Текст книги "Загадка архива"

Автор книги: Николае Штефэнеску

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Подводя итоги этим «сенсационным открытиям», одна более серьёзная газета издевалась над ревностными репортёрами, по мнению которых следовало арестовать по крайней мере половину населения Бухареста мужского пола.

«Почему только мужского? – самым серьёзным тоном вопрошала газета. – Нам кажется, что существует немало жён, готовых защитить свой семейный очаг ЛЮБЫМ СПОСОБОМ!».

Полиция молчала. Лишь на пятый день в одной из газет появилась фотография комиссара Пауля Михэйляну, который давал интервью:

«– В известном смысле мы кое-что нащупали, но, к сожалению, не можем привести доказательств, – заявил он.

– Если я не ошибаюсь, вначале вы поддерживали версию о самоубийстве? – спрашивал репортёр.

– Если бы полиция обнародовала каждое своё предположение и действие, тюрьмы опустели бы, а нарушители спокойно разгуливали бы среди нас! – ответил комиссар.

– Если я вас правильно понял, ваша версия о самоубийстве имела целью ввести преступника в заблуждение? – спросил репортёр.

– Вы поняли меня правильно.

– Но похоже, что это не помогло поймать убийцу! – иронически возразил репортёр.

– Потому что есть журналисты, которые считают себя более искусными следователями, чем сами следователи, и которые, в поисках сенсаций, вмешиваются в не касающиеся их дела. Они ведут “расследование”, ставят палки в колёса, печатают сведения, которые добывают не самыми благовидными путями, а результат этого “усердия не по разуму” заставляет преступника насторожиться и предупреждает его, что за ним следят!

– Значит, вы утверждаете, что вам помешала печать?!

– Да, именно так! – твёрдо заявил комиссар. – Печать, которая должна не охотиться за сенсационными известиями, а помогать нам. Авторы уголовной хроники должны публиковать лишь сведения, получаемые от полиции!»

Интервью Пауля Михэйляну вызвало волну протестов среди репортёров, считавших себя знатоками в области криминалистики.

«Комиссар оскорбляет печать!»

«Вместо того, чтобы поймать убийцу, комиссар Пауль Михэйляну “поучает” журналистов!».

«Если мы будем ждать сведений от полиции, у нас отрастут бороды, как у патриархов».

После пяти основных фаворитов под списком подозреваемых была проведена черта. Допущения, предположения, но ни одного доказательства!

«Значит, кто же из пятерых?» – спрашивала одна газета.

«Или, может быть, шестой?» – писала другая.

А третья шутила:

«Убийца нашёлся. Теперь ищут комиссара полиции, который мог бы его арестовать.»

А комиссар полиции, неспособный довести следствие до конца, был вынужден подать в отставку.

Одному из серьёзных репортёров удалось взять у него интервью, впрочем, довольно-таки лаконичное;

«– Почему вы подали в отставку?

– За неудачу нужно платить!

– Можете ли вы добавить что-либо к тому, что сообщалось в печати?

– Нет.

– Кто из пятерых подозреваемых кажется вам более… подозрительным?

– Никто.

– Шестой?

– Может быть, шестой…

– У вас есть определённые подозрения?

– Комиссар полиции – не репортёр, он не имеет права предавать свои соображения гласности.»

Постепенно шум вокруг дела Беллы Кони утих, растаяв в большом вопросительном знаке. Последней вспышкой была отставка комиссара Пауля Михэйляну, который вёл следствие. В связи с этим одна газета упоминала, что достойный комиссар, в других, более сложных случаях проявивший талант и показавший свою несомненную принадлежность к «благородной расе следователей», был, возможно, вынужден подать в отставку из-за того, что не хотел разоблачать убийцу, который мог принадлежать к «хорошей семье», – одного из богачей, без зазрения совести бросающих огромные деньги на серебряные подносы официантов из «Альхамбры»… Потом дело было сдано в архив, получило порядковый номер, покрылось многолетней пылью, общественное мнение забыло о «деле Беллы Кони», и над ним простёрлось забвение.

И лишь вера прокурора во врождённую интуицию его друга, капитана Буня, и желание этого последнего продолжать сотрудничество с Аной Войня извлекли на свет эту историю двадцатилетней давности.

