Текст книги "Загадка архива"

Автор книги: Николае Штефэнеску

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Друзья с деньгами и друзья с душой

Сияние июньского солнца ворвалось в кабинет целым взрывом лучей. Всё вокруг блестело, словно залитое золотом. И Ана Войня была в тот день так хороша! Может быть, потому что так остроумно рассказывала о своей встрече с актёром, может быть, потому, что на ней был этот светло-серый шерстяной костюм, может быть, потому что её волосы были собраны в тугой узел на затылке, а может быть, и потому, что её голубые глаза были такими яркими – всё из-за того же взрыва золотистых солнечных лучей!

Эмиль протёр стёкла очков. Ему хотелось взять и сказать: «Видишь ли, я люблю тебя, дорогая!» Но нет… нет! После этого рассказа, в котором столько раз повторялось слово «дорогая», его фраза прозвучала бы просто комично. Поэтому он отложил разговор на другой раз.

– Что будем делать? Пересмотрим снова все гипотезы?

– Что пересмотрим? – очнулся Эмиль, надевая очки.

– Гипотезы!

– Давай пересмотрим!

Ана предложила опять начать с жертвы. Итак: Белла Кони, актриса кабаре. Певица. Танцовщица. Красавица. Много друзей. Одни – с деньгами. Другие, может быть, с душой (Косма Филип, Серджиу Орнару… Джордже Сырбу…)

Она играет ими всеми.

Годы проходят. Она должна обеспечить своё будущее – осень своей жизни, которая приближается неумолимо…, когда она больше не сможет быть певицей, танцовщицей, красавицей…

И она находит способ, подходящий для шестнадцатилетней девушки:

«Я беременна!»

Те, у кого есть деньги, должны дать отступного.

А те, у кого – душа?..

И певица рассказывает им всем по очереди о своём положении.

Пока что известны лишь двое, заявившие, что певица их шантажировала, угрожая отцовством: Сырбу и Ионеску.

Следует спросить и остальных.

Депутат мог заплатить, чтобы избежать скандала. Но были ли деньги у актёра?

Оресте Пападат, разумеется, тоже мог заплатить.

Это следует проверить. Но Пападат умер. А его жена? Может быть, она что-нибудь знает?

А как прореагировал бы Филип Косма, если бы Белла заявила, что он отец ребёнка, который, будто бы, должен появиться на свет?

Несомненно, здесь что-то кроется… Здесь, то есть в реакции каждого на заявление Беллы: «я беременна!»

Но на улице было слишком хорошо для того, чтобы они могли спокойно сидеть взаперти, перечитывая протоколы, составленные двадцать лет тому назад.

Взрыв золотистых солнечных лучей мог оказаться достаточным серьёзным мотивом для того, чтобы бросить все дела. Единственное, о чём мечтал сейчас Эмиль, – это найти предлог для нового путешествия на озеро Снагов, к доблестному капитану кавалерии Серджиу Орнару, трижды награждённому! Но какой предлог мог бы убедить Ану? Эмиль сосредоточенно протирал очки.

– Моральный облик артистки, как он вырисовывается Из всех показаний, не делает чести слабому полу! – прервала его мечты Ана Войня.

– Что? – с отсутствующим видом переспросил Эмиль.

– Где ты был? – засмеялась Ана.

– В Снагове, – признался Эмиль.

– Да, неплохо было бы поехать сейчас в Снагов! – заявила Ана. Это совпадение их желаний доставило Эмилю большое удовольствие. – Я говорю о моральном облике жертвы, – повторила Ана.

* * *

Но Эмиль её не слушал. Он вдруг вспомнил одну деталь, связанную со вчерашним посещением дочери актрисы, и на несколько мгновений словно выбыл из времени и пространства. Он был уверен, что там, в том доме, возле Флорики Аиоаней, он был страшно близок к истине. Это ощущение возникло у него собственно не тогда, во время визита. Нет, тогда появилось лишь подозрение, что старуха что-то знает. Да, именно так. Какая-то деталь, промелькнувшая у него в уме, мимо которой он прошёл так легко… И теперь невозможно было вновь различить её в массе впечатлений… Тем более что неудобно сидеть здесь, перед Аной, с отсутствующим видом… Он решил восстановить ход визита с самого начала и, если это ещё возможно, обнаружить таким образом «нечто», так поразившее его тогда.

Он думал о том, что Ана, со свойственной женщинам быстротой реакций, подсказала ему ключ к этому делу. Её вопрос о впечатлении, которое произвело на каждого поклонника заявление актрисы об ожидаемом ею ребёнке, был, возможно, решающем. Это не только могло объяснить главную побудительную причину преступления, но и помогало восстановить моральный облик – не только жертвы, но и убийцы.

– На сегодня заседание закрывается! – пошутила Ана, видя его задумчивость.

– Нет, извини… я думал…

– Да, и я говорю: ты думал… один!.. – засмеялась она.

– Нет… я разговаривал с тобой… выдвигая гипотезы, – поспешил уточнить Эмиль, желая, чтобы его правильно поняли. – Какой ход рассуждений привёл тебя к заключению о «друзьях с деньгами и друзьях с душой или – для души»?

– Рассуждений… нет, извини, это слово не подходящее… Скорее, чувств, ощущений… – поправила она его и продолжала – Итак, моё ощущение таково: беременная женщина хочет избавиться от ребёнка… Где причина? Связь, которая её компрометирует? Или отсутствие денег на содержание ребёнка? А может быть, напротив, она хочет сохранить ребёнка… Это с определённой точки зрения – с точки зрения незаконного отца – похоже на шантаж. Будущий «отец поневоле» обеспокоен, он заявляет, что его шантажируют, просит, угрожает… Но могло быть и иначе: будущий отец ничем не связан, он любит будущую мать, соглашается, даже хочет узаконить ребёнка… но на этот раз отказывается женщина. Она не хочет ребёнка, предпочитает остаться свободной, а законный брак может помешать этому. Возможно, что женщина, то есть в данном случае наша артистка, и не думает никого шантажировать, её и в самом деле пугает перспектива материнства, она просит у мужчины совета, помощи и получает отказ, так как ему этот ребёнок нужен. В таком случае нажим будет совсем иного рода…

Ана вдруг остановилась. Это «ощущение», как она его называла, развивалось так логично… Хоть и несколько сентиментально… Как бы то ни было, оставалось лишь сделать вывод. Произнести приговор.

– И? – спросил Эмиль.

– И… женщина кончает самоубийством!

Эмиль слушал Ану внимательно. Он глубоко доверял её интуиции, основанной на подлинной этике и на хорошем знании человеческой психологии. Гипотеза – многосторонне обоснованная, отнюдь не жёсткая, отнюдь не предвзятая, что доказывают предложенные ею различные варианты… как и в случае с её отцом, в разработке своего «субъективного варианта», приведшего затем Эмиля к открытию, Ана отправлялась от простого предположения. Если её отец и в самом деле покончил самоубийством, он должен был оставить ей письмо – решила тогда Ана. А теперь…

– Значит… Белла Кони – самоубийца? – спросил как бы самого себя Эмиль, задумчиво глядя на Ану.

Она пожала плечами. Точный вопрос требовал столь же точного ответа. Но чтобы дать такой ответ, она должна была знать этого «друга с душой» или «друга сердца», этого неизвестного. Кто же из пятерых? А если – шестой?

Эмилю вдруг вспомнилась одна фраза из допроса Сырбу: «Для этого она слишком любила жизнь!» Из других показаний также явствовало, что речь идёт о женщине, любящей жизнь, вечно смеющейся, играющей, ведущей себя, «как шестнадцатилетняя девушка». Нет, самоубийство исключалось.

– Кто, по-твоему, наиболее уязвим – из тех пятерых? – спросил Эмиль.

– Из пятерых поклонников артистки?

– Да.

– Пока – Филип Косма. Ведь он не скрыл того, что любил её, что читал ей мораль, пытаясь вырвать её из среды, в которой она жила… что после её смерти интересовался судьбой её дочери. Филип Косма любил Беллу…

– Значит, он не мог её убить!

– Неизвестно… – тихо сказала Ана. – Он её любит, она хочет продолжать прежний образ жизни…

Она остановилась. Разговор опять ушёл в сторону.

Эмиль тоже почувствовал это и не стал настаивать на своём вопросе.

– Кого мы посетим сегодня? – переменила разговор Ана.

– Никого! Будем размышлять…

– Тем более что нам остался один Оресте Пападат!

– Если бы ты согласилась… – начал Эмиль.

– Ох, знаю! Самое трудное – всегда на долю подчинённых, – прервала его Ана. – Если бы я согласилась пойти к мадам Пападат и расспросить об её отношениях с умершим мужем? Нет, благодарю!

– Нет… ты меня не поняла… Не то что расспросить… не стоит и пытаться чинить ей допрос… это было бы бесполезно… Нас интересует лишь одно: знает ли она, что её мужа шантажировали? Вот и всё! Ни одного вопроса в связи с возможной виной Оресте Пападата. Теперь ты поняла? – медовым голосом спросил Эмиль.

Ана засмеялась.

– О, нет, маэстро… Не стоит говорить таким сладким голосом! Делать нечего! – вздохнула она. – Приказ есть приказ! Иду к мадам Пападат.

В эту минуту зазвонил телефон.

– Эмиль Буня? – спросил на другом конце провода мужской голос.

– Да… это я… – ответил Эмиль, которому показалось, что голос ему знаком. – Кто спрашивает?

– Капитан Орнару! Видите, я вас разыскал!

– Как поживаете, господин Орнару?

– Я приехал в Бухарест и решил позвонить вам. Приехал на своей развалине, за провизией. Список от жены и список мой собственный: крючки, нейлоновая нить…

– Как рыбалка? – спросил Эмиль, чувствуя, что этот звонок не просто дань вежливости.

Лёгкое, едва уловимое колебание в голосе Орнару свидетельствовало о том, что он позвонил, чтобы сказать что-то важное.

– Рыбалка в порядке! Только вот карп ещё не пошёл. Когда вы к нам приедете? Разумеется, с барышней…

– Как только вы нас пригласите!

– В воскресенье?

– В воскресенье, – согласился Эмиль.

– Прекрасно! – сказал его собеседник и замолчал.

– Что вы хотели мне сказать? – решился спросить Эмиль.

– Ах, эти мне следователи! – засмеялся Орнару. – Они и представить себе не могут, что человек может позвонить без всякой особой цели, просто, чтобы пригласить их… – Орнару прокашлялся и продолжал: – Так вот, кроме приглашения, от всего сердца, мне нечего добавить.

– А можно вас о чём-то спросить?

– Это, то есть вопрос, зависит от вас. А ответ – от меня! – снова засмеялся бывший капитан кавалерии.

– Вас тогда шантажировали? Вы понимаете, что я хочу сказать…

– Шантажировали? Хм… Конечно, понимаю… Да… да… было дело, но я уже привык, потому что это было второй раз… Вы понимаете, что я хочу сказать? – засмеялся Орнару.

– Можно мне попробовать задать вам ещё один вопрос?

– Попробуйте!

– Был у вас когда-нибудь «Кольт 32»?

– Нет, господин Шерлок Холмс! Не было. Кстати… кольты появились у нас в стране после реорганизации полиции по английскому образцу… если я не ошибаюсь… Но хватит вопросов, ей богу. Готовить в воскресенье сарамуру? Отвечайте!

– Это зависит от вас.

– За мной дело не станет! – заключил бывший капитан. – Значит, я вас жду… пораньше, с самого утра…

– Что ты? – удивилась Ана, когда Эмиль пересказал ей слова Орнару, которые она, по правде сказать, уже поняла по ответам и вопросам самого Эмиля. – Может быть, человек и в самом деле позвонил нам лишь для того, чтобы пригласить к себе. Зачем же нам его подозревать?

– Ты права!

В преддверии иного мира

Прежде чем решиться войти в бывший отель «Флорида» и встретиться с мадам Пападат, Ана Войня задержалась на несколько минут на площади Росетти.

Уже не впервые с тех пор, как началось это следствие, она думала:

«Имеем ли мы право копаться в душах людей, выуживая подробности этого дела, имевшего место столько лет тому назад? Да, имеем! Эмиль говорит, что необходимо установить истину, и он прав. Но что мы будем делать с этой истиной теперь, по прошествии двадцати лет?..»

И она продолжала:

«Какое значение может иметь сейчас, сегодня, обнаружение убийцы?»

Ответ на этот вопрос возник тотчас же, диктуемый стремлением доказать, что их с Эмилем усилия были полезными:

«Большое! Прежде всего, в этическом плане. Среди нас находится убийца. Он пьёт из одного с нами стакана, ест тот же хлеб, ходит по тем же улицам, паркам, греется на том же солнце! Может быть, он даже блюдёт мораль общества. Его необходимо разоблачить! Совершенно необходимо!»

Она несколько раз повторила в уме эту фразу, словно стараясь убедить себя, что больше не имеет права расхаживать в нерешительности по площади Росетти, а должна сейчас же подняться к мадам Пападат.

Что она и сделала.

Бывший отель «Флорида» был превращён в общежитие для студентов-иностранцев, учившихся в разных бухарестских вузах. В некоторых комнатах жили и румынские студенты, которые должны были помогать иностранцам поскорее овладеть языком.

Уже у входа Ана встретила пёструю группу студентов разных национальностей, чей разноязычный говор придавал особую прелесть этому уголку Бухареста.

Портье оглядел её с ног до головы.

– Вы студентка?

– Нет, не студентка…

– Тогда вы не имеете права! – заявил он тоном всех портье на свете, похожим на тон высшего начальства. – Входить могут только студенты! – даже не интересуясь целью визита Аны, пояснил он.

– А вы спросили меня, кого я ищу? – рассердилась девушка. – На каком этаже живёт мадам Пападат?

– Кто? – уставился на неё портье.

– Мадам Пападат! – повторила Ана.

Портье поглядел на неё, поражённый. То, что кто-то ещё интересуется этой старухой, казалось ему просто невероятным.

– На последнем этаже, – сообщил он, не переставая смотреть на Ану более чем удивлённо.

– Спасибо, – ответила девушка и стала подниматься по лестнице. Лифт, разумеется не действовал. Может быть, это была «административная мера» в целях физического воспитания студентов?..

– Вы её родственница? – не устоял портье.

Ана ответила неопределённым движением головы которое могло означать «да», но с тем же успехом могло значить и «нет».

– Мадам Пападат вот уже несколько дней больна – крикнул ей вслед портье. – К ней только врач приходит.

Это сообщение осложняло задачу Аны. Прийти к старой женщине с таким неделикатным вопросом, да ещё застать её больной!

На последнем этаже она встретила женщину, которая убирала комнаты.

– Где живёт мадам Пападат? – спросила её Ана.

Уборщица уставилась на неё так же, как портье. Наконец, насмотревшись, она указала ей комнату.

– Она больна.

– Я знаю… – ответила Ана.

– Вы доктор?

– Что-то в этом роде…

– Бедная старуха! – пробормотала про себя женщина.

Ана постучалась в дверь. Никто не ответил. Она постучалась ещё раз.

– Войдите! – посоветовала ей уборщица. – Она почти не слышит. Только не пугайтесь… там такой беспорядок…

– Ей никто не помогает?

– Будто она кого-нибудь пустит? – пожала плечами женщина. – Сколько раз я просила её разрешить мне прибрать у неё… Так, без денег… Нет, не желает!.. Только доктора и впускает… Да ещё время от времени приходит одна её родственница… старуха… – продолжала женщина и заключила: – Что поделаешь? Такова жизнь…

Ана открыла дверь и вошла.

Сначала ей показалось, что в комнате никого нет. У неё возникло ощущение, что она оказалась на складе комиссионного магазина, давно покинутого и грязного, заваленного разным старьём. Её встретил неприятный запах застоявшегося воздуха. Послышалось тяжёлое, прерывистое дыхание. Ана повернула голову. На старой железной кровати с высокими спинками, украшенными почерневшими бронзовыми ангелочками, казалось, что-то зашевелилось.

Ана привстала на цыпочках и сделала два шага.

Маленькая желтоватая головка в нимбе нечесанных белых волос и с довольно-таки живыми глазками выглядывала из-под огромного одеяла.

Сильный запах спирта, камфары, затхлого воздуха.

Беспорядок.

Письменный стол в стиле Людовика XV.

Гравюра Жикиди.

Маленький персидский ковёр неправдоподобно голубого цвета.

Кресло с потёртой кожаной обивкой.

Массивный шкаф в стиле «Бидермайер».

В углу – множество разных вещей, прикрытых походным одеялом.

Портрет могучего человека с огромными усами.

Серебряная чаша, такая грязная, что на ней нельзя было различить надпись, свидетельствовавшую о дате и причине её вручения. Бог знает откуда взявшаяся, она царила над всеми вещами, стоя на шкафу.

Обыкновенная облезшая тумбочка.

Рваные кружевные занавески.

Грязь.

И запах. Запах спирта, камфары и застоявшегося воздуха.

Дверь с чёрным пятном вокруг ручки.

И голова. Голова с лицом землистого цвета, высовывающаяся, как из-под земли, из-под огромного толстого одеяла.

За дверью, вероятно, крошечная кухонька и ванна.

– Добрый день!..

Никакого ответа.

Ана стояла в дверях, бегло отмечая про себя впечатления.

– Я слышала, что вы больны.

Никакого ответа. Только глаза старухи, поглядевшие на неё с некоторым интересом. Вспыхнувший на минуту и тут же погасший огонёк.

– Я не хотела бы вас беспокоить…

Старуха молчала.

Ана в нерешительности стояла перед закрытой дверью. Голубой цвет её пальто вносил в комнату дуновение свежего воздуха. Наконец девушка сделала ещё один шаг. Ни движения, ни слова.

– Я пришла из… поликлиники…

Никакого интереса.

Ана оглянулась.

– Вам лучше?

Ана почувствовала, что у неё пересохло в горле. Неясное ощущение одиночества, надвигающейся катастрофы. Стоя посередине этой грустной комнаты, девушка чувствовала себя так, словно парит где-то в пустоте.

Она взяла себя в руки.

– Нужно что-то сделать… – сказала она себе. И снова оглянулась. Этот взгляд уже выражал не просто любопытство. Это был критический взгляд.

И вдруг Ана решилась.

Быстро, словно обвиняя себя в том, что могла так долго оставаться в бездействии, она сняла пальто и бросила его на кресло. Затем потёрла руки, испытующе глядя вокруг, и решительно направилась к окну. Раздёрнула шторы, открыла окно.

В комнату ворвался свежий воздух и запах дождя.

Ана оглянулась. Она всё ещё ждала от старухи какой-нибудь реакции. Ничего! Она подошла поближе и положила руку на её лоб. У старухи была температура. Что ещё могло гореть в этом бессильном теле?

Мадам Пападат по-прежнему смотрела на Ану своими когда-то красивыми глазами. И опять – ни слова. Девушка набралась смелости: открыла дверь в кухню и начала прибирать, методично и уверенно – так, словно уже давно жила в этом доме. Она подмела, вытерла пыль, вымыла тумбочку, выбросила несколько банок от диетического компота, найденных под кроватью.

Через полчаса комната старухи выглядела совсем по-иному. Во всяком случае, кое-какой порядок был внесён в нагромождение вещей, оставшихся от тех уже далёких времён, когда «греки» дарили артисткам бриллиантовые браслеты, которые могли стоить кому-то жизни.

Ане захотелось сделать ещё что-нибудь… Сварить старухе чай?.. Единственная вещь, которую она нашла в забитом пустыми коробками шкафчике, был чай из мяты. Вероятно – любимый чай старухи. Она поставила на огонь кастрюльку с водой и начала мыть чашки.

Чай из мяты был готов. Ана поставила чашку, из которой шёл душистый пар, на только что вымытую табуретку и слегка погладила лоб старухи.

Улыбка? Не может быть! Но что-то явно промелькнуло в глазах старой женщины.

Ана уселась на её кровать, взяла чашку и стала поить её с ложечки. Старуха открыла рот. Ана улыбнулась. Когда весь чай был выпит, дверь комнаты неожиданно открылась и вошёл старик, почти такой же древний, как и хозяйка дома, худой, темноволосый, в поношенном чёрном костюме.

Увидев в комнате чужого человека, он удивился, но не проронил ни слова. Бегло взглянув на Ану, он подошёл к изголовью старухи, вынул из-под одеяла её руку и стал считать пульс, сверяясь с огромными карманными часами. Старуха смотрела на него молча. Доктор опустил часы в карман, прокашлялся и обратился к Ане:

– Она заговорила?

– Нет! – покачала головой Ана.

– Вот уже два дня так лежит… Он обратился к старухе: – Ну как дела, Аспазия? Дождёшься меня или уйдёшь одна?

Мрачная шутка ужаснула Ану.

Доктор засмеялся. Хриплый смех перешёл в кашель заядлого курильщика.

– Вы ей родственница? – спросил он девушку.

– Нет! – ответила Ана движением головой. И вдруг ужаснулась. К чему эта немая игра? – Нет! – сказала она громко. И потом тише: – Она очень больна?..

– Ей почти семьдесят пять лет, – ответил доктор.

– И она живёт так… одна?..

– А с кем ей ещё жить? Она дошла до такого момента, когда человеку больше ничего не надо. Никого и ничего… Доктор потёр руки. – Вот так…

На мгновение он застыл, словно прислушиваясь к чему-то – к какому-то шуму, идущему издалека. Он словно забыл, что живёт, что существует, что пришёл к больной, в эту комнату, похожую на склад комиссионного магазина.

Потом вздрогнул, огляделся и, наконец, взглянул на Ану.

– Вот так… – сказал он снова и, уже живее, добавил: – Я прихожу сюда дважды в день… Время от времени забегает моя жена, чтобы посидеть с ней… А вы откуда?

– Я из поликлиники.

– Прекрасно… прекрасно!.. – пробормотал старик. – Как она вас встретила?

– Без единого слова.

– Она умеет принимать молча! – воскликнул старик и снова обратился к женщине: – Не правда ли, Аспазия? Если бы ты не хотела, ты выставила бы её одним-единственным взглядом! Не правда ли?

Старуха снова улыбнулась? Или это лишь показалось Ане…

– Не сегодня-завтра приедет её дочь из Греции… – сообщил Ане старик. – Если бы Аспазия уехала тогда с ней, теперь она не была бы одинока, как оторвавшийся от дерева листок… Но она не захотела… Мол, останется там, где похоронен Пападат… Хм… Вот так… Значит вы из поликлиники?

– Да, – кивнула Ана.

– Стало быть, вы ей понравились, – решил доктор и посмотрел на девушку испытующе, словно хотел понять причину, по которой мадам Пападат приняла эту незнакомку. Было бы неплохо, если бы вы прислали сиделку…

– Да, я скажу в поликлинике… – прошептала Ана.

Доктор снова огляделся.

– Это вы здесь прибрали?

Ана снова кивнула.

– Хорошо… хоть немного похоже на человеческое жильё… Надеюсь, к чаше вы не прикасались? – добавил он, показывая на серебряную чашу, красовавшуюся на шкафу.

– Нет… не прикасалась! – с удивлением ответила Ана.

– Если бы вы прикоснулись к чаше, она бы вас выгнала. Наверняка! – снова хрипло засмеялся старик. И обратился к старухе: – Не правда ли, Аспазия?

Старуха смотрела на него широко открытыми глазами.

– Без всяких разговоров, выгнала бы да и только, – повторил с тем же смехом старик… – Грек выиграл её на скачках. У него был чистокровный скакун по имени Белла… И опять к старухе:

– Помнишь, Аспазия?

Имя коня, принёсшего старику серебряную чашу, напомнило Ане, что она пришла сюда с определённой целью. Конечно, о расспросах не могло быть и речи…

– Надо идти, – решила она и, подойдя к старухе, погладила её лоб: – До свидания… и… поправляйтесь!

– Приходите ещё, – предложил ей старик. – Раз она вас приняла, приходите ещё…

Ана вышла. Из цветочного магазина на углу она позвонила Эмилю, ждавшему вестей у себя в кабинете.

– Ну, что нового? – спросил он.

– Прошу тебя даже не заговаривать со мной об этом, – попросила Ана.

Эмиль понял.

– И ещё прошу: устрой, чтобы к ней прислали врача и сиделку. Позвони, куда следует… Ну, ты сам знаешь…

– Она больна? – поинтересовался Эмиль.

– Ей почти семьдесят пять лет! – Ана с удивлением заметила, что ответила теми же словами, которые сказал старик-доктор.

– Я думаю поехать в Плоешть… к Паулю Михэйляну… Поедем вместе? – робко предложил Эмиль, чувствуя, что визит к старухе произвёл на девушку слишком сильное впечатление.

– Нет… не обижайся. Сегодня у меня выходной! – попыталась пошутить Ана. – Завтра поговорим… Хорошо?

– Хорошо.

Ана вышла из магазина. Но тут же, передумав, вернулась, купила красную розу из цветников Леордень и прикрепила её к отвороту своего пальто.

На улице по-прежнему сияло солнце.

А в ушах у Аны звучали слова доктора – может быть, ещё более старого и больного, чем его подопечная:

– Ну, как дела, Аспазия? Дождёшься меня или уйдёшь одна?