассчитываем на бессмертие.

…Однако, как же мне сейчас поступить?

– И что ты предлагаешь? – спросил я у девушки.

Она с готовностью ответила:

– Мы с тобой сейчас пойдем к моим братьям и ты с ними поговоришь. Вот и все.

Я глядел в непривычно светлые глаза Мириам и пытался ответить себе на вопрос: действительно она так наивна или же только делает вид. Неужели она не понимает, что мне пойти с ней – равносильно тому, чтобы самому с собой в «русскую рулетку» сыграть. Потому что мусульмане – фанатики. Для них отдать жизнь за счастье всех мусульман – значит прямиком отсюда в рай отправиться.

Цитирую Бориса Земцова, о котором уже упоминал: «…Узнал подробности гибели и тяжелого ранения двоих наших… В бою ребята зашли в дом. Перед этим, заглянув в окно, увидели старуху-мусульманку. Когда переступили порог, грянул взрыв. Оба парня выскочили. Один с развороченным животом, второй изрешеченный осколками…»

Ну а теперь, взяв с меня слово, что я не сообщу своим, что тут поблизости скрываются враги, мне предлагают уйти от своих. Ради чего?

– Чего ты молчишь?

Это глупо и смешно, но сказать этой пигалице, что я боюсь, было стыдно.

– Думаю, – уклонился я от прямого ответа.

Я и в самом деле думал. Только думал не о ее предложении, а о том, под каким благовидным предлогом уклониться от под подобного приглашения.

Однако Мириам оказалась девушкой чуткой, поняла мои колебания. Или же ее так проинструктировали… Она, в конце концов, тоже дочь своего народа, для которого любой немусульманин – враг.

– Ты, Прсвет, не сомневайся, не бойся, я тебя не обману… – негромко, задушевно произнесла она.

Признаться девушке, что я ее боюсь…

– Я не боюсь, – соврал я. – Но есть такое понятие, как военная дисциплина. Не могу же я уйти, никому ничего об этом не сказав.

Мириам сделала вид, что поверила. Или она и в самом деле настолько наивна?

– Братья тут рядом, совсем недалеко, – заговорила она торопливо, будто опасаясь, что я передумаю. – Так что ты отлучишься совсем ненадолго…

В конце концов, граната-«лимонка» – «самоликвидатор» – в кармане. Скрутить мгновенно им меня не удастся, так что кольцо рвануть успею. Так чего же я сомневаюсь? По большому счету, жизнь и прекрасна своими неожиданными поворотами. Между гордым полетом буревестника и позой жирного пингвина мне милей первый. Ну а если этот поворот судьбы ускорит мою гибель, так мне особенно и не за что держаться… В то же время если я сейчас уклонюсь от этой встречи, в собственных глазах уважения к себе же у меня поубавится, это бесспорно. Да и трусить перед этими светлыми юными глазами…

– Ладно, – решился я. – Только, Мириам, – счел необходимым предупредить ее, – имей в виду, что я тебя пожалел, отпустил. И Аллах будет тобой недоволен, если ты меня за это подведешь под «серборез».

Не думаю, что девушка была такой замечательной артисткой. Не хотелось в это верить. Но только она уставилась на меня удивленно:

– А что такое «серборез»?

Ладно, юная наивная душа, не буду тебя в этом вопросе просвещать.

– Не знаешь? Ну и ладно, просто к слову пришлось… Так где твои братья?

Мириам с готовностью подскочила:

– Пошли, они тебя уже давно ждут!

Вариантов для того, чтобы уклониться под благовидным предлогом, больше не было. Приходилось соглашаться.

– Ну что ж, пошли!

Я тоже поднялся и мы вместе направились к выходу из бревенчатого бункера.

5

Право же, если бы наши ребята знали, что так близко от нашего положая притаились муслики, тем точно не поздоровилось бы.

Трое мужчин, которых Мириам назвала своими братьями, находились едва ли не на расстоянии броска ручной гранаты. Они терпеливо сидели в небольшой промоине, которая обещала со временем стать настоящим полноправным оврагом, притоком той самой лощины, которую мы с Радомиром именуем «тропой № 3». В том, что эти трое мужчин между собой и в самом деле были братьями, не было сомнения, настолько они походили друг на друга. Да и с Мириам у них было определенное сходство, хотя бы уже в светлых зеленых глазах.

…Когда мы с Мириам нырнули в промоину, они все трое поднялись. Стояли, сильные, сумрачные, обвешанные оружием, двое бородатых и один, младший, только с мягкими еще усами – стояли и глядели на меня. Я тоже не стал лезть к ним с объятиями, тоже просто глядел, ничего не говоря.

– А ты смелый человек, Прсвет, – вместо приветствия констатировал старший из братьев.

Быть может, он это сказал только для того, чтобы что-то сказать, как-то начать разговор. А, может, они тут между собой спорили, решусь ли я один прийти на встречу с ними.

Знал бы он, насколько в этот момент я был напряжен внутри, насколько боялся их, наверное, и не сказал бы этих слов. А впрочем, нет, наверное, все равно сказал бы. Ведь смелый человек не тот, который ничего не боится, а тот, кто может свой страх преодолеть. Так что под данное определение смелости я вполне подпадаю.

Скромный ты мой, – нервно хихикнул внутренний голос. – Какой есть, – не стал я отказываться.

Только теперь старший шагнул ко мне и протянул руку. Я без колебаний пожал ее. В конце концов, пусть мы и враги, мы солдаты, а солдаты должны уважать противника. А рукопожатие испокон веков было свидетельством того, что ты не имеешь задних мыслей… Ладно еще, что они не полезли целоваться, как принято у мусульман – тут я точно воздержался бы. Разве что с Мириам…

Потянули руки для пожатия и двое других. Потом расселись. Братья по-восточному, на корточки, я просто на землю. Мириам отошла в сторону.

– Прсвет, ты и в самом деле рус?

– А что, есть основания в этом сомневаться? – удивился я вопросу.

Старший из братьев покачал головой:

– Нет. Просто я давно хотел поговорить с русским. А тут еще так получилось…

Он слегка качнул головой в сторону, куда ушла Мириам. Однако он говорить не спешил, смотрел на меня молча, будто оценивающе. Ох уж эти мне восточные церемонии…

– Тебя как зовут? – спросил мой собеседник.

– Константин, – не стал я скрывать. Однако счел, что это имя может оказаться для них труднопроизносимым, а потому добавил: – Костя.

– А меня называй Мюрид, – с подчеркнутым достоинством представился старший из братьев.

Я не счел нужным скрыть ухмылку. Потому что слово «мюрид» – это не имя. В крайнем случае оно еще может потянуть на прозвище. А вообще-то мюриды – это воины ислама.

Ладно, хочешь быть Мюридом – будь им. Почти по Козьме Пруткову.

– Протокольную часть церемонии будем считать законченной, – предложил я. – Давайте переходить к основной. Вы согласны?

Братья переглянулись. Может быть, они просто не поняли моей тирады. После некоторой паузы опять заговорил старший, Мюрид.

– Скажи честно, Прсвет, почему ты так поступил с нашей сестрой?

Я снова усмехнулся:

– А вас что-то не устраивает?

Мюрид шутки не принял.

– Нас все устраивает, Костя. Мы тебе очень благодарны. Но я не могу понять твой поступок, и потому мы здесь.

Наверное, самое трудное объяснять то, что для тебя является абсолютно очевидным. Или когда пытаешься объяснить, какими мотивами руководствовался, совершая благородный поступок.

Ну не рассказывать же им, что было бы с их красавицей-сестрой, если бы она попала в руки контрразведки! Слов нет, сербы далеко не столь жестоки и безжалостны к пленным, как мусульмане, но и их рыцарями без страха и упрека, воюющими в белых перчатках, тоже никак не назовешь. Война, особенно гражданская – штука жестокая, она не предполагает наличие места для сантиментов.

– И только чтобы задать мне этот вопрос, вы сюда пришли и пригласили меня?

Братья снова, уже в который раз, обменялись взглядами. Складывалось впечатление, что они до конца до сих пор не уверены, что совершают правильный поступок, общаясь со мной.

– Нет, не только, – ответил Мюрид. – Но и это тоже хотелось бы знать.

– Тогда давайте сразу переходить к следующему вопросу, – решительно сказал я.

Он удивился:

– Но почему?

Ну что тут ему объяснишь?

– Потому что я не могу ответить на этот вопрос, – слегка раздраженно ответил я. – Потому что у нас есть поговорка: у войны не женское лицо. Потому что я не мог просто так зарезать девочку. Потому что вы поступили… – я запнулся, чуть было не ляпнув «по-свински», однако успел сообразить, что для мусульманина сравнение его с нечистым животным будет жесточайшим оскорбление, а потому поправился. – Вы поступили некрасиво, заставив сестру воевать и подвергая ее опасностям…

Во время моей небольшой речи они все трое молчали. Только теперь Мюрид сказал сумрачно:

– Ее никто не заставлял. Она сама…

– Знаешь, Мюрид, мне, по большому счету, все равно, сама она пошла воевать или вы ее послали, – перебил я. – Это ваше дело. Но только если бы у меня была сестра, я постарался бы уберечь ее от опасностей.

– А ты женат, Костя?

Вопрос прозвучал совершенно неожиданно.

– Нет. А что?

– Просто спрашиваю, – неискренне ответил Мюрид. – А сам ты откуда? Где живешь в России?

Ага, сейчас все брошу и начну тебе рассказывать про все свои проблемы!

– Да какая тебе разница? – в лоб, быть может даже слишком грубо, спросил я. – Я и так уже про себя слишком много рассказал. Давайте конкретно: с какой целью вы меня сюда пригласили?

То, что я уклонился от ответа, Мюрид воспринял вполне нормально.

– Ну ладно, давай конкретно, – согласился он. – Скажи, Костя, только откровенно: ты зачем сюда приехал? Ты настолько ненавидишь мусульман? Ты так любишь сербов? Или ты сюда приехал потому, что у тебя дома какие-то проблемы? Ведь ты уже не молодой, чтобы здесь романтику искать.

Час от часу не легче!.. Ну а на этот вопрос как ему ответить?

– На этот вопрос, Мюрид, ответить непросто, – опять постарался я уклониться.

– Это понятно, – вновь легко согласился собеседник. – Но чтобы выслушать ответ, мы сюда и пришли… Вот послушай, как мы рассуждаем. Ты уже не мальчик, всю жизнь прожил у себя в стране. А сейчас вдруг все бросил и приехал к нам сюда участвовать в гражданской войне… Причем, в войне не просто гражданской, а в войне братоубийственной – мы ведь тоже сербы, только поклоняемся другому богу…

– Бог у нас один, – в первый раз подал голос второй брат, поправляя Мюрида. – Бог вообще один, мы только верим в истинность разных пророков.

– Ну ладно-ладно, – перебил старший брат. – Это не принципиально, Али… Пойми, Костя, мы тут и сами между собой не можем толком разобраться, а вы едете из такой дали – и уверены, что знаете истину, что едете защищать правое дело…

Пора было остановить его монолог.

– Погоди-ка, Мюрид. Скажи, а ты задавал этот же вопрос тем иностранцам, которые воюют на вашей стороне? Насколько я знаю, у вас есть и афганские моджахеды, и немцы, и турки, и американцы… Говорят, есть даже болгары и венгры…

Мюрид покивал согласно.

– Да, ты прав, Костя, у нас тоже много приезжих… Но это совсем другое.

– А в чем же между нами разница? – искренне удивился я. – Чем они лучше?

Мюрид опять качнул головой, только теперь отрицательно.

– Я не говорю, Костя, что кто-то лучше. Просто они понятнее…

– Чем?.. – не дал я ему продолжить свои рассуждения. – Они могут быть понятнее тебе, Мюрид, только по единственной причине. Потому что они воюют на твоей стороне. А по всем остальным параметрам они для тебя столь же непонятны, как и мы, – чувствуя, что запутался, я резко повернул нить своих рассуждений в иное русло. – Мусульмане – турки или афганцы – тебе понятны, потому что они приехали помогать тебе отстаивать зеленое знамя пророка. Наемники тебе понятны, потому что они просто приехали заработать денег… Я прав?.. Но ведь и мы такие же, Мюрид. Мы приехали помогать православным братьям по крови. Вот и все.

Братья слушали меня внимательно.

– И ты? – быстро отреагировал на мою последнюю реплику Мюрид.

Вопрос я понял. Однако не был готов вот так, с ходу, на него ответить.

А потому прикинулся непонятливым:

– Что и я?

– И ты приехал сюда помогать единоверцам защищать православный крест? – терпеливо растолковывал Мюрид.

– Мюрид, мы с тобой договорились, что я на этот вопрос отвечать не буду, – пришлось напомнить. – Давайте не будем затрагивать вопросов веры.

– Ладно, как хочешь, – согласился он. – Хотя мне очень хотелось бы тебя понять.

Чего-то он хотел, к чему-то клонил. Но куда, чего, к чему?

– Это тупиковый разговор, Мюрид, – решительно и твердо сказал я. – Мы с тобой друг друга не поймем… Вернее, не совсем так, я тебя прекрасно понимаю, но не могу признать твою правоту.

Похоже, Мюрид искренне пытался меня понять.

– Почему? – терпеливо спросил он.

По кочану, – хотелось ответить… Как же трудно вести речь о вещах для тебя очевидных!

– Потому что я слишком много в своей жизни воевал, чтобы понять, насколько это мерзкая штука – война. Люди должны жить в мире, а не убивать друг друга. Еще можно понять, если люди дерутся и воюют за еду, за пищу, за право проживать в местности с благоприятным климатом… Но убивать друг друга из-за того, что они поклоняются разным богам… Так быть не должно!

– Но ведь ты здесь воюешь, – заметил Мюрид. – На нашей земле. Воюешь из-за веры. И воюешь хорошо – твое имя у нас известно.

Даже не знаю, эта новость меня больше насторожила или заставила гордиться.

– Да, приходится воевать. Ты ведь и сам знаешь, что человек не всегда располагает своей судьбой.

В нашем разговоре зависла пауза. Он попросту зашел в тупик. И я вдруг понял, что сейчас узнаю, ради чего собственно и состоялась эта странная встреча.

– Костя, мы с тобой пришли поговорить по очень важному для нас вопросу.

Странно все у нас получается, – вдруг подумал я. Посмотреть на нас – будто лучшие друзья собрались и беседуют. А между тем через час вполне сможем друг друга подстрелить. Окажись в ту ночь на положае любой из братьев – сегодня он бы уже тут не сидел.

Все же, я убежден, простые люди между собой всегда смогут найти общий язык. Оголтелых националистов-фанатиков на белом свете не так уж много. Другое дело, что именно фанатики и стравливают между собой народы, страны. И сами при этом обычно остаются в стороне от поля битвы, издали вдохновляя «серую скотинку», «пушечное мясо» на подвиги во имя неких высоких идеалов.

– Это я уже понял, – кивнул я. – Правда, не представляю, зачем. Есть только одно предположение, но оно мне кажется просто абсурдным… Надеюсь вы не собираетесь меня вербовать или похищать?

Мюрид опять шутку не принял.

– Нет, ты спас нашу сестру, и мы не можем быть с тобой бесчестными. У нас к тебе другое предложение.

Сказать, что я был заинтригован, значит ничего не сказать. Я молча ждал продолжения разговора.

6

Однако продолжение разговора поначалу оказалось совсем не таким, как можно было бы ожидать. Впрочем, опять же не так, не только поначалу – весь разговор в дальнейшем больше напоминал, как говорили в дни моей молодости, бред сивой кобылы.

Короче говоря, началось все с полной для меня неожиданности. Потому что в разговор вдруг вмешался третий из братьев, безбородый, самый младший.

– Только имей в виду, Прсвет, что мне изначально не нравится вся эта затея. Даже если ты примешь наше предложение, ты для меня навсегда останешься личным врагом и я никогда не буду поддерживать с тобой отношения, которые должен был бы поддерживать. Ну а если не примешь, чему я буду рад, во время боя стану лично за тобой охотиться, – говорил он на удивление спокойно, ровно, будто не убивать меня грозился, а пересказывал содержание скучного кинофильма. – Сейчас же я только подчиняюсь решению старших.

То, что последовала такая тирада, меня не удивило – все же, что ни говори, а мы и в самом деле воюем по разные стороны линии фронта, мы придерживаемся разных взглядов и отстаиваем разные идеалы. Меня удивило другое: что Мюрид не оборвал брата, не пресек столь явное пренебрежение к традициям мусульман. Более того, он даже не оглянулся на младшего, продолжал глядеть на меня, пытливо, оценивающе. И к тому же насторожили невнятные намеки на некое предложение, которое может последовать и в результате которого младший из братьев НЕ СТАНЕТ меня числить в списке своих кровников. Хотя, признаться, в тот момент на данный пункт я обратил внимания не столько, как он того заслуживал. Просто в очередной раз сделал вывод о том, что меня ждет нечто неожиданное.

– Хорошо, что предупредил, – усмехнулся я, глядя в лицо молодому фанатику. – Теперь спать по ночам не буду, в страхе стану просыпаться и потом обливаться при мысли о тебе… Только объясни, почему же это ты лично для меня делаешь такое исключение?

Не знаю, понял ли он насмешку – по большому счету я прекрасно понимал, что сербохорватский язык (по энциклопедии – южнославянская группа языков) у меня слишком далек от совершенства. Только ответил мне младший без юмора, но в то же время и без вспыльчивости, которая была бы естественной в ответе человека, который понял, что над ним неприкрыто издеваются.

– Потому что это именно ты в ту ночь заминировал положай, – с непонятным мне скрытым смыслом ответил младший брат.

Вон оно что!.. Впрочем, что именно «вот оно что»? Что за этим стоит?

– И что же, хорошо рвануло?

Вопрос был бестактен изначально. Однако он вырвался – наверное, во мне взыграло самолюбие. Молодой мусульманин даже зубами скрипнул от злости.

Мюрид тоже заметно потемнел лицом.

– Нормально рвануло. Погибло больше десяти человек, – коротко сказал он. – Только я тебя прошу: не надо спрашивать подробности.

Хорошо, не буду. Хотя очень хотелось бы. Судя по всему, наша, я бы сказал, «минная засада», а может и «минная атака», удалась на славу. Больше десяти человек… Это результат для двух человек неплохой, скажу я вам как профессиональный военный.

…Мы с Радомиром тогда заминировали положай по всем правилам, да еще и с выдумкой. Прежде всего уложили тротиловую шашечку под рацию, причем, сработать она должна была от электродетонатора, при включении тумблера питания; исходили мы из того, что дозор, прибывший на положай, увидев, что живых там нет, обязательно попытается сообщить об увиденном в штаб… Установили мины направленного действия таким образом, чтобы они своими осколками вымели от всего живого тропку, по которой должны были подойти подкрепление к положаю мусликов – и очень при этом надеялись, что они рванут не сразу, а когда подойдет вся смена, а не один лишь передовой дозор.

Подкрепление же, по нашей задумке, обязательно должно было подойти, после того, как в назначенное время положай не вышел на связь. Кроме того, мы подложили мину разгрузочного действия под ящики с тротилом, минами и оружием, которые находились в центре положая. Ну а последний «сюрприз» поджидал обрезантов в лощинке, где мы так счастливо избежали взрыва и где также поставили МОНки…

Значит, если судить по скупым словам моих собеседников, наша минная засада несомненно удалась! И это не может не радовать.

– Ну так что, теперь, надеюсь, все акценты расставлены? – в очередной раз я попытался перевести разговор в конкретное русло. – А то у нас разговор никак до ключевых слов не может дотянуться…

Мюрид кивнул.

– Да, конечно, давай говорить о главном, – при этих словах я заметил, что младший брат вздрогнул, хотя значение этого штриха понял чуть позже. – Значит, так, Костя. Ты прав, война – дело и в самом деле не женское. А тут у нас сам видишь, что творится. Нашей стороне, и ты в этом тоже прав, ты вообще кругом прав, помогает полмира. Сербов мы, думаю, со временем задавим. Да у них и между собой настоящего единства нет… Хотя, честно тебе скажу, я лично против них ничего не имею. С вашим воеводой, к слову, со Славко Громаджичем, мы вместе в школе учились, в одном классе, бывало, дрались, конечно, но вообще-то дружили. За одной девчонкой, хорваткой, одно время ухаживали… Так что ты прав, Костя, нам эта война, как ты говоришь, по большому счету, совершенно не нужна. Но она будет продолжаться, даже если мы, рядовые воики, скажем, что она не нужна. И чем дольше она будет продолжаться, тем больше будет копиться взаимной ненависти, тем больше будет гибнуть людей. А потому ненависть будет нарастать… Ну ладно мы, мужчины, мы по природе своей должны воевать и гибнуть. Но тут вмешивается вот какой фактор. Костя, у меня уже есть семья, есть дети. У Али тоже… Среди нас только он, – кивок в сторону младшего брата, – еще не имеет жены. У него любимая девушка погибла от твоих, Прсвет, мин на положае. Она была нашей радисткой, и попыталась рацию включить…

Мюрид эти слова произнес ровным спокойным голосом. Однако я понимал, сколько внутренних усилий ему приходится прилагать, чтобы сохранять это видимое спокойствие. Да и мне от этого короткого сообщения стало не по себе. В самом деле, одно дело, если знаешь, что где-то из-за тебя погибли какие-то абстрактные враги – и совсем иное, когда вот так смотришь в полные ненависти глаза совсем молодого парня, у которого лично ты убил любимого человека.

Что тут можно сделать? Сказать «Прости» и протянуть руку? Так ведь не пожмет ведь. И правильно сделает.

Короче говоря, я решил ничего не делать. Просто промолчать.

– И вот мы подумали, Костя, – очевидно понимая мою растерянность, продолжал Мюрид без малейшей паузы, – что и наша Мириам вполне могла бы не дожить в ту ночь до утра. Более того, она ДОЛЖНА была умереть в числе первых жертв твоей вылазки. И сколько у нее еще будет таких ночей? Пусть даже мы попытаемся отправить ее от войны подальше, хотя она нас не оставит, скорее всего… Но только нас всего четверо осталось от нашей семьи. Отец с матерью и младшей сестрой погибли при бомбардировке – бомба угодила прямо в дом. Двое наших братьев погибли на фронте. А сестра она у нас одна – потому мы ее все очень любим. И мы решили обратиться к тебе, Костя, с просьбой.

Мюрид умолк. Младший брат отвернулся, наверное, чтобы не видеть мое, ему ненавистное, лицо. Средний глядел на меня умно и выжидательно.

– Так что за просьба? – не мог взять в толк я.

– Увези Мириам в Россию, – вдруг торопливо, скороговоркой, выпалил Мюрид.

– Что?!

Я мог ожидать услышать от него все что угодно, но только не это.

– А ты сам, Костя, посуди, – сказав главные слова, Мюрид успокоился и говорил теперь по-прежнему вдумчиво и рассудительно. – Что ее ждет здесь? Война, война, бесконечная война… Смерть и разрушения… Главное предназначение женщины состоит в продолжении рода. Ну а здесь за кого она сможет выйти замуж? Нет, ты не думай, мы ничего не хотим сказать плохого про своих товарищей по борьбе против вас, тут много хороших парней. Да только в этих условиях Мириам сможет стать женой только солдата, который снова и снова будет уходить на войну, рядом с которым будет находится и она, а значит и опасности на ее долю будет выпадать много… – Мюрид оборвал сам себя, махнул рукой и резко закончил: – Ей бы уехать надо отсюда…

Ничего себе заявочка!

– Но почему я?

Как было видно, у Мюрида все было тщательно продумано. Если бы это было не так, нашей встречи, скорее всего не состоялось бы.

– А кто же? – внушительно говорил он. – Кому мы можем ее доверить? Ты человек честный, порядочный – это ты показал, отпустив Мириам, хотя за такие дела твои начальники тебя по головке, скорее всего, не погладили… Ей жить надо, учиться, замуж выходить, детей рожать… А куда уехать? Случись с нами что-нибудь – она вообще одна-одинешенька останется на белом свете. Ведь тогда ночью и мы вполне могли оказаться на твоем положае… Ты сам видишь, она у нас красивая – что с ней будет без нас?

Все это звучало логично и красиво. Да вот только…

– Но погоди, Мюрид! – от растерянности я, наверное, говорил не то, что надо, отыскивал не те аргументы. – Ты же прекрасно знаешь, что у нас в России сейчас творится, не многим лучше, чем тут у вас… Есть же спокойные страны – Франция, США… Туда ведь отправить Мириам было бы куда для вас лучше.

В разговор вмешался средний брат.

– Что ж, ты думаешь, что мы сами не предпочли бы, чтобы отправить Мириам куда-нибудь в другое место? – с досадой сказал он. – В Грецию, в Эмираты, в Италию… Да только кому ее доверить? Лично, персонально, из рук в руки, чтобы знать, что ее в той стране не бросят, что она не останется одна… Знаешь, Мириам обхаживал там у нас один француз. Обходительный такой, разговорчивый, совсем девчонке голову закрутил – короче говоря, ты сам знаешь, как это умеют делать французы, да к тому же солдаты-наемники… Мы навели о нем справки, а у него, как оказалось, есть жена и дети… Так кто же может поручиться, что он не привезет ее в свой Льеж, да и не бросит там? Или в бордель сдаст…

Не знаю почему, но упоминание о каком-то французе рядом с Мириам меня кольнуло. Впрочем, почему же не знаю? Мы, мужчины, все собственники, хотим, чтобы женщина принадлежала только нам. Не помню, кто именно, но сказал хорошо по поводу того, что нам нравятся незнакомки – будь то с картины Глазунова или из стихотворения Блока. Потому что мы в них видим женщин БЕЗ ПРОШЛОГО.

Однако, Бог или Аллах с ним, с французом. Сейчас со своими бы проблемами разобраться.

– Ладно, допустим, – неуверенно проговорил я. – Ну а за меня кто поручится, что и я ее в каком-нибудь Моршанске не оставлю?

– Ты ее не оставишь, – тихо сказал средний. – Ты этого не сделаешь.

Это был какой-то совершенно бредовый разговор. Мы говорили как будто о неком неодушевленном предмете, который мне предлагали под честное слово нелегально провезти через границу.

Немного оправившись от неожиданности, я попытался перевести его в нормальное русло, говорить более упорядоченно, рассудительно.

– Ладно, ребята, – решительно сказал я им, – сумбур закончился. Давайте говорить конкретно. Допустим – подчеркиваю: допустим! – мы говорим серьезно. Что именно вы от меня хотите конкретно?

Я понимал, что злоупотребляю словом «конкретно», но никакого другого, более точно отражающего суть разговора, понятия на язык не подворачивалось.

Похоже, переход беседы в конкретное, я усмехнулся про себя, вновь обратившись к этому слову, русло устроил и братьев. Даже младшего, хотя он по-прежнему глядел куда-то в сторону.

– Давай. Итак, вот чего мы от тебя хотим. Ты заканчиваешь воевать, берешь дозволу, уезжаешь отсюда и увозишь в Россию нашу сестру, – четко изложил план средний брат.

Дозвола – это разрешение на право покинуть зону боевых действий, да и вообще страну. Без нее мой путь доведет меня только границы. Или до первого поста сербской военной полиции.

– Допустим. А дальше?

То, что я сюда приехал по подложному паспорту, что мне пока нет обратного пути на Родину, говорить им пока не стал. Не время и не место. Неизвестно, как они могут использовать это мое признание, скажем, в пропагандистских целях.

– Дальше, Костя, как сам сочтешь нужным, – туманно ответил Мюрид.

– Не понял.

Я и в самом деле не понял ответ. Что значит «как сочтешь нужным»?

Братья – старший и средний – переглянулись. И я понял, что сейчас мне предстоит узнать еще одну новость. Не люблю я узнавать новости, которые я не жажду узнавать. Сколько же они мне их еще припасли на сегодняшний день?

– Ну, что там у вас еще?

Мюрид молчал, тоже отвернувшись. Инициативу разговора пришлось брать в свои руки среднему.

– Дело в том, Костя, что для того, чтобы наша сестра уехала с тобой, ты должен на ней жениться.

Очень мило! Так в той старинной русской присказке: без меня женили…

– А если я уже женат? – спросил я глупо.

– Ты только что сказал, что ты холостой, – усмехнулся средний брат. – И потом ты, капитан, довольно известная личность у нас, так что мы про тебя кое-что знаем. Ты холост, так что этот аргумент не проходит.

Тут опять сорвался, не выдержал младший брат.

– Слушай, ты, – он опять уставился мне в глаза своими неестественно зелеными на смуглом лице глазами. – Тебе, старику, предлагают жениться на красивой молодой девушке, которой ты не стоишь! Так чего же ты еще хочешь?..

И тогда я задал главный вопрос. Я, наверное, должен был задать его раньше. А, может быть, и вообще не должен был его задавать. Но я спросил. Причем, спросил только теперь.

– А как к вашему плану относится сама Мириам?

На мой вопрос ответили двое из братьев. Они сказали практически одно и то же. Только тон у них при этом очень разный.

– Она согласна, – торопливо ответил Мюрид.

– Она согласна, – с подчеркнутой неприязнью сказал младший.

…Я никогда не понимал мужчин, которые, будучи уже в возрасте, женятся на молоденьких девочках. Ясно же, что она, молоденькая девушка, не может выходить замуж за пожилого мужчину без неких корыстных побуждений. Даже если вдруг между ними вспыхнет обалденная любовь. Мужчина, как обладатель и носитель мужского интеллекта, должен понимать, что через сколько-то лет он перестанет быть полноценным мужчиной, а нынешняя молоденькая очаровашка, с восторгом и преклонением глядящая на него снизу вверх, станет зрелой женщиной, нуждающейся, помимо всего прочего, в регулярном, скажем так, интиме. Так каким же дураком надо быть, чтобы идти изначально на то, чтобы пополнить и без того достаточно плотные ряды рогоносцев!

Так я рассуждал всегда. Однако тут, именно в этом зародыше будущего оврага, сидя рядом со своими врагами, с которыми мы уже завтра можем сойтись в смертельном бою, я вдруг взглянул на эту ситуацию с другой стороны.

Хорошо, – подумал я, – пусть в данной сделке присутствует расчет. Но если Мириам сама изъявила желание выйти за меня замуж, что же в этом для меня лично плохого? Пусть через десять лет я уже не смогу быть мужчиной в той степени, как будет нуждаться в этом юная красавица – хотя это еще неизвестно, – тут же самонадеянно поправил я себя… Но ведь зато эти десять лет рядом со мной будет такая молоденькая прелесть, как Мириам. У меня на белом свете нет больше близкой мне женщины. Так почему бы не насладиться общением этой прелестницы?

Она со временем начнет тебе изменять, – начал предательски нашептывать внутренний голос, – она согласна на этот шаг только потому, что ее убедили братья, она оставит тебя вскоре после того, как вы пересечете границу России, что, тебе мало одной измены, мало одного предательства жены… А вдруг нет, – дерзко ответил я внутреннему голосу. А вдруг у нас все будет хорошо… Идеалист, – хмыкнул внутренний я, – ты посмотри на себя, посмотри на нее, а потом оценивай свои шансы на бескорыстную любовь!

Это было обидно. И все же… И все же, – хоть неделя, а будет моя! Твоя, – хмыкнуло что-то внутри. Да она, эта Мириам, будет лежать с тобой в постели, а сама вспоминать какого-нибудь Махмуда. Или француза из Льежа… Да, мстительно обронил я, – но лежать при этом она будет в моей постели!