Один из подозреваемых симпатизирует литераторам

В голове Аны всё перемешалось. Листая газеты и журналы, занимавшиеся «делом Беллы Кони», она несколько часов прожила в другом мире. Но это не помогло ей прийти к какому-либо выводу. В памяти у неё остались лишь вопросы, поставленные разными газетами, вопросы, ответить на которые было ещё труднее теперь, через двадцать лет… Самоубийство? Или – убийство?

Когда Эмиль зашёл в читальный зал Библиотеки Академии наук, Ана его даже не заметила, хотя он смотрел прямо на неё. Она была измучена, как выжатый лимон. От усталости у неё кружилась голова. Губительные страсти профессионала! – как частенько говорил Эмиль.

Они вышли.

– Ну как, обнаружила убийцу? – пошутил Эмиль.

– Да! Это один из пятерых или – ещё проще – шестой! – ответила она.

– А всё же, каково твоё впечатление? – поинтересовался Эмиль.

– Не спрашивай меня сейчас! Я никак не приду в себя…

– Ладно. Тогда давай-ка введём в наши организмы дозу фосфора, необходимого для мозга! Приглашаю тебя на обед!

– Куда? Мне не хочется идти в ресторан, там шумно…

– Там, куда я тебя поведу, будет тихо! Ни оркестра, играющего «Кавалерию» или «Кармен», ни звона вилок и ножей, ни возгласов официантов, ни запаха чеснока от рыбного соуса за соседним столиком.

– Эмиль! – воскликнула Ана, притворяясь испуганной.

– Подумать только: тебе удалось произнести такую длинную фразу, никак не связанную с расследованием! Это потрясающе! Голова не заболела?

– Именно поэтому, – подхватил шутку Эмиль, – мне и необходим фосфор. Я израсходовал свой последний запас.

Эмиль заказал стол в частном ресторанчике на улице Штефан чел Маре. Это было небольшое заведение с несколькими столиками наверху, на первом этаже, и с четырьмя – в полуподвале. Фирменным блюдом его была рыба. Свежую рыбу привозили трижды в неделю.

– Итак, господин Эмиль, вы поддерживаете комиссионеров[1]1
  Речь идёт о лицах, которые по договору с государственными или кооперативными организациями берут в управление принадлежащие им небольшие предприятия по оказанию услуг населению и получают часть выручки (Прим. перев.).


[Закрыть]! – пошутила Ана.

– Этот достоин всяческого уважения! – возразил Эмиль.

– Он один из немногих, знающих, как нужно обслуживать клиентов. К тому же, у него всегда подают свежую рыбу. В то время как большинство других, зная, что публика привыкла к плохому обслуживанию, продолжают «традицию»… вокзальных буфетов!

– А нам как раз необходим фосфор! – засмеялась Ана в тот самый момент, когда официант принёс им поднос, на котором красовалась отварная стерлядь, гарнированная цельными картофелинами и благоухающая лавровым листом.

Бутылка фирменного вина, прямо со льда, зелёный лук, салат из свежих помидор и огурцов – деликатесы!

– Жаль, что у него нет дузико! – пожалел Эмиль.

– А это ещё что за… рыба? – удивилась Ана.

– Ты не знаешь классиков! – укорил её Эмиль, принимая серьёзный вид. – Во-первых, это не рыба, а напиток. Жан Барт в своём романе «Европолис» замечает, что стерлядь нужно запивать дузико! А во-вторых, я и сам не знаю каков вкус этого напитка. Кажется, это что-то болгарское… Или греческое.

– Кажется, да, – вспомнила Ана. – Греческий напиток, что-то вроде анисовой водки, – закончила она компетентно.

– Нужно спросить у Космы, – решил Эмиль.

И, пользуясь тем, что поименованный как раз вошёл в маленький зал полуподвала посмотреть, как здесь обслуживают клиентов и довольны ли они, подозвал его:

– Господин Косма!

Он тут же подошёл, вежливо улыбаясь.

– Я вас слушаю! Вы чего-нибудь желаете, что-нибудь не в порядке?

– Нет, напротив! Стерлядь великолепна, – заверил его Эмиль. – Я только хотел спросить вас, знаком ли вам напиток, называемый дузико?

– Дузико? Конечно! Это анисовая водка, греческий напиток; по-гречески он называется «узо». В магазине самообслуживания «Уник» вы можете найти два сорта этого напитка, «Узо Метакса» и «Узо Тона Ривал». Но если вы желаете получить более полную информацию, вон за тем уединённым столиком в углу (Косма незаметно указал глазами в ту сторону) сидит известный поэт С. А. со своим другом, вместе с которым он пишет сценарии для кино – разумеется, когда не сочиняет стихи. Он – настоящая энциклопедия в этих вопросах.

Благодарю вас! – ответил Эмиль. – Мне достаточно ваших сведений. Мы с моей приятельницей заключили пари, и она выиграла. Извините за беспокойство.

– Ничего, пожалуйста, – в свою очередь сказал Косма, вежливо кланяясь и направляясь к столику поэта.

Ана собиралась приступить к сладкому – торту с мороженым, как вдруг остановилась и подозрительно взглянула на Эмиля.

– Но откуда ты знаешь фамилию его?

– Э-э-э… просто услышал, как его подзывали к соседнему столику и запомнил, – с невинной улыбкой ответил Эмиль.

Дна взглянула на него вопросительно, потом вдруг наклонилась над столиком и шёпотом спросила:

– Косма… А имя?

– Кажется, Филип. Да, Филип Косма, – сделал вид, что вспоминает, Эмиль, и его глаза хитро блеснули под стёклами очков.

– Филип Косма?

– Да.

– Ага! – возмутилась Ана. – Значит, один из «пятерых».

– Похоже, что так…

– Прекрасно! Если это не простое совпадение, что предположить довольно трудно, тогда мой добрый приятель, вроде бы пригласивший меня на стерлядь, на самом деле просто решил опознать одного из!..

– Нет, конечно, не совпадение, – несколько смущённо признался Эмиль.

– Значит, я даже не могу рассчитывать на дружеское приглашение? Ты пригласил меня в интересах службы?

– У нас мало времени, – оправдывался Эмиль. – Осталось ведь всего девять дней. Да к тому же я просто горел нетерпением хоть краем глаза взглянуть на одного из главных персонажей «драмы Беллы Кони».

– Не извиняйся, я тебя простила, – успокоила его Ана и покосилась на бывшего директора «Альхамбры». Теперь, когда она знала, что это один из тех, на кого падало подозрение, её охватило профессиональное любопытство. Она пыталась найти что-нибудь общее между этим человеком и тем, которого она знала по фотографиям, сделанным двадцать лет тому назад.

Филип Косма, несмотря на свои шестьдесят лет, был ещё представительным мужчиной – высоким, с серебристыми волосами, с каким-то благородством во всех жестах. Сейчас он вежливо разговаривал с клиентами, сидевшими за соседним столиком, перечисляя своим мягким баритоном фирменные блюда ресторана.

Во время разговора бывший директор то становился слегка задумчивым, то чуть-чуть веселел, а Ана, ненавидевшая чёрные костюмы, вынуждена была признать, что Филипу Косме он очень идёт и ни на минуту не превращает его в официанта или в служащего похоронного бюро.

– Интересно, как выглядит человек, который двадцать лет носит в себе такую тайну? – шопотом спросила Ана.

– Может быть, именно так… – тоже шёпотом ответил Эмиль, кивнув в сторону Космы.

Ана старалась обнаружить в поведении Космы что-нибудь «особенное» – какое-нибудь беспокойство, волнение… «Правда, со смерти танцовщицы прошло целых двадцать лет, – думала Ана, – и, может быть, убийце удалось избавиться от груза моральной ответственности. Всё же, тот факт, что сейчас всего несколько дней отделяют его от того момента, когда истечёт давностный срок, и юстиция потеряет над ним власть, должен бы породить в нём некоторое беспокойство. Нет! Совершенно ясно: Косма не похож на человека, знающего, что всего несколько дней отделяют его от важнейшего события его жизни. И всё же, кто знает…»

Как бы то ни было, знакомство с Филипом Космой пробудило в Ане любопытство и усилило желание разрешить эту загадку.

– Если ты привёл меня сюда, чтобы сильнее привязать к этому таинственному случаю, тебе это удалось, – призналась Ана, когда Эмиль заплатил и они направлялись к выходу.

– Я сделал это не намеренно, но если это так, мне остаётся лишь радоваться.

И вдруг Ана вспомнила встречу в Библиотеке Академии.

– Эмиль, сегодня я совершила ошибку.

– Ты? – удивился Эмиль.

– Да. Когда я была в библиотеке, я встретила там человека, интересовавшегося «делом Беллы Кони».

– Неужели?! – поразился Эмиль.

Ана рассказала ему о происшедшем.

– Может быть, тебе просто показалось, что эта девушка интересуется тем же делом?

– Нет, нет, я уверена, что она изучала «дело Беллы Кони», – уверяла Ана?

– А в чём же твоя ошибка? – улыбнулся Эмиль.

– Мне не удалось… вернее, я даже не попыталась узнать её имя, – призналась Ана.

– Это не страшно… Имя можно узнать в любой момент, по библиотечной карточке.

– Да, ты прав, – облегчённо вздохнула Ана.

Они вышли на улицу. Сидя в ресторане, они даже и не заметили, что на дворе прошёл дождь. Мимолётный летний дождь. Теперь солнце снова показалось из-за тучи… Оно сильно грело сырой асфальт, и из него поднимались струйки пара. С водосточных труб ещё стекала вода, и её монотонный напев, казалось, располагал ко сну. Шоссе Штефан чел Маре было запружено спешившими прохожими. Трамваи и автобусы шли переполненные. Картина обычная для четырёх часов пополудни, когда люди выходят со службы. Эмиль остановил такси.

– Я подвезу тебя до дому, – сказал он. – Тебе нужно немного отдохнуть. Через два часа мы встретимся на работе. Может быть, нынче вечером у нас будет первая очная ставка.

– Ты поинтересовался: люди, которых подозревали двадцать лет тому назад, ещё живы? – спросила его Ана.

– Я ещё не знаю. Но у меня есть список их имён. Через несколько часов я буду знать это наверное.

Машина подошла к дому Аны.

– Значит, в шесть часов – опять за свой крест, – пошутила она, выходя из машины.

Эмиль поехал дальше, проклиная про себя безжалостное время, которое летит так быстро, когда этого не требуется.

Подозреваемых становится всё больше

В тот же день, к вечеру, не успел Эмиль войти в свой кабинет, как дежурный офицер сообщил ему, что его искал майор Николау из Архива Милиции; он просил, чтобы капитан Буня позвонил ему, как только придёт на работу. Эмиль вспомнил, что просил Николау найти ему досье всех людей, замешанных в «дело Беллы Кони». «Быстро работает наш майор», – улыбнулся Эмиль, набирая его номер. Телефон был занят. Майора «разрывали на части», как он обычно жаловался. Многие годы работая на одном и том же месте, он стал правой рукой тех, кто хотел поближе познакомиться с делами, казалось, уже канувшими в вечность. Благодаря своей исключительной памяти, долгой практике и особенно – редкостной страсти к своему делу, майор сам стал чем-то вроде ходячего архива.

Всегда готовый помочь своим сотрудникам – что доставляло ему подлинное удовольствие – Николау не просто добывал для них сухие данные. Он делал на полях многочисленные пометки, в которых наблюдательность переплеталась с иронией. И всё же у этого замечательного майора было своё слабое место: он постоянно ворчал, уверяя, что все его варварски эксплуатируют, не жалеют и пр. Это был небольшой реванш за те головоломные загадки, которые задавали ему эти «осквернители архивов», как он называл их, когда был сердит, или эти «заблудшие археологи», как он же называл их в шутку.

Видя, что по телефону его не найти, Эмиль решил спуститься в подвал, забитый архивными папками.

– Эка! Тебя только здесь не хватало! – проворчал, увидев его, Николау.

– Мне передали, что вы меня искали, – попробовал оправдаться Эмиль.

– Искал, как же… соскучился я о тебе! Может, я хотел поблагодарить тебя за то, что ты навязал мне эту обузу? Слыханное ли дело – разыскивать карточки, заведённые на типов, которые двадцать лет тому назад бражничали по бухарестским кабакам? Прекрасное занятие! Где я их найду? Или ты думаешь, что они ждали тебя все эти двести сорок месяцев, то есть семь тысяч триста дней, для того, чтобы ты за одну неделю пролил свет на это запутанное дело, обнаружив убийцу? Смотри, молодой человек, не зазнавайся! Конечно, после «дела Оленя» ты стал знаменитостью…

Эмиль покорно пережидал, пока пронесётся буря. Так и случилось. Майор вдруг резко изменил тон:

– Всё с той хорошенькой сотрудницей работаешь?

– Всё с ней, – ответил Эмиль, чуть краснея.

– Да, так о чём ты меня просил? Данные о «деле Беллы Кони?» Да, я помню, оно наделало тогда много шуму. Я здесь же работал. Много подозрений, много разговоров – и никаких результатов. Если бы расследование продолжали, что-нибудь непременно бы выплыло. Но тогда было столько событий! Выборы, голосуйте за Солнце[2]2
  Под знаком «Солнца» на выборах 1946 года выступал Единый народный фронт, руководимый Коммунистической партией Румынии (Прим. перев.).


[Закрыть], полицию начали реорганизовывать… И страсти, вызванные смертью танцовщицы постепенно улеглись, а папка с делом прибыла ко мне. Но зачем я тебе всё это говорю? Тебя, наверное, тогда ещё и на свете не было, уважаемый коллега…

Вдруг Николау резко прервал свою болтовню.

– А вы сами что думаете об этом деле? – поспешил Эмиль воспользоваться паузой.

В Главном управлении говорили, что этими «паузами» – казалось бы, случайными, – Николау пользовался специально для того, чтобы проверить реакцию собеседника.

– О каком деле? – спросил Николау так, словно только что свалился с неба.

Эмиль, прекрасно знавший его «игру», спокойно напомнил:

– О деле Беллы Кони.

– Ах, да, «дело Беллы Кони». Много воды утекло, много пыли осело… Я – ничего не думаю… Кто я такой? В конце-концов вы начнёте спрашивать моё мнение обо всех преступлениях, совершённых в городе за последние двести лет!

– Вы всё же считаете, что это было преступление? – насторожился Эмиль.

– Нет!.. Просто Бёлле Кони вдруг страшно захотелось умереть. Так что ты у меня просил? Ах, да, карточки… Хм… вот они… у меня здесь целая папка. Погляди, не пригодится ли тебе что-нибудь, – продолжал Николау, вручая Эмилю пожелтевшую папку. С «делом Оленя» ты справился, посмотрим теперь… Только не требуй от меня отпечатков пальцев на кофейной чашечке двадцатилетней давности, – пошутил он.

Но Эмиль твёрдо решил вытянуть из Николау всё, что можно. То, что он упомянул кофейную чашечку, доказывало, что он помнит некоторые детали, связанные со смертью танцовщицы.

– Значит… вы об этом случае ничего не помните? – как бы между прочим спросил Эмиль.

Это тоже был приём, изобретённый сотрудниками майора. Притворяясь, что понимают его и сочувствуют его огорчениям, они покорно проглатывали его мелкие придирки, а потом начинали задавать вопросы, окольным путём выведывая немало ценных данных, которые Николау выкладывал после некоторого сопротивления.

Это было небольшое удовлетворение, которое майор получал за огромную помощь, которую он оказывал своим сотрудникам. По правде говоря, Николау и сам знал их «игру» и с удовольствием шёл в ловушку. Поэтому, мрачно нахмурившись, он продолжал:

– Ничего не помню!

– Жаль… – сказал Эмиль, казалось бы, смиряясь. – А я хотел задать вам несколько вопросов.

– Задал бы двадцать лет тому назад! – взорвался Николау. И добавил иронически: – Ах, да, я и забыл, ты ведь тогда только что родился… Да, кстати, отчего ты занялся именно этим делом? Почему ты, чёрт возьми, не оставляешь мертвецов в покое? Убийце осталось всего несколько дней, и он сможет совсем успокоиться. Наверное… дней десять-пятнадцать… а ты хочешь отобрать у него этот единственный в своём роде шанс! – продолжал майор вполушутку-вполусерьез. И вдруг резко вернулся к вопросу Эмиля: – Что я об этом думаю? В газетах появилась гипотеза, что убийцей был один из пяти претендентов на постель танцовщицы. Извини за грубость, но дело обстояло именно так… Но, в конце концов, почему это не мог быть один из шести или семи, верно?

– Что вы знаете о следователе?

– Как же его звали… Погоди, дай вспомнить. Пауль Михэйляну… Что я знаю?.. Почти что ничего… Очень хороший следователь, великолепный! Его считали одним из лучших комиссаров полиции. Тонкая интуиция, богатое воображение и способность к глубоким выводам. Но на этом деле он сорвался! Или, может быть, был вынужден отказаться от него, когда узнал, что виновный – важное лицо. Недаром же он вскоре вышел в отставку… Не знаю, что он делает сейчас. Я его хорошо помню. Да, да, это был способный полицейский следователь. В то время я тоже работал с ним несколько месяцев… Он был довольно-таки известным, в печати часто говорили об его разоблачениях. Специальностью его были уголовные преступления. Кажется, уйдя из полиции, он работал в разных местах. В последний раз, когда я о нём слышал, он был чем-то вроде юрист-консультант на нефтеобрабатывающем комбинате в Брази… Ну, хватит! Нечего болтать, ты ведь у меня не один, – оборвал себя Николау.

– Ухожу! И… большое спасибо!

– Обрати внимание на то, что один из заподозренных умер. Может быть, как раз он-то и был убийцей! – крикнул ему вслед Николау.

«Да, только этого не хватало!» – думал Эмиль, поднимаясь по лестнице к себе в кабинет. И пожурил себя: – «Нет, это и в самом деле чересчур… с чего это я решил поймать убийцу через двадцать лет после совершения преступления, когда он, может быть, уже привык к мысли, что ускользнул от кары… Через двадцать лет… Как у Дюма…»

Продолжая раздумывать всё о том же, Эмиль вдруг поймал себя на мысли, что ему было бы очень жаль, если бы оказалось, что убийца умер и таким образом ускользнул от наказания. «Во всяком случае, нужно восстановить справедливость», – попытался он оправдать свой интерес к этому делу.

Вернувшись в свой кабинет, Эмиль сел за стол, немного ослабил узел галстука, к которому никак не мог привыкнуть, и решил до прихода Аны полистать полученные от Николау бумаги.

Из пяти человек, двадцать лет тому назад заподозренных в преступлении, живы были четверо:

1. Филип Косма, 62 года. Вдовец, дочь замужем за доктором. После 1948 года работал в государственном секторе, в сети общественного питания. Был простым официантом, затем, благодаря своему трудолюбию и опыту, стал директором – сначала в ресторанчике «Грэдиница», затем в «Чине» и наконец – в «Лидо». Два года назад вышел на пенсию. Несколько месяцев тому назад снял маленький ресторанчик на улице Штефан чел Маре и превратил его в прекрасное заведение, в чём сказался его талант хорошего хозяйственника. Благодаря репутации «аристократа» своего цеха, безупречному обслуживанию клиентов и слабости к людям искусства он привлёк в это скромное заведение несколько видных представителей бухарестской богемы. Во главе этой маленькой группы стоит Георге Негинэ, кинорежиссёр, украшающий заведение своей массивной фигурой и гайдуцкими усами; место «секретаря» занимает прозаик Стелиан Кроатул, он же Вульпашин. Девиз заведения: «Ура – и на вокзал!» – так как после его закрытия главарь, в сопровождении всей «банды», переходит в вокзальный ресторан, открытый до утра. Филип Косма любит болтать с этими посетителями, нередко откладывающими плату «до лучших дней», рассказывая им о Бухаресте прошлых времён. Следует запомнить одну его важную черту: всё время, пока он был материально ответственным лицом в государственных учреждениях общепита, его поведение было безупречным. На его карточке Николау сделал следующее замечание. «Кажется, смерть танцовщицы его очень взволновала. Любовь? Или что-то другое?»

2. Актёр Джордже Сырбу. 58 лет. Трижды разведён. Бездетный. Проживает на улице Брезояну. С 1948 года играет в Городском театре; считается одним из его лучших актёров. Преподаёт в Театральном институте, где ведёт класс. Хороший преподаватель, хороший актёр, выпестовавший целую плеяду молодых талантов. Прекрасный чтец, сам пишет стихи, часто выступает по телевидению. Хорошо зарабатывает.

Примечание Николау:

«О нём говорят многое. Например, что он бабник… (а сколько их, таких!..) Делает вид, что он не от мира сего, чтобы избавиться от повседневных забот. См. его книгу “За кулисами”. Всё же внимание! – человек странный. Но не больше того…»

3. Серджиу Орнару. Бывший капитан кавалерии, 65 лет. Женат, на пенсии. Живёт в домике на озере Снагов. В 1948 году ещё служил в армии. Участвовал в вооружённом восстании и проделал всю антигитлеровскую кампанию 1944–1945 гг. Впоследствии имел неприятности, был уволен из армии, а через три года взят снова, с восстановлением во всех правах. Сейчас занимается рыбной ловлей – это его хобби. Двое сыновей: один – доктор в городе Питешть, второй – инженер в Брашове.

Примечание Николау:

«Честный человек. Любил женщин, вино и стихи. Товарищи по полку называли его “лирическим наездником”. Затем, подчёркнуто: Был жестокий ревнивец и такой “лирик”, что… мог убить Беллу Кони…»

4. Бывший депутат Джелу Ионеску. 58 лет. Женат, одна замужняя дочь, актриса провинциального театра. Несколько лет находился под арестом за нелегальное хранение золота. В настоящее время адвокат в одной из коллегий Бухареста.

Примечание Николау:

«Хороший адвокат, но не слишком честный. Не думаю, что имел смелость совершить преступление… Впрочем, кто знает?..»

5. «Ускользнувший», Оресте Пападат. Умер несколько лет тому назад; бывший крупный богач, владелец земли и доходных домов. На полях его досье Николау отметил: «Жена Пападата ещё жива и проживает на площади Росетти, в здании бывшей гостиницы “Флорида”, теперь – студенческого общежития. Это здание было собственностью Пападата и после национализации ему оставили две комнаты, в которых он жил с женой. Сын и дочь уехали в Грецию осенью 1948 года».

Среди бумаг Эмиль обнаружил небольшую написанную красным карандашом записку: «Внимание: женщины! Не забывай – они мстительны!»

Это замечание несколько сбило его с толку. Николау просто шутил или записка имела определённый смысл? По правде говоря, отнюдь не исключено, что жена одного из друзей Беллы Кони… «Но ведь в таком случае число подозреваемых сразу же удваивается! Ну и путаница!..» – вздохнул Эмиль. И его вдруг охватило страстное желание бросить всё и заснуть до того самого дня, когда истечёт давностный срок, и он сможет сообщить об этом по начальству…

Но Николау давал ещё несколько сведений – о главных свидетелях:

1. Ирина Добреску, в замужестве Нягу. В год смерти танцовщицы ей было 25 лет. Бывшая камеристка актрисы. В настоящее время живёт на улице Десяти столов, возле Пожарной каланчи. Трое детей. До 1955 года работала на текстильной фабрике, затем вышла на пенсию по болезни. Муж – мастер-осветитель в театре Джулешть, довольно хорошо зарабатывает.

Примечание Николау:

«Показания бывшей камеристки довольно-таки сомнительны… Внимание!..»

2. Елена Фаркаш. В момент смерти танцовщицы – 38 лет. Бывшая костюмерша в театре «Альхамбра», в настоящее время – мастерица по изготовлению париков в Национальном театре. Замужем, четверо детей. Старшему больше 30 лет. Она живёт на улице Глинки, в квартале Флоряска. Частным образом изготовляет вместе с дочерью парики и очень хорошо зарабатывает.

«Внимание! Елена Фаркаш ненавидела Кони!».

3. Василе Нягу, муж Ирины Добреску. Бывший электрик в театре «Альхамбра». Обвинялся в краже, впоследствии обвинение было снято. Из уборной танцовщицы исчезли драгоценности. Среди других, Белла Кони подозревала и Нягу.

Примечание Николау:

«Василе Нягу + Ирина Добреску (камеристка, которая станет его женой) + исчезновение драгоценностей = проверить… подумать…»

Наконец, на отдельном листочке – несколько сведений о дочери танцовщицы. После смерти Беллы Дойна Коман жила у женщины, которую считала своей матерью и к которой относилась, как дочь. В день драматического события Дойне едва исполнилось два года. Имя женщины, которая вырастила Дойну, Николау выписал заглавными, буквами: ФЛОРИКА АИОАНЕЙ. «Почему бы это? Какой особый смысл таило в себе это имя, написанное иначе, чем другие?» Эмиль глядел на записку, как на шифрованный документ: он знал, как серьёзно относились его коллеги к заметкам майора Николау, на первый взгляд вполне безобидным – казалось бы, случайным размышлениям или простым капризам.

Эмиль позвонил в буфет и заказал две чашечки крепкого кофе. И вовремя: не успел он повесить трубку, как в кабинет вошла Ана.

– Отдохнула? – спросил Эмиль.

– Не слишком. Я ведь занята: ищу преступника, – ответила девушка садясь на стул.

– И нашла?

– Да! Это один из пятерых, – уверенно ответила Ана.

– Или из десятерых, – возразил Эмиль.

– Откуда же ещё пятеро? – удивилась Ана.

– Мстительные жёны пятерых поклонников, – усмехнулся Эмиль, вспомнив пометки Николау.

– Да! Ты прав. А я об этом и не подумала! – вздохнула Ана.

– Представь себе жену, которая, заметив, что отношения её мужа с танцовщицей угрожают её семейному очагу, решилась убить соперницу.

– Женщины обычно используют яд. Это более утончённо.

– Особенно если не умеешь стрелять, – вставил Эмиль.

Между тем принесли кофе.

– Значит, принимаемся за работу! – предложила Ана. – Начнём с тщательного изучения дела.

– У меня другое предложение, – возразил Эмиль. – Прежде чем читать дело, нужно познакомиться с главными героями, так или иначе связанными с событием. Другими словами – начнём расследование заново, соберём новые данные, сравним их с данными досье и сделаем выводы.

– Но эти люди, скорее всего, просто-напросто не впустят нас в дом, считая, что мы гоняемся за привидениями. Да и кто ещё что-нибудь помнит по прошествии двух десятилетий?

– Напротив, я думаю, что в головах наших героев через столько лет сохранились лишь самые важные подробности. К тому же, именно за давностью событий никто из них больше не будет уклоняться от ответов и что-нибудь скрывать.

– Никто, кроме убийцы.

– Конечно, – согласился Эмиль. – И всё же люди, кое-что знавшие, молчали тогда, не желая впутывать свои имена в скандальную шумиху, поднятую печатью. Теперь, когда о деле забыли, а их воспоминания прояснились, для сдержанности больше нет оснований.

– Может быть, ты и прав… С чего мы начнём?

– Пойдём по тому же пути, по которому шёл и первый следователь. Начнём с показаний Ирины Нягу, урождённой Добреску. Она живёт возле Пожарной каланчи.

– А почему не начать с самого следователя? – спросила Ана.

– То, что он думал двадцать лет тому назад, я знаю из досье, а о сегодняшнем мнении я спрошу его под конец, чтобы не подпасть под его влияние.

– Будем пить кофе или сразу отправимся?

– Выпьем кофе, – галантно предложил Эмиль. – А ты, между тем, посмотри фотографии камеристки, – добавил он, вынимая из досье фотокарточку, с которой смотрела молодая девушка с тонкими чертами лица.

Ана медленно потягивала кофе, разглядывая фотографию. Правда, она уже видела снимки бывшей камеристки в газетах. И те и другие говорили о том, что Ирине нравилось позировать – и в прямом и в переносном смысле этого слова. Переняв обычаи того мира, в котором она жила, она тоже стала играть – и не без успеха.

Ана вспомнила, что одна из газет того времени поместила целых три фотографии Ирины Добреску в трёх разных, хорошо обдуманных позах. На одной из них – камеристка, обнаружившая труп, на второй – она же, в отчаянии плачущая над хозяйкой, а на последней – улыбающаяся репортёру.

– Николау предлагает обратить на неё особое внимание, – сказал Эмиль.

– Почему? – удивилась Ана.

– Не знаю… Кража или что-то в этом роде, в которую она была замешана вместе с её теперешним мужем.

– Прекрасно! Разберёмся на месте, – решила Ана, поднимаясь